Сархан Аль-Бухейри
Торговые ряды. Обилие форм и цветов, волнующих воображение, разжигающих желания желудка и сердца. Потоки света, в которых плавают источники искушений. Коробки с пряностями и сладостями, мясные изделия — вяленые, копченые, свежие. Бутылки — круглые, квадратные, плоские, граненые, вогнутые, наполненные винами всех сортов и марок.
Мои ноги сами собой остановились возле греческой лавки, а глаза устремились на феллашку, покупавшую там что-то. Благословенна земля, вскормившая тебя. Прицениваясь к вину, проходя мимо бочек с оливками, наклоняясь над кусками бастурмы, я не спускал глаз с ее округлого смуглого лица, обращенного к продавцу. Одной рукой она обхватила плетеную соломенную сумку, набитую покупками, из-под крышки выглядывало горлышко бутылки.
Я приблизился к феллашке в тот момент, когда она выходила из лавки. Ее твердый, испытующий взгляд встретился с моим — смеющимся и восхищенным. Она направилась своей дорогой, а я последовал за ней без всякой цели, желая лишь полюбоваться красотой, воскрешающей аромат деревни, который я так люблю. Мы шли по набережной, залитой лучами заходящего солнца, овеваемые порывами осеннего ветра. Шаг ее был быстрым, широким, почти солдатским. Вскоре она свернула за угол здания, в нижнем этаже которого помещалось кафе «Мирамар». Обернувшись в мою сторону, она юркнула в подъезд, но я успел поймать взгляд ее медовых безмятежных глаз.
Мне вспомнился сезон уборки хлопка в моей деревне…
* * *
Я почувствовал тот же аромат, когда в конце недели вновь увидел ее. Она стояла возле киоска Махмуда Абуль Аббаса и покупала газеты. Я подошел, прежде чем она успела уйти.
— Доброе утро, — сказал я.
Ответил мне Махмуд, а она лишь мельком взглянула на меня и ушла, но ее аромат наполнил меня всего до краев.
— Поздравляю тебя! — сказал я Махмуду.
Он простодушно рассмеялся.
— Откуда она?
— Работает в пансионате «Мирамар», — ответил он безразличным тоном.
Я вернул ему деньги, которые брал в долг, и пошел побродить вокруг фонтана в ожидании инженера Али Бекира. Красивая феллашка. Красивая в полном смысле этого слова, она сводит меня с ума.
Мне опять вспомнился сезон уборки хлопка в моей деревне.
* * *
Али Бекир пришел около десяти часов утра. Зашли ко мне, на улицу Лидо в квартале Азарета. Сафия уже была готова, и мы все вместе отправились в кинотеатр «Метро». После фильма они вернулись домой, а я забежал в магазин взять бутылку кипрского вина. Там я снова увидел феллашку. Это было как сбывшийся сон, как улыбка счастья. Что-то привлекло ее внимание, и, оглянувшись, она увидела мою блаженную физиономию. Она отвернулась, но я успел заметить в зеркале позади бутылок с вином улыбку, промелькнувшую на ее алых губах. Я представил себе, что живу в пансионате и пользуюсь теплом, заботой, любовью. Прекрасная феллашка оживила мое сердце, как это уже было со мной однажды. А какая у нее улыбка — ясная, словно весенний солнечный день!
— Если б сейчас был вечер, я бы проводил тебя, — сказал я ей.
— Ты очень любезен! — насмешливо ответила она, притворно нахмурившись.
И опять на память пришли мои счастливые сны, напоенные деревенским ароматом и чистой любовью.
* * *
Я нашел Али Бекира развалившимся на тюфяке. Сафия готовила на кухне. Я поставил перед собой бутылку и сказал:
— Не цены, а смертоубийство.
Он похлопал меня по плечу и спросил:
— Ну как, преодолел трудности нового учебного года?
— Преодолел, но не совсем безболезненно.
В свое время я рассказал ему о том, что отказался в пользу матери и сестер от своей доли дохода, который давали четыре феддана земли, и он знал, в каком стесненном положении я нахожусь.
— Ты только вступаешь в жизнь, — продолжал он ободряюще, — перед тобой блестящее будущее…
— Поговорим лучше о настоящем, — перебил я его с досадой, — скажи мне, ради бога, о смысле жизни без виллы, без машины, без женщины!
Он понимающе рассмеялся. Сафия, которая в этот момент вошла в комнату с подносом и слышала мои слова, метнула на меня свирепый взгляд и обращаясь к инженеру, сказала:
— У него нет недостатка ни в чем, он просто ненасытный!
— И правда, у меня есть женщина! — сказал я уступчиво.
— Мы живем вместе уже больше года, — жаловалась Сафия, — и я стараюсь научить его экономии, но он умеет только тратить.
Мы выпили, поели и завалились спать. К вечеру вышли на улицу. Сафия пошла в «Жанфуаз», а мы с Али Бекиром направились в кафе «Ди Лябия».
— Она все еще собирается за тебя замуж? — спросил Али, когда мы уселись за столик.
— Дура! Чего от нее ожидать?
— Боюсь, что…
— Звезды на небе ближе мне, чем она, да к тому же она надоела мне до чертиков.
Мы молча смотрели сквозь оконное стекло на розовый закат. Я почувствовал, что глаза Али Бекира обратились ко мне, и понял, что он хочет сообщить мне нечто важное. И действительно, он не замедлил сказать:
— Давай поговорим серьезно.
Я взглянул на него. Глаза в глаза. Теперь не спрячешься, не сбежишь.
— Давай.
— Итак, мы подробно изучили вопрос.
Сердце мое бешено заколотилось, я смотрел на Али, ловя каждое его слово.
— Я инженер, специалист, ты — заведующий отчетностью отдела, шофер грузовой машины нам гарантирован, охранник тоже. Осталось лишь собраться всем вместе и поклясться на Коране…
Я невольно рассмеялся. Али с недоумением взглянул на меня, потом, когда до него дошел смысл того, что он сказал, захохотал.
— Пусть будет так, — снова заговорил он серьезно. — Капитал без хозяина. Представляешь, что значит грузовик пряжи на черном рынке? Успех операции обеспечен. Можно повторять четыре раза в месяц.
Я размечтался, а Али Бекир продолжал искушать меня:
— Разбогатеть честным путем — химера. Повышения по службе, прибавки жалованья… Это же мизер. Питание все дорожает. А сколько стоит приличный костюм?.. И ты еще рассуждаешь о вилле, машине, женщинах. Ну, посмотри. Тебя избрали членом комитета — что это тебе дало? Избрали членом административного совета — какая тебе польза? Ты разбираешь всякие проблемы рабочих — что, это открыло тебе двери в рай? А цены растут, зарплата снижается, жизнь проходит. Ну да, кто-то где-то в чем-то ошибся. А мы что, подопытные кролики, что ли?
— Когда приступим к делу? — спросил я, и голос мой показался мне чужим.
— Не раньше чем через два, а то и через три месяца. Нужно, чтобы планирование стало основой нашего бизнеса, и тогда мы заживем, как Гарун ар-Рашид!
Несмотря на то что я давно уже прекратил всякое сопротивление, сердце мое все еще томилось в тревоге. Он, очевидно почувствовал это, сурово посмотрел мне в глаза.
— Ну, как?
Я вдруг расхохотался. Я смеялся до слез, глядя на его неподвижное, холодное, вопрошающее лицо. Затем наклонился к нему через стол и прошептал:
— Будь спокоен, дорогой друг.
Он пожал мне руку и ушел.
Я посидел еще некоторое время, пытаясь собраться с мыслями. В памяти всплыл недавний разговор с Махмудом Абуль Аббасом.
— Господин… мне, вероятно, понадобится в скором времени твой опыт…
Я спросил его, чего он хочет.
— Я куплю, — сказал он, — если будет на то воля аллаха, закусочную Баниотти, когда он будет уезжать за границу.
