Глава 23
Полицейская охрана в понимании Бернса не предполагала никакого уединения – и при этом постоянное сидение взаперти. Утром состоялась смена караула. Усталого ночного дежурного сменила бодрая молодая женщина с внешностью эльфа. Блондинка ростом ниже меня, с изящным личиком и короткой стрижкой. Стоило ей открыть рот, я всякий раз удивлялась. Потому что выражалась моя миниатюрная надзирательница с сочным пролетарским выговором.
Звали ее Энджи, она тенью ходила вверх-вниз за мной по лестницам и не жаловалась. В любой другой день я вела бы себя с ней подушевнее, но всего пара часов сна и немалый груз тревог и опасений не располагали к веселью.
– Не пользуетесь лифтом? – жизнерадостно спросила она.
– Нет, если есть лестницы.
– А Лондонского глаза боитесь?
Энджи продолжала трещать, изливая на меня потоки информации подобно неисправному крану. Когда мы дошли до первого этажа, я уже знала, что у ее отца прострел в пояснице, мать хотела бы жить на Кипре, и вообще, если хочешь иметь детей, не ходи работать в полицию.
Ей явно хотелось позавтракать вместе со мной, но я сказала, что у меня назначена встреча. Энджи остолбенела. Скорее всего, чтобы не прерывать своих словесных излияний от рассвета до заката, она всякий раз, садясь за еду, отлавливала себе нового собеседника.
Обеденный зал в отеле был преогромный. Лично мне он напоминал авиационный ангар, которому попытались придать более-менее жилой вид, развесив по стенам сомнительного качества живописные полотна. Завтрак томился в ожидании на горячих плитках, иссушаясь с каждой минутой, но я слишком проголодалась, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Наложив полную тарелку, я направилась к столику у стены. Энджи вертелась в нескольких метрах от меня, без умолку треща по мобильнику. Спустя пятнадцать минут в зал стремительно вошла Лола. Ее рыжие прерафаэлитские кудри разлетались во все стороны.
– Извини, Эл, я опоздала, – она повисла у меня на шее. – Легавые сцапали Ларса и теперь терзают его в участке. Этот гребаный детектив выдернул нас из постели в семь утра.
– Какой именно?
– Ну, сама знаешь, такой громила с огромным обручальным кольцом на пальце.
– Альварес, – сказала я. Затем надкусила тост и постаралась не смотреть ей в глаза.
Лола наклонилась над столом, словно собралась поделиться со мной государственной тайной.
– Не знаю, может, для иных баб он дар божий, но по мне – полное дерьмо. Он несколько часов мариновал Ларса. Образцы ДНК, звонки в Швецию, всего даже не упомнишь. – Ее нижняя губа дрогнула. – Какой-то кошмар. У меня сегодня прослушивание, а они даже не разрешили мне взять из квартиры одежду.
Я с трудом подавила улыбку. Точно такой Лола была и в школе: вся доброта и эгоизм одновременно, без каких-либо оттенков. В ее глазах упустить шанс и не пробиться в шоу-бизнес куда страшнее, чем появление психопата в квартире посреди ночи. Страшнее даже того, что ее собственного бойфренда могут отправить за решетку.
– Ты видела Уилла? – спросила я.
Лицо Лолы мгновенно изменилось, точно кто-то нажал на кнопочку и вернул ее на землю.
– Кажется, дела плохи, Эл. Он только и делает, что несет всякую околесицу про небеса и ад. По-моему, у него окончательно съехала крыша.
– Да, несколько месяцев ему придется нелегко, – тихо согласилась я.
– Точно. Гребаные полицейские наехали и на него тоже.
Я потихоньку начала выходить из себя.
– А что им, по-твоему, делать? Такая у них работа – задавать вопросы. Они ведь не ради забавы это делают, – огрызнулась я.
Ее губы опять задрожали – верный признак того, что в любую секунду она разревется.
– Посиди здесь, Ло, пойду принесу кофе, – предложила я.
