Глава 7
Капитан Морозов позвонил, когда Гуров и Крячко только вошли в свой кабинет после совещания у Орлова.
– Что у тебя, Костя? – Гуров сразу отметил, что звонок не плановый и оперативник как минимум хотел о чем-то посоветоваться. Обычно они созванивались в конце дня, если ситуация не позволяла Морозову приехать к Гурову.
– Есть одно заявление о краже у творческого коллектива, – сказал капитан. – Произошла она за шесть дней до убийства Левкина.
– Подожди, – перебил его Лев, – а где данная кража произошла, при каких обстоятельствах?
– В Щербинке. У них как раз торжества местного масштаба по поводу годовщины присоединения городского поселения к Москве. На торжества были приглашены творческие коллективы для выступления на нескольких площадках. Один из них – это эстрадный театр «Миражи» из Рязани.
– Ну-ну, Костя, не тяни кота за хвост!
– Я пока больше ничего не знаю, Лев Иванович. Пока только факт заявления о краже реквизита из гримерки. Я решил вам позвонить и сразу ехать туда.
– Да, езжай, Костя. Если среди украденного есть парик и накладная борода, то по полной возьми у них копии протоколов. Упрутся – сразу звони мне!
Гуров положил трубку на стол и задумчиво посмотрел на Крячко. Напарник еле заметно покачал головой. Да, старый друг прав, и интуиция говорит о том же. Через десять минут Гуров уже выехал в Щербинку. Пока он добирался до Щербинского УВД, Крячко уже успел организовать телефонограмму из главка МВД. И капитан Морозов, не знавший о телефонограмме и пытавшийся выполнить задание Гурова просто на голом энтузиазме, обомлел, когда одно появление полковника в здании УВД изменило ситуацию в корне. С Гуровым, а заодно и с Морозовым стали разговаривать предупредительно, приказы выполнялись быстро и точно. Молодой капитан пытался приписать это популярности Гурова и его харизме, пока не увидел телефонограмму.
Однако уже через пару минут Константин забыл и о телефонограмме, и о своих попытках добиться информации без чьей-либо помощи. Морозов подошел к сидевшему за чужим столом Гурову и заглянул через плечо в протокол, в котором было перечислено похищенное из гримерной труппы рязанского эстрадного театра «Миражи». Сыщик тыльной стороной карандаша провел по строкам, где был указан парик, потом накладная борода, потом «костюм театральный «Коломбина».
– Видишь, Костя?
– Вот, значит, откуда и костюм, Лев Иванович. Это что же получается, он заранее спланировал все? Обе свои выходки, которые, по его мнению, должны были убедить вас в серьезности намерений?
– Возьми, сними ксерокопию, – приказал сыщик и стал перебирать другие бумаги на столе.
Начальник уголовного розыска УВД сидел напротив и хмурился. Гуров перерыл материалы по заявлению театра о краже, но нигде среди объяснений и протоколов так и не нашел никаких описаний, хотя не раз упоминался некий мужчина, который… Наконец в кабинет ввалился, явно запыхавшись, молодой оперативник, который пробежал глазами по лицам и остановил свой взгляд на Гурове.
– Оперуполномоченный лейтенант Синицын, – представился он.
– Сядьте, – кивнул на свободный стул Лев. – Рассказывайте все по порядку. Как обратились сотрудники театра из Рязани, что вы предприняли, что удалось установить?
– Я тогда дежурил по управлению, товарищ полковник. Выезжал по их заявлению.
– Это все, что вы можете сказать?
– Не понимаю, товарищ полковник. – Лейтенант удивленно посмотрел на Гурова, потом на начальника уголовного розыска.
Крупный плечистый майор покусывал губу и непроизвольно барабанил пальцами по крышке стола. Наконец он не выдержал и начал сам объяснять, что в тот день поступил телефонный звонок из Летнего театра в Центральном парке, что группа была на выезде, что Синицын отправился в театр один на личной автомашине. Но Гуров быстро прервал его:
– Я понимаю вас, лейтенант – ваш подчиненный, и все же вопрос был адресован ему. Он – офицер, аттестованный сотрудник, способный, судя по всему, работать самостоятельно, принимать решения и нести за них ответственность. Нет? Я не ошибаюсь?
– Все верно, товарищ полковник, – нехотя согласился майор. – Просто…
– Просто ваш сотрудник почему-то не может двух слов связать и сформулировать элементарные выводы. Итак, кто звонил в дежурную часть и сообщил о краже?
– Это надо спросить у дежурного, – пожал плечами лейтенант. – Я могу узнать, кто именно в тот день был оперативным дежурным.
Гурову не хотелось жалеть этого мальчика в звании лейтенанта полиции. Он понимал, что виноват не только Синицын, виноваты и те, кто не научил, не привил, не требовал, а может, в чем-то и поощрял такое отношение к своей работе. Как часто Гуров стал сталкиваться вот с такой ситуацией, когда в подразделении делали все, чтобы уменьшить объем работы искусственно. До боли обидно порой было видеть вот таких молодых сотрудников, для которых преступление – это всего лишь галочка. Раскрываемое, значит, стоит заниматься, если сразу видно, что висяк, они сделают все, чтобы не работать по этому делу. А способов спустить расследование на тормозах много, и каждый оперативник их прекрасно знал. Были даже такие, которые из всех оперативных наук первым делом выучили именно науку, как поменьше работать и не отвечать за это.
Постепенно картина нарисовалась. Оперативный дежурный позвонил Синицыну вечером и сообщил, что произошла кража. Синицын выехал в Летний театр в парке, его встретил администратор и сразу провел в деревянное строение, где временно располагались гримерные. Синицын тут же вскрыл, как понял Гуров, недостатки в работе администрации театра, не обеспечившей сохранность материальных ценностей. Более того, по его мнению, с чем вежливая администрация театра со вздохом согласилась, это была прямо-таки преступная халатность, граничащая с провокацией. Это же какой человек пройдет мимо кошелька, оброненного другим прохожим! А тут пусть и не кошелек, но лезь кто хочет в окно, бери все, что понравится.
