Представляете, какое я испытала потрясение? Телефонистка коммутатора «Реалбрю» постаралась сообщить это как можно мягче. Мол, Мэтью упал в реку, а в больницу «Ройал юнайтед» его отвезли из предосторожности. Но что думает мать, если ей сообщают нечто подобное? Только худшее. Подозревает, что чего-то все недоговаривают, чтобы она не впала в панику.

Пока я, рискуя правами и жизнью, на полной скорости неслась в больницу, мне в голову лезло самое плохое. В реальности все бывает далеко не так, как вас пытаются убедить. Я поставила машину на стоянке перед приемным покоем, подбежала к входу, глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и назвала себя.

Я узнала регистратора, но она встретила меня фальшивой улыбкой, какой в больницах успокаивают родных, чтобы те не устраивали истерик. Сообщила, что Мэтью осматривает доктор Мертак. На вопрос, сильно ли пострадал мой сын, ничего не ответила, только предложила сесть. Потом, повернувшись вполоборота, снова взглянула и спросила, не виделись ли мы раньше.

У меня не хватило сил объяснять, что я работаю в пивоваренной компании и на прошлой неделе привезла мужчину, повредившего кисть на конвейере.

Я сидела в первом ряду и растирала себе руки. Гусиная кожа на них была не оттого, что в больнице был холод. Не забывайте, дело происходило в июле. Меня часто упрекают, будто я смотрю на жизнь слишком серьезно. Нет смысла спорить и убеждать людей, что я люблю повеселиться. Но, как уже говорила, не демонстрирую свои чувства никому, кроме близких друзей. Это вовсе не так уж плохо. Каждый, кто зарабатывает на жизнь, крутя баранку в такси, считает человечество волками и вампирами.

Появился мужчина в белом халате и, назвавшись доктором Мертаком, пригласил следовать за ним. Пока мы шли через двери в отделение, он сообщил, что молодой человек – врач имел в виду моего сына – после неудачного приключения легко отделался. Немного поцарапался и ушиб спину. Он сделал укол пенициллина для предотвращения инфекции.

Спросил, часто ли Мэтью играет у реки, и я честно ответила, что понятия не имела, что он там. Предположила, что сын прогуливал уроки.

– Он мне сказал, что учится в Хоровой аббатской школе.

– Да, но живет дома, а не в интернате.

– Не собираюсь вмешиваться в ваши дела, миссис Дидриксон, Мэтью славный парень. Только не нужно, чтобы такое приключение повторилось. На вашем месте я бы попросил мужа сделать ему строгое предупреждение. На сей раз я бы его не наказывал. Он достаточно физически пострадал. Но объяснил бы юному сорванцу, что к чему.

– Понятно. – Я не стала признаваться, что разведена. – Спасибо, доктор, что возились с ним.

Врач показал мне палату и оставил наедине с Мэтью – моим напуганным сыном, сидевшим на смотровой кушетке.

– Мама! – Его глаза заблестели от радости.

Несколько мгновений я молча обнимала его.

– Я… – начал он.

Я закрыла ему рот ладонью.

– Позднее поговорим. Не здесь.

– Эту одежду мне дали на время. Моя еще мокрая.

– Не важно, – произнесла я.

Вошла медицинская сестра и спросила, есть ли у нас на чем добраться домой. Я кивнула. Она сказала, что мальчику лучше ехать в халате и в сандалиях. Я пообещала, что верну одежду. Хотела отвлечь мозг практическими действиями. Наклонилась, чтобы надеть на ноги Мэтью сандалии. Но он меня опередил, первый их схватил – не желал, чтобы я его опекала. А когда распрямился, я вспомнила, что он в свои двенадцать лет на дюйм выше меня. Любопытно, как изменились наши отношения с тех пор, как сын подрос.

Когда мы вышли в приемную, регистратор дала мне бланк и объяснила, какие графы заполнить. Заметила, что это необходимо и займет минуту. Надо было указать мою фамилию и адрес, дату рождения Мэтью и фамилию нашего лечащего врача. Пока я вписывала данные в бланк, сын с кем-то разговорился. Я подняла голову и увидела полную блондинку с коротко подстриженными волосами и большими серьгами. Она была в расстегнутой синей льняной курточке поверх красной футболки и в белых джинсах. Сначала я решила, что женщина из больничного персонала – развозит чай. Затем Мэтью и она, держа стаканчики в руках, отошли, и я сообразила, что на ней не форма, а своеобразный ансамбль. Я приблизилась к ним.

– Хотите чаю? – Когда женщина улыбалась, у нее на щеках появлялись ямочки. – Присядем на минуту. Как, Мэтью, задний ряд подойдет?

Может, она из органов социальной защиты? Получив картонный стакан, я поблагодарила ее.

– К сожалению, я вас не знаю.

– Наверное, слышали мое имя, – ответила она. – Меня зовут Молли Эйбершо.

Я не сомневалась, что прежде не встречала ее. Но говорила она с апломбом.

– Понимаю, вы спешите домой, и не задержу дольше, чем потребуется, чтобы выпить чаю. Кстати, Мэтью, хочешь печенье? Мне-то самой нужно избегать лишних калорий.