— Чего же ты хочешь от меня? — растерянно спросил я, глядя на его прилавок, заваленный газетами, журналами и книгами. — Я ведь ничего не понимаю в кулинарии.
— Поможешь мне в расчетах?
Я пообещал это ему. Затем мне пришло в голову, что я могу продать свою землю и войти к нему в долю.
— Может быть, тебе нужен компаньон?
— О нет! — ответил он решительно. — Я не люблю компаний. Я не хочу, чтобы заведение росло и привлекало внимание властей!
* * *
Я зашел в резиденцию Арабского социалистического союза и прослушал лекцию о черном рынке. После лекции состоялась общая дискуссия. Когда она кончилась и все собравшиеся направились к выходу, кто-то окликнул меня. Я остановился и увидел Рафата Амина, с которым не встречался с университетских времен. Мы горячо обнялись. Оказалось, что он пришел на лекцию потому, что, так же как и я, является членом секции АСС в объединенной компании рудников. Мы пошли по набережной. Перебивая друг друга и смеясь без причины, делились общими воспоминаниями: собрания кружка студентов-вафдистов, жаркие споры, разгоравшиеся там. Разве можно это забыть? Тогда мы были врагами государства, а сегодня государство — это мы.
— Я не верю, что ты, именно ты, отрекся от вафдизма, — сказал я.
Он опять рассмеялся.
— А ты ведь не был искренним вафдистом, — он толкнул меня локтем. — А искренний ли ты социалист?
— Конечно…
— Почему, скажи, пожалуйста?
— Слепые не могут работать на революцию, они могут лишь признавать ее или отвергать.
— А зрячие?
— Я знаю что говорю, — сказал я многозначительно.
— Значит, ты революционер-социалист?
— Без всякого сомнения.
— Поздравляю. Скажи мне теперь, где мы проведем вечер?
Я пригласил его в «Жанфуаз». Мы просидели там до полуночи. Я хотел дождаться Сафии, по она передала мне, что приглашена каким-то ливийцем.
* * *
Выходя из кинотеатра «Стрэнд», я увидел прекрасную феллашку. Она шла по улице Сафии Заглул в сопровождении старой гречанки. Смуглая, прелестная, с чарующим взором, сияющая молодостью. Тротуар был весь заполнен людьми, свежий ветерок нес аромат моря. Высоко в синем небе, словно груды хлопка, висели легкие белые облака.
Они с трудом пробирались сквозь толпу. Я замедлил шаг и, когда они поравнялись со мной, приветствовал феллашку, подмигнув ей. Она улыбнулась с некоторой опаской. Да, она ответила улыбкой — значит, приманка с крючком проглочена. Душу мою наполнила радость, как сладкий сок наполняет рот, когда надкусишь свежий зеленый боб, только что сорванный с грядки.
* * *
Я украдкой рассматривал ее лицо, потягивая вечерний кофе. Глаза ее опухли и покраснели от долгого сна, толстые губы были неприятно приоткрыты, да и вся она выглядела какой-то неряшливой.
— Сафия, — произнес я с удрученным видом.
Она подняла на меня глаза.
— Появились новые сложные обстоятельства, которые мы должны принять в расчет, — продолжал я осторожно, не отрываясь от ее лица.
Она покачала головой, как бы предлагая мне высказаться яснее.
— Нам придется изменить образ жизни. Я имею в виду проживание в одной квартире!
Она нахмурилась, и гневная складка залегла между ее бровями.
— Это катастрофа, — сказал я, — полная катастрофа ввиду жилищного кризиса, один мой приятель в компании намекнул мне об административном контроле. Да я тебе уже как-то говорил об этом. Я полагаю, что мое будущее тебе небезразлично.
— Но мы прожили вместе почти полтора года, — протестующе сказала она.
— Это были самые лучшие дни моей жизни, и они могли бы длиться вечно, если бы никто не знал об этом. — Я посмотрел на дно стакана, будто желая прочесть там что-то. — Однако несчастье вот-вот настигнет меня. Мне следует немедленно вернуться в холостяцкую квартиру, а может быть, поселиться в каком-нибудь дрянном отеле или пансионате.
— Есть же выход, есть выход! — воскликнула она, — Но ведь ты подлец, сын греха!
— Я человек откровенный, я тебя действительно люблю и буду любить до самой смерти. Но я в первый же день сказал тебе, что аллах не создал меня для семейной жизни.
— Просто он не дал тебе порядочности…
— И следовательно, нет нужды возвращаться к бесполезным дискуссиям.
Она пристально взглянула мне в глаза, будто желая проникнуть в мои мысли, и сказала:
— Ты хочешь бросить меня…
— Сафия, — перебил я ее, — я тебе говорил уже не раз, что я человек откровенный. Если бы я намеревался бросить тебя, то честно сказал бы об этом и ушел…
Тень печали легла на ее лицо, сделав его совсем некрасивым. Я пожелал в душе, чтобы она почувствовала ко мне отвращение, возненавидела меня — тогда бы мы просто разошлись каждый своим путем.
Другие грубо используют своих любовниц, эксплуатируют их. Я, по правде говоря, не привык тратить деньги на женщин, но никогда не был с ними груб. Я узнал любовь еще в университете. Она была красива, и с будущим. Дочь врача, купающегося в деньгах. Но что толку вспоминать об этом? Я упустил случай, счастливый случай.
И вот мое сердце бьется вновь. Да, я люблю феллашку. Конечно, это не какая-то там возвышенная любовь — просто желание, вроде того, что влекло меня еще недавно к Сафии из «Жанфуаза».
* * *
— Мне нужна комната на долгий срок.
Чувство удовлетворения сверкнуло во взгляде голубых испытующих глаз. Мадам небрежно откинулась на спинку канапе под статуей девы Марии. В ее движениях сквозило изящество, унаследованное от былых счастливых времен. Золотистые крашеные волосы выдают острое желание уцепиться за это былое. Она торгуется со мной с бесцеремонностью купца, выговаривая особую плату за летний сезон.
— Ты впервые в Александрии?
Я понял, что это не праздный вопрос, а звено в сложной системе хитроумного дознания. Желая угодить ей, я спешил согласиться со всем, что бы она ни говорила, старался найти общих знакомых, рассказал о своей работе, о возрасте, месте рождения и социальном положении. Во время нашей беседы вернулась с улицы феллашка. Увидев меня, она опустила глаза. Она, конечно, сразу поняла, почему я появился здесь, и, спотыкаясь в замешательстве, ушла на кухню. Однако мадам не поняла причины смущения девушки и не заметила, как порозовели ее щеки.
Мадам проводила меня в комнату, последнюю свободную комнату, выходящую окнами на улицу. К этому времени мы уже были друзьями, и наша дружба восходила к давним временам.
* * *
Я осмотрел свое новое жилище и остался доволен. Затем в наилучшем расположении духа уселся в кресло. Тут же, не спрашивая, я узнал имя феллашки — хозяйка позвала ее. Вскоре она явилась в мою комнату, неся простыни и одеяло, и принялась застилать постель. Я с удовольствием наблюдал за ней, разглядывая ее во всех подробностях. Да, господин Махмуд Абуль Аббас, девушка хороша. Более того — прекрасна, да еще и с характером. Она украдкой бросила на меня взгляд, но я тут же перехватил его и улыбнулся:
— Я счастлив, Зухра…
Она продолжала свое дело, будто не слыша меня.
— Да продлит аллах твою жизнь. Я будто вернулся в родную деревню…
Она наконец улыбнулась.
— Твой покорный слуга Сархан аль-Бухейрн, — представился я.
— Бухейри? — не удержалась она.
— Из Фиркасы, что в Бухейре.
— А я из Зиядии.
— Надо же! — вскричал я вне себя от радости, будто это совпадение, что мы оба из одной провинции, уже само по себе должно принести нам счастье.
Зухра застелила постель и собралась уходить.
— Останься еще немного, — попросил я, — мне столько нужно тебе сказать.
Но она покачала головой с невинным кокетством и вышла.