Гуров слушал, задавал вопросы, морщился, но терпел. Сейчас важнее было выудить из всего этого словесного хлама рациональное и полезное. Да, оперативник припугнул администрацию театра тем, что суд, если воры найдутся, вынесет частное определение, касающееся именно администрации театра. И когда он убедился, что желание искать воров у руководства театра пропало напрочь, он, как одолжение, стал изображать профессиональную деятельность. То есть описал положение комнаты в здании, доступность открытых и незащищенных окон, слабость дверей и дверных запоров, отсутствие надлежащей системы охраны имущества. Разумеется, он составил и список похищенного, стараясь минимизировать не только количество похищенного, которое и так было предельно мало, но и стоимость его, со слов, конечно, администрации.
Похищенное стоило копейки, как удалось установить оперативнику, администрация сама виновата, и в результате на стол легло постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Между прочим, начальник уголовного розыска его визировал и теперь сидел, пряча глаза.
– Почему вы не допросили очевидцев? – Гуров потряс перед носом Синицына листом бумаги. – Вам же пытались сказать, что видели преступника, вам его описать даже пытались. Или вы уже там знали, что напишете отказное? Хорошо же вас выучили!
Он перевел взгляд на майора, отчего тот еще больше втянул голову в плечи. Получалось, что именно он так учил работать своих подчиненных – работать ради процесса, а не ради результата. И когда, в какой момент здесь, в этом территориальном управлении внутренних дел, произошла вот такая подмена моральных ценностей, подмена долга?
– Двенадцать дней по этому делу никто не работал, – констатировал Гуров. – Двенадцать дней вы демонстрировали и преступникам, и гражданам вашего городка, что работать вы не будете. Одни могут спокойно воровать, вторые пусть оставят надежду на то, что вы их защитите, поможете. – Он поднялся из-за стола и пошел к двери. Остановившись на пороге и обернувшись к местным оперативникам, добавил: – Не хочу показаться вам субъективным, не хочу делать выводов только по одному делу. С завтрашнего дня я инициирую проверку вашего отделения и проверку оперативной работы в УВД.
На улице его догнал Морозов. Лев взял его за пуговицу на рубашке и заговорил:
– Значит, так, Костя! Сегодня ты должен выехать в Рязань и найти там этот театр «Мираж». Прошу как об одолжении, не срами наши органы и сделай вид, что все это время мы геройски занимались их делом, этой дурацкой кражей. Нельзя убивать в людях веру в справедливость, понимаешь?
– Я понимаю, Лев Иванович, – улыбнулся капитан. – Постараюсь.
– Постарайся! И еще, Костя. Опроси всех, кто мог видеть вора, кто слышал о нем, от кого слышал. Я дам тебе ноутбук с программой «Фоторобот». Это на случай, если свидетели не опознают никого из нашей пятерки претендентов. Тогда ты должен будешь составить по их описаниям портрет. Но это еще не все. Когда будешь опрашивать людей, постарайся выудить из них не только визуальную информацию, а их ощущения. Понимаешь, каким они увидели этого вора, как он себя вел, пусть оценят его таланты или недостатки. Вся эта дополнительная информация крайне важна в этом деле. Мы ведь до сих пор не можем даже косвенных улик набрать на кого-то конкретного.
– Я понял, Лев Иванович, – кивнул Морозов.
* * *
К своему соседу на работу Гуров заскочил в обеденный перерыв.
– Здорово, Лев Иванович! – Главный инженер, выходя, закрывал кабинет на ключ, но, увидев Гурова, остановился. – Что за срочность такая, которая до вечера подождать не может? Ну, ко мне зайдем или как?
– Давай к тебе, – согласился Гуров, пожимая соседу руку. – Да я ненадолго, не задержу. А дело и правда срочное, до вечера не терпит.
– Ух ты! – засмеялся главный инженер и отпер дверь. – Как у вас, у полковников, все серьезно.
– У нас-то? У нас очень все серьезно.
Они уселись в кресла, и сосед с беспокойством обратил внимание, что лицо Гурова вдруг стало серьезным. Исчезла улыбка, исчезли беспечные морщинки вокруг глаз. И интонации голоса стали глухие и бесцветные.
– Александр Петрович, ты извини, что пришел с таким к тебе, но я вынужден попросить пообещать мне, что о нашем разговоре никто не узнает. Вообще!
– Не пугай меня, Лев Иванович. Обещаю, конечно. А что случилось?
– Сначала ты ответь. В тот день, когда уборщица нашла на полу адресованное мне письмо, ты у подъезда не встретил никого незнакомого, подозрительного, просто чем-то запомнившегося человека? Знаю, было темно, но все же.
– Запоминающегося? – пожал плечами сосед. – Хромотой, может быть, запоминающегося?
– Хромотой? Ты видел у подъезда хромого?
– Ну, не у подъезда, а… – Сосед неопределенно повертел рукой в воздухе. – Это я так, для образности спросил. Если честно, то под вечер я не только на посторонних мужчин внимания не обращаю, мне и не до женщин уже. Устаю очень в последнее время, работы много.
– Понятно, идешь домой, уткнувшись взглядом в асфальт?
– Практически так и есть.
– А про какую хромоту ты сейчас говорил?
– Просто ты сказал о том, что человек чем-то должен выделяться, что-то броское можно заметить, вот и вспомнилось. Прихрамывал тот, которого я на улице встретил.
– Не у подъезда?
– Нет… не знаю. Наверное, у начала дома, у крайнего подъезда, а что?
– Он со стороны нашего подъезда шел?
– Да, хотя я не уверен, что именно нашего, может, соседнего.
– А какого он роста, возраста?
– Роста? А хрен его знает. Я больше его ноги видел. И про возраст не скажу. Хотя если учесть, что на нем свободные штаны и растоптанные кроссовки, то думаю, он далеко не мальчик.
– Хорошо, ты бы не удивился такому одеянию у человека какого возраста?