Когда вернулась, самообладание уже вернулось к ней, а двойной эспрессо и вообще моментально поднял настроение. С той же бешеной скоростью, с какой она влетела сюда, Лола бросилась на поиски кого-нибудь из знакомых, кто одолжил бы ей для прослушивания приличные шмотки. На время все остальное было забыто, главное – приблизить осуществление своей мечты о сцене.
На этот раз дорога по лестнице вверх в номер прошла спокойнее, чем спуск вниз. Энджи по-прежнему пыталась трещать без умолку, но к третьему этажу ей уже не хватало дыхания. Когда же мы подошли к двери номера, ей, чтобы прийти в себя, потребовалась чашка чаю.
Хотя окна в номере огромные, от пола до потолка, там стояла духота. Система вентиляции почти не помогала, разве что перегоняла затхлый воздух из комнаты в комнату. Я тотчас же улеглась в постель, лишь бы не слушать матримониальные планы Энджи. По ее словам, подружки невесты выбрали темно-синий атлас и теперь приценивались к прокату «Роллс-Ройса». За окном голубиное семейство любовалось видом собора Святого Павла и улицы Бишопсгейт, все, как один, такие же толстые и довольные, как старушки на автобусной остановке. Похоже, им нравилось проводить весь день в безделье, сидя на карнизе, зато я начинала потихоньку сходить с ума. Меня так и подмывало наплевать на все правила и сделать ноги из отеля.
Буквально за одну ночь я проделала путь от полной независимости к необходимости объяснять каждый шаг. Теперь не имела права одна выйти из отеля, чтобы купить газету, – меня непременно должен кто-то сопровождать. Я как раз разрабатывала план бегства, когда зазвонил мобильник.
– Говорит констебль Мидс, доктор Квентин. Я ваш шофер на сегодняшний день.
Совершенно позабыла обещание, которое выжал из меня Бернс, однако теперь эта идея мне даже нравилась.
Все, что угодно, лишь бы не сидеть в четырех стенах весь день, маясь бездельем. Констебль Мидс оказался тем самым розовощеким херувимом, который доставил меня домой из участка после того, как я обнаружила тело Сюзанны Уилкс.
Он, как и в первый раз, был немногословен. Его форма была размера на два больше, чем требовалось, словно он собрался на школьный маскарад. Но, по крайней мере, я смогла хотя бы на часик вырваться. Уж лучше смотреть, как мимо мелькают городские улицы, чем тупо сидеть весь день взаперти.
Мы катили по Лондонскому мосту, когда мне позвонил Альварес.
– Извини, не могу с тобой разговаривать, – бросила в трубку. – Лола говорит, ты грубо наехал на ее приятеля.
– Я? Наехал? – В его голосе слышалось искреннее удивление. – Мог бы выкрутить лампочку в камере и морить его голодом, но я этого не сделал.
– Я так и подумала.
– Ты почему не позвонила мне вчера вечером? – В телефонной трубке его голос звучал иначе – глубже и гортаннее, будто он в любой миг был готов перейти на испанский.
– Не поверишь, но я была занята. Пыталась остаться в живых.
На том конце послышался громкий выдох.
– Я так и знал, что мне следовало взять тебя к себе.
– Считай, что ты упустил свой шанс.
– Ничего, еще будут другие. – Его голос звучал с уверенностью, будто других логических доводов просто не существует. – Послушай, Элис. Я хотел бы знать лишь одну вещь: где твой брат хранит ключи от квартиры?
Я на мгновенье задумалась. Мы как раз катили мимо толп родителей, ведущих детишек в Клиссолд-Парк, то и дело одергивая и приструнивая их.
– Обычно в кармане. Не думаю, что у него имеется много мест, где он мог бы их спрятать. А в чем дело?
– Кто-то вчера принес сумку. Ее нашли в кустах, рядом с тем местом, где обнаружили его самого.
Сердце екнуло в груди.
– Серая, брезентовая, с его именем на подкладке?
– Она самая. А самое главное, Элис, – мы нашли в ней оружие.
У меня перехватило дыхание.