Да, она спелый плод, и мне остается только сорвать его. Я люблю ее, во всяком случае она мне небезразлична. Мне хочется уединиться с ней где-нибудь подальше от этого пансионата, в котором наверняка некуда деваться от посторонних глаз.
* * *
За завтраком я познакомился с двумя занятными старцами. Старший из них, Амер Вагди, — живые мощи, мумия, однако не лишен жизнерадостности. Он, как мне сказали, бывший журналист. Другой — Талаба Марзук. Мне уже приходилось слышать это имя. Он из тех, на чье имущество был наложен арест. Но мне не ясно, что привело его в этот пансионат. Он возбудил мое любопытство — меня всегда привлекает любой чем-то выделяющийся человек, даже если он преступник. Кроме всего прочего, Талаба Марзук принадлежал к тому классу, которому мы пришли на смену. Вот он прячет глаза в чашке, украдкой поглядывая в мою сторону. По отношению к нему у меня возникли противоречивые чувства. С одной стороны — злорадство, с другой — сострадание. И в то же время во мне родился какой-то безотчетный страх при мысли о конфискации богатства. Мне вспомнилось утверждение о том, что, если кто хоть раз совершил убийство, он может привыкнуть убивать!
Однажды Амер Вагди, видимо желая сделать мне приятное, сказал:
— Я рад, что ты работаешь в области экономики. Сегодня государство видит основную опору в экономистах и инженерах.
Я вспомнил Али Бекира и усмехнулся.
— В наши дни, — продолжал старик, — государство опиралось на красноречие.
Я скептически рассмеялся, полагая, что тем самым выражаю наше с ним общее мнение, однако старик, как мне показалось, возмутился, и я понял, что он не критиковал, а лишь констатировал факты прошлого.
— Нашей целью, сынок, было пробудить народ, — сказал он. — И народ пробудился благодаря словам, а не инженерам или экономистам!
— Если бы не ваше поколение, выполнившее свой долг, то и наше поколение не было бы тем, что оно представляет собой сейчас, — сказал я, пытаясь оправдаться.
Талаба Марзук хранил упорное молчание.
* * *
Ко мне снова вернулось ощущение свежести и безмятежности. Любовь к жизни овладела мной, оживила мою душу, словно это ясное утро, словно чистая голубизна моря. Днем я работал, затем пообедал с Сафией в нашей старой квартире. Она смотрела на меня испытующим взглядом, а я натягивал на лицо маску грусти, жаловался ей на неудобства пансионата, на холод в комнате.
— Невыносимая жизнь, дорогая моя, поэтому я поручил маклеру подыскать мне приличную квартиру.
Сафия в ответ повторяла одно и то же: я, мол, подлец и сын греха, а я думал только об одном — когда же я, наконец, избавлюсь от нее.
Вернувшись в пансионат, я увидел Зухру — она несла кофе в комнату Амера Вагди. Большие часы ударили пять раз, и я попросил чаю. Зухра пришла, сияющая, как нарцисс. Когда она подавала мне чашку, я коснулся ее руки и прошептал:
— Только ради тебя я запер себя в этих четырех стенах…
Она потупилась, чтобы не выдать своих чувств, и, повернувшись, направилась к двери. Но прежде чем она вышла из комнаты, я успел сказать ей:
— Я люблю тебя… He забывай этого никогда.
На следующий день мы вновь встретились в это же время. Мне хотелось узнать о ней побольше.
— Что привело тебя сюда из Зиядии? — спросил я.
— Хлеб… — ответила она на деревенском наречии.
Она рассказала мне о своих родных, о причине бегства из деревни, о том, как нашла убежище у мадам.
— Но ведь она иностранка, — страстно сказал я, — а пансионат, как тебе известно, — это базар!
— Мне знакомо и поле и базар, — сказала она уверенно.
Странно. Вначале она не показалась мне уж настолько наивной. Может быть, не стоит понимать буквально все, что она рассказывает? Ведь те, кто бегут из деревни, бегут для… Гм!
— Зухра, все это случилось для того, чтобы мы встретились здесь! — горячо сказал я.
Она посмотрела на меня с сомнением.
— Я люблю тебя, Зухра… Именно это я хочу тебе сказать…
— Хватит! — пробормотала она.
— Нет, не хватит, пока я не услышу подобных слов из твоих уст, пока не заключу тебя в свои объятия…
— Так вот о чем ты мечтаешь!..
— Никогда не узнаешь, каков плод на вкус, пока не попробуешь его.
Она ушла с ясным лицом, на котором не было и тени смущения или гнева. Я поздравил себя с первыми успехами и вдруг с новой силой ощутил тоску по семейной жизни. Я всей душой хотел бы этого, если бы не… Да, если бы не… Прочь, прочь, смертельно надоевшие мысли.
* * *
К нам прибавилось два молодых человека — Хусни Алям и Мансур Бахи. Я рад был познакомиться с ними, так как по природе своей склонен к расширению круга знакомых и друзей и всегда смотрю на новое лицо глазами исследователя. Хусни Алям происходил из древней семьи города Танты. Знатного рода, владелец ста федданов земли, красивый, крепкого телосложения — такому любой позавидует. И хотя я ненавижу класс, к которому он принадлежит, тем не менее был бы в восторге, если бы счастливый случай позволил мне подружиться с кем-нибудь из его представителей. Легко вообразить, какую жизнь ведет подобный молодой человек.
Что касается Мансура Бахи, то этот юноша другого сорта. Он диктор на радиостанции в Александрии и брат крупного чина из госбезопасности. Сам он словно изящная статуэтка с чистыми, невинными чертами лица, какие бывают только у детей. Как отыскать ключ к нему, как найти путь к его сердцу?
* * *
Сидя в большом кресле, я ждал, пока Зухра поставит на стол чашку, потом взял ее за руки и привлек к себе. Потеряв равновесие, она упала на меня. Я крепко обнял ее и поцеловал в щеку. Зухра оттолкнула меня своими сильными руками, выскользнула из объятий и выпрямилась, нахмурившись. Я посмотрел на нее с опаской, затем ласково улыбнулся. Она, кажется, сумела перебороть себя — лицо ее осветилось, словно море в погожее осеннее утро. Я поманил ее к себе, но она не шевельнулась. Тогда, охваченный безумным желанием, я бросился к ней и, схватив в объятия, прижал к груди, не ощутив заметного сопротивления. Губы наши встретились в долгом поцелуе, запах ее волос опьянил меня.
— Приходи ко мне ночью, — прошептал я ей на ухо.
— Чего ты хочешь? — насторожившись, спросила она.
— Я хочу тебя, Зухра…
На лице ее появилось суровое выражение.
— Ты придешь? — настаивал я.
— Чего ты от меня хочешь? — повторила она свой вопрос.
Я уже успокоился и осторожно ответил:
— Побеседовать. Я хочу рассказать тебе о своей любви!
— Но ведь ты это делаешь и сейчас…
— Поспешность и страх портят всю радость!
— Мне не нравятся твои мысли.
— Ты плохо думаешь обо мне.
Она покачала головой, как бы давая понять мне, что ей все ясно, и, улыбнувшись, вышла.
Печаль и разочарование охватили меня, и я сокрушенно воскликнул: «О если бы она была из порядочной семьи… если бы у нее было образование или капитал!»
* * *
Наступил вечер концерта Умм Кальсум. Я мог бы его провести в доме Али Бекира, меня приглашал также Рафат Амин, однако после некоторого раздумья я предпочел остаться в пансионате, чтобы лучше познакомиться с его обитателями.
На столе уже стоял большой поднос с жареным мясом. Я поспешил выпить, чтобы придать себе храбрости.
За столом царили воспоминания. Я в свою очередь рассказал легенду о роде аль-Бухейри, о своей должности заведующего отчетной частью — не столько желая придать себе веса, сколько для того, чтобы не было неожиданным появление капитала, который я надеялся получить в результате авантюры Али Бекира.