– Умеешь ты спрашивать, – засмеялся сосед. – Ну, думаю, что мужчина лет сорока уже не вызвал бы у меня недоумения такой одеждой.
– Волосы? Какой длины волосы, какого цвета?
– Ну, захотел!
– Давай опять включим образность твоего мышления, ты же инженер. Боковым зрением ты его наверняка видел всего, от пяток до маковки. Что-то вспомнилось?
– Нет, вот про волосы ничего не могу сказать. Может, он вообще в бейсболке был.
– Жаль, значит, длинные волосы с сединой на ветру не развевались.
– Не знаю. Хотя…
– Что?
– Не уверен, его это лицо или подсознание что-то подсказывает из другой картинки, но мне почему-то кажется, что у него худое лицо. Хотя не уверен.
– Ладно, давай про хромоту подробнее поговорим. На какую ногу он хромал?
– Лев, в письме были угрозы? Шантаж? Они не точно знают, где ты живешь, поэтому письмо без номера квартиры?
– Петрович, ну что ты в самом деле, – грустно улыбнулся сыщик. – Ты же не маленький, понимаешь, что не все можно выносить из конторы наружу.
– Ясно, – серьезно кивнул сосед. – Значит, угрозы. Ладно, больше не расспрашиваю. Про хромоту рассказать? На какую он ногу хромал, я тебе теперь уже не скажу. Времени столько прошло, а выдумывать нельзя. А вот хромота у него была, как бы тебе сказать поточнее, странная или особенная. Знаешь, бывает, когда человек споткнется, ушибет палец и… вот какая-то такая. Только я не видел или не заметил просто, когда он споткнулся.
– Ясно.
– Погоди, Лев Иванович, – запротестовал сосед. – Значит, выглядела она у него, я тогда еще подумал, или как недавно ушибленная нога, или как протез. Только протез плохой, некачественный.
– Протез? – Гуров недоуменно посмотрел соседу в глаза и полез в карман за флешкой. – У тебя ноутбук включен? Ну-ка, глянь вот на эти фотографии.
Александр Петрович легко поднялся и, перейдя к своему столу, включил ноутбук. Лев сел рядом и принялся листать перед ним фотографии пятерки подозреваемых.
– Ну и рожи, – бормотал сосед, добросовестно вглядываясь в лица. – Знаешь, я иногда просто жалею тебя, Лев Иванович. Ты всю жизнь имеешь дело с такой вот публикой. Мне тоже на работе встречаются уроды, но не до такой степени.
– Хоть одно лицо тебе кого-то напоминает?
– Нет, не напоминает. Я все-таки всю жизнь с людьми работаю, память на лица хорошая. Нет, этих типов я ни разу в жизни не видел.
– Ну, ладно. Извини, что оторвал время от обеденного перерыва.
Гуров вышел из здания на улицу, подошел к машине, оглянувшись, убедился, что рядом нет посторонних, достал телефон и набрал Крячко:
– Станислав, ты в управлении?
– Да, что-то случилось?
– Свяжись-ка официально с УВД в Балашихе. Пусть негласно понаблюдают за домом Михно. Мне интересно, выходит он куда-то, может, даже ездит. И как ловко он может пользоваться своим протезом.
– Не понял? У тебя снова появились сомнения насчет Михно? Откуда они взялись?
– Понимаешь, в тот вечер, точнее ночь, когда мне в подъезд подбросили письмо, домой возвращался мой сосед, который живет этажом выше. Это он подсказал уборщице, в какой ящик опустить конверт. И возле дома он видел одного человека. Ты ведь согласишься, Станислав, что после одиннадцати вечера на улицах как-то становится малолюдно.
– Я уловил такую закономерность после двух с лишним десятков лет работы в органах, – засмеялся Крячко.
– Так вот, тот человек шел со стороны моего подъезда, и он хромал. Хромал он, по мнению очевидца, как человек, который либо ушиб ногу, либо у него был плохой и некачественный протез, которым он натер ногу.
– Судя по тому, что ты мне рассказал о Михно, как-то мало верится в то, что он этим занимается, хотя…
– Мне тоже мало верится, но нам нужна уверенность полная. Либо «да», либо «нет». И пусть устроят оперативную проверку Михно по месту жительства.
* * *
Телефон коротко просигналил о том, что по электронной почте пришло письмо. Гуров взял с тумбочки телефон и некоторое время смотрел на него с сомнением. Четыре утра. Все правильно, так и должно быть. Да, они с Орловым уже решили, что уходить от контактов с Режиссером долго нельзя, можно сделать только хуже. Пусть активизируется, тогда его легче будет взять. Ну что же, теперь Гурову придется побыть в роли наживки. Хочет преступник почувствовать, что он кукловод, дергающий за ниточки, пусть считает и пусть пробует дергать.
«Через пять минут ты должен стоять у подъезда спиной к дому. Иначе один твой знакомый умрет. Для этого все готово».
Ах ты, гаденыш! Гуров скрипнул зубами и стал быстро натягивать джинсы, футболку. Две минуты, теперь в карман ключи, бумажник, завязать шнурки. И с тумбочки в прихожей дежурный набор, который он приготовил на такой вот случай: налобный светодиодный фонарь, складной инструмент, модный сейчас среди молодежи, небольшие пассатижи, нож, отвертки двух видов. И все это сложено по принципу «ножа-бабочки». Две минуты на спуск на лифте…
– Станислав! Черт, спишь… слушай меня! Он позвонил, он начал давать задания. Сообщи Орлову, пусть технари пеленгуют мой телефон. Я не могу держать его все время в состоянии ведущегося диалога, а то Режиссер все поймет и убьет кого-то. Буду по возможности сообщать…
Крячко молодец, он только междометиями давал понять, что слушает и понимает. Вот и дверь подъезда. Больше говорить нельзя. Гуров нажал отбой и вышел на улицу. Давай, Станислав, соображай. Мы же все с тобой проговаривали заранее. Все варианты проигрывали в теории. Сейчас Крячко запустит большой маховик. Сейчас оперативные силы будут аккуратно перебирать ткань ситуации, чуткими пальцами подбираясь к горлу Режиссера. А я им помогу… И тут снова звякнул телефон, сообщая о поступившем сообщении на электронную почту. Стервец, эсэмэски не посылает, понимает, что его место нахождения за пять минут определят на карте города.
