Глава 13
Наутро стало ясно, что старый Маррис сесть в седло не может, да что там – на ноги подняться не в состоянии! Экипажа у нас не было, а взять его в седло… тоже приятного мало.
– Может, если я поделюсь силой, ты хотя бы на ноги встанешь? – спросила я старика.
– Пожалуй, что и так… – шепнул он, облизнув губы, и глаза его загорелись голодным блеском. – Подай руку, королева, и я буду твоим…
Я думала о Рикардо, а этот… старый гриб не был мне интересен, его гнездо всегда можно было выжечь!
Я протянула ему руку, но страшная боль скрутила меня – это браслет впился в запястье огненной струной, едва не перерезав жилы, и я отпрянула, прижимая горящую руку к груди. На коже остался след, будто я в огонь руку сунула…
– Не твое это дело, хозяйка, – негромко произнес Рыжий, бережно взяв меня за руку и притронувшись губами к ожогу. Боль утихла, а браслет погас, снова притворившись безобидной веревочкой с вплетенной золотой ниточкой. – Я сам.
И добавил, протянув руку старому Маррису:
– У меня сил возьми, мне на десятерых достанет!
«А недостанет, я додам», – подумала я, но промолчала, глядя, как старик касается пальцев Рыжего, смотрит ему в глаза, а потом…
Это было удивительное зрелище: на наших глазах распрямлялась согбенная спина, разглаживались глубокие морщины, исчезала седина, а залысины зарастали густыми темными волосами. Мутноватые, провалившиеся старческие глаза снова сделались большими и ясными, улыбка обнажила крепкие зубы, пальцы, напоминавшие птичьи когти, стали прямыми..
– Довольно! – крикнула я, оттолкнув Рыжего от Марриса. – Теперь-то уж он на лошадь сесть сможет. А вот сумеешь ли ты?
– Конечно, хозяйка, – ответил он устало. Мне показалось, будто виски у него подернуло серебром, как траву по осени. – Ради тебя я все сделаю.
– Тогда давайте-ка убираться отсюда, пока не нагрянули люди Рикардо, – сказала я. – Маррис… Вижу, ты уже стоишь на своих двоих, стало быть, конские четыре тебя не утомят. Живо собирайся – и в дорогу!
Так мы и выехали: теперь впереди был Ян, я следовала за ним, ведя в поводу Твэя, потому что Рыжий спал на ходу, а дальше уж все остальные. Замыкал отряд старый Маррис.
Мы забрались повыше в горы, чтобы немного переждать и узнать, станут ли искать поместье безумца, посягнувшего на короля… Стали и нашли: на вторую ночь недалече взвился громадный костер, и старый Маррис невольно утер лицо рукавом.
– Мой дом, – сказал он, видя вопрос в моих глазах. – Я жил там столько лет, королева, он был родным мне. Каждый камушек, каждая досочка… Я сам помогал его строить, а теперь он ушел пеплом по ветру…
– Не худшая участь, – ответила я. – Лучше уж так, чем сгнить заживо.
– Твоя правда, – кивнул старик.
Хотя какой старик! Выглядел он теперь лет на пятьдесят, вряд ли больше, красивый мужчина в самом расцвете лет!
Ну а я ушла к Рыжему. В походе он всегда ночевал подле лошадей и говаривал, что они всегда чуют зло. Да зло любой зверь чует, но кошки и лошади – прежде всех, даже у собак не такое чутье, хоть и странно это…
– Что ты? – сонно спросил он, когда я устроилась рядом.
– Не могу согреться, – сказала я чистую правду. – Только с тобой тепло.
– Вот так?.. – Рыжий развернулся и обнял меня.
– Да…
От него в самом деле веяло жаром, и, хоть были мы далеко от костра, я не зябла.
«Бери мою силу, – снова подумала я, как тогда, ночью, когда золотой узор засветился под моей рукою, – бери, не жалко. Ты много отдал Маррису, а я отдам тебе, все равно не знаю, как пользоваться собственным даром! А ты умеешь, и я всю себя тебе отдам, только избавь наши земли от этой мерзости…»
– Перестань, – чужим каким-то голосом произнес Рыжий, притиснув меня к себе, – перестань, не то я сейчас взлечу!
– Да в чем дело-то?
– А кто меня сейчас силой королевской крови питает? Не надо больше, мне столько не снести, крылья сломаются… – Он выдохнул. – Понятно теперь, почему Рикардо за вами с сестрой охотился… Ты… ты чего пожелала?
– Чтобы ты избавил наши земли от Рикардо, – повторила я свои мысли, – а если тебе нужна для этого моя сила, так забирай ее всю, я не знаю, как ей воспользоваться! Что я не так сделала?
– Все ты верно сделала, только меня чуть не разорвало, – ухмыльнулся он. – Я же не твоей крови и не феино отродье даже, мне такого не переварить! Я теперь могу Марриса в младенчика обратить, сил достанет!
– Нет уж, пускай он первым на Рикардо идет.
– Да. Знатная будет битва… – выговорил Рыжий, уткнувшись лицом в мои волосы. – Хозяйка… если я из нее не вернусь, не поминай лихом. Просто иногда вспоминай меня, бродягу мимохожего, с меня и хватит.
– Ты что-то рано помирать собрался, – шепнула я.
– Рано не рано, а всякое бывает…
– А ты не каркай! Лучше обними покрепче… еще крепче… Да, вот так, и не смей отпускать!