– Пружинный нож с серебряной ручкой?
– Так ты знала? – Альварес негромко выругался. – Кто, если он в своем уме, позволит больному человеку – а твой брат, несомненно, больной человек – расхаживать с ножом?
– Что мне оставалось? Я пыталась отобрать у него нож, но он вновь вырвал его у меня.
– Чушь, – буркнул Альварес. – Ты была слишком напугана, чтобы довести все до конца.
Ответа на эти слова у меня не нашлось, и я отключила телефон.
Машина ехала на север через пригороды, мимо бесконечных рядов одинаковых муниципальных домов. Альварес попал в самую точку. Страх не позволил мне помочь Уиллу. Сколько раз я договаривалась с врачами и пыталась заставить его лечь в больницу. Уговаривала, пыталась заманить обманом, сулила подарки и деньги. Наверное, мне следовало проявить твердость. Но и он мог сорваться просто так, без всякой провокации с моей стороны. Иногда он не мог совладать с собой, начинал колотить кулаками в стену и обзывать меня самыми грязными словами. Эти отголоски былого поведения моего отца вселяли в меня ужас. Наше детство стало чем-то вроде тренировочного лагеря новобранцев.
Сколько раз Уилл сжимался в комок в гостиной, глядя, как наш отец теряет над собой контроль. В состоянии опьянения он впадал в ярость безо всякой причины, причем мгновенно. Уилл же был нужен ему для того, чтобы брат понял, какое удовольствие получает он сам, измываясь надо мной и матерью. Я потерла виски, стараясь отогнать от себя тяжкие мысли. В конце концов, был ли он в этом виноват? Разве мог противостоять взрослому мужчине двенадцатилетний мальчишка? И все равно мне трудно понять, почему он ни разу не попытался это сделать.
Как только мы выехали на автостраду А1, пригороды исчезли. Мой мозг ухватился за возможность восполнить дефицит сна, и когда я проснулась, услышала, как Мидс объявил, что мы уже почти доехали до места. Я выглянула в окно. Рэмптон почти не изменился с тех пор, как я была здесь три года назад, когда брала интервью у команды психиатров об их методах лечения агрессии буйных пациентов.
С подъездной дороги больничный городок больше напоминал лагерь отдыха, нежели психиатрическую клинику: невысокие здания, разбросанные посреди зеленого поля. Зато въездные ворота скорее напоминали «Чекпойнт Чарли». В конечном итоге нас пропустили внутрь, и мы въехали на территорию больницы.
Когда это место только построили, весь персонал жил здесь же, на территории больничного комплекса, и каждое утро врачи и сестры по зеленому полю шли от своих симпатичных домиков на работу в психушку. Управляющий их избаловал: для них построили бассейн, танцзал, теннисные корты. Разорились даже на открытую площадку для боулинга. Пациентов держали в палатах с обитыми ватными матами стенами и почти не выпускали на улицу.
Лечения никакого не было – не считая допамина, лития и электрошока. В семидесятые больничку едва не прикрыли: инспекторы сочли условия содержания пациентов варварскими. Более того, они добились, чтобы персонал лишили всех льгот. Даже засыпали бассейн, превратив его в сад, за которым ухаживали пациенты.
Когда Мидс вылез из машины, он напомнил мне испуганного мальчика из церковного хора. Он будто опасался, что сейчас откуда ни возьмись выбежит санитар и, выкрутив руки, наденет на него смирительную рубашку.
– Что это за место? – спросил он.
– Нечто среднее между тюрьмой и больницей. Здесь есть и мужчины, и женщины. Некоторые из них представляют опасность для общества и содержатся здесь на основании закона о психическом здоровье.
– Прекрасно! – Глаза его удивленно расширились. – То есть тот парень у них? Ну, что убил двух маленьких девочек?
– Иэн Хантли? Нет, его перевели в Уэйкфилдскую тюрьму. Сейчас он разжирел и дымит, как паровоз. Наверное, решил заработать рак легких.
– Так ему и надо, – пробормотал Мидс. – А еще кто?