«Поверни направо и иди вдоль своего дома, потом еще направо и по улице до подземного перехода. Там тебя будет ждать белая «шестерка».
Вот новость! Он что, не соображает, что подставляется? Машина с водителем или без? Лишний свидетель, скорее всего, без водителя. Гуров быстро набрал Крячко и обрисовал в двух словах ситуацию, отметив, что белой «шестеркой» могут быть не только «Жигули». Например, «Ауди А6», или «БМВ Х6», или что там еще есть среди моделей иномарок… Ладно, сообразят. Если Крячко сейчас позвонил Петру, то управление на ушах, дежурные технари уже прикидывают варианты помощи и слежения. Некоторые из оперов, лично знавших Гурова в лицо, наверняка уже выехали в этот район. Ну-ну, Режиссер, посмотрим, как ты справишься с махиной МВД страны.
Уже подходя к подземному переходу, Гуров, к большому удивлению, не обнаружил белой машины. Единственное объяснение, пришедшее в голову, что все-таки Режиссер задействовал помощника, который сейчас за рулем и должен подъехать, как только он выйдет к переходу. Или будет новое сообщение, что машина за углом и не белая, а черная. Вполне реально, но не оригинально. А переход он выбрал хорошо, заметил Лев, он закрыт на ремонт, и в нем заведомо не будет посторонних. Ладно, давай поиграем.
Гуров вышел на перекресток. Да, пешеходов в это время тут было не видно. Да и машин на этих двух улицах сновало сейчас маловато. Ничего удивительного, такова Москва. Есть улицы, на которых даже днем движение такое, что… Телефон снова издал звук, который, Гуров это уже понял, он будет ненавидеть до конца своих дней. А мелодию, извещающую о письме, поступившем на электронную почту, сменит завтра же.
«Спустись в подземный переход. Напротив шестого опорного столба справа будет дверь. Зайди в нее и жди указаний».
Дешево, приятель, мысленно рассмеялся Гуров. С машиной глупо, а с дверью как? Пойдем искать колонну и дверь рядом. Что ты там придумал, мастер квестов недоношенный? Так, Крячко можно не звонить, они там уже открыли на компьютере мою электронную почту и читают все. Теперь буду звонить, если что-то пойдет не так, как я планирую.
Отодвинув стойку металлического ограждения, Лев стал спускаться по ступеням в подземный переход. Это был очень простой переход, с тремя выходами. Вот только света в нем сейчас не было. Вынимая на ходу и надевая на лоб светодиодный фонарик, он прислушивался к звукам. То ли вода где-то капала, то ли на другом выходе ветерком теребило край полиэтиленовой пленки.
Шаги гулко отдавались в пустом переходе, под ногами хрустела старая штукатурка, сбитая со стен вместе с отделочной плиткой. Гуров осматривался, прикидывая, может ли здесь спрятаться человек или сможет ли кто-то подкрасться незаметно. Хотя это зависит от того, что его ждет за той дверью… Он свернул от отсчитанной колонны и подошел к двери в стене. Обычная железная дверь, каких много в подземных переходах в метро и даже в тоннелях, где проходят только пути. Мало кто задумывается, что за ними скрывается: служебные помещения, где хранится уборочный или ремонтный инвентарь, проходы в другие подземные помещения или места доступа к каким-то коммуникациям.
Лев присел на корточки и стал рассматривать дверь. Полотно, покрытое металлическими декоративными пластинами. Не очень и декоративными, сколько вандалостойкими. Дверь явно с металлическим каркасом. Замок простой, но… Так, а что тут делали с замком? На ржавом металле давно не крашенной двери виднелись свежие потеки масла. По запаху и консистенции обычное машинное масло, а под язычок защелки замка подложена спичка. Ясно, как только он войдет, она сразу закроется, и… он окажется в запертом помещении.
А вот хрен вам, ребятки, сказал про себя Лев, водя лучом фонаря под ногами, который высветил какую-то металлическую пластинку. Ну-ка, мы ее подогнем своими складными пассатижами. Порядок, теперь засунуть ее поверх язычка замка и вдавить. Все, замучаетесь теперь выковыривать его. Сунув инструмент в карман и отряхнув руки, Гуров еще раз осмотрелся и прислушался. Так, пора позвонить Станиславу. Только без голоса, просто набор. Пусть засекут меня в этой точке на карте и подтягиваются сюда. Заодно сейчас по всей округе ездят машины с оперативниками, штуки четыре, не меньше, которые фотографируют прохожих. Количество лиц будет приличным, но компьютер вполне сможет вычислить введенное в память лицо и идентифицировать его.
Открыв дверь, он посветил фонариком внутрь. За дверью был длинный коридор, метров пять, и в конце еще одна такая дверь. Нет, еще справа в середине какая-то узкая дверь, а на высоте метра полтора от пола еще какая-то квадратная дверка, доступ к щитку или каким-то коммуникациям. Коридор выглядел пыльным, почти заброшенным, хотя двери не ржавые, красились они не так давно.
И Гуров шагнул в коридор. Дверь плавно закрылась за ним, металлическая пластинка держала, и язычок замка не выскочил. Хорошо, по крайней мере один путь отхода есть.