Затем, как неизбежный рок, последовал разговор о политике. «А вы не слышали?» «Что вы скажете?» «Хотите знать мое откровенное мнение?» Интуитивно я понял, что в этом обществе являюсь представителем сил революции и что Мансур Бахи, возможно, мой союзник. Мы обменивались тостами. Посмотрев на Зухру, я подумал, что она — настоящая представительница сил революции.
* * *
Мадам Марианна мне нравится не только потому, что она любит наши песни, но и потому, что у нее веселый, живой характер.
Амер Вагди — осколок прошлого. Он жил в самый привлекательный период нашей истории, о котором мы почти ничего не знаем.
Что касается Талаба Марзука, то, когда он стал превозносить заслуги революции, я мог только приветствовать в душе его удивительное умение притворяться.
* * *
— Значит, ты не веришь в существование рая и ада?
— Рай — это место, где человек пользуется безопасностью и уважением, а ад — где все наоборот.
* * *
Когда Мансур, словно ребенок, смеялся моим шуткам, у меня возникала надежда, что я смогу найти верный путь к его сердцу и что эта вечеринка будет первым шагом на пути к нашей дружбе. Другое дело Хусни Алям. Да здравствует Хусни Алям! Он единственный принес вина. Сидя в своем кресле, словно староста, он наполнял бокалы и, подавая их, сотрясал воздух смехом. Когда около полуночи он неожиданно исчез, наша компания понесла заметную утрату.
Я не прислушивался, как обычно, к пению Умм Кальсум и не подпевал ей. Несмотря на опьянение, я все время подсознательно ощущал присутствие Зухры. Я чувствовал, когда она входила и выходила, когда сидела у ширмы, наблюдая за нашими чудачествами с веселым изумлением.
* * *
Я, несомненно, когда-то прежде видел этого человека. Он приближался к кафе «Трианон» от улицы Саада Заглула, а я направлялся туда же со стороны площади. Через несколько шагов я узнал в нем Талаба Марзука! Я впервые видел его в полном облачении. На нем был плащ, куфия, на голове — торбуш. Я почтительно поздоровался с ним и пригласил выпить чашечку кофе. Он согласился, и мы уселись за столиком у широкого окна, выходившего на море. Легкий ветерок играл листьями пальм, окружавших памятник Сааду Заглулу. В нежно-голубом слегка облачном небе светило солнце, и лучи его отливали алмазным блеском. Мы болтали о всяких пустяках, но меня все время не покидала мысль о том, как бы подружиться с ним, добиться его расположения. Внутренний голос подсказывал мне, что не может такой человек остаться без гроша в кармане. Вполне вероятно, что он хочет использовать то, что у него имеется, но страх сдерживает его. Поэтому, когда разговор зашел о средствах существования, я сказал:
— Молодому человеку вроде меня невозможно рассчитывать на одну только зарплату.
— Какой же у него выход?
— Торговое дело. Я как раз и подумываю об этом. — Я понизил голос, будто сообщал секрет.
— Откуда у тебя деньги?
— Продам несколько федданов земли и подыщу себе компаньона, — ответил я.
— Но как же ты сможешь совмещать службу с торговлей?
— Торговое дело будет оставаться в глубокой тайне, — засмеялся я.
Он пожелал мне успеха, раскрыл газету и углубился в чтение, будто забыв, о чем мы только что говорили. Возможно, он и в самом деле не придал никакого значения нашему разговору, а возможно, это был маневр. Но так или иначе, я понял, что на него рассчитывать мне нечего.
Вдруг Талаба Марзук указал на крупный заголовок — что-то о Восточной Германии.
— Ты, несомненно, слышал о бедственном положении в этой стране, которое особенно заметно при сравнении с Западной зоной?
— Да, конечно, — ответил и.
— Россия ничего не может дать тем, кто находится в ее орбите, а вот Америка…
— Но Россия оказала нам очень большую помощь!
— Это дело другое. Мы ведь не находимся в ее орбите, — поспешно ответил Талаба Марзук.
Он казался очень настороженным, и я даже пожалел, что возразил ему.
— Это факт, — продолжал он, — что обе они, Россия и Америка, стремятся к мировому господству, поэтому принцип неприсоединения, которого мы придерживаемся, очень мудр…
Да, обидно, что он выскользнул у меня из рук, и вряд ли в ближайшее время представится случай вернуть утраченные позиции.
— Если бы не июльская революция, — заметил я, — то кровавое восстание опустошило бы страну.
Он согласно кивнул.
— Аллах велик, — сказал он. — Мудрость его спасла нас.
* * *
— Где ты был? Ты не появлялся уже три дня. Как это ты вспомнил обо мне наконец? Разве я не говорила тебе, что ты подлый человек и сын греха? Не морочь мне голову своими дурацкими извинениями. Не рассказывай о своей важной работе в компании. Даже министр, если у него есть подруга, не относится к ней с таким пренебрежением, как ты ко мне!
Я растянул губы в улыбке и налил вино в два бокала, а внутри меня кипело отвращение. Сафия все продолжает со мной эту игру — строит из себя деспота. Пора покончить с этим. Нужно избавиться от нее окончательно. С этими мыслями я отправился в пансионат.
Однако все мои заботы мгновенно улетучились, как только я увидел Зухру. Мы крепко обнялись. Я целовал ее губы, щеки, шею. Она отвечала мне тем же. Потом она немного отстранилась от меня, вздохнула и жалобно прошептала:
— Мне иногда кажется, что они знают…
— Не беспокойся! — небрежно ответил я, опьяненный любовью.
— Тебя ничто не волнует, но…
— Меня волнует лишь одно, Зухра, — я пристально посмотрел на нее, чтобы она прочла в моих глазах, что я имею в виду. — Я хочу жить вместе с тобой где-нибудь далеко отсюда, — с искренней страстью произнес я.
— Где же?
— В нашем доме.
Она прибегла к спасительному молчанию, без слов говорящему о ее страстном желании услышать большее. Но я тоже молчал. В глазах ее было разочарование. Наконец она спросила:
— О чем ты говоришь?
— Что ты не любишь меня так, как я тебя люблю.
— Я-то тебя люблю. Ты не любишь меня, — глухим голосом проговорила она.
— Зухра!
— Ты смотришь на меня свысока, как и другие…
— Я люблю тебя, Зухра! — искренне сказал я. — Всем сердцем люблю тебя, аллах свидетель.
Она была в замешательстве.
— Ты считаешь меня ровней себе?
— Неужели ты сомневаешься?
Она отрицательно покачала головой. Я понял, что происходило в ее душе.
— Есть проблемы, которые невозможно разрешить…
Она вновь покачала головой, уже закипая гневом.
— Подобные проблемы, — сказала она, — стояли передо мной, когда я была в деревне. Но я сумела их разрешить.
Я не представлял, что она горда и уверена в себе до такой степени. Я чувствовал, что любовь уносит меня в пропасть и ноги мои скользят по краю бездны. Я взял ее руку и, крепко поцеловав, прошептал ей на ухо:
— Я люблю тебя, Зухра.
* * *
Всякий раз, как я смотрел на крупное красивое лицо Хусни Аляма, мне представлялись веселые вечеринки и дикие оргии. Но вот однажды я узнал о его планах, для осуществления которых он и приехал в Александрию. С тех пор я стал смотреть на него по-другому. Талаба Марзук запутался в противоречиях, и его лучше сбросить со счетов, а вот что касается Хусни Аляма, то он человек решительного характера, и я должен найти способ участвовать в его деле. Суть даже не столько в самом деле или в его успехе, сколько в том, что это спасет меня в последний момент от дьявольских авантюр Али Бекира. К сожалению, Хусни Алям словно ртуть, его нелегко ухватить руками. Иногда он рассказывает о своих проектах, но чаще мчится со страшной скоростью на своей машине, и рядом с ним обычно сидит женщина.
— Деловой человек не тратит время на забавы, — заметил я ему однажды.
— На что же он его тратит?
— Изучает, обдумывает, затем осуществляет, — ответил я тоном человека, заботящегося об интересах другого.