Я стараюсь приводить ее речь слово в слово, поскольку это даст вам представление, что за человек Молли Эйбершо. Ведь она во многом повлияла на то, что случилось. Вы наверняка встречали подобных людей. Наглая, навязывается людям с такой бесцеремонностью, словно они ее закадычные друзья.

У Мэтью хватило ума отказаться от печенья.

– Волнующая история! – воскликнула Молли. – Я находилась в Батфорде, когда мне позвонили, и буквально ринулась по шоссе. Уговаривала себя: надо поостеречься, не то сама попаду в сводку новостей. Но так важно оказаться на месте события первой. Мой фотограф в пути. Мэтью, я хочу, чтобы тебя засняли.

– Так вы репортер? – удивилась я.

– «Ивнинг телеграф», с вашего позволения. Сообщать о спасении необыкновенно приятно. Обычно приходится иметь дело с катастрофами и трагедиями.

Я сказала, что нам бы не хотелось, чтобы о нас писали в газете.

– Миссис Дидриксон, не напишем мы, напишут другие газеты. Спасение вашего сына по местным меркам – большое событие. Обещаю, мы не исказим факты. Поэтому я говорю с вами, чтобы проверить их.

– Какой смысл? – Я оглянулась в поисках, куда бы деть стаканчик с чаем. – Меня там не было. Я знаю даже меньше вашего.

– А я почти ничего не помню, – поддержал сын.

Но Молли Эйбершо не отступала:

– Не хочу вам надоедать. Мне только нужно уточнить основные сведения. Я даже не знаю, как пишется ваша фамилия.

Я сказала.

– Очень необычно.

– Я не хотела бы продолжать.

Молли достала из сумочки блокнот:

– Только самое главное. Сколько лет Мэтью?

Сын покосился на меня, не зная, отвечать или нет. Я по глупости кивнула, решив, что мы можем в любой момент остановиться.

– Двенадцать.

– Ты играл с друзьями в Палтнийском каскаде?

– Да.

– Сколько было друзей?

– Двое.

– Кто они?

– Я не хочу, чтобы у них возникли неприятности.

– Зачем они столкнули тебя в воду?

– Меня никто не сталкивал, я сам упал. Шел по краю и оступился.

– И чуть не утонул?

– Про это мало что помню.

Я поднялась.

– Все. Больше мы вам ничем помочь не можем. Будьте добры, пропустите нас. Мне надо отвезти сына домой.

– Но мы еще не коснулись самого спасения.

– Вы же слышали, что сказал сын. Он ничего не помнит.

– Но того мужчину, который тебя спас, Мэтью, ты должен был запомнить. Ты увидел его, когда открыл глаза.

– Да.

– Ты узнал его имя?

– Нет. У него темные волосы и усы.

– Какие усы?

Мэтью приложил обе руки к лицу и провел пальцами к уголкам рта.

– Такие.

– Как у мексиканцев?

Сын кивнул:

– На нем была полосатая рубашка и галстук.

– Следовательно, одевается хорошо. Молодой?

– Не очень.

– Среднего возраста? За сорок?

– Нет, не такой старый.

– Он говорил тебе что-нибудь?

– В основном разговаривал с Пирсом.

– Твоим школьным товарищем?

Мэтью беспокойно задышал.

– Только не упоминайте его имени в газете. В это время мы должны были находиться в школе.

– То есть прогуливали.

– Это не предмет для обсуждения в газете! – возмутилась я. – Их поведением займется школьная администрация. Пошли, Мэт. – Я шагнула к двери.

– Жаль, что мой фотограф не успел, – посетовала Эйбершо. – Мне неловко просить вас подождать.

– Не собираемся.

Она вышла с нами из приемного покоя и предложила подвезти домой. Я ответила, что у меня машина, и посмотрела вдоль рядов сияющих на солнце автомобилей, пытаясь вспомнить, где оставила черный «Мерседес» компании. Когда подъезжала к больнице, совершенно потеряла голову.

– Вон, – Мэтью показал пальцем.

Молли Эйбершо все еще стояла рядом.

– Вы ездите на «Мерседесе»?

– Мама водитель, – объяснил сын.

– Да, можете записать в блокнот, – усмехнулась я. – Или хотите узнать, сколько миль я наездила за свою жизнь?

– Всем нам приходится зарабатывать на жизнь. – Ее слова прозвучали почти извинением.

Молли искала свои ключи, а я размышляла. Ее замечание пробило брешь в моей обороне. Своей настырностью Молли раздражала меня, но внутренний голос подсказывал, что она занимается нелегким трудом. Редактор посылает ее на задания. Похоже на то, как мой босс, мистер Бакл, отправляет меня на вокзалы в Бат или Бристоль встречать важных гостей. Некоторые из них, я бы сказала, ведут себя не очень приветливо.

– Извините, – обратилась я к ней, – у меня сегодня был трудный день.

– Можно Максиму, нашему фотографу, заехать к вам через часок сделать снимок? – попросила Молли.

Я села в машину, достала визитку и написала на обороте адрес.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Ценю вашу любезность. Ваш муж будет дома?

– Я разведена.

– Мой папа играет в шахматы за Норвегию, – объяснил Мэтью.

Я закрыла дверцу и завела мотор. Когда мы выезжали из ворот больницы, я сказала сыну:

– Тебе не следовало говорить ей об отце.

– Но это правда, – возразил он.

Я промолчала.