Подойдя к маленькой дверке на уровне лица, Лев осмотрел ее. Металл тонкий, маленькая поворотная ручка, запирающая дверку без всяких секретов. Он повернул ручку и стал приподнимать дверку. Ну, что и следовало ожидать. Ниша в стене красного кирпича, горизонтальные кронштейны, несколько реек, два оплавленных автомата отключения и обрывки электрических проводов с бахромой изоляционной ленты. Понятно. Гуров двинулся дальше, стараясь наступать ногами мягко, без стука. Вот и вторая дверь. Узкая металлическая, явно рассчитанная не для прохода в нее людей. Она оказалась запертой на маленький висячий замок с тонкой, тронутой ржавчиной дужкой. Лев подергал замок, потом пошевелил дверь. Вверху, в угловой части, металл наружного покрытия немного отставал, и сыщик потянул его на себя. Образовалась небольшая щель, в которую можно было посветить фонариком и заглянуть одним глазом. Ниша. Побольше, чем предыдущая, но опять же неоштукатуренные стены из красного кирпича с выпирающими неаккуратными буграми раствора. В углу Гуров разглядел какой-то тонкий шест или рукоятку… швабры, например, или грабель. Явно ничего интересного, и эта дверь никуда не вела.
Любопытно, подумал Лев, зачем он меня сюда позвал? Достав телефон, он посмотрел на экран. А связи-то здесь не было. Не брал тут телефон. И как Режиссер сообщит свои требования или свое задание? Он что, не проверил, ловит ли телефон здесь сеть? А может, Режиссер вообще и не собирался сообщать Гурову о своем задании? Тогда зачем он велел прийти сюда? Но уж если я пришел, то стоит осмотреться, решил сыщик и подошел к двери в конце коридора.
Дверь как дверь. Обычная и очень простая, закрывающая доступ с улицы к инженерным коммуникациям в городском хозяйстве. Старая дверь, и замок старого образца, двойной. Нижняя часть запирается ключом с двумя «бородками», верхняя – английским плоским ключом.
Стоило только взяться за ручку, как снаружи на улице завыла сирена. Гуров замер и стиснул зубы. Нет, это с ним не связано, это совпадение. Машина с сиреной пронеслась мимо, и сигнал уже удалялся. Сыщик держал руку на дверной ручке и вдруг отчетливо осознал, что лично для него опасности нет и не будет. Этот ненормальный, кем бы он ни был, преследовал иную цель. Убить полковника Гурова, искалечить полковника Гурова он мог бы давно и без особых хлопот. Его жертва не имеет охраны и бронированных машин, ходит свободно и открыто по городу и даже выезжает с друзьями иногда за город.
Он хочет унизить, хочет показать, что умнее, сильнее, изобретательнее меня, думал Гуров. Он хочет, чтобы я жил потом и до самой смерти мучился, терзался чем-то. Чем? Неважно, сейчас не это главное, возможно, Режиссер просто переоценивает свои силы. Судя по тексту, он не отличается особой грамотностью и блестящим интеллектом.
И Гуров решительно открыл дверь. Комнату разделяло большое стекло, начинавшееся на уровне пояса и заканчивавшееся под потолком. Так обычно ограждают дежурную часть в отделах полиции. Ближняя комната пуста, но по ней разбросан какой-то мелкий хлам, обломки мебели, бумага, битое стекло. Весь этот хаос освещала пыльная слабенькая лампочка под потолком.
Но главное, что сразу бросилось в глаза, это фигура человека, сидевшего на стуле во второй части комнаты за стеклом. Там тоже светила такая же убогая лампочка, но и ее света было достаточно, чтобы понять, что человек там не отдыхает, а приведен насильно. Более того, он связан, привязан к стулу и сидит спиной к стеклу так, что лица не разобрать. Очевидно, это все же мужчина.
Лев подошел к стеклу и стал осматривать его. Хорошее стекло, толстое. А слева у стены и дверь, которая вела в этот «аквариум». А вот и два классических окошечка, через которые общались люди с теми, кто сидел когда-то в дальней комнате.
– Эй, вы! Вы живы? – наклонившись, крикнул он в окошечко.
Человек на стуле вздрогнул и закрутил головой. Кажется, он спал или находился в наркотическом опьянении. И в чем здесь ловушка? Явно придется освобождать этого несчастного, и явно это будет, по предположению Режиссера, не просто.
– Не подходите к двери! – вдруг закричал человек с истерическими интонациями. – Ни в коем случае не прикасайтесь к двери!
– Спокойно, спокойно, я просто разговариваю с вами, – ответил Гуров. – Кто вы, мне знаком ваш голос. Я – полковник полиции Гуров. Вы кто?
– Гуров? – заволновался человек, и сыщик тут же узнал его. – Лев Иванович! Это я… Помогите мне, я не знаю, что происходит. Это ужасно!
– Спокойно, Иван! Теперь все будет хорошо.
– Да, да! Это я – Красовский!
– Я понял, Ваня, понял. Что произошло, расскажи мне?
Гуров задавал вопросы, а сам пытался осмотреться внутри второй комнаты. Там какая-то ловушка, раз Иван просит не трогать дверь. Значит, он что-то видит, или преступник лично его предупредил.
– Лев Иванович, там вам оставили какую-то записку. Я сам ничего не соображаю. Просто на меня на улице кто-то напал. Мне прижали к лицу влажную тряпку, и я почти сразу потерял сознание, даже не успел сопротивления оказать. А потом пришел в себя вот здесь, на этом стуле, и связанный. У меня кружится голова, болит даже. И страшно очень.
– Кто вас похитил, вы видели этого человека?
– Нет, откуда? Он разговаривал со мной со спины, я ничего не видел. А он запретил поворачиваться, обещал убить, если повернусь. Потом сказал, что за мной придете вы, и он для вас оставил записку. И еще говорил, чтобы вы дверь не трогали, а то случится несчастье. Поверьте ему, прошу вас!
– Да, да, конечно, – пообещал Гуров, пытаясь разглядеть что-то на потолке за лампочкой.
Лампочка слепила глаза и не давала возможности рассмотреть, что там. В комнату за стеклом никак не попасть, кроме двери. Окошечки слишком маленькие, второй двери нет, выбить стекло можно, но опасно, потому что последствия для Красовского непонятны. Чертов Режиссер, что он там придумал?! Гуров покрутился, освещая фонариком все горизонтальные поверхности, пока наконец не увидел записку. Она лежала на полу прямо перед дверью, ведущую в комнату за стеклом. Небольшой листок бумаги, прижатый по углам какими-то камушками.