— То, что ты говоришь, прекрасно, однако я не только изучаю и обдумываю, но и развлекаюсь!.. Мы живем накануне Судного дня! — добавил он со смехом.
Я ушел, говоря себе: о боже, как я хочу быть полезным другим и сам извлекать пользу. Как бы мне побыстрее этого добиться?
* * *
Брань и проклятия наполняли квартиру на улице Лидо.
— Каждый раз такое безобразие! — в гневе кричал я.
Махмуд Абуль Аббас, который пришел ко мне на третий урок по бухгалтерскому учету, поспешно собрал свои тетради. Я решительно поднялся и пошел к выходу. Махмуд последовал за мной. В подъезде я попросил его вернуться и сообщить Сафии, что я ухожу совсем и больше не вернусь.
Я направился в пансионат. Что меня преследовали, я понял только тогда, когда Зухра отворила мне дверь. В этот момент меня схватили за шиворот и раздался грубый голос Сафии:
— Хочешь сбежать от меня?! Думаешь, я ребенок или игрушка?!
С большим усилием я освободился от нее, но она ворвалась в холл.
— Уходи! — сказал я ей свистящим шепотом. — Люди спят!
— Ограбил меня! — визжала она. — Ел, пил, одевался, а теперь хочешь сбежать, сын греха!
Я влепил ей пощечину, она — мне. Мы сцепились с ней, осыпая тумаками друг друга. Зухра безуспешно пыталась разнять нас.
— Прошу тебя, уйди, — обратилась она к Сафии, — это приличный дом. — И, не найдя больше слов, закричала: — Уходи, а то позову полицию!
Сафия отступила на шаг и, повернувшись к Зухре, в изумлении уставилась на нее. Затем надменно бросила ей в лицо:
— Ах ты, служанка, как ты…
Рука Зухры заткнула ей рот. Сафия бросилась на Зухру, но крепкие кулаки девушки едва не сбили ее с ног. Тем временем пансионат проснулся. Захлопали двери, раздались шаги. Хусни Алям опередил других. Схватив Сафию за руку, он вывел ее на улицу.
Я пошел в свою комнату, весь кипя от бешенства. Взволнованная мадам поспешила за мной, пытаясь выяснить, что же произошло. Я выразил ей свое сожаление, но она жаждала подробностей.
— Кто эта женщина?
Мне пришлось прибегнуть к спасительной лжи.
— Она была моей невестой, но я расторг нашу помолвку.
— Ее поведение доказывает, что ты поступил правильно, однако… — Она на секунду запнулась, подбирая подходящие слова, затем продолжала: — Однако я прошу тебя улаживать дела с ней в другом месте! Мой пансионат существует благодаря хорошей репутации! — добавила она, уже выходя из комнаты.
Когда Зухра принесла послеобеденный чай, лицо ее все еще хранило следы вчерашней схватки. Я поблагодарил ее и извинился за причиненные ей неприятности.
— Я покинул ее ради тебя, — сказал я.
— Кто она? — жестко спросила Зухра.
— Падшая женщина… в прошлом. Я вынужден был соврать мадам, что она была моей невестой.
Я поцеловал ее в щеку в знак признательности и раскаяния.
* * *
Порывы ветра за окном напоминали раскаты грома. Сумрак в комнате сгущался с каждой минутой, хотя до вечера было еще далеко. Когда пришла Зухра, я зажег лампу. Все это время я с нетерпением ожидал появления девушки и сразу же поспешил сказать ей с жаром и мольбой:
— Уйдем, Зухра!
Она поставила на стол чайник и чашки и посмотрела на меня с упреком.
— Мы будем жить с тобой вместе всю жизнь, всегда…
— И не будет никаких проблем? — спросила она насмешливо.
— Проблемы, которые я имею в виду, создаются браком! — ответил я с грустной откровенностью.
— Мне следует лишь сожалеть о моей любви к тебе, — пробормотала она, едва сдерживаясь.
— Не говори так, Зухра. Ты должна меня понять. Я люблю тебя, и без твоей любви у меня нет ни цели, ни смысла в жизни. Однако женитьба создаст неразрешимые для меня проблемы. Она создаст угрозу моему будущему.
— Я никогда не знала, — сказала Зухра, переполняясь гневом, — что могу стать причиной подобных бедствий!
— Не ты, а невежество, тупость, отжившие традиции. Однако что же делать?
Глаза ее сузились.
— Ты спрашиваешь, что тебе делать? Сделать меня такой же, как та женщина, что приходила вчера!
— Зухра! — воскликнул я в отчаянии, — если бы ты любила меня, как я тебя люблю, ты бы поняла меня.
— Я люблю тебя, — твердо сказала она, — и моя беда в том, что я не умею хитрить.
— Любовь сильнее всего, сильнее всего…
— Но не сильнее проблем, — заметила она саркастически.
Мы молча смотрели друг на друга. Я — охваченный отчаянием, она — гневная и непреклонная. Я лихорадочно искал выхода из сложившегося положения, и тут вдруг молнией сверкнула мысль.
— Зухра, — сказал я, — есть еще одни путь: это настоящий мусульманский брак!
В ее глазах появилась настороженность.
Но мне и самому не было известно об этом браке почти ничего, только смутно припоминались рассказы деревенских стариков.
— Мы поженимся так, как женились первые мусульмане…
— Как же они женились?
— Они говорили друг другу: «Я беру тебя по закону аллаха и его пророка!»
— Без свидетелей?
— Только один свидетель — аллах!
— Все кругом ведут себя так, будто не верят, что есть аллах… — Она покачала головой и решительно сказала: — Нет!
* * *
Она непреклонна, как скала. Дело оказалось не таким легким, как я полагал. Я совсем отчаялся убедить ее. Я бросался от одной мысли к другой. Был готов, если она согласится принять мою любовь без всяких условий, навсегда остаться с ней, пожертвовав даже выгодным браком, с которым связывал свои надежды на будущее. И тут же решал, что мне нужно немедленно покинуть пансионат — это будет первым шагом к тому, чтобы забыть Зухру, по любовь к ней крепко вцепилась в мое сердце. Отношения наши оставались прежними. Она приносила чай в положенное время и не отталкивала меня, если я целовал ее и прижимал к груди.
Однажды я был очень удивлен, увидев ее в холле склонившейся над учебником для школьников начальных классов. Я не верил своим глазам! Мадам, как обычно, сидела на канапе под статуей девы Марии, Амер Вагди расположился в кресле.
— Посмотри на эту ученицу, господин Сархан! — сказала мадам улыбаясь и, бросив на Зухру одобрительный взгляд, добавила: — Она договорилась с нашей соседкой, учительницей, о занятиях… Что ты об этом думаешь?
Действительно, событие. Я едва не расхохотался, однако сдержался и сказал с жаром:
— Браво, Зухра! Браво!
Старик Амер поднял на меня затуманенные глаза, и мне стало как-то не по себе. Я быстро вышел из пансионата. Непонятное волнение охватило меня. Внутренний голос говорил мне, что если я пренебрегу любовью девушки, то аллах покарает меня. Но я никак не мог согласиться со страшной мыслью о женитьбе. Любовь — это болезнь, которую можно вылечить тем или иным средством, а брак — это компания, вроде той, где я работаю. У него свои правила, обязанности, задачи. Если, женившись, я не поднимусь на более высокую ступень, то что толку в таком браке? Ведь если невеста не занимает по крайней мере какую-либо приличную должность, то как я открою для себя новые двери? А это так необходимо в наше трудное время! Что же касается причины моего бедственного положения, так она в том, что я люблю девушку, которая не удовлетворяет моим условиям вступления в брак. Что же делать?
* * *
— Ты развила кипучую деятельность, Зухра! — сказал я, глядя на нее с восхищением. — Однако ты слишком расходуешь силы и тратишь свою зарплату!
— Я не хочу оставаться невежественной! — гордо ответила она.
— А что за польза тебе от этих занятий?
— Выучусь потом какой-нибудь профессии и не буду служанкой.
