Ижевск, СССР. Метротрам. 18 июля 2010 года
Метротрам в Ижевске начали строить в девяностых и пустили только четыре года назад. Еще одно наследие Ельцина наряду с похабной застройкой набережной…
Дело в том, что, согласно принятому ЦК КПСС плану территориального развития, город Ижевск к 2020 году должен был стать миллионником. С шестисот тридцати тысяч – солидно. Сюда, под Ижевск и под Чайковский, из ГДР выводили две дивизии Западной группы войск. Немцы по берлинскому договору 1992 года строили в городе целый район в чистом поле, достраивать его, кстати, тоже пришлось нам. Но деньги с Германии тянули, осваивали – и кроме того, наш первый секретарь (мужик пробивной) сумел засунуть нас в программу развития подземного транспорта. По ней искали оптимальное решение для городов с численностью населения от пятисот тысяч до миллиона человек. И у нас решили частично на немецкие, частично на свои построить метротрам…
Что такое метротрам? Это гибрид метро и трамвая. Он третий в стране, до этого был только в Волгограде и Кривом Роге. Вагоны трамвайные, шкодовские, линии залегают неглубоко, настолько неглубоко, что эскалаторов нет, люди спускаются под землю, как в подземный переход. Высвободившаяся земля частично идет под расширение проезжей части, частично устраивается широкая разделительная полоса с газоном…
Под метротрам у нас решили делать самую длинную линию трамвая – десятую. Она начинается на Подлесных (этих улиц десяток), дальше идет мимо парка Кирова, магазина «Океан» вверх к ЦУМу (там была единственная полноценная заглубленная станция с эскалатором), дальше она идет до центра, поворачивает на трамвайном кольце, идет под землей по Ленина, дальше до Ипподрома, в только что застроенный Старый аэропорт и новые районы. Проект казался очень выгодным, потому что он разгружал центр и позволял одной только веткой соединить едва ли не все заводы города и основные спальные районы. Кроме того, в Татарии начали метро строить, в Казани – ну а мы начали строить метротрам. Потом в семидесяти километрах от нас заработал Елабужский автомобильный, и необходимость метротрама сразу стала далеко не очевидной. Его приостановил на два года новый Первый, затем все же решили достраивать, но по остаточному принципу. Несколько лет строили, но все-таки пустили.
Несмотря на опасения, метротрам все же пользовался спросом, потому что как только стали доступны машины, так увеличилось количество пробок и стало некуда поставить машину – в рабочие дни в основном все же пользовались метротрамом. Но никто и в кошмарном сне не мог себе представить, что в метротраме окажется террорист…
Остановка на «Парке Кирова» имела три входа – от самого парка, от проходной электромеханического завода и с тротуара на улице Кирова. Я надеялся, что террорист попытается скрыться через один из этих проходов. Но, уже прыгая по ступенькам, я услышал шум вагона и понял, что происходит самое худшее…
– Остановите движение!
Дежурной по станции видно не было, люди шарахались в стороны, за колонны. Сбежав вниз, я увидел отходящий вагон и понял – террорист внутри.
О чем я тогда подумал? А хрен знает, о чем. Но я прыгнул на пути…
На токопроводящий рельс, к счастью, не попал – вагоны были шкодовские, европейского образца, и питались они не от контактной сети, а от специального рельса. Говорили, что он безопасен, но черт его знает. Увидев уходящий в темноту вагон, я побежал за ним по шпалам. Следующая остановка была «Сельхозакадемия», она была совсем рядом, и я надеялся догнать трамвай за то время, пока он идет к остановке. Тем более что остановки у метротрама немного дольше, чем у обычного трамвая.
И тут вагон остановился. Погасло и основное освещение пути – тут же включилось аварийное. В вагоне мигнул свет…
Есть ли у террориста заложники? А гранаты? Какое у него оружие? Сколько человек в вагоне? Это я ничего не знал. Знал только то, что в любой момент он психанет и начнет убивать всех подряд.