Мы приехали в столицу как раз к похоронам Эмилии, торопились как могли, а лес расступался, стелил под копыта коней ровные дорожки и чуть ли не подталкивал нас ветками в спины. Спасибо, кольями не погонял.
Весь город шел проститься с маленькой принцессой, ремесленники и слуги, простые женщины из предместий, бедные торговки и богатые купчихи: все они оказались в одной толпе.
Эмилию должны были предать огню, как когда-то моего Саннежи, и на берегу уже высился погребальный костер, и сам Рикардо вознес на него умершую дочь.
Мы смотрели из толпы, держась все вместе.
– Девочку-то как жалко! – чуть не плача, выговорила Медда.
– Что ты, что ты! – замахала на нее какая-то старуха. – Ушла, и слава Создателю…
– Да о чем ты? – шепнул Рыжий. – Мы тут недавно, не знаем, что к чему. Болела она сильно? Мучилась?
– Не болела, – еще тише ответила старуха, – да только и король у нас не настоящий, и принцесса была… Ты не поймешь, мальчик, ты видеть не умеешь!
– Мне знающий человек сказал, что она выросла бы чудовищем, – честно сказал он, а Маррис кивнул. – Но почему? Красивая милая девочка, я слышал, немного прихрамывала, но и только!
– То снаружи, мальчик, а внутри… – Старуха замотала головой. – Слава Создателю, не успела вырасти, не успела власти своей распознать… И то, говорят, служанками вертела, как хотела, матери родной разум затуманила-задурманила, а уж как поняла бы, чем владеет, спасу бы от нее не стало, мало нам папаши ее!..
Я взглянула на Рыжего, но он поднес палец к губам и спросил:
– А с ним что не так? Король Эмиль его ведь нарек своим преемником!
– Так да не так, – буркнула старуха и вдруг прищурилась. – А что это ты все выспрашиваешь, мальчик?
– Нездешний, вот и выспрашиваю. Вижу, живется тут как-то… не то чтобы плохо, а странно, потому и спрашиваю: думаю, здесь остаться или дальше податься. Я-то перекати-поле, куда ветром несет, туда и иду, сюда вот принесло, да не пойму пока, надо ноги в руки брать или же корни пускать, – ответил ей Рыжий, глядя в глаза, а она вдруг распрямилась и даже палку выронила.
– Мать честная!.. Быть не может! Нет, нет, не сглазить бы…
– О чем она? – прошептала я.
– Я откуда знаю? – ответил он и снова обратился к старухе: – Так что с королем-то не так?
– А не король он, – ответила она довольно громко, так что люди заозирались. – Не настоящий. Все знают, что доброго короля Эмиля он зачаровал, тот и отдал ему дочку в жены и королевство в придачу. А настоящую королеву уморили.
– Это какую же? – спросил какой-то дюжий детина. – Есть ведь королева Аделин!
– Она всего-то младшая из двух сестер, жена Рикардо, а настоящую королеву звали Жанной! – еще громче сказала старуха. Толпа разъединила нас, но я слышала ее речи. – Да только ее заставили отречься от престола, а потом сгубили!
– Да что ты несешь, старая, опомнись! – заголосили соседи. – Кто сгубил, как сгубил, зачем?!
– Затем! Затем, что любили ее, девочку мою разнесчастную! – в голос заплакала она. – Я ее пуще дочери родной любила, отец-король души в ней не чаял, жених, мальчик тот, степняк, говорил: «Солнце мое ненаглядное, никого краше нет, свет в очах…» – а ее уби-и-и-или!.. Шибко умная была, этого конями драного короля напросквозь сразу увидела! Вот он и…
– Создатель, да это же Фиона! – выдохнула я, не выдержала и крикнула: – Фиона! Нянечка, милая!
Рыжий не остановил меня, значит, я ничего не испортила.
Старуха завертела головой.
– Девочка меня зовет… – выдохнула она, утирая слезы краем платка. – Значит, пора. Пойду к ней, как она там без меня… Пустите, люди добрые, пойду…
– Жанна не отрекалась! – выкрикнул чей-то молодой голос. – Не отрекалась! Ее сослали!
– Сослали и убили! – вторил другой. – Поместье сгорело – чьих это рук дело? Сказали, сама свечку опрокинула, да разве ж так с одной свечи займется? Я слыхал, гвардейцы говорили: дотла все сгорело, а слуги все живыми выскочить успели, и даже лошадей выпустили! Как это они, среди ночи-то?..
– Не отрекалась! – перекрыл эти голоса тяжелый бас Арнольда, королевского глашатая. – Я хоть и пьяница, люди добрые, а службу свою помню… Король Эмиль сказал: править будет Рикардо. Но только сказал. А до того своею волей назначил управительницей всех наших земель и угодий дочь свою старшую Жанну!
– Так второе завещание отменяет первое! – крикнул кто-то из толпы.
– Молчи, студент, – прогудел Арнольд. – То простое завещание, а то дело о престолонаследии… У Рикардо ни единой грамоты нет! А грамоты, в которых король Эмиль дочери своей Жанне корону отписал, – те я до последней буковки помню! И храню те грамоты пуще глаза своего, у меня сроду ничего не пропадает, пусть я и выпивоха теперь распоследний…
– Рыжий, это твоих рук дело? – прошипела я.
– Конечно, – ответил он довольно. – Люди-то уж с якобы родины Рикардо вернулись, много интересного разузнали!