Боль сжала мне сердце и сковала язык, а Зухра с какими-то новыми нотками в голосе продолжала:
— Сегодня приезжали мои родственники. Они убеждали меня вернуться в деревню!
Я вопросительно посмотрел на нее, пытаясь скрыть за улыбкой свое волнение.
— И что же ты ответила?
— Мы договорились, что я вернусь в начале следующего месяца.
— Это правда?! — вскричал я. — Ты возвращаешься к старику?!
— Нет. Мне сделал предложение другой человек, и я выйду за него.
Я крепко схватил ее за руку:
— Пойдем со мной! Завтра, сегодня, если хочешь…
— Мы договорились, что я вернусь в начале месяца.
— Зухра, неужели твое сердце из железа?
— Зато там никаких проблем!
— Но ты ведь любишь меня, Зухра!
— Любовь — это одно, а брак — совсем другое, — ответила она с сарказмом, — ты сам учил меня этому.
Но тут выдержка изменила ей, и на губах ее промелькнула улыбка.
— Ну и чертенок ты, Зухра! — воскликнул я. И пеня залила волна радости.
В это время отворилась дверь и в комнату вошла мадам с чашкой в руке. Она уселась на край кровати и, прихлебывая чай, рассказала о визите родственников Зухры, а также об ее отказе вернуться в деревню.
— А не лучше ли было бы ей вернуться к своим родным? — спросил я с притворным участием.
На лице мадам расцвела улыбка сводницы, знающей внутреннюю суть явлений:
— Ее настоящие родные здесь, господин Сархан!
Я отвел взгляд в сторону и сделал вид, что не понял смысла сказанного. Однако я догадался, что весть переходит из комнаты в комнату. Я спросил себя: когда наконец я найду мужество покинуть пансионат?!
* * *
В холле меня встретила привычная картина. Мадам сидела прильнув к радиоприемнику, почти положив на него голову, и упивалась европейской музыкой. Амер Вагди что-то рассказывал Зухре. Вдруг раздался звонок. Вошла учительница Зухры. Извинившись, она сказала, что в ее квартире гости, и попросила разрешения провести урок с Зухрой здесь. Ее встретили очень любезно. Сама она держалась непринужденно и с достоинством. Я невольно сравнил обеих девушек. С одной стороны — молодость, красота, бедность и невежество, с другой — изящество, воспитание и должность. Ах! Если бы можно было преимущества одной совместить с качествами и положением другой! Мадам, конечно без приглашения, присутствовала на уроке, чтобы удовлетворить свое вечное любопытство. Она же после сообщила нам все, что узнала об учительнице, о ее семье и даже о брате, направленном на работу в Саудовскую Аравию.
— А не может ли он прислать нам оттуда какие-либо дефицитные товары? — спросил я.
Она сдержанно ответила, что спросит об этом.
Я вышел из пансионата и направился в кафе, где у меня была назначена встреча с Али Бекиром.
— Все детали разработаны до мелочей. Успех обеспечен! — доверительно сообщил он мне.
— Хорошо. Провернем дело, которое придаст нашему существованию в этом мире больший смысл и значение.
— Я встретил Сафию Баракат, — сказал Али Бекир. — Это правда?
— Будь она проклята!
Он рассмеялся. Затем, внимательно посмотрев мне в глаза, спросил:
— Это верно, что ты бросил ее ради?..
— Не верь ей, пожалуйста! Разве она из тех, кому можно верить?!
Он помрачнел и задумался.
— Учти, — сурово произнес он наконец, — наша тайна такова, что ее нельзя доверять ни жене, ни сыну!
— Да простит тебя аллах! — вскричал я с досадой.
* * *
Удивительное дело — бывает, что женщина бросает такой взгляд, который льстит мужскому тщеславию. В нем не мелькнет улыбка, не дрогнут ресницы, но он пронзает насквозь. И вот учительница, вдруг подняв голову от книги, бросила на меня такой взгляд. Бросила незаметно от Зухры и Амера Вагди. Это продолжалось не более секунды. Я испытывал на себе десятки подобных взглядов, но они ничуть не трогали меня, я не придавал им никакого значения. Однако этот был неописуемо выразителен, будто она передала мне в нем целое послание.
Теперь я подолгу сидел, укрывшись за стеклами кафе «Мирамар», смотрел на улицу и ждал. Ждал без какой-либо определенной цели, не испытывая никаких чувств — просто ждал авантюры, любой авантюры. Я не мог бы сказать, что увлечен учительницей. Но мне почему-то казалось, что она захочет пригласить меня куда-нибудь в выходной день. И мне было интересно, насколько верны мои предположения.
И вот однажды я увидел, как она идет мимо кафе, засунув руки в карманы серого пальто.
Я последовал за ней. Она вошла в кафе «Афины» и заказала пирожное. Я поздоровался с ней. Она ответила на приветствие и предложила мне чашку чаю. Мы разговорились. Я узнал кое-какие подробности о ее работе и семье. Мы условились о повой встрече в буфете кинотеатра «Амир».
После этого свидания мне уже нужно было определить характер авантюры. Я понимал, что учительница ищет мужа. Я взвесил все холодным умом, учел ее зарплату и частные уроки и пришел к выводу, что это дело не заслуживает больших усилий и трудов. И когда Алия пригласила меня познакомиться со своей семьей, я охотно согласился. Во время визита я нашел новое соблазнительное обстоятельство — у ее родителей был собственный дом в Кармузе. Я стал серьезно подумывать о женитьбе не столько ради денег или любви Алии, сколько из-за того, что этот брак отвечал бы моим требованиям. А Зухра?! Сожаление о том, что я теряю ее, не покидало меня. Я нашел некоторое оправдание своей измене в мысли, что женитьба привяжет меня навечно к женщине, которую я не люблю. Однако смогу ли я победить любовь, пылающую в моем сердце?!
* * *
Взяв газету, я уже собрался уходить, но Махмуд сделал мне знак немного подождать: он в это время рассчитывался с покупателем.
— Господин, — сказал он освободившись, — я собираюсь сватать Зухру.
— Поздравляю, — ответил я как можно спокойнее. — Вы уже договорились?
— Почти! — сказал он горделиво.
Сердце мое сжалось от боли.
— Как это понимать «почти»?
— Она — мой постоянный клиент. Мы еще не говорили напрямик, но я хорошо знаю женщин!
Я смертельно возненавидел его в этот момент.
— А что ты думаешь, господин, о ее характере и поведении? — опросил он.
— Она порядочная девушка.
— Я посватаю ее у мадам Марианны и разыщу ее родных.
Пожелав ему успеха, я отошел, но он сразу догнал меня:
— Тебе что-нибудь известно о ее ссоре с родными?
— А ты откуда об этом знаешь?
— Мне рассказал Амер Вагди, старик…
— Все, что мне известно в общих чертах, — это то, что она очень гордая и упорная.
— Я знаю лекарство от всех болезней, — хвастливо засмеялся Махмуд.
* * *
Было сватовство — и был отказ. Насколько это приносило мне удовлетворение, настолько же увеличивало чувство ответственности. Беспокойство с новой силой охватило меня. Любовь сжигала мое сердце. Образ Алии отодвинулся на второй план.
* * *
Я страстно схватил Зухру за руку и воскликнул с горячей мольбой:
— Спаси меня… уйдем сейчас же!
Она резко высвободилась.
— Не будем возвращаться к этому, я не желаю слушать!
Мы не будем встречаться никогда. Мне придется подавить свою любовь к ней. Она не признает свободной любви, а жениться на ней я не могу.
Отец Алии пригласил меня на обед. Я в свою очередь пригласил всю семью поужинать в ресторане «Асторидис».
Я все время убеждал себя, что Алия превосходная девушка: она миловидна, очень изящна, образованна, имеет должность — можно ли желать лучшего? Она, без сомнения, любит меня, хочет выйти замуж, хочет любви.
