Глава 27
– Вы ведь еще вернетесь? – Моррис Клей, заламывая руки, склонился над моим стулом.
Было невозможно понять, улыбался он или гримасничал, когда обнажал, глядя на меня, пожелтевшие зубы. Возможно, он уже знал, что больше никогда не увидит меня. Я была такой же, как все те полицейские или социальные работники, что наносили ему короткие визиты, чтобы затем раствориться в неизвестном направлении. Я первой шла по коридору, чтобы не допустить повторения нашей последней встречи. Левая рука крепко сжимала в кармане баллончик.
– Могу дать вам денег на автобус. – Клей покрутил пуговицы на кардигане. Под ногтями черная грязь. – Я иногда отдавал Дженни свое пособие. Она говорила, что это помогает ей платить за квартиру.
Стоило ему подумать о ней, как улыбка исчезла с его лица. В глубине души я знала, что мне нечего опасаться, и все же мои пальцы крепко взялись за дверную ручку.
– Скажите, Моррис, а что случилось, когда вы в последний раз видели Джинни? Можете сказать мне всю правду. Я никому не скажу.
– Ничего. – Его руки забегали снова. Он принялся оттягивать потрепанный воротник рубашки, словно тот стал слишком тесен. – Я хотел у нее остаться, но она меня выгнала. Сказала, что к ней кто-то должен прийти.
– И что вы делали, когда ушли от нее?
– Поцеловал ее на прощанье. Вот так.
Он подался ко мне, но я вовремя вывернулась. Его губы оставили на моей щеке холодный слюнявый след. Я резко открыла дверь и шагнула на тротуар.
– И это все?
Его молчание продлилось на миг дольше обычного, но язык тела был красноречивее любых слов. Я догадалась, что он тогда сделал. Руки его не знали покоя. Он потер одной ладонью о другую, стирая несуществующее пятно. С колотящимся сердцем я быстро зашагала назад к машине.
– Прощайте, Моррис.
Когда я обернулась, глаза Клея были полны слез. Он будто перенесся в семидесятые годы. У его ног синим туманом стелился ковер, а силуэт четко вырисовывался на фоне оранжевых цветов. Я была вынуждена несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы очистить легкие от липкого запаха ароматизированных шариков, сексуальной фрустрации и отчаяния. В глубине левого глаза начинала потихоньку пульсировать мигрень.
Визит к Моррису Клею напомнил мне, что я занимаюсь не своим делом. Правозащитники потратили немало времени и денег налогоплательщиков, чтобы выпустить Клея из тюрьмы, куда он попал за совершенное им преступление. Выражение его лица говорило само за себя. Когда Джинни Андерсон отвергла его, он утратил контроль над собой. Женщина, которая позволила ему прикоснуться к себе, выставила его вон, чтобы быть с другим мужчиной. А он гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд.
Ему ничего не стоило наброситься на нее, положить ей на лицо подушку и держать, пока она не задохнулась. Кто знает, что он чувствовал после этого. Наверное, облегчение. Он не мог обладать ею, но и другим не позволил.
Я дошла до конца Китонс-роуд и, чтобы успокоиться, присела на низкую стену. Если мой внутренний голос так ошибся в отношении Клея, что еще я упустила? Неужели Бернс все-таки прав, утверждая, что Моррис – участник некой группы, пытающейся имитировать преступления Бенсонов? Судя по всему, на нечто изощренное он не способен, зато может представлять ценность для сообщников по другим причинам.
Возможно, его дружба с Рэем и Мэри помогла заработать дополнительные очки в их глазах. Такая логика мне понятна. Однако версия о целой банде казалась неубедительной. Я готова спорить на что угодно, что одержимый своей извращенной миссией убийца действовал в одиночку.
Наконец я сделала последний глубокий глоток свежего воздуха и зашагала назад к машине. Мне до сих пор было непонятно, почему Клей так испугался, увидев на фотографии Уилла. Оставалось лишь уповать на то, что Бернс не пронюхает про мой визит к нему. Потому что стоит толстяку об этом узнать, как он упечет меня под домашний арест и посадит на хлеб и воду.
Когда я попросила Мидса отвезти меня назад в отель, мой херувим явно расстроился. Возможно, он мечтал провести весь день, разъезжая по городу, но как только мы вернулись и я включила телевизор, он снова повеселел. Когда я приготовила себе чашку чая, он уже нашел американский канал, где показывали рестлинг, и теперь, широко открыв от восторга глаза, наблюдал за тем, как огромные мужики с загаром из солярия швыряют друг друга оземь. Я хотела было объяснить ему, что все эти поединки постановочные, что никто не получит никаких травм, но не стала этого делать, дабы не ломать парню кайф.
Легла на кровать и закрыла глаза. Правда, из-за двери до меня по-прежнему доносились притворные крики боли.
Когда проснулась, за окном уже стемнело. Стоило присесть в постели, как нахлынуло раскаяние за бездарно профуканную вторую половину дня, но, по крайней мере, головная боль отступила. Из соседней комнаты доносились голоса: тонкий писк Мидса смешивался со знакомым бархатистым баритоном. Я придирчиво посмотрела на себя в зеркало: лицо опухло со сна.
Я еще не закончила причесываться, когда раздался стук в дверь. В следующую секунду в комнату вошел Альварес, одетый в темно-серый спортивный костюм. Мне он напомнил менеджера футбольной команды, которому не терпится снова выйти на поле самому.