– Иван, не волнуйтесь, все будет хорошо, – громко говорил Гуров, стараясь успокоить архитектора. – Скажите, по какой улице вы шли, когда на вас напали?
– Да прямо возле дома. Лев Иванович, там Анька, наверное, с ума уже сошла. Позвоните ей, успокойте, соврите что-нибудь!
– Позвоню, не шумите, – поднимая записку, сказал Гуров. – Несколько минут роли не играют, а здесь телефон не видит сети. Вы же не хотите, чтобы я ушел наверх звонить и оставил вас одного. Позвоню потом.
Он специально говорил много, чтобы Красовский чувствовал себя спокойнее. Главное, не перегибать палку и не рассказывать ему сказок. Он ведь не дурак, он ведь все прекрасно понимает. Его похитили, значит, похищение имеет какую-то цель, а сыграть в шахматы с похищенным в истории похищений еще никто и никогда не предлагал. Расчленяли, это было. Чаще просили выкуп, а потом уже расчленяли. Это Красовскому первым делом придет в голову, с его-то паникерской психикой.
Записка была написана в том же стиле, что и сообщения, приходившие Гурову на электронную почту от Режиссера. Точнее, напечатана все на том же лазерном принтере без заметных особенностей или дефектов печати.
«Нашел записку, Гуров? Молодец! Теперь запоминай, что ты должен сделать. Твой друг погибнет, если ты начнешь ломать дверь или попробуешь разбить стекло. Твой друг погибнет, если ты попытаешься выйти наверх и позвонить в полицию, МЧС или в другое место. Телефоны здесь не берут. Думай сам. Дверь можно открыть ключом, ключ висит на потолке. Время ограничено. Дверь, через которую ты вошел, уже заварена. Посмотрим, какой ты умный. Вперед, Гуров!»
Первым порывом сыщика было броситься назад и проверить, правда ли дверь кто-то успел заварить, пока он тут копается. Много текста в записке, какое-то недержание словесное. Такое бывает у ущербных, считающих себя умнее других или пытающихся это доказать. Тут они обычно и горят. Ладно, надо вызволять архитектора, а то Маша мне не простит, если я брошу в беде мужа ее подруги, подумал Гуров и улыбнулся, вспомнив Анну Красовскую, ее большие испуганные глаза и торопливую речь. Актриса она была хорошая, но узкоспецифическая.
Ключ! Он поднял голову и стал водить лучом светодиодного фонаря по потолку. Потолки были здесь высокие, не меньше четырех метров. Ага, вот и он. В полуметре от лампочки на какой-то веревочке висел дверной ключ от врезного замка. Лев вернулся к двери и прикинул, подойдет ли этот ключ. Кажется, должен подойти, если только рисунок вырезов на «бородке» совпадает. Не факт, что это единственный ключ в комнате и не придется выбирать из нескольких один подходящий.
На месте Режиссера Гуров так бы и сделал, разместив в разных труднодоступных местах по одному ключу и тем самым ограничив участника квеста во времени. Но беглый осмотр не дал результатов. Кажется, другого ключа тут не было, да и в записке упоминался всего один ключ. Хорошо, но как его достать? Палок в помещении не видно, стремянок или чего-то, из чего можно собрать лестницу и влезть…
– Лев Иванович! – неожиданно заорал Красовский. – Не бросайте меня, Гуров!
– Да не орите вы! – громко ответил Лев, разглядывая то ключ под потолком, то полы в помещении. – Я же сказал, что без вас не уйду. Сидите и ждите. Будьте мужиком, в конце концов!
– Я не спецназовец, я всего лишь архитектор, – заныл Красовский. – Не требуйте от меня больше, чем мне дано природой. Пусть я трус, но трусы хотят жить. Вам не понять, вы полковник.
– Ну, не обязательно считать вас трусом, – вздохнул Гуров. – Страшно бывает всем.
Он смотрел на висевший под потолком ключ и размышлял, как его достать. Бросить что-то тяжелое? Веревка старенькая, какой-то шпагат, но чтобы он порвался, нужно за него потянуть. Палки с крючком нет, лестницы тоже. Хоть бы приступка какая была, с которой можно было бы прыгнуть и ухватиться за веревку. Веревка! Не палка, а веревка, мелькнула мысль. Есть тут еще веревки, шпагаты или нечто похожее, что можно бросить, привязав к концу тяжеленький грузик. Конец веревки с грузом обмотается вокруг шпагата с ключом, и можно тянуть!
Никаких веревок, ремней, жгутов, шпагатов в комнате не валялось. Единственное, что попалось длинное и относительно гибкое, – это часть электрической проводки на стене. Белый двужильный провод на остатках розетки валялся на полу. Длина около метра, прикинул Гуров, взяв в руки провод. Мало! Мой рост, метр провода… Мало. Стоп! Провод двужильный! Значит, это не метр, а два метра. Оторвав разбитую розетку, Лев вытащил из кармана свой набор инструментов с пассатижами, открыл лезвие ножа и стал перерезать изоляцию между жилами провода.
Работать было неудобно, провод все время выскальзывал. Он ругнулся и взял одну жилу в рот и зажал зубами. Теперь резать стало удобнее. Закончив, Лев взял в руки два куска провода и сплюнул. Скрутив два конца, он для пробы раскрутил свою «удочку» и попытался дотянуться ею до ключа. Не хватало совсем чуть-чуть, меньше метра и… алюминиевый одножильный провод, даже если к концу привязать тяжелую гайку, не обовьется вокруг бечевки с ключом. Значит? Гуров посмотрел на свои ботинки. Двух шнурков, связанных вместе, должно хватить.
Вытащив шнурки, он стал их связывать и вдруг возле ног увидел большую, достаточно тяжелую гайку. Привязав ее к концу шнурка, Лев начал кидать веревку, пытаясь добраться до шпагата с ключом. С четвертой попытки ему наконец удалось докинуть, и ключ прочно попал в объятия самодельного устройства сыщика. Он стал тянуть, потом сильнее, и вот бечевка лопнула, ключ звонко стукнулся о бетонный пол.
