Амер Вагди
События, которые потрясли пансионат, задели и меня. А ведь я надеялся укрыться в этом тихом месте, чтобы обрести спокойствие, так необходимое в старости, найти утешение от горького разочарования, постигшего меня в конце трудовой жизни. Мне даже не приходило в голову, что и здесь все превратится в арену диких битв и может закончиться кровавым преступлением.
Я покинул свою комнату с намерением повидать Зухру, но, взглянув на взволнованную Марианну и хмурого Талаба Марзука, сидящих в холле, отказался от этой мысли — мое участие только усугубило бы печаль Зухры. От них я узнал, что Хусни Алям целый час переживал страшную новость, затем ушел по делам. Мансур Бахи, против своего обыкновения, поднялся очень поздно.
— Вот он, последний день года, — вздохнула мадам. — Такой плохой конец. Что-то принесет нам новый год?!
Нас здесь ожидает еще немало испытаний, — раздраженно заметил Талаба Марзук.
— Но так как мы неповинны… — пробормотал я.
Он не дал мне договорить:
— Ты защищен своей старостью, и тебе ничто не угрожает…
Донесся скрип двери в комнате Мансура Бахи. Он прошел в ванную. Вернулся к себе примерно через полчаса.
Вскоре он появился в холле — уже в пальто. Он был очень бледен и мрачен. Марианна сказала, что завтрак для него готов, но он отказался, молча покачав головой. Нас обеспокоил его вид. Марианна поспешила выяснить, в чем дело.
— Сядь, господин Мансур, — сказала она, — ты хорошо себя чувствуешь?
— Я вполне здоров, — ответил он не двигаясь. — Просто сегодня проспал больше, чем обычно!
— Ты слышал новость? — спросила она, указывая на лежавшую на канапе газету.
Он не проявил никакого интереса.
— Сархан аль-Бухейри, — сказала она, — найден убитым на дороге в «Пальму».
Он пристально посмотрел на нее, без удивления, без волнения, просто посмотрел ей в глаза, будто не слышал ее слов или не понимал, — наверное, он был болен гораздо серьезнее, чем мы предполагали.
Марианна протянула ему газету. Он бросил на нее безразличный взгляд, затем поднял голову.
— Да, — сказал он, — найден убитым…
— Ты устал! — горячо воскликнул я, — сядь же.
— Я здоров, — холодно ответил он.
— Мы все, как ты видишь, крайне взволнованы, — сказала Марианна.
— Почему? — спросил он, переводя глаза с одного на другого.
— Наверно, придет полиция и доставит нам много хлопот…
— Не придет…
— Но полиция, как ты знаешь… — начал Талаба Марзук.
— Я убил Сархана аль-Бухейри, — спокойно прервал он его и направился к выходу, прежде чем до нас дошел смысл его слов. Отворив дверь и оглянувшись на нас, он добавил:
— Я сам иду в полицию…
Дверь за ним закрылась. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец Марианна со страхом воскликнула:
— Да он сумасшедший!
— Он болен, — сказал я.
— Может, он действительно убил его? — задумчиво произнес Талаба-бек.
— Это скромный интеллигентный юноша! — вскричала Марианна.
— Он болен. В этом нет сомнения, — повторил я.
— Зачем ему было убивать Сархана? — спросила Марианна.
— А зачем ему признаваться в убийстве? — спросил в свою очередь Талаба Марзук.
— Я никогда не забуду выражения его лица, — сказала Марианна. — В нем было что-то безумное.
— Он был последний, кто дрался с Сарханом, — не отступал Талаба-бек от своей версии.
— Не только он дрался с ним, — пылко возразил я.
— Причина кроется там, — Талаба-бек указал на комнату Зухры.
— Однако, — продолжал настаивать я, — он не проявлял к ней никакого интереса.
— Это не значит, что он не мог быть влюблен в нее или не хотел отомстить своему сопернику.
— Но, уважаемый, Сархан ведь бросил ее и ушел…
— Однако он унес ее сердце и честь!
— Молчи, не возводи напраслину на людей. Ты же ничего толком не знаешь!
— Как вы думаете, он действительно пошел в полицию? — спросила Марианна.
Мы спорили до изнеможения, пока я не положил этому конец:
— Довольно… хватит… Посмотрим, как будут разворачиваться события!
* * *
Часы пробили четыре. И я пошел в холл.
— Это первый новогодний вечер, который напоминает мне похороны, — сказала Марианна, оторвавшись от книги.