– Ты не хочешь пробежаться трусцой? – спросил он.
Я подавила смешок.
– Ты ведь ненавидишь пробежки.
– Я же сказал, трусцой. Разве предлагал тебе бежать марафон? Надеюсь, ты не помчишься со своей обычной олимпийской скоростью.
– Что ж, как говорится, на безрыбье…
Дверь снова закрылась. Я переоделась в свой обычный костюм для бега. От одной только мысли, что сейчас вырвусь на свежий воздух, мои пальцы с удвоенной скоростью принялись шнуровать кроссовки. Когда я вышла из комнаты, Мидс уже успел куда-то испариться, а в дверях, сложив на груди руки, будто простоял так уже не один час, меня ждал Альварес.
– Готова?
Я кивнула.
– Как прошел день?
– Даже не спрашивай, – простонал он. – Без минуты отдыха с самого утра.
Когда мы вышли на улицу, Альварес, не оглядываясь, затрусил вперед. Его мощные плечи напрягались при каждом шаге. Он приберегал энергию, но, даже прибавь он скорость, я без труда его бы обогнала. Минут через пять мы добежали до реки, и я уже хватала ртом холодный воздух.
Против течения, вся желтая от ржавчины, пыхтя от натуги, шла землечерпалка, следом тащилась баржа. Мы свернули на запад, к Баттерси, и Альварес перешел с трусцы на настоящий бег. Вряд ли он собрался выложиться на все сто. Просто упорно бежал вперед, и можно было подумать, что ему ничего не стоило несколько дней поддерживать вполне приличную скорость. Над нами высились уродливые многоэтажные жилые дома высотой в пятнадцать, а то и все двадцать этажей. Выросшие на волне строительного бума, они тесно лепились друг к другу. Вскоре я ощутила в крови прилив эндорфинов.
Альварес наверняка привык считать себя непобедимым. Самым умным в мире, готовым к любым свершениям. Я обогнала его. Теперь топот его кроссовок по мостовой раздавался позади меня. Он явно не желал отставать.
– Посмотрим, из какого теста ты сделан, – пробормотала я.
Позади нас исчез Ламбетский мост. Не знаю, как долго мы с ним бежали, но точно до тех пор, пока у меня не закололо в боку. Между тем Альварес продолжал нестись вперед, как локомотив. К этому времени богатая Квадратная миля уже скрылась из виду. Теперь на крошечных балконах сушилось белье, окна первых этажей прятались за железными решетками.
Затем на мое запястье легла рука Альвареса.
– Ты меня угробишь, – задыхаясь, произнес он. – Я уже слишком стар для таких подвигов.
– Неправда. Честное слово, ты бы выдержал даже дольше, чем я.
– Шутишь. – Его дыхание сделалось менее надрывным. Он встал рядом с парапетом. Глаза его были такими же темными, как река у него за спиной. – Иди сюда, – сказал он.
Поцелуй был властным и жадным, потому что он знал, что я не посмею его оттолкнуть. Он схватил мою руку и потянул вниз, на каменные ступени, которые я сразу даже не заметила. У наших ног плескалась река. В темноте Темза казалась потоком нефти, в котором подрагивающей россыпью отражались желтые огни противоположного берега. А еще от нее исходил мощный запах. Пахло грязью, отбросами, гнилыми фруктами.
Руки Альвареса обхватили меня за талию. Он зарылся лицом мне в шею, прижимая спиной к холодной кирпичной стене. Возможно, виной всему эндорфины, но я была готова раздеть его прямо на месте. А потом, чтобы остудить пыл, окунуться в ледяную воду.
Вдоль дорожки послышались шаги. Кто-то рассмеялся и зашагал дальше. За нами мог следить кто угодно. Альварес впился в меня поцелуем. Рука скользнула мне между ног. Я попыталась вздохнуть.
– Мы не можем, – прошептала я.
– Это почему же?
– Представь себе заголовки газет, если нас застукают. – Я оттолкнула его на расстояние вытянутой руки. – Бернс вряд ли обрадуется.
Альварес прижал губы к моему уху.
– Наплевать. Тебе просто нравится мучить меня.
– Новизна постепенно проходит, – усмехнулась я. – Отведи меня назад в отель. Закончи начатое.
Назад мы бежали медленнее, мимо сверкающего фарами потока машин на мосту Ватерлоо. Их задние огни красными искрами отражались в реке, словно это была Ночь Гая Фокса.
В фойе отеля было полно туристов. Они выстроились в недовольную очередь в ожидании, когда им выдадут ключи от номеров. Положив мне на плечо руку, Альварес вслед за мной трусцой вбежал вверх по лестнице. Пока я искала ключ, он снова принялся целовать меня. Мне же хотелось одного: лечь в постель и пронаблюдать, как он будет раздеваться. Увы, по ту сторону двери нас уже кто-то ждал.
– Привет, – весело произнесла Энджи. – Я решила прийти пораньше. Бернс подумал, что вам захочется вечером куда-нибудь выйти.
Я не знала, что мне делать, смеяться или плакать. Есть один психологический синдром, которым страдают больные депрессией. Он называется отложенное удовлетворение. Буквально все должно подождать. Люди заставляют себя тянуть с отпуском, откладывают поиски новой работы или партнера. А все потому, что им кажется, будто они не заслуживают счастья. Альварес негромко простонал. Его удовлетворение и без того откладывалось настолько долго, что терпение готово было лопнуть.