– За то меня и выгнали, – продолжал бывший герольд, без особых усилий перекрывая гул толпы. – Слишком много знаю… А и убить меня нельзя – знаю-то много, поди, пригодится! Жанна согласилась удалиться в изгнание, чтобы жизнь сохранить себе и сестре, но не отрекалась, люди! Незаконный король вами правит! Он самозванец!
– Что-о?! – взревел народ, а к Арнольду двинулись было гвардейцы, но завязли в толпе.
– А то! Принц Рикардо умер пяти лет от роду! – выкрикнул герольд. – И был он красивым белокурым мальчиком, и не росло у него никакого горба, а хромал он, только когда расшибал коленку! У королевской четы не было больше сыновей, только дочь Леонсия, а она давно замужем…
– Но Жанна же погибла! – воскликнула Аделин, поднявшись во весь рост на сооруженной для них с мужем платформе. – Сгорела обитель, и она…
– Жанна удалилась в старое поместье, а не в обитель! – перебил Арнольд. – С ее-то нравом читать и перечитывать истории о Создателе… Будто ее высочество сестру совсем позабыла, поди ж ты!
– Величество, – поправил кто-то.
– Она не королева, пока жива Жанна, – стоял на своем старик, – а значит, всего лишь высочество, и я лучше откушу себе язык, чем пойду против чести!
– Но с чего ты взял, что Жанна жива? – произнес вдруг Рикардо, до того хранивший молчание, и толпа притихла. – Поместье сгорело дотла, это верно. Слуги спаслись, но…
– Но кто-то хотел перерезать тебе глотку с криком «За королеву Жанну!» – гаркнул вдруг старый Маррис, сложив рупором ладони. – Глупо делать это ради покойницы, а?
– Люди вообще странные создания, – обронил Рикардо. – И мы собрались здесь, чтобы предать огню мою единственную дочь, а не ради бессмысленного спора. Почтим же память усопшей!
Я покосилась на Рыжего. Он неотрывно смотрел на Рикардо, подносившего факел к погребальному костру Эмилии, и в глазах его отражалось пламя.
– Подожди, – шепнул он. – Проводим девочку. Она и впрямь ни в чем не виновата.
Я глядела на Аделин (Леаты при ней не было, может, в самом деле успела удрать?). Она, кажется, пролила лишь несколько слезинок. Да и любила ли она дочь? Не знаю… Слыхала я, что женщина может возненавидеть собственное дитя, доставившее ей такие муки – а Эмилию Аделин рожала почти двое суток, и если бы не та бабка-повитуха, умерли бы обе, – а девочка вдобавок оказалась калекой, и отец ее стал немил… Как такую полюбишь?
Огонь взвился до небес.
«Саннежи, если ты там, если ты меня слышишь, проводи Эмилию в какой-нибудь садик, она любила играть меж деревьев, – попросила я, глядя, как уходит в небо дым. – На ней нет вины, Рыжий прав. Пускай резвится, теперь она уже никогда не сможет вырасти чудовищем, она останется просто маленькой девочкой, пока ей не придет пора родиться заново…»
Солнечный луч пробился сквозь облака и коснулся моего лица. Костер загорелся ровно и ярко, а я покосилась на Рыжего. Лицо у него было грустным, и поди знай, он это подогрел поленья или просто дрова оказались хорошими, сухими, занялись сразу же?
Народ начал расходиться, когда огонь угас и остались только угли, но многие – в том числе старая нянька Фиона, Арнольд, еще кто-то – стояли и смотрели и видели будто что-то свое…
– Иди, – просто сказал мне Рыжий и подтолкнул в спину. – Иди, королева.
И я пошла – не по пылающим углям, конечно, мимо них, – на ходу открывая лицо.
– Кто вам сказал, что я мертва? – спросила я негромко.
На берег обрушилась тишина, даже догорающий костер, по-моему, прекратил трещать.
– Девочка моя! – первой закричала Фиона и бросилась мне в ноги, плача в голос. – Жанна!
– Ваше… ваше величество… – Арнольд бухнулся на колени, осеняя себя знаком Создателя. – Королева Жанна… живая… допился…
– Жанна… Жанна… Королева Жанна… – поползло над берегом. – Живая! Люди, живая королева Жанна! Она самая! Ее ни с кем не спутаешь!
Да уж, мое лицо с чужим перепутать сложно.
– Жанна? – Аделин привстала и тут же села обратно, будто ее не держали ноги. – Ты…
– Я. – Взгляд мой упал на Рикардо. – А ты, зятек дорогой, довольно потешился. Иди ко мне, я тебя приласкаю… Стоять! – это я гаркнула гвардейцам, изготовившимся уже заломить руки дерзким незнакомцам. – Забыли меня?! Забыли отца и Саннежи? Я вам напомню сейчас!
– Да и я могу, королева, – сказал Маррис-старший, выйдя вперед и потирая руки. – Не последним чином ведь служил… Ну, мальчики, кто первым против старика выйдет?
Те как-то сникли. Видно, парни постарше еще помнили Марриса, кто помоложе – признали в нем «отца» Эйнавара, а тот тоже был силен… Ну а еще у меня за спиной ощетинились саблями береговые братья, бравые пираты, до поры до времени скрывавшиеся в толпе, а с ними драться – себе дороже…
Простой люд живо потянулся прочь: боялись, видно, что зацепят, если пойдет кровавая потеха. Тем лучше!
