Ровно месяц спустя Дэви, тетя Сэди и я ехали в Хэмптон на свадьбу, в наших ушах все еще стояли стенания Виктории и Джесси, которых не пригласили.

— Полли ужасно неблагодарная, мы ее ненавидим, — заявили они. — И это после всего того, что мы сделали для нее. Мы ободрали до крови все пальцы о веревочную лестницу, мы принесли матрас в Достов чулан, чтобы они с Безобразником смогли пережить вместе несколько кратких мгновений блаженства, только они хладнокровно отказались от этого. А теперь нас даже не зовут на свадьбу. Есть ли на свете справедливость, Фанни?

— Я ни секунды ее не виню, — сказала я. — Свадьба очень серьезная церемония, естественно, она не хочет слышать ваше хихиканье у себя за спиной.

— Разве мы хихикали на твоей свадьбе?

— Думаю, да. Просто церковь была большая, и было много людей, поэтому я вас не слышала.

Дядю Мэтью тоже пригласили, но он заявил, что ничто не заставить его принять это приглашение.

— Я не в состоянии удержать свои руки подальше от горла этого мерзавца, — сказал он. — Малыш! — продолжал он презрительно. — Если вы услышите его настоящее имя, запишите его для меня, пожалуйста, я всегда мечтал бросить его в черный ящик.

Ящик был любимым суеверием дяди Мэтью. Он свято верил, что если записку с именем врага положить в черный ящик, тот обязательно умрет в течение года. Все черные ящики в Алконли были забиты маленькими листочками, на которых были написаны имена людей, которых дядя мечтал смести с поверхности земли. Это были как частные лица, которых он ненавидел, так и различные общественные деятели, такие, например, как Бернард Шоу, де Валера, Ганди, Ллойд Джордж и кайзер. В то же время в каждом из ящиков лежала записка с именем Лэбби, старого линдиного пса. Заклинание почти никогда не срабатывало, даже Лэбби давно перешагнул средний возраст жизни лабрадора. Если же кто-то из ненавидимых персонажей и уходил в лучший мир, дядя почему-то не только не радовался, но день или два имел виноватый и смущенный вид.

— Я полагаю, мы должны были услышать его имя, когда он женился на Патриции, — сказала тетя Сэди, глядя на Дэви, — на я не могу его вспомнить. Хотя, мне кажется, оно было похоже на фамилию — Норман или Стэнли. О, это было тысячу лет назад. Бедная Патриция, что бы она подумала сейчас?

— Она тоже венчалась в часовне Хэмптона? — спросила я.

— Нет, в Лондоне, я пытаюсь вспомнить, где. Лорд Монтдор с Соней венчались в аббатстве, конечно. Я хорошо это помню, потому что Эмили была подружкой невесты, а я так яростно ее ревновала, что моя няня взяла меня с собой, только не позволила зайти в церковь, мама считала, что у входа в церковь мы увидим больше, чем среди толпы внутри. Это была почти королевская свадьба. Конечно, я уже выросла к тому времени, когда Патриция выходила замуж в церкви св. Маргариты в Вестминстере — да, я почти уверена, что это было там. Я помню, мы все думали, что она слишком стара для белого платья, ей было уже тридцать.

— Но она была очень красива, — сказал Дэви.

— И очень похожа на Полли, но ей не хватало чего-то, что делает красоту Полли такой сияющей. Мне очень жаль, что две такие прекрасные женщины могли влюбиться в Профессора Безобразника — это так неестественно.

— Бедняга Малыш, — сказал Дэви с сочувственным вздохом.

Дэви, который несколько последних недель жил в Кенте с тетей Эмили, допивая курс своих лекарств, накануне вернулся в Алконли, чтобы быть шафером на свадьбе. Он согласился, как он сказал, ради бедной Патриции, но на самом деле, потому, что он нашел оправдание для своего участия в событиях, продолжая метаться на своей маленькой машинке между Хэмптоном и Силкином и наблюдая за всем, что происходит в этих терпящих крушение домах.

Полли вернулась в Хэмптон. Она не предприняла никаких мер для получения приданого; о помолвке и свадьбе было объявлено в «Таймс», где сообщалось, что «венчание состоится в узком семейном кругу из-за траура в Хэмптон-парке» (эти мелкие заботы взял на себя Дэви); она не писала приглашений, не открывала свадебные подарки, словом, не занималась ни одним из дел, предшествующих свадьбе. Лорд Монтдор настоял, чтобы она встретилась с его адвокатом, который специально проделал путь из Лондона до Хэмптона, чтобы официально ей сообщить об изменении завещания ее отца в отношении ее самой и ее детей. Монтдор-хаус, замок в Шотландии, вся собственность в Нортумберленде, где находились угольные шахты, ценные и обширные коллекции предметов искусства, один или два дока и около двух миллионов фунтов стерлингов должны были перейти единственному наследнику мужского пола Седрику Хэмптону. Прежде он должен был наследовать только Хэмптон-парк и титул графа Монтдора, но в результате этих новых изменений Седрику Хэмптону суждено было стать одним из пяти-шести самых богатых людей Англии.