— Ну вот, опять вернулись к злободневной и невеселой теме, — проворчал Талаба-бек.
— Полоса неудач наступила для пансионата, — с досадой сказала Марианна, — А Зухра пусть уходит и поищет себе заработок в другом месте.
Я разозлился.
— Послушай, Марианна, — сказал я, — девушка ни в чем не виновата. Она ведь пришла к тебе со своей бедой, в поисках убежища…
— Я разочаровалась в ней…
Талаба-бек щелкнул пальцами, показывая, что ему в голову пришла блестящая идея.
— А что нам мешает отпраздновать Новый год?
— Что мешает?! Как можно так говорить? — удивился я.
Он не обратил на мои слова никакого внимания.
— Я приглашаю тебя, дорогая, — сказал он Марианне. — Проведем вечер вместе, как договаривались!
— Ох, мои нервы, мои нервы, господин Талаба, — застонала Марианна.
— Поэтому я и приглашаю тебя развлечься.
Обстановка несколько разрядилась. Они с жаром приступили к обсуждению предстоящего празднества. Тем временем вернулся Хусни Алям и сообщил, что переезжает. Мадам рассказала ему про Мансура Бахи. Он пожал плечами и пошел укладывать чемоданы. Вскоре он распрощался с нами.
— Вот мы и остались одни, как прежде, — грустно пробормотал я.
— Хвала аллаху за это, — отозвался Талаба-бек.
Марианна и Талаба-бек, позабыв обо всех бедах и печалях, принялись готовиться к вечеринке. Марианна подкрасилась, напудрилась, надела синее бальное платье, алмазные серьги и жемчужное ожерелье, накинула черное пальто с меховым воротником. В этом наряде она выглядела очень привлекательной. Демонстративно встав посреди холла и дав нам налюбоваться собой, радостно, словно школьница, засмеялась и пошла к выходу, бросив на ходу Талаба-беку:
— Я буду ждать тебя у парикмахера…
* * *
Я остался один в холле. Ветер завывал за стеной. Я позвал Зухру. Мне пришлось сделать это трижды, прежде чем она появилась из-за ширмы. Печать грусти лежала на всем ее облике. Мне показалось даже, что она как-то сгорбилась и стала меньше ростом.
Я молча указал ей на канапе, сам доплелся до него и уселся под статуей святой девы. Зухра осталась стоять, скрестив руки на груди и уставившись в пол. Сердце мое наполнилось сочувствием и нежностью, а глаза — слезами.
— Почему ты все время одна, будто у тебя нет друга, — сказал я. — Слушай меня, я старый человек, даже очень старый, как ты видишь. В моей жизни было три или четыре таких момента, когда я говорил себе, что все кончено. Однако, как видишь, я живу до сих пор, и немногие могут похвастаться такой долгой жизнью, а от всех моих несчастий остались лишь смутные воспоминания, будто они происходили не со мной, а с другим человеком!
Она слушала меня с полнейшим безразличием.
— Оставим печаль на потом, — продолжал я, — а сейчас тебе надо подумать о своем будущем. Ты ведь знаешь, что мадам не желает, чтобы ты оставалась у нее.
— Меня это не беспокоит, — перебила она.
— Как ты представляешь себе свое будущее?
— Как и прошлое, до тех пор пока не добьюсь того, что решила, — ответила она, не отрывая взгляда от пола.
Я уловил в ее словах твердость, уверенность, и это очень ободрило меня.
— Хорошо, что ты намерена продолжать учиться и приобрести специальность, но где найдешь кров и хлеб насущный?
— Работы полно, на каждом шагу.
— А деревня… ты не думаешь вернуться туда? — спросил я, не оставляя надежды убедить ее.
— Нет… там очень плохо думают обо мне.
— А Махмуд Абуль Аббас? У него есть, конечно, недостатки, но ты сильная и сможешь направить его на путь истинный.
— Но он тоже плохо думает обо мне…
— Я хотел бы быть спокойным за тебя, Зухра. Я люблю тебя и потому прошу: не убивайся, попробуй спокойнее перенести этот удар судьбы. Я уверен, что ты еще встретишь достойного человека! В мире немало хорошего, и так будет всегда!
Зухра пробормотала слова благодарности и, извинившись, ушла в свою комнату.
Я опять остался один и незаметно задремал. Разбудил меня скрип двери. Вошли, распевая, подвыпившие Марианна и Талаба Марзук.
— Ты почему остался здесь, старик? — закричал мне Талаба-бек.
— Который час? — зевая, спросил я.