Единственным моим преимуществом было то, что он меня не видел. И пистолет. Если бы это был «стечкин», нечего было бы и соваться, «макаров» против закаленного стекла. Но у меня была «Гюрза». А она прошивает стандартный бронежилет.
Последние несколько шагов я сделал пригнувшись, чтобы меня не было заметно из окна поезда. Пан или пропал.
Все произошло мгновенно, быстрее, чем это рассказывать. Перед самым стеклом я осторожно выпрямился, держа пистолет так, чтобы пуля ударила в стекло под прямым углом. Террориста я увидел сразу – он стоял ко мне спиной, в руке что-то, похожее на автомат. Между ним и мной не было никого, все-таки часть пассажиров успела покинуть вагон, когда заскочил вооруженный человек. В фильме я должен был бы как-то привлечь его внимание, дать шанс – и только потом стрелять. Но это был не фильм. Я присел, чтобы стрелять как бы снизу вверх. И выстрелил. Террорист исчез из видимости, запахло порохом, а все стекло моментально покрылось мутной паутиной трещин, расходящихся от рваной дыры…
За моей спиной на пути прыгали, бежали к остановленному вагону вооруженные сотрудники КГБ.
Террорист был убит наповал – пуля пробила его насквозь и, как я и рассчитал, ударила в крышу вагона. У него обнаружили польский автомат «Рак-63» с запасным магазином. Излюбленное оружие некоторых группировок на Ближнем Востоке, его предпочитал сам Абу Нидаль. Это он сказал: я убиваю, значит, я существую.
Вагон остановили на «Сельхозакадемии». Станцию перекрыли, движение перекрыли, пассажиров со станции выгнали. В самом вагоне пострадавших не было.
Когда я уже выбрался из тоннеля на станцию вниз, по ступенькам сбежала Маша, за ней шел Михаил Ефимович. Ничего не говоря, под взглядом оперов милиции и КГБ, бросилась ко мне, вцепилась… и так и замерла, ничего не говоря. И потряхивало ее немного.
– Как я… не сильно тебя… ударил… – не зная, что говорить, спросил я.
Она ничего не ответила.
Жора, Жора…
Как ты был толстым, так и остался…
Я смотрел на Гельмана, лежащего на каталке в морге. Он был голым, лицо было синим от удушья. Он умер, не дождавшись помощи «Скорой».
Рядом был Михаил Ефимович, он держал в руках какую-то карманную книжечку и читал по ней еврейскую молитву.
Жора умер от удушья. Эта дрянь выстрелила в него из ручки иглой с каким-то парализующим составом. В суматохе никто не оказал ему помощь, а потом было уже поздно. Легкие отказали, и он так и умер там, в парке. Потом его подобрала «Скорая», он был еще жив, но врачи ничего не смогли сделать. Они даже не установили, чем он был отравлен, к исследованию срочно были привлечены специалисты с местного медицинского, но так ничего и не добились, образцы отправили в Москву. Вместе с противоядием, которое было обнаружено в кармане этой твари-террористки.
Но убить ее Гельман успел – выстрелил из бесшумного пистолета, замаскированного под сотовый телефон. Возможно, если бы не это, то это я подох бы как крыса и лежал бы сейчас в морге…
Трупов было столько, что в морге не хватило мест, пришлось везти в медицинский. Благо это в квартале от здания УКГБ по УАССР. Четыре бригады судмедэкспертов вскрывали и писали протоколы. Мы приехали сюда из нового здания прокуратуры. Дело возбудил прокурор УАССР, по невиданной в этих краях статье «Террористический акт», я дал первые показания.
Янкель показания не давал – по статусу его мог допрашивать только спецпрокурор из ГВП как секретоносителя высшей категории. Его даже приглашать в здание любого правоохранительного органа не имели права – по секретной инструкции при возникновении такой необходимости должны были бы сразу известить Москву и ждать оттуда спецгруппу.