— И как лорд Монтдор воспринимает все это? — спросила тетя Сэди, когда Дэви привез эту новость из Хэмптона.

— Сложно сказать. Соня несчастна, Полли нервничает, но Монтдор ведет себя, как обычно. По его виду не догадаешься, что с ним происходит что-то из ряда вон выходящее.

— Я всегда знала, что он черствый, как подошва. Ты знал, что он так богат, Дэви?

— О, да, он всегда был одним из самых богатых людей.

— Забавно, если вспомнить, насколько скупа была Соня в мелочах. Как ты думаешь, как долго он будет лишать Полли поддержки?

— Пока жива Соня. Бьюсь об заклад, она не простит, а он всецело у нее под каблуком.

— Н-да. Так что же Малыш, будет жить с женой на восемьсот фунтов в год?

— Конечно, ему это не нравится. Он говорит, что сдаст Силкин в аренду и найдет жилье подешевле за границей. Я сказал, что ему придется писать больше книг. У него это неплохо получалось, но сейчас он совсем пал духом, бедняга.

— Я думаю, ему станет лучше, когда они уедут, — предположила я.

— Ну, да, — сказал Дэви выразительно. — Но хотелось бы мне знать, что из себя представляет Седрик Хэмптон. Кстати, Малыш говорил о нем совсем недавно, кажется, они действительно не знают, где он сейчас. Его отец был паршивой овцой, уехал в Новую Шотландию, заболел там и женился на своей сиделке, пожилой канадке, у них был всего один ребенок, потом он (то есть отец) умер, и больше ничего не известно кроме того, что это мальчик. Монтдор назначил ему небольшое пособие, которое ежегодно выплачивается канадским банком. Не кажется ли вам странным, что он не проявлял никакого интереса к Монтдорам, особенно учитывая, что он получит их титул и вообще является единственной надеждой на продление этого древнего рода?

— Может быть, он ненавидел отца?

— Я не думаю, что он его знал. Нет, это наверняка исходило от Сони. Ей настолько невыносима была мысль, что Полли не получит Хэмптон, что она сама делала вид, будто Седрика не существует — вы знаете, как она умеет закрывать глаза на неприятные для нее вещи. Мне очень хочется посмотреть, как она отнесется к нему сейчас.

— Печально, не правда ли, что все огромное состояние семьи перейдет к какому-то колониальному Хэмптону.

— Просто трагично, — сказал Дэви. — Бедные Монтдоры.

До сих пор я не слишком задумывалась о материальной стороне дела, пока Дэви не назвал факты и цифры, только теперь я поняла, насколько колоссальным состоянием было «все это», так небрежно брошенное теперь к ногам незнакомца.

По прибытии в Хэмптон меня с тетей Сэди проводили прямо в часовню, где и оставили в одиночестве. Дэви ушел искать Малыша. Часовня была небольшим викторианским зданием рядом с людской. Она была построена Старым лордом и содержала мраморные статуи его самого с атрибутами ордена Подвязки и его жены Элис, а так же несколько ярких витражей, превосходный орган и семейную скамью, больше похожую на театральную ложу с красными плюшевыми занавесями. Дэви нанял первоклассного органиста из Оксфорда, который теперь потчевал нас прелюдиями Баха. Ни одна из заинтересованных сторон, казалось, не потрудилась приложить руку к этому мероприятию. Дэви сам выбрал музыку и нанял садовника, которому, видимо, выдал карт-бланш. Цветы просто подавляли своим великолепием и преувеличенной роскошью тепличных растений, так любимых всеми садоводами и расположенных со вкусом типичного флориста. Мне стало ужасно грустно. Бах и цветы навевали меланхолические мысли о печальной судьбе этого брака. Малыш с Дэви подошли к алтарю, Малыш пожал нам руки. Он, видимо, уже вылечился и выглядел довольно хорошо; его волосы были уложены аккуратными волнами, пара коротких локонов падала на лоб, и его фигура смотрелась довольно представительно в свадебном сюртуке, особенно со спины. В петлицу у него была продета белая гвоздика, а у Дэви красная. Но, хотя он и был в костюме жениха, он не нашел в себе силы духа пополнить свой репертуар этой новой ролью, всем своим видом он больше напоминал скорбящего близкого родственника. Дэви пришлось указать ему его место у алтаря. Я еще никогда не видела человека в таком отчаянии.