– Что там, Лев Иванович? – снова не выдержал долгого молчания Красовский.
– Все нормально, – бодрым голосом ответил сыщик. – Я достал ключ, теперь попробую отпереть дверь.
– Нет, не вздумайте! – заорал фальцетом архитектор. – Вы убьете меня… он же так и сказал, если попробуете, то мне конец! Понимаете, конец!
– Так, прекратить истерику! – гаркнул Гуров. – Вы мне сами про записку сказали. Вот записка, вот инструкция. Здесь сказано, что спасти вас можно, только достав ключ с потолка и отперев им дверь. Никакие взломы не помогут. А я достал ключ! Теперь можете описать эту дверь изнутри? Как она выглядит? Есть ли что-то постороннее на ней, рядом с ней?
– Я не могу, Лев Иванович! Он приказал мне не шевелиться. Я не могу повернуться.
– А вы не поворачивайтесь, просто голову поверните. Голова-то у вас свободна? – сказал Гуров и посмотрел на часы.
Он был в заброшенном помещении уже двадцать пять минут. Многовато для того, чтобы Режиссер получил фору по времени. Надо заканчивать. Красовский медленно повернул голову налево и посмотрел в сторону двери. Кажется, он ее не всю видел, поворота головы не хватало.
– Дверь обычная, грязная, – сказал наконец Красовский.
– Возле двери есть что-то инородное? На полу, например.
– Нет, там веревка какая-то. – Голос архитектора дрогнул. – Она привязана к двери, потом еще за что-то, я не вижу отсюда, а потом идет вверх, куда-то надо мной. Лев Иванович!
– Спокойно, Иван, спокойно! – заговорил Гуров, пытаясь рассмотреть через грязное стекло, что там за веревка идет от двери вверх.
Освещения не хватало, и он пошел вправо, к окошечку в стеклянной перегородке. Примерился и убедился, что голова пролезет, вот только была опасность, что, освобождая потом голову, он сорвет краем стекла с нее налобный фонарик. Обидно будет, когда и так ничего толком не видно. Значит, опять тащить всякую гадость в рот, с усмешкой подумал сыщик.
Изогнуться, стоя на цыпочках, и просунуть голову в маленькое окошко, да еще так, чтобы увидеть левую часть закрытой комнаты, оказалось делом не очень легким. Ободрав ухо и живот, Гуров все же понял, что за конструкция связала дверь и потолок над головой Красовского. Веревка, привязанная к двери, во время ее открывания натягивалась, и над головой привязанного к стулу архитектора что-то опрокидывалось. Или вообще срывалось с крючка от потолочного светильника и падало ему прямо на голову.
– Иван, как себя чувствуете? – крикнул Лев. – Силы есть?
– А что? – дрожащим от волнения или страха голосом спросил Красовский. – Честно говоря, затекло у меня все. И ног почти не чувствую, и одну руку тоже. И спина болит от долгого сидения в неудобной позе. И еще… в туалет сильно хочется.
– Скоро сходите в туалет, – задумчиво произнес сыщик, снова просовывая голову в окошко. – Поднимите голову вверх. Что там над вами висит?
– Железка какая-то. Она не сорвется?
– Чего ей срываться? Нет, конечно. Вы и сами понимаете, вы же инженер.
– Это не железка, Лев Иванович, это емкость какая-то.
– А емкость опрокинется на вас и выльет вам на голову содержимое или просто упадет, если веревка за нее потянет. Что тебе твое инженерное чутье подсказывает?
– Ну, скорее всего, если потянешь ненароком, то просто соскочит с крюка и упадет на меня. И тут чем-то пахнет. Химией какой-то. И бензином, кажется. Или соляркой.
Вот это уже хуже, с сожалением подумал Гуров. Не хватало нам тут еще и огня. Что же делать? Стекла мне не разбить. Может, разобрать панель под стеклянной перегородкой? За ней наверняка нет никаких веревок. Вот только остается вопрос времени. Режиссер говорил о лимите времени в записке, а я все копаюсь.
– А-а! – вдруг закричал Красовский. – Лев Иванович, эта железка над моей головой шевельнулась. Мне кажется, что веревка рвется… расползается!
– Черт! Иван! Слушайте меня! – закричал Гуров в окошко стеклянной перегородки. – Вы должны расшатать свой стул, упасть на пол и откатиться вместе со стулом в сторону.
– А вы уверены, что ко мне не привязано еще что-то?
– Ваня, уверен, конечно, уверен, иначе бы не говорил. Я сейчас вставлю в замочную скважину ключ и громко дам команду. Вы падаете и откатываетесь в сторону к стеклянной перегородке, а я забегаю в комнату. Если вам будет угрожать опасность, я помогу. У меня есть нож, чтобы разрезать путы и освободить вас. Поняли меня?
– Понял, Лев Иванович!
Гуров подошел к двери, вставил ключ и… попытался провернуть его в замке.
Ключ уперся во что-то, заставив сыщика покрыться холодной испариной, но потом легко провернулся один раз, второй. Дверь была открыта, это Гуров уловил по еле заметному движению дверного полотна.
– Иван! Падайте!
– Ага! – истошно закричал из комнаты архитектор, и следом послышался грохот неуклюже упавшего тела. Потом стоны и ругань, скрежет металла по полу, кажется, ножек стула.
Гуров распахнул дверь и сразу посмотрел направо – Красовский, нелепо дрыгая ногами, отползал, волоча стул. И тут же со скрипом с крючка на потолке сорвалась железная конструкция. Внутри у сыщика все похолодело. Он бросился было вперед, но интуиция заставила его остановиться, то ли едва уловимый запах, то ли звуки, подсказывающие, что в этой железной емкости, что сейчас валилась с потолка на пол, есть что-то еще.