– Какое-то время здесь находился самый опасный человек страны. Чарльз Бронсон. А еще Беверли Эллит. Таблоиды прозвали ее ангелом смерти.
– Это почему? – Полицейский-херувим цеплялся за каждое мое слово. Кто знает, вдруг он каждый вечер спешит с работы домой, чтобы «проглотить» очередной журнальчик, печатающий уголовную хронику?
– Беверли Эллит была симпатичная блондинка-медсестра и убила четверых своих пациентов. Она пыталась отправить на тот свет еще нескольких, но ее записали на видео.
У Мидса от удивления отвисла челюсть.
– Разве не опасно держать сразу столько психов в одном месте?
– Да нет. Здесь на каждого пациента приходится по четыре человека персонала, и при необходимости кто-то всегда придет на помощь. За все эти годы здесь не было ни одного ЧП.
Несмотря на все мои заверения, Мидс явно не торопился войти внутрь. Он весь побледнел и как рыба хватал ртом воздух. Мне часто доводилось видеть такую реакцию. Людям страшно соприкоснуться с безумием, будто оно заразно или один его вид может сказаться на их здоровье. Мидс двинулся по коридору, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы, не дай бог, в поле зрения не попал сумасшедший.
На первый взгляд психушка выглядела как обыкновенная больница – безликие светлые стены, безвкусные шторы на окнах. Единственное отличие заключалось в том, что окна были наглухо запечатаны, а стеклянные двери сами со щелчком закрывались у нас за спиной. Я тоже ощутила прилив адреналина в крови. Если вдруг все замки разом заклинит, отсюда никому не выбраться.
Мы дошли до двери с небольшим стеклянным оконцем. Мэри Бенсон с кем-то беседовала. Сегодня она выглядела иначе, чем в прошлый раз, я бы даже сказала, помолодевшей. Губы растянуты в коронной щербатой улыбке. Более того, она не сходила с ее лица в течение нескольких минут.
Похоже, мужчина прилагал все усилия к тому, чтобы ее развлечь. Всякий раз, когда она говорила, он внимательно ее слушал, затем записывал. В конце концов он встал, чтобы уйти, и Мэри тотчас же поникла. Я затруднялась определить, кто он такой, но джинсы и вельветовый пиджак – не слишком привычный наряд для психиатра. Мужчина остановился в коридоре и с улыбкой протянул мне для рукопожатия руку.
– Мэри уже ждет вас, – сказал он. – Мое имя Гарет. Я обучаю ее писательскому мастерству.
Он прислонился к стене, точно собираясь проболтать целый день. Слава богу, с нами нет Лолы: вот кто тотчас положил бы на него глаз. Гарет высок и широк в плечах. Его лицо постоянно меняло выражение – от полного восторга до глубин скорби – в доли секунды. Глаза голубые, почти васильковые – в детстве мечтала иметь как раз такие.
– Наверное, это жутко увлекательно, – заметила я.
Гарет рассмеялся:
– Можно сказать и так. Хотя и стоит немалых трудов. Большую часть времени мы работаем один на один.
– А что, собственно, она пишет?
Гарет еще сильнее прижал к груди свой блокнот.
– В этом году стихи, но в прошлом она обычно работала над рассказами.
– И вы помогаете ей сделать их лучше?
– Обычно она точно знает, что хочет сказать. Я записываю ее слова, а потом их читаю, пока ей не понравится. Уверен, она будет рада, если вы посмотрите кое-что из ее трудов, – произнес Гарет.
Скажу честно, мне трудно представить плоды фантазии Мэри Бенсон. Но в одном я уверена: ее рассказы вряд ли сгодятся в качестве вечернего чтения для детей.
Заметив мою растерянность, Гарет улыбнулся:
– Мне пора. Меня ждет очередной ученик.
С этими словами он порылся в кармане и протянул визитку. Я же задалась вопросом, как можно днями проводить время с самыми агрессивными, самыми непредсказуемыми типами во всей Британии и внешне оставаться таким спокойным. Взглянула на карточку. Простыми зелеными буквами на ней было написано: «Гарет Райт-Филипс. Развитие творческих способностей».