— Прошло уже два часа нового года, — ответила заплетающимся языком Марианна.
И вдруг Талаба-бек схватил ее и, целуя, потащил в свою комнату. И она подчинилась ему после легкого сопротивления. Дверь за ними захлопнулась.
* * *
За завтраком мы сидели с ним вдвоем. Марианна не показывалась. Зухра, накрыв на стол, ушла к себе. Я посмотрел на Талаба-бека, и мне показалось, что у него нездоровый вид.
— Счастливого пробуждения, — шутливо сказал я.
Некоторое время он молчал, потом пробормотал:
— Вот уж не везет, так не везет!
Я вопросительно взглянул на него, и он не смог сдержаться.
— Унизительная и в то же время смешная неудача… — рассмеялся он.
— О чем ты говоришь? — прикидываясь непонимающим, спросил я.
— Ты хорошо знаешь, о чем я говорю, лисица!
— Марианна?
Его вновь одолел смех.
— Мы безуспешно пытались. Мы делали все, что только можно вообразить. Однако все бесполезно. Когда она разделась, то оказалась словно мумия. О, несчастье! — сказал я себе.
— Ты с ума сошел!
— И вдруг у нее начались боли и почках! Представляешь, она плакала и обвиняла меня в том, что я издеваюсь над ней!
* * *
После завтрака он последовал за мной в мою комнату. Усевшись на стул против меня, он сказал:
— Очевидно, я скоро поеду в Кувейт. Покойный советовал мне это сделать.
— Покойный?
— Сархан аль-Бухейри…
Талаба Марзук усмехнулся и без всякого, по крайней мере видимого, повода сказал:
— Он хотел примирить меня с революцией при помощи довольно странной логики. Он убеждал меня, что на смену революции могут прийти либо коммунисты, либо братья мусульмане… он полагал, что загнал меня в тупик…
— Но это же действительно так! — убежденно сказал я.
Он язвительно рассмеялся:
— Есть и третий вариант! Америка!
— Чтобы Америка правила нами?! — в гневе вскричал я.
— Через разумную партию правого толка, почему бы и нет? — мечтательно произнес он.
— Поезжай в Кувейт, — сказал я, — пока совсем не чокнулся.
* * *
Газета рассказала нам подробности преступления. Новости были странные и противоречивые. Мансур Бахи признал себя виновным в убийстве, однако мотивы преступления оставались более чем туманными. Он сказал, что убил Сархана аль-Бухейри, так как тот, по его мнению, заслуживал смерти. Но почему Сархан заслуживал смерти? Из-за своей испорченности? Но ведь не он один такой. Почему же выбран был именно он? По чистой случайности. С таким же успехом Мансур мог выбрать и другого. Так он ответил. Но кого могут убедить эти слова? А может быть, юноша ненормальный?
Но вот пришло заключение медицинской экспертизы. В нем утверждается, что смерть наступила от потери крови — на запястье левой руки бритвой были перерезаны вены, а вовсе не от ударов каблуком, как утверждал Мансур Бахи. Таким образом, следует полагать, что это было не убийство, а самоубийство.
И наконец, пришло сообщение о том, что открылась связь между убитым и делом о контрабанде пряжей, что также подтверждает версию о самоубийстве.
Мы строили догадки о наказании, которому может быть подвергнут Мансур Бахи. Разумеется, оно должно быть незначительным. Он начнет новую жизнь, но с каким сердцем, с какими мыслями?
— Он замечательный юноша, — сказал я печально, — но у него скрытый недуг, и ему нужно избавиться от него.
* * *
Вот и Зухра, такая, какой я увидел ее впервые, если бы она не была так грустна. Последние дни заставили ее повзрослеть больше, чем все прожитые годы. Я взял из рук ее чашку, скрывая под улыбкой свое угнетенное состояние.
— Я уйду завтра утром, — сказала она как можно естественнее.
Я не раз пытался уговорить Марианну отказаться от своего решения, но она упорно настаивала на нем. С другой стороны, Зухра заявила мне, что она не согласится, даже если бы мадам уговаривала ее остаться.
— В любом другом месте мне будет лучше, чем здесь, — сказала она.
— Слава аллаху, — ответил я.
Она нежно улыбнулась мне.
— Я не забуду тебя, пока жива.
Я сделал ей знак приблизиться и поцеловал ее в щеки.
— Спасибо тебе, Зухра, — сказал я. И прошептал ей на ухо:
— Верь, что время, которое ты прожила, не пропадет даром.
notes