– Это мое королевство, – сказала я, глядя в глаза Рикардо, темные и пустые. – Убирайся прочь, пока жив.
Он только усмехнулся.
– Ты обещала его мне, королева, – облизнулся Маррис.
– Мне такой дряни и даром не надо, так что забирай! – махнула я рукой, и…
Я не возьмусь описывать этот бой, тем более я и не видела его толком: Рыжий схватил меня в охапку и закрыл собой.
Там, за его спиной, что-то рычало и шипело, выло и гремело, перекатывалось и… я не знаю, как назвать это, могу сказать только, что люди не способны издавать подобные звуки! Да и не каждому зверю это под силу!
Истошно закричала от страха Аделин, но к ней сразу бросилась Медда и утащила с помоста.
– Не бойся, я с тобой, – прошептал Рыжий, притиснув меня к себе, а я ответила:
– Я не боюсь, дай только посмотреть, как сдохнет эта тварь!..
Он чуть отстранился, и я увидела… Тварь не сдохла. Она стояла над распростертым на песке старым Маррисом – он в самом деле стремительно дряхлел, видно, Рикардо выпивал его силы… Миг – и от крепкого мужчины остался лишь скелет, а потом и он рассыпался в пыль, его развеял ветер и понес в море. Рикардо же поднял голову и посмотрел на нас…
Ненависть была в его взгляде. Такая страшная, холодная, лютая ненависть, что я зажмурилась, только бы не видеть, какая бездна глядит на меня из глаз безобидного вроде бы калеки.
– Рыжий, Рыжий, прошу, лучше убей меня, только не отдавай… этому, – прошептала я, обеими руками вцепившись в рубашку на его груди, такой ужас настиг меня, мерзкий, липкий…
– Он тебя никогда не получит, – тихо ответил он. – Не бойся. Эй, дэвео!
– Хавэо! – отозвалось несколько голосов, и из толпы в Рикардо с нескольких сторон полетели горшки и кувшины с какой-то черной жидкостью, густой и вязкой.
«Негасимый огонь! – поняла я, глядя, как он пытается протереть лицо, но только все сильнее размазывает горючую смесь. – Но как…»
– А теперь – гори, – негромко произнес Рыжий, и глаза его вспыхнули, – гори, тварь. За мою любимую, за ее родных, за меня, за весь этот край, гори-полыхай…
И Рикардо, облитый с ног до головы черной жижей, действительно вспыхнул. Кажется, он пару мгновений стоял, не в силах осознать, что произошло, а потом с криком бросился в толпу.
Люди кинулись в стороны с воплями ужаса. Никто даже не пытался помочь королю, хоть песком его забросать, и тогда Рикардо – судя по запаху, плоть уже обуглилась – бросился в море. Миг – и прибой слизнул его следы на песке…
– Неужели все?.. – прошептала я.
Рыжий молча кивнул.
– В самом деле?
– Нет больше порождения фей, – шепнул он, – во всяком случае, в этих краях. Маррис доблестно сражался, но его грибница выгорела вся, без остатка, Рикардо выпил его до донышка. И все же старик сумел ослабить эту тварь…
Я еще крепче обняла Рыжего, а он вдруг сказал:
– Теперь и мне пора уходить.
– Что?..
– Пора мне, хозяйка… – Рот его кривила усмешка, а темные глаза были больными и тоскливыми. – Королевство теперь твое, владей, а мне позволь уж улетучиться! А не позволишь, все равно исчезну, ты меня знаешь.
– Ветер никаким сетями не удержать? – прошептала я. – Рыжий… Не уходи, прошу тебя! Вы все меня бросаете… я не могу больше быть одна! Рыжий, ну хотя бы пообещай возвращаться…
– Если бы я мог, – тихо ответил он, гладя меня по голове, – я бы остался с тобой навечно. Но я должен уйти.
– Кому должен?! – вскричала я. – Я выплачу ему долг, но я… я не отпущу тебя, Рыжий! Или опять скажешь: себе должен? Вот тебе и отдам что пожелаешь, не уходи только…
– Не плачь. – Тяжелая ладонь снова легла мне на затылок, а я забыла сказать, что не умею плакать. – Просто послушай сказку.
– Не до сказок теперь!
– Брось… Все по домам побежали, мы, считай, одни. Только наши вон, сестра твоя, та старуха и герольд остались, а они тоже свои… Ну?
– Ты заморочишь мне голову и уйдешь. И я никогда тебя больше не увижу, так? – тихо спросила я.
Аделин – та рыдала в голос, уткнувшись в надежное плечо Медды, и старуха Фиона подобралась к ним, утешать, а меня кто утешит? Зачем было все это, зачем? Сперва от меня ушел Саннежи, а если еще и Рыжий пропадет и не вернется… Глупо, знаю, по-бабьи, как отец говорил! Знаю, справлюсь и одна, теперь-то, когда нет Рикардо, но в сердце все равно будет зиять пустота, которую нечем заполнить. Она и так уже была огромной, а теперь… Такое сердце не жаль и феям запродать – оно все равно уже ни на что не годно!
– Ты сперва послушай, – сказал Рыжий. – Судить будешь потом.
– Ну, говори…
– Давным-давно, когда Создатель бродил по окрестным землям, – тихо начал он, но я перебила:
– Он-то тут при чем?