Ветер на улице крепчал. Казалось, буря готова снести весь город до основания. А мы, сидя в уютном зале, чувствовали себя в полнейшей безопасности. Я говорил себе, что вломился в эту семью, побуждаемый бесчестными намерениями. Я должен откровенно рассказать правду о своем положении, о своих исканиях, о своих взглядах на семью, предоставив им самим решать, гожусь ли я в мужья Алии. Разговор зашел о проблемах брака.
— В мое время, — сказал отец Алии, — женились очень рано, и тем приятнее нам видеть, что наши дети вступают в брак вполне самостоятельными людьми.
Я с грустью покачал головой.
— Те времена прошли, — сказал я. — А наше время высечено из гранита трудностей.
Отец Алии, склонившись ко мне, сказал, понизив голос:
— Порядочный человек — сам по себе ценность, и честные люди должны помочь ему преодолеть трудности.
* * *
О, это угрюмое, мрачное лицо! Когда я приблизился к киоску Махмуда Абуль Аббаса, он бросил на меня гневный взгляд, чем немало меня удивил. Не предлагая мне, как обычно, газеты, он приступил к допросу:
— Почему ты скрывал от меня, что она твоя любовница?
Меня возмутили его слова и мерзкий тон.
— Ты сумасшедший! — закричал я.
— А ты — трус!
Не в силах сдержаться, я отвесил ему пощечину. Он бросился на меня с кулаками. Мы дрались без пощады, пока прохожие не разняли нас. Но мы еще долго осыпали друг друга грубой бранью. Некоторое время я шел, сам не зная куда. Я спрашивал себя: кто вложил эту пошлую мысль в его пустую башку?..
Зайдя как-то в закусочную Баниотти, я вновь увидел Махмуда Абуль Аббаса — он сидел на хозяйском месте за кассовым аппаратом. Я уже подумывал повернуть назад, как он вдруг соскочил со стула, бросился ко мне, схватил в объятия и расцеловал. Он не отпускал меня до тех пор, пока не заставил поужинать за его счет.
Извинившись передо мной за прошлое, он признался, что оклеветал Зухру Хусни Алям.
* * *
— Дорогая моя… прошу тебя, не говори Зухре о наших отношениях!
Мы сидели в казино «Пальма» на берегу канала Махмудия, греясь в теплых лучах солнца. Ее общение с Зухрой сильно беспокоило меня. Она ведь не знает об истинных причинах, которые побудили Зухру учиться. А у Зухры и мысли нет, что ее учительница решила заполучить меня себе в мужья.
— Почему? — удивленно взглянула на меня Алия.
— Она болтушка!..
— Однако наши отношения рано или поздно станут известны всем.
— Мне иногда кажется, — сказал я с наигранной откровенностью, — что она смотрит на меня как-то по-особому.
— Может, у нее есть причины? — заметила Алия с вялой улыбкой.
— Все постояльцы иногда шутят с ней, — сказал я серьезно, — я тоже поступал, как они, вот и все…
Меня мало беспокоило, верит она мне или нет. Важно было заставить ее остерегаться Зухры! Нам осталось лишь объявить о помолвке. Это должно было произойти очень скоро. Однако я колебался и старался оттянуть срок под тем предлогом, что мне необходимо поехать в деревню — ведь родные должны принять традиционное участие в подготовке к свадьбе. Чем ближе подходил назначенный день, тем сильнее разгоралась моя любовь к Зухре и росла боль в душе из-за моего вероломства. Я вздыхал, скорбя. Ах! Если бы она смягчилась, если бы послушалась меня… мое сердце было бы с ней навеки…
* * *
Гром? Землетрясение? Или что-то упало в комнате? Я высунул голову из-под одеяла и огляделся в кромешной тьме. Да, я, несомненно, на своей кровати в пансионате «Мирамар», но что это? О боже, голос Зухры. Я выскочил из комнаты. При свете ночника я увидел, что Зухра ожесточенно борется с Хусни Алямом. С первого взгляда я понял, что происходит. Я хотел, не поднимая шума, освободить ее и в то же время не портить отношений с Хусни. Дружески положив ему руку на плечо, я шепотом сказал:
— Хусни!
Однако в пылу борьбы он не слышал меня. Я сильнее сжал его плечо и повторил:
— Хусни!.. Ты сошел с ума?!
Он грубо оттолкнул меня, но я крепко ухватил его за руку и решительно произнес:
— Иди в ванную и сунь палец в рот!
Он вдруг резко повернулся и ударил меня по лицу. Я обезумел от ярости и бросился на него с кулаками. Мы дрались до тех пор, пока не явилась мадам. Она обошлась с зачинщиком с таким дружелюбием, которого он явно не заслуживал. Я хорошо понимаю старуху. По себе понимаю. Оба мы вертимся вокруг Хусни, в душе надеясь извлечь выгоду из его предполагаемого дела.
Несколько дней спустя я увидел Хусни Аляма выходящего из казино «Жанфуаз» около часу ночи в сопровождении Сафии Баракат. Я сначала удивился, затем вспомнил тот день, когда он увел ее из пансионата. Ну что ж, у них одинаковые наклонности, и они наверняка сойдутся.
Мы с Али Бекиром и Рафатом Амином долго сидели в кабаке у Джорджа. Потом вышли на набережную, вдохновленные хорошей погодой и подогретые вином. Рафат Амин, как всегда после выпивки, говорил только о партии «Вафд». Что касается Али Бекира, то он почти не видит разницы между партией «Вафд» и спортивным клубом «Ахли». И я никогда не вдавался в тонкости политики, несмотря на то, что активно занимался ею.
— А ты не считаешь, что партия «Вафд» уже умерла? — спросил я насмешливо.
— Говори что хочешь о революции, я не отрицаю ее силы, но народ умер бы со смертью «Вафд».
В это время мой взгляд и упал на Хусни Аляма и Сафию, спускавшихся к набережной.
— Вон он, твой народ, продолжает борьбу после полуночи! — со смехом сказал я, указывая на них.
Когда пришло время расставаться, Али Бекир прошептал мне на ухо:
— Скоро мы получим сигнал.
* * *
Когда я вошел в пансионат, все было погружено в глубокий сон. Мне показалось, что за стеклянной дверью Мансура Бахи горит свет. Я постучался и вошел. Повода у меня никакого не было — просто я был пьян. Он с удивлением посмотрел на меня, и в его глазах засветилась печаль.
— Не упрекай меня… я пьян! — сказал я, усаживаясь на ближайший стул.
— Это видно, — ответил Мансур.
Я засмеялся.
— Знаю-знаю — я не в состоянии завоевать твою симпатию. Мне кажется, ты очень скрытен!
— У каждого свой характер, — вежливо ответил он.
— Мне кажется, твоя голова гнетет тебя!
— Голова — основа наших бед! — непонятно ответил он.
— Благослови аллах нас, обладателей пустых голов! — засмеялся я.
— Не преувеличивай. Ты — источник незатухающей активности…
— Правда?
— Активен в политике… мысли революционные… шашни любовные…
Меня задели его последние слова, но и они потонули в волне хмеля. Мне только стало ясно, что он не рад мне, никому не рад. Я попрощался и ушел.
* * *
Когда Зухра принесла чай, я отбросил все свои тягостные мысли и отдался любви. Однако при виде ее сурового окаменевшего желтого лица и нахмуренного взгляда мое сердце наполнилось беспокойством.
— Зухра, что с тобой? Ты не такая, как обычно!
— Если бы не мудрость аллаха, которая выше разума, то я стала бы неверующей, — ответила она гневно.
— Разве еще какие-то новые заботы прибавились к нашим невзгодам?
— Я сама видела вас вдвоем, — презрительно бросила она.
Я понял, о чем она говорит, и сердце мое как будто провалилось в пропасть.
— Кого ты имеешь в виду? — спросил я с отчаянием.
— Учительницу! — И зло добавила: — Похитительница и распутная…
Я засмеялся. А что еще было делать?
— Эх, ты… Я случайно встретил твою учительницу — и только…
— Лжец! — жестко прервала она меня. — Ничего не случайно. Я узнала это сегодня от нее!