– Напишите мне на электронную почту. Сообщите, как вам понравились ее стихи, – сказал он и с самодовольным видом зашагал прочь. Я посмотрела ему вслед.
Мидс усмехнулся моему умению вытягивать информацию.
– Вы со мной? – спросила я.
– Спасибо, постою здесь, – ответил он, отрицательно покачав головой.
* * *
Мэри Бенсон пребывала в приподнятом настроении.
– Рада вас видеть, доктор Квентин. Последний раз мы здорово поболтали. В последние дни ко мне зачастили гости. Но где сержант Альварес?
– Боюсь, что сегодня он занят.
– Жаль. Но ничего, думаю, он еще придет проведать меня.
Интересно, с чего это Мэри так уверена, что Альварес захочет ее видеть? Поджидала, видно, его, а не меня. Не знаю, в чем причина, но ее общество всегда вселяло в меня беспокойство. Может, дело в ее неподвижности? Мэри Бенсон была полной противоположностью вертлявым непоседам. Она будто задалась целью не растратить ни капли энергии и в течение нескольких минут подряд могла сидеть не пошелохнувшись. Лишь стреляла глазами в разные стороны, что-то выискивая.
– Мне кажется, если бы вы захотели, Мэри, вы могли бы открыть многое, – прокомментировала я.
Ее лицо на миг осветилось улыбкой, внутри нее словно вспыхнула лампочка. В молодости она наверняка была красавицей.
– Отсюда особо не пооткрываешь.
– О чем вы сегодня писали? – поинтересовалась я.
Улыбка снова погасла.
– Так, стихи. Скорее всего, не слишком хорошие.
Я попыталась представить Мэри декламирующей перед публикой. Думаю, ее хриплый голос заядлой курильщицы собрал бы немало желающих их послушать.
– Но ведь вам нравится работать с Гаретом?
– Он просто чудо. – На миг ее лицо расслабилось. – Такой душевный. С ним можно проговорить весь день.
Из ее слов я сделала вывод, что о своем преподавателе изящной словесности она готова рассказывать часами.
– Послушайте, Мэри. Вы сказали, что хотите, чтобы я навестила вас. О чем вы хотели со мной поговорить?
– Сами знаете, – застенчиво улыбнулась она.
Пожалуй, зря я не изобрела парочку историй о кровавых убийствах – просто для того, чтобы увидеть ее реакцию. Кто знает, вдруг непробиваемая маска соскользнула бы и ей не удалось бы спрятать свой восторг.
– Я не в курсе, как движется расследование. Но на этой неделе виделась с мужем Сюзанны Уилкс. Вы ведь знали Сюзанну? В последние года два она каждую неделю приходила к вам в хостел.
– Ужасно, не правда ли? – произнесла Мэри. – Я слышала про это в новостях. Он наверняка весь извелся от горя.
Я подавила улыбку. Психопаты – народ ушлый. Они вырабатывают в себе умение реагировать правильно, пока не научатся симулировать любую эмоцию – горе, сочувствие, стыд. У большинства из них потрясающе богатый репертуар.
– И Сюзанна – связующее звено между нами. Вы и Рэй знали ее, а ее тело было брошено на улице рядом с моей квартирой.
– Она не единственное звено, – Мэри посмотрела мне прямо в глаза, будто вновь обрела способность видеть. – Кое-кто другой гораздо ближе.
– Неужели?
– Вы скоро сами все поймете.
– Почему бы вам не сказать это прямо сейчас?
– Но ведь тогда вы не вернетесь сюда и больше меня не проведаете? – Мэри подергала ресницами, а затем отвернулась. – Бедняжка Сюзанна, – проворковала она.
Будь мои глаза закрыты, я бы ей поверила. Голос был полон сочувствия. И лишь выражение лица выдавало с головой. И я задумалась: способно ли вообще это создание на человеческие чувства?