Вот так вот Жора Гельман и вернул мне должок.
Янкель перестал читать, спрятал блокнот. Надеюсь, Жоре от этого будет легче… там, где он сейчас.
– О чем он спрашивал?
– Вы же все слышали, через микрофон.
– Да, слышал…
Янкель помолчал.
– У тебя точно ничего не осталось? Вспоминай!
– Да нет ничего! – заорал я. – Нет, нет, нет!!!
Спирт ожег горло, оглушил, я задохнулся. Полноватый, пожилой медик протянул мне запоздавший соленый огурец, понимающе переглянулся с Янкелем…
Больно… просто больно. Это пройдет, это отходняк, я знаю, пройдет. Но сейчас просто больно.
Некстати вспомнился Жека. Не смог сержант вернуться из простреливаемого снайперами Пандшерского ущелья обратно в мир, в родной дом, не смог обмануть войну, оставить ее там – вот и привел ее сюда с собой. То, что он творит – это тоже война. Против общества – другой ему не остается.
– Бабу вскрыли, – просипел я обожженным спиртом горлом.
– Вскрыли, – ответил медик.
– И?
– Баба как баба. Нерожавшая.
– Наша? – спросил Янкель.
– Ну а чья же? Стоматология наша, даже спираль – и та наша.
– Хрен… – просипел я, – арабка это. С…а. Посмотрите, у нее под ногтями кровь, если есть. Возьмите подногтевое на анализ…
Первичный анализ подногтевого содержимого показал наличие следов крови. Ее отправили в Москву на анализ, но я готов держать пари, что это кровь Балу. Та же самая группа, которая пытала и зверски убила Балу в Ростове, приехала в Ижевск и уже тут получила свое. Возможно, Балу сдал меня – обиды на него у меня нет, никогда не знаешь, как поведешь себя в такой ситуации, и кто знает, как они его ломали. Но тут они попались в ловушку и получили свое.
Или был предатель уже здесь. Что маловероятно – иначе бы они не сунулись ко мне во время проведения специальной операции сотрудниками КГБ.
Откуда я знаю про подногтевое содержимое? Приходится соответствовать. По опыту Афгана в Москве была открыта спецшкола для профессиональной подготовки военных советников для помощи развивающимся странам. Она совмещала в себе спецкурс в Балашихе (сокращенный, потому что туда только спецов, с уже сложившимися навыками брали) и сокращенные курсы Высшей школы КГБ в Москве и милицейский. Как показал афганский опыт, военный советник должен совмещать в себе не только чисто боевой и организаторский опыт, он должен при необходимости уметь ставить работу органов милиции и госбезопасности, бороться с бандформированиями и совершаемыми ими преступлениями. Опыт Афганистана показал, что наибольшее препятствие на пути становления народной власти – это действия банд, состоящих из наемников и врагов государства, направленные на долгосрочную дестабилизацию обстановки, запугивание населения, создание ситуации, при которой есть «дневная» и «ночная» власть. Для того чтобы бороться с такими бандами, нужен не только военный, но и милицейский опыт.
В Афгане мы можно сказать, что победили – в том смысле, что афганцы уже сами могут бороться с душманами и побеждать, а не стреляют над головами, как в восьмидесятых. Но теперь эта мразь пришла сюда. В Союз…
До дома меня довез один из сотрудников КГБ – все равно он жил в доме напротив. До дома я поднимался совершенно убитый, настолько, что, если бы на меня сейчас направили ствол, я бы ничего не сделал, просто стоял бы и ждал пули. Сунул ключ в замок…
Маша ждала в коридоре. Было темно, только с окон сочился мягкий свет ночного, освещенного города. Мы посмотрели друг на друга, а потом шагнули друг другу навстречу и начали срывать друг с друга одежду. Я, кажется, даже не запер дверь…