— Нет! — с отчаянием воскликнул я.
— Эта свинья призналась, что встречается с тобой. Родителей ее это нисколько не удивило, зато всех их удивило мое любопытство и назойливость.
Я онемел, а она с гневом и отвращением продолжала:
— И зачем только аллах создал такого труса?
Я разбит… сломлен окончательно… из глубины бездны своего отчаяния я взмолился:
— Зухра! Все это не имеет никакого основания… это только увеличивает пропасть… Будь сама собой, Зухра… нам нужно уйти вместе…
Она не слушала меня.
— Что делать?! — восклицала она. — Как я ошиблась в тебе, жалкий негодяй!
И она плюнула мне в лицо.
Я страшно разозлился.
— Зухра! — крикнул я.
Она еще раз плюнула мне в лицо. Тут уж я взбесился.
— Убирайся вон! — закричал я. — А не то я разобью тебе башку!
Она бросилась ко мне и с силой ударила по лицу. Я еле удержался на ногах и схватил ее за руку, но она резко вырвалась и влепила мне вторую пощечину. Я окончательно потерял рассудок и стал осыпать ее ударами. Она отвечала мне с силой, которой я не ожидал от нее.
Вдруг в комнату ворвалась мадам и, ругаясь на всех известных языках, оттащила Зухру от меня, а я вне себя кричал:
— Я свободен!.. Я женюсь на ком захочу… женюсь на Алии!
Пришел Мансур Бахи и увел меня в свою комнату. Я не помню, о чем мы говорили, помню только, что он набросился на меня с удивительной наглостью. Мы сцепились с ним в новой драке. Его нападение на меня было уж совсем неожиданным. Впрочем, почему неожиданным? Просто мне не приходило в голову, что он тоже поклонник Зухры! Таким образом я узнал причину его неприязни ко мне. Пришла мадам. Она решила сделать меня козлом отпущения, старая сводня. Она сказала, что с тех пор, как я появился в пансионате, она не знает покоя, что я превратил пансионат в бедлам.
— Поищи себе другое место для жилья! — закончила она.
После этого мне уже незачем было оставаться в пансионате. Я настоял лишь на том, чтобы мадам позволила мне задержаться до завтрашнего вечера, так как по этот срок у меня были уплачены деньги, и, наконец, просто из гордости.
Я вышел из пансионата и долго брел куда глаза глядят под сумрачным небом, покрытым тучами, вздрагивая от порывов холодного ветра и равнодушно глядя на сверкающие витрины лавчонок с новогодними подарками.
Я направился к месту нашей встречи с Али Бекиром.
— Все подготовил? — спросил он.
Я кивнул.
— Завтра утром начнем, — сказал он.
* * *
Утром по дороге на службу я твердил себе: «Пришло утро… началась игра».
Я был взволнован и жаждал новостей. Я позвонил на фабрику и спросил Али Бекира. Мне ответили, что он где-то на территории. Значит, он все сделал как надо, все прошло успешно, и он теперь выполняет свою обычную работу. Не в силах справиться с возбуждением, я раньше времени ушел со службы. Проходя мимо радиостудии, я заметил Мансура Бахи, выходящего с какой-то красивой девушкой. Кто она? Невеста? Любовница? Я с грустью вспомнил Зухру. Я еще не излечился от любви к ней. Это единственное искреннее чувство, которое билось в моем сердце.
Я направился навестить Алию и ее семейство. Меня встретили там довольно прохладно. Я, как всегда, придумал несколько небылиц, но ее отец с возмущением сказал мне:
— Представь себе наше положение — какая-то служанка требует у нас отчета!
Когда подошло время обеда, я распрощался. Я вышел из их квартиры, не надеясь больше туда вернуться. Да меня это не особенно и беспокоило. Ведь всего несколько часов отделяло меня от богатства. Я найду себе более достойную, роскошную жену.
Я пообедал у Баниотти, затем пошел к Али Бекиру, но не застал его дома. Тогда я направился в пансионат. Собрал чемоданы и отнес их в холл. Подойдя к телефону, набрал номер Али Бекира. Волна радости охватила меня, когда я услышал его голос:
— Алло!
— Сархан приветствует тебя… как дела?
— Все хорошо… но я еще не видел шофера!
— Когда мы узнаем результат?
— Встретимся сегодня вечером часов в восемь.
— Хорошо, в восемь вечера… Я буду ждать тебя в казино «Пеликан».
— До встречи.
— До встречи.
Я переселился в пансионат «Ева». После этого я сделал обход кафе, выпивая в каждом по стакану вина, соря деньгами без счета. Хмель успокаивал меня, заглушал тоску любви.
В казино «Пеликан» я пришел немного раньше назначенного срока. У входа я встретил Талаба Марзука. Это немного раздосадовало меня, тем не менее я приветствовал его, изобразив горячую радость.
— Что привело тебя сюда? — спросил он.
— Важная встреча.
— Давай посидим вместе, пока придет твой друг.
Мы уселись в зимнем зале.
— Коньяк? — спросил Талаба Марзук.
Я был уже достаточно нагружен, но мне все же хотелось еще. Мы пили, беседовали, смеялись. Вдруг он спросил меня:
— Как ты считаешь, мне позволят поехать в Кувейт навестить дочь?
— Уверен. Вы что, хотите начать все сначала?
— Нет. Но муж моей дочери — мой племянник — очень богат.
— Может быть, вы хотите эмигрировать?
Я заметил мелькнувшую в его глазах настороженность.
— Нет, — ответил он, — я хочу только повидать дочь.
Я придвинулся к нему:
— Хотите, я скажу вам кое-что?
— Что?
— Есть немало людей, которые недовольны революцией. Однако каким режимом можно ее заменить? Думай, не думай — можно выбирать одно из двух: либо коммунистов, либо братьев мусульман. Кого бы вы предпочли революции?
— Ни тех, ни других! — поспешно ответил он.
— И я так думаю, — доверительно улыбнувшись, сказал я.
Назначенный час прошел, однако Али Бекир не появлялся. Еще полчаса протекли в муках ожидания. Я не выдержал и набрал номер его телефона. Никто не ответил. Может быть, он сейчас едет сюда? Что могло его задержать? Талаба Марзук, взглянув на часы, сказал, что ему уже пора, и, попрощавшись, ушел. Я продолжал пить. Наконец официант позвал меня к телефону. Я бросился к аппарату, с бьющимся сердцем схватил трубку:
— Алло… Али? Почему ты не пришел?
— Сархан… слушай меня… все открылось!
Слова его с трудом доходили до моего затуманенного алкоголем сознания. Потом небо и земля закружились, будто карусель.
— Что ты сказал?
— Мы влипли!
— Но как? Говори все сразу!
— Да что говорить?.. Шофер хотел один захватить всю добычу и попался… он признается во всем… если уже не признался.
— А работа? Что ты делаешь? — спросил я с пересохшим горлом.
— Буду делать то, что мне подскажет дьявол.
В трубке щелкнуло.
Меня трясло, ноги подкашивались. В какое-то мгновение мелькнула мысль о бегстве. Однако, чувствуя взгляд официанта, я вернулся к своему столу, не садясь, выпил бокал и уплатил по счету. Отчаяние и страх терзали меня. Я перешел в соседний бар, попросил бутылку и, не отходя от стойки, стал пить. Бармен с тревогой смотрел на меня, а я молча, не оборачиваясь, наливал и пил.
— Бритву, пожалуйста, — подняв голову, обратился я к бармену.
Он улыбался, не шевелясь, и смотрел на меня.
— Бритву, пожалуйста, — повторил я.
Он заколебался, по, видимо заметив непреклонную решимость на моем лице, позвал официанта и попросил его принести бритву. Официант вернулся со старой опасной бритвой. Я поблагодарил его и положил бритву в карман.
Я вышел из бара тяжелой походкой. Переходя улицу, я торопился и думал, как бы не упасть. Я был в отчаянии… в отчаянии…