Удар был звонкий, отчетливо хрустнуло что-то стеклянное, а потом взметнулся небольшой, но горячий язык пламени. Гуров представил на миг, что было бы, если эта конструкция упала бы на Красовского. Судя по запаху, обычное дизельное топливо. Солярка не взрывается, но хорошо и устойчиво горит. Что за дьявольская конструкция! А к архитектору, который лежал на полу, вжавшись в угол вместе со стулом, уже подбиралась горящая струйка жидкости.
Осмотревшись и не увидев новой опасности, Гуров кинулся вдоль стеклянной перегородки к архитектору. Да, игры стали опасными. Правда, Режиссер в своих посланиях и не обещал детских забав, но Гуров надеялся, что так далеко, до такой жестокости и безрассудности этот тип не дойдет. Но он дошел! Лев схватил хрипевшего архитектора за веревки, опоясывавшие его в большом количестве, и потащил в сторону от огня. Поставив стул вместе с привязанным к нему телом, он извлек лезвие ножа и стал перерезать веревки.
– Что же это, Лев Иванович? – кашляя от смрада горящей солярки, спрашивал Красовский. – Я же чуть не погиб, я бы сгорел же. Что происходит? Мы в Москве, в XXI веке, это же не Средневековье какое-то… Что происходит?
– Замолчите, Иван! – рыкнул на него Гуров. – Что вы все ноете. Я сказал, что все будет хорошо? Вот и спас вас. И еще спасу. А потом мы разберемся с этим шутником. Растирайте руки и ноги, чтобы кровообращение быстрее восстанавливалось. Я же не могу вас все время на себе таскать!
Красовский наконец сбросил остатки веревок, как брезгливо отбрасывают от себя змею. Ноги его слушались плохо, но руками он действовал более или менее нормально, даже отряхивался и какой-то мусор со своего костюма снимал. Гуров закашлялся и решил, что из этой комнаты им надо поскорее убираться, пока не наглотались продуктов горения. Если больше ничего не случится, то они должны выйти отсюда в подземный переход без проблем.
– Иван, быстрее! – потянул он архитектора за рукав к двери в стеклянной перегородке.
Вонь от горевшей солярки была уже нестерпимая, почти незаметный прозрачный дым выедал глаза. А еще чувствовалось, что внутри этой железной емкости сгорает засохшая краска или грязное моторное масло. Лев буквально вытолкал ослабевшего Красовского во вторую комнату и попытался закрыть дверь. Это удалось, но через два окна перегородки дымом тянуло и во вторую комнату. Он толкнул входную дверь, но та даже не шелохнулась. Черт, он же так надежно заблокировал язычок замка! Неужели кто-то все же подкрался и запер их здесь? Было ощущение, что дверь заперта не на замок, замок всегда оставлял хоть небольшой люфт, а здесь она выглядела как приваренная.
Красовского начало тошнить. Гуров опустился с ним на пол, взял за лацканы пиджака и немного потряс:
– Иван, ну-ка, напрягитесь. В той комнате должен быть вентиляционный канал. В какой части комнаты он может быть?
– Не знаю, – кашляя, мотал головой Красовский. – Я даже не представляю, где мы находимся. Мне надо знать, что это за здание, где стоит, что есть рядом. Хотя бы функциональное его предназначение.
Лев отпустил архитектора и стал стягивать с себя рубашку. Свернув ее узлом в несколько раз, она закрыл ею свое лицо, оставив только глаза. И все время лихорадочно соображал. Вот так идет подземный переход, вот улица раздваивается. Значит, за его спиной, где располагаются под землей эти помещения, сейчас тротуар, а дальше жилой дом. Точно, он же тысячу раз видел возле стены старого дома эту странную кирпичную тумбу метровой высоты. В верхней ее части есть небольшое отверстие, забранное решеткой, и туда все время суют окурки и бумажки. Это вентиляционный канал!
Положив Красовского на пол, где дыма было меньше, Гуров прошел в комнату за перегородкой, где воздух был уже сизым от дыма, и пиджаком стал сбивать пламя. Это удалось сделать не быстро, но все же удалось, и он сразу увидел вентиляционную решетку на стене под потолком. Она была закрыта свисающими пластами обоев и еще одной из пенопластовых панелей, которыми был обклеен потолок. Не достать!
Вспомнив о палке или черенке от швабры, Лев вышел в коридор. Вот она, дверь. Как же ее открыть? Ощупав руками металл, он нашел все же кусок фанеры, за которым металла не было, и, подцепив его пальцами, рванул. Что-то треснуло, но фанера держалась. Рванул еще раз и еще. Наконец кусок фанеры отлетел, и образовалась дыра, куда вполне могла пролезть рука. Гуров стал нащупывать ту самую палку. Ага, вот она! Это оказался какой-то длинный шест, похожий на флагшток, какие использовались раньше для изготовления флагов для демонстраций. Не очень качественно, но надежно.
Он вернулся в комнату и стал отдирать концом шеста сначала пенопластовую панель, а когда она упала, оторвал и кусок обоев, закрывавших окошечко с решеткой. Почти на глазах сизый воздух стало тянуть вверх, в вентиляционное отверстие. Появилась тяга, понял Гуров. Прохладный воздух из подземного перехода тянуло теперь в помещение, а из него в вентиляционный канал, потому что наверху воздух был теплее.
Лев двинулся к Красовскому и устало опустился возле него:
– Ну, все, Ваня, теперь жить можно. По крайней мере, мы с тобой не задохнемся. Умереть от голода не успеем, потому что утром придут рабочие, которые ремонтируют подземный переход. Будем барабанить в дверь, и нас услышат.
Красовский что-то промычал. Кажется, он был в обмороке. Гуров подумал, что надо подняться и привести архитектора в чувство, но сил у него и у самого не было. Вдруг рядом раздались чьи-то голоса, противный скрежет, потом несколько ударов сотрясли дверь, и она распахнулась. Какое же наслаждение, когда в коридор из распахнутого дверного проема хлынул сырой воздух с примесью нечистот и застарелой грязи. Но в нем не было дыма!
– Товарищ полковник! Живы?