– Ну до чего ты нетерпеливая! – усмехнулся он. – Сейчас поймешь. Так вот, как-то ему пришла охота спуститься на дно морское, и он много дней пробыл там в чужом облике, с морским народом. Говорят, тогда и появились русалки…
– А разве они в самом деле существуют?
– Да, только не в этих краях. Не перебивай, хозяйка, не то я до завтра не закончу! Когда Создатель вышел на сушу и увидел морского обитателя, который наблюдал за чайкой, он спросил: хочет ли тот научиться ходить по земле и летать в небесах, как птица? Три дня и три ночи думал тот бедолага, но, наконец, вернулся с другими такими же, желавшими узнать, как выглядит этот мир из-за облаков, и сказал: согласен. Так на свет появились крылатые, как они себя называют, – серьезно сказал Рыжий. – Они могут ходить по земле и летать в поднебесье, а вот большая вода им заказана. Хоть и произошли они от морских обитателей, плавать им не дано, разве только в мелкой речке или озере, но не в глубоком море. За все надо платить.
– К чему ты ведешь? – тревожно спросила я.
– Сейчас поймешь, – ответил он, помолчал, обнял меня покрепче, и продолжил: – Крылатые – довольно легкомысленный народ. Летят куда ветер несет, и все-то им приключений подавай… Вот так один и получил этих самых приключений больше, чем смог унести… – Рыжий посмотрел в небо. – Сперва нарвался на драку с крылатым куда больше и сильнее себя, да из-за сущего пустяка, так что винить было некого. Потом решил срезать дорогу домой через пролив… Хоть крылатые большой воды и не любят, так он же не плыть собирался, а лететь! Да только буря сама судила-рядила – крылья ему пообломала, едва живым оставила…
– Рыжий…
– Не перебивай, хозяйка, – снова попросил он. – Тот крылатый чуял уже, что до суши не дотянет, слишком далеко его отнесло, а упасть в море – верная смерть. И тут из поднебесья к нему ринулся золотой ястреб…
Я подавила судорожный вздох.
– Птица указывала дорогу, – говорил Рыжий, – но крылатый уже выбился из сил. Что толку знать направление, если крылья не держат, даже парить не выходит? И тогда он услышал чей-то голос, и тот сказал: «А ну, не смей сдаваться, тряпка ты безмозглая! Летучие змеи, которых мальчишки мастерят, и то лучше летают! Держись на крыле…»
– Он долетел? – тихо спросила я.
– Да. Он дотянул до этого берега, чужого-незнакомого. Из последних сил, с почти что сломанным крылом, но дотянул. Все время его подгонял чей-то голос, а ястреб летел впереди, указывая путь.
– И что же с ним сталось?
– Он разбился о скалы, – одними губами произнес Рыжий. – Крыло уже не держало, подвело-подломилось, и он зацепился за макушки сосен и врезался в склон. Повезло – сразу свернул шею, не мучился… – Он вздохнул и сказал чуть громче, нараспев: – Так умерли Огнегривый из рода Осеннего ветра и Саннежи, сын Чилюмжи, внук Делланара из всадников Великой степи, по имени Золотой ястреб…
Я зажала рот рукой, потому что… потому что Рыжий никак не мог узнать имени Саннежи!
– Они умерли, – продолжил он, – а на свет появился Рыжий. Беспамятный бродяга.
– Так вот почему… – Я сглотнула ком в горле. – Вот откуда ты…
– Я долго не мог понять, где я, кто я и куда мне идти, – сказал Рыжий. – Я знал только, что должен… должен спасти кого-то. А потом увидел твой огонь, хозяйка. И вспомнил даже слишком многое…
Я все цеплялась за его рубашку, а он не пытался убрать мои руки. Знал, наверно, что это бесполезно.
– Я не серединка наполовинку, – произнес он. – Я не знаю, что во мне от твоего князя, что – от того крылатого, а что – мое собственное. Я ведь не взрослым на свет появился! Наверняка могу сказать только, что татуировка эта непонятная – от крылатого, у русалок тоже такие встречаются, а они родня. С огнем я потому же управляться могу. Ну и волосы… – Рыжий взъерошил шевелюру и невесело усмехнулся, – не зря же Огнегривым прозвали. А вот все, что касается тебя, – это от Саннежи, тут и к гадалке не ходи… Но там, в голове моей дурной, ведь и другого пруд пруди!
Мне на ум не шло ни единого слова.
– Чей же… чей же предок закрыл собой короля Эдриана? – выговорила я наконец, будто это имело какое-то значение.
– Не знаю, – покачал головой Рыжий. – Может, и дед крылатого, а то и сам он, век-то у них побольше человеческого. Они с людьми прежде близко знались, любопытные ведь, да и фей, и прочую нечисть насквозь видят, а обычным людям этого не дано. А может, мой. Мало ли, чья кровь в жилах бродяги течет! Теперь-то это не важно.
– Это верно, совсем не важно, – кивнула я. – Кем бы ты ни был, как бы ни выглядел… я тебя не отпущу.
– Хозяйка, я не твой князь, – повторил он. – Во мне много от него, но я все равно – не он. Это как… взяли краски, красную да желтую, да еще невесть какую, взболтали вместе и вышла рыжая, так и я. И не могу я остаться, не проси.
– Но почему?.. Или ты все это время оставался со мной только потому, что был… должен? – сощурилась я. – Последнюю волю Саннежи выполнял? А думаешь, он ушел бы теперь? Каким бы ни был, во что бы ни превратился? Оставил бы меня одну?..