Священник с очень неодобрительным выражением лица занял свою позицию. По движению слева мы поняли, что леди Монтдор заняла семейную скамью, имевшую отдельный вход. Оглядываться было неприлично, но я не удержалась и быстро взглянула, она выглядела так, словно ее тошнило. Мальчик тоже оглянулся, после чего его спина выразила красноречивое желание сбежать из-под венца, пробраться к ней и сесть рядом. Он впервые видел ее после совместного обсуждения эпитафии леди Патриции. Органист из Оксфорда проявлял все меньше и меньше интереса к Баху и, наконец, затих. Оглянувшись, я увидела лорда Монтдора на пороге часовни. Это был все тот же бесстрастный хорошо сохранившийся картонный граф, который когда-то собирался вести свою дочь к ступеням алтаря Вестминстерского аббатства.

— О, совершенная любовь, ты не имеешь границ… — раздался голос невидимого хора на галерее.

А потом по проходу, положив белую руку на руку отца, рассеивая сумрак печали и сомнения, пошла Полли, спокойная, уверенная в себе, излучающая благородство и счастье. Так или иначе, она была в свадебном платье (я опознала в нем бальное платье прошлого сезона) и таяла в белом облаке тюля и нежных лилий. Большинство невест испытывают затруднение, стараясь сохранить нужное выражение лица, когда идут к алтарю, выглядя испуганными или растерянными или, что еще хуже, слишком довольными, но Полли просто плыла на волнах счастья, представляя собой одну из самых красивых картин, которые я видела в жизни. Слева раздался сухой резкий звук, хлопнула дверь скамьи, леди Монтдор ушла. Священник начал нараспев:

— Поелику… и т. д. Кто отдает эту женщину этому мужчине? — лорд Монтдор поклонился, взял у Полли букет и отошел к ближайшей скамье. — Повторяйте, пожалуйста, за мной: «Я, Харви, беру тебя, Леопольдина…»

Взгляд тети Сэди застыл, это было уже слишком. Еще один гимн, и я осталась сидеть одна, в то время как они пошли за ширму подписать свидетельство. Затем орган разразился маршем Мендельсона, и Полли поплыла по проходу обратно, но только об руку с другим пожилым хорошо сохранившимся человеком.

Пока Полли с Малышом переодевались наверху, мы ждали их в Длинной галерее, чтобы попрощаться и проводить их. Они собирались до вечера доехать до Дувра на автомобиле и на следующий день уехать за границу. Я ожидала, что Полли пошлет за мной, чтобы позвать наверх и поговорить, но она этого не сделала, так что я сидела с остальными. Я думаю, она была так счастлива, что почти не замечала никого вокруг, или хотела насладиться своим счастьем в одиночку. Леди Монтдор больше не появлялась, лорд Монтдор беседовал с Дэви, поздравляя его с недавно опубликованной антологией поэзии, называвшейся «В болезни и здравии». Я слышала, как он сказал, что на его взгляд там недостает Браунинга, но со всем остальным согласен, словно сам делал этот выбор.

— Но Браунинг был слишком здоров, — возразил Дэви, — основной идеей сборника является влияние болезни на поэзию.

Лакей подал бокалы-блюдца с шампанским. Тетя Сэди успокоилась, а я приступила, как всегда это делала в Хэмптоне, к изучению «Татлера». Полли не было так долго, что я даже успела перейти к «Кантри Лайф». Поверх страниц с изображением счастливых жен баронетов, их детей, их собак, их домов и твидовых костюмов я наблюдала, как снова сгущается атмосфера мрака и смущения в Длинной галерее. Когда появился Малыш, я заметила, каким озадаченным взглядом он окинул стоящий у камина экран с огромной дырой посередине. Затем, поняв, что с ним произошло, он повернулся ко всем спиной и встал у окна. Никто с ним не заговорил. Лорд Монтдор и Дэви молча потягивали шампанское, исчерпав тему антологии.

Наконец вошла Полли в своей прошлогодней норковой шубке и крошечной коричневой шляпке. Хотя облако фаты исчезло, она все еще была окутана облаком радости. Она была совершенно естественной, обняла отца, поцеловала нас всех, в том числе и Дэви, взяла Малыша под руку и повела его к входной двери. Мы последовали за ними. Слуги собрались в холле, они выглядели грустными, старшие прикладывали платки к носу, она попрощалась с ними. Младшие горничные бросили на них немного риса, затем они с Малышом сели в «даймлер», машина медленно тронулась и увезла их.

Мы попрощались с лордом Монтдором и последовали за ними. Когда мы шли по дорожке, я оглянулась. Лакей уже закрыл входную дверь, и мне показалось, что прекрасный Хэмптон, простирающийся между весенней зеленью газонов и бледной синевой неба, лежит холодный, пустой и печальный. Молодость покинула его, и впредь он должен был стать убежищем двух одиноких стариков.