– Нет конечно, – грустно ответил Рыжий. – Не ушел бы и не оставил. Да только я тебе в который раз повторяю: я – не он. Я Рыжий, бродяга мимохожий. А ты, уверен, станешь во мне искать-выискивать: вот тут я похож на Саннежи, а тут не похож, это делаю так, как он, а то – не эдак. Не знаю даже, кто из нас первым от такой жизни взвоет… – Он мягко отстранил меня на вытянутых руках и посмотрел в глаза. – Да и посуди сама: ты королева, а я кто?
– Рыжий, – ответила я и закусила губу. – Ты – Рыжий. Бродяга лихой-мимохожий, как ты говоришь. А Саннежи больше нет, он ушел за горизонт, и оттуда не возвращаются. Если я его и увижу, то только там, за последней чертой… Пускай в тебе есть что-то от него, но ты – не он, это ты верно говоришь. Ты сам по себе, и… Рыжий, ты – это ты. И ты мне нужен, как тебе – вольный ветер…
– Цепью за ногу приковать хочешь, значит? – вдруг ухмыльнулся он.
– Зоркого вспомни. Он ни пут, ни клобука не знал, а всегда возвращался, – в тон ему ответила я. – И нет у него на лапе цепи. Только колечко тоненькое, сам ведь видел!
– С именем хозяина, да?
– Дожили! – воскликнула я. – Королева бродягу уговаривает на ней жениться, а он отбивается руками и ногами! Топор, может, одолжить? Иначе ты со мной не сладишь!
– А, так это было предложение? – ухмыльнулся Рыжий и почесал в затылке. Хвост у него растрепался, и огненные вихры встали дыбом на морском ветру, что твой костер. – Да ведь осудят, хозяйка. Не положено королевам в мужья бродяг брать!
– Я сама решу, что положено, а что взято, – фыркнула я. – И в последний раз спрашиваю, Рыжий: ты со мной был из-за долга этого своего или все же по своей доброй воле? Корону возвращать – одно дело, а в постель со мной ложиться ты вовсе не обязан был!
– Вообще-то, если помнишь, это ты меня… того-этого, – посмеиваясь, напомнил он. Ну что за человек! – Я бы даже намекнуть не осмелился. У тебя ж в самом деле топор всегда под рукой, этак вот руку протяни – а ты так приласкаешь, что я и не встану уже…
– Трус, – невольно улыбнулась я. – И лгун. Идем уже отсюда, ветер холодный!
– Да… – произнес Рыжий, прикрыв глаза. Крылья носа у него трепетали, когда он вдыхал как-то враз посвежевший воздух. – Чистый ветер, вольный… наконец-то! Осенние бури уж заждались, скоро грянут!
Я невольно схватила его за руку: показалось вдруг, что он сейчас преобразится, взмоет в небо, исчезнет в серых тучах яркой алой искрой, как та, что тлеет на берегу – видно, ветром отнесло уголек из погребального костра… Уголек? Но ведь…
– Рыжий, что это? – я сильнее сжала его ладонь, и он обернулся.
Там, в прибое, что-то ворочалось, словно большой краб пытался выбраться на сушу, но волны упорно тянули его назад.
И вдруг Аделин, успокоившаяся вроде бы (Медда все кутала ее в свой плащ и уговаривала идти прочь), вдруг закричала тоненько и жалобно, почти как тогда, на охоте, когда на нас кинулся обезумевший вепрь, и я поняла отчего…
Там, на линии прибоя, справившись все же с непокорными волнами, на ноги… на то, что от них осталось, поднимался Рикардо. Феи, пускай даже четвертькровные, живучи донельзя, а он ведь еще и выпил старого Марриса досуха, потому, должно быть, и не погиб в неистовом огне… Черный обугленный остов, ковыляя, двигался на нас, и единственный уцелевший глаз светился в провалившейся глазнице жутким багровым пламенем.
– Уходите! Уходите отсюда! Спасайтесь! – гаркнул Рыжий, опомнившись, и Медда, без особого труда подхватив на руки Аделин, кинулась прочь с неожиданной для ее комплекции прытью, а за нею и немногие оставшиеся зеваки, и даже пираты с гвардейцами – все перемешались. Арнольд подхватил Фиону и последовал за ними.
Ян с Клешнявым, однако, остались – их напугать было не так-то просто.
Угасшие было угли в погребальном костре снова жарко вспыхнули, видно, их раздуло ветром, и в отсветах огня то, что недавно звалось королем Рикардо, показалось вовсе уж потусторонней тварью.
«Но фею же можно убить, – вспомнила я, нащупав топорище. – Даже чистокровную!»
Метать топорик меня учил Саннежи, и с десяти шагов я в самом деле могла раскроить человеку голову. С тридцати – промазала, только поранила твари ногу, угодив в бедро, но Рикардо все равно продолжал двигаться, в самом деле, как уродливый черный краб, медленно и неотвратимо. Был у меня еще кинжал, и он угодил Рикардо в грудь, но и это его не остановило.
Почему мы не бежали? Должно быть, потому, что понимали: все должно решиться на этом берегу, так или иначе. От феиного отродья не скроешься, не спрячешься за семью замками, оно даже холодного железа не боится, даже соленой воды, а волшебного клинка у нас не нашлось! Чем же его взять? Чем?!
Видно, последние слова я выкрикнула вслух, потому что Рыжий тяжело вздохнул и ответил:
– Я знаю способ, хозяйка. Нарочно приберег напоследок, как знал, что пригодится…
– Какой же?
– Увидишь, – криво улыбнулся он. – Я ведь…
Неведомо откуда взявшийся Зоркий с яростным клекотом ринулся в лицо Рикардо, вцепился когтями, ослепляя, как того кабана… и отлетел в сторону комком перьев. Да, он лишил врага зрения, но, казалось, Рикардо оно вовсе и не нужно…
– Берегись!
Рыжий с такой силой отшвырнул меня в сторону, что я упала, и взметнувшийся песок запорошил мне глаза.
Когда же я проморгалась, то увидела: вокруг Рикардо сгущается багровая пелена, не такая, какую можно увидеть в остывающей печи, нет, это был мутный, грязный багрянец, при взгляде на который почему-то вспоминалось несвежее мясо, уже тронутое гниением, или загноившаяся рана, или вскрывшийся нарыв… Должно быть, у Рикардо с Маррисом было что-то общее, невольно подумала я… впрочем, оба они отродье фей, еще бы не быть им схожими!
И жар от Рикардо исходил такой, что даже на расстоянии я его ощущала: не сухой и горячий, пусть даже обжигающий, как бывает возле костра, а такой, какой исходит от тяжело больного, какой-то душный и… липкий, хотя и странно говорить так о пламени!
«Должно быть, он понял, что это его последний шанс, – мелькнуло у меня в голове. – И теперь все силы бросит на то, чтобы уничтожить последнего защитника…»
– Рыжий! – выкрикнула я. – Рыжий, уходи, улетай, прошу тебя!
Он даже не взглянул в мою сторону. Я видела, как дрожит вокруг него воздух – словно над костром, и веяло от него сухим жаром, и татуировка на плече вдруг вспыхнула так, что видно было даже сквозь рубашку… А когда вдруг полыхнул ослепительный огонь – алый, золотой, рыжий, – мне показалось, будто за спиной у моего бродяги вдруг распахнулись пламенные крылья, и крыльями этими он объял Рикардо, выжигая эту мерзость дотла, до пепла, такого же, в который превратился Маррис…
От нестерпимого жара стянуло кожу на лице, от яркого огня слезились глаза, но я не могла отвести взгляда – я должна была увидеть, как сдохнет феино отродье!
Рикардо корчился в яростном огне, задавившем его собственный жар, разевал в беззвучном крике черный провал рта, хватал воздух скрюченными пальцами… и продолжал шаг за шагом ковылять вперед. К Рыжему, словно вросшему в песчаный берег…
– Госпожа, может, подкинуть ему еще? – шепотом спросил Клешнявый, невесть когда успевший подобраться ко мне. – Тут еще пара горшков горючки осталась.
– Дай мне один, – велела я и взяла сосуд. – Но пока лучше не вмешиваться: а ну как Рыжего зацепим?
– Тоже верно… – просипел Ян с другой стороны. – Если так кинуть, полыхнут оба. А одно дело – свой огонек, а другое… такой. Ох, чуял я, что командир наш непрост, но чтоб этак вот…
– И бабка эта, Фиона, сразу в нем что-то углядела! – сказал Клешнявый.
– И дух леса тоже, – кивнула я. – Глядите! Неужели…
Казалось, Рикардо рассыпается по частям, и я не шучу: вот он потерял кисть левой руки, вот подломилась нога, и он едва не упал, но устоял, правда, не пытался уже двигаться вперед, стоял, покачиваясь, и никак не падал… А потом вдруг выдернул из собственного тела мой кинжал – он так и торчал у него в груди – и последним усилием метнул его в Рыжего. И рухнул наконец, рассыпаясь черным пеплом на песке – налетевший порыв ветра подхватил его и понес в пенный прибой, а тот откатился, слизнув законную добычу…
Я же со всех ног бросилась к Рыжему – огонь угас, как не бывало, а он еще стоял на ногах, я успела подхватить его и не дать упасть, но… Кинжал вошел ему в грудь на всю длину лезвия – Рикардо обладал чудовищной силой, я уже упоминала.
– Рыжий… – Он был так тяжел, что я не удержала его, опустила на песок, поддерживая голову. – Рыжий… Не смей умирать! Я же тебя люблю, я…
Он хотел что-то сказать, но изо рта у него хлынула кровь, и я попыталась приподнять его повыше, чтобы не захлебнулся… Но что толку?!
– Хозяйка… – выговорил все же Рыжий сквозь кашель, мучительно пытаясь вздохнуть. – Я… исполнил долг. Ухожу… прости…
Он улыбнулся через силу.
– Ты почти уговорила меня остаться, но кто же знал… – прошептал он едва слышно и, с трудом подняв руку, коснулся моего лица. – Прощай, тавани… не плачь, не надо…
Я хотела было крикнуть, что не могу плакать, но осознала вдруг, что по щекам моим текут слезы, и это было так некстати – из-за них туманился взгляд, я не различала лица Рыжего… А он все улыбался, хотя не мог уже дышать, и мои слезы смывали с его лица кровавую пену.
Тело его вдруг обмякло у меня на руках, сделавшись вовсе уж непомерно тяжелым, а огонь в широко раскрытых темных глазах начал угасать и таял, пока не угас совсем, и теперь в них отражалось только серое небо.
– Рыжий… – Я наклонилась, отерла ему лицо, закрыла глаза и поцеловала в еще теплые губы, потом опустила его на песок, с усилием выдернула из груди кинжал и отбросила, не глядя. – Подожди меня, Рыжий. Я скоро.
Если бы я не отпустила Саннежи на ту охоту, может, он остался бы жив.
Если бы я отпустила Рыжего, может, он сейчас летел бы вместе с ветром, свободный и… живой.
Должно быть, это часть проклятия: те, кого я люблю, умирают…
Горшок с «негасимым пламенем» валялся там, где я его выронила, совсем рядом.
– Госпожа! – на два голоса закричали Ян и Клешнявый, когда темная вязкая жижа окатила меня целиком. – Госпожа, не…
– Не подходите, – приказала я и снова опустилась рядом с Рыжим на колени. – Аделин по-прежнему королева, передайте всем: я так сказала. Фей мы извели, я больше не нужна, а править она сумеет, не дурочкой уродилась.
– Госпожа… – повторил Клешнявый и хотел было кинуться ко мне, но Ян удержал его за руку, что-то свистнув, я не разобрала – ветер поднялся такой, что слова сносило. Что ж, огонь разгорится ярче…
Огниво было у меня при себе.
– Пойдем, – шепнула я, высекая искру. Вокруг нас на песке вспыхнуло огненное кольцо, так уж разлилась горючая жидкость, а я добавила, обняв Рыжего и закрыв глаза, из которых все лились и лились нежданные слезы, по всем: по Саннежи и отцу, по неведомому Огнегривому, по самому Рыжему: – Пойдем, мой тавани. Все едино без тебя мне не жить…
Я знала, что будет больно (палец сунь в огонь – и то взвоешь!), но когда на части рвется сердце – этого и не заметишь.
«Прости, папа, – проносилось в голове, – я в самом деле никудышная наследница. Я должна была превозмочь все невзгоды, и править, и прослыть мудрой королевой, как ты хотел, и продлить род… Ты думал, я удалась в тебя, несгибаемой и стойкой. Но то, что не гнется, – ломается. Вот и я сломалась. Ты осудил бы – из-за какого-то бродяги, да еще именно теперь, когда королевство снова мое… А я не хочу жить, папа, у меня внутри черным-черно и пусто, все выгорело дотла. Можешь назвать меня предательницей, но я больше не выдержу, а если и выдержу, то стану деревянной куклой, которой все равно, что творится кругом. Такая ли королева нужна нашим землям? Пусть Аделин покалечена, но сердце ее еще живо…»
Пламя лизнуло мою руку, как собака, я почувствовала теплое прикосновение.
«Саннежи, прости и ты. Ты всегда говорил, что я сильная, что я могу справиться с чем угодно. Ты ошибся. Ты всегда думал обо мне лучше, чем я того заслуживала. А если бы я тогда знала, как все обернется, то прыгнула бы в твой погребальный костер, как поступают женщины у тебя на родине! Рыжий подарил мне надежду, но и он ушел… а жить с пустотой в сердце я больше не могу. Я слабая. Аделин хоть не притворялась сильной, а мне похвалы вскружили голову. Прости меня!»
Огонь затанцевал на кончике моей косы, переброшенной через плечо, я чувствовала его жар и видела свет сквозь закрытые веки.
«И ты прости, Рыжий. Ты столько сделал ради того, чтобы вернуть мне корону, ты жизнь отдал, а мне не нужна эта побрякушка, не стоит она твоей жизни… ничьей жизни не стоит, и хорошо, что Рикардо все-таки сдох! Теперь люди смогут жить по-прежнему. Кто бы ими ни правил, вряд ли он окажется хуже Рикардо. Даже если правитель окажется дрянным, убить человека всяко проще, чем фею!»
Я все гладила и гладила жесткие волосы Рыжего, его лицо, в смерти ставшее почти красивым, а слезы лились, будто плотину на мельнице Медды прорвало, будто именно сейчас, в последний свой час, я должна была выплакаться за все те годы, в которые не уронила и слезинки. Что ж, пусть так, огня эти капли все равно не потушат…
«Рыжий, я только теперь поняла: легко быть сильной, умной-разумной и самой лучшей, когда за спиной у тебя всегда кто-то стоит, кто-то, кому ты можешь доверять, кто никогда не предаст, всегда поможет и поддержит… Сперва это были отец и Саннежи, а потом – ты. Я же не верила тебе, Рыжий ты мой, Рыжий! А когда поверила и полюбила – ушел и ты… Вы все уходите, а я остаюсь одна! Видно, в самом деле Рикардо меня проклял: гибнут все, кого я люблю, всем я приношу одни несчастья. Хватит, любимые мои, я иду за вами, встречайте…»
Огонь объял уже нас обоих, но я по-прежнему ничего не ощущала, только тепло.
«Не вздумали бы только взяться тушить», – мелькнуло у меня в голове, и тут наконец-то свершилось…
Сперва вспыхнуло запястье, то, на котором Рыжий когда-то завязал травяной браслет, а потом все тело охватила мучительная, невыносимая жгучая боль, от которой зашлось и почти остановилось сердце.
«Хорошо, что ты уже ничего не чувствуешь, тавани», – успела я подумать перед тем, как провалиться в беспамятство. – Создатель был милостив ко мне…
