ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

— А-а-а-а!

Ой, ну зачем так орать? Не видишь, что ли, тут спят! Ну да, развалился на прилавке, ну так я кот воспитанный, на полу спать не приучен. Так ведь не просто лежу, я тулупчик затащил и расстелил, так что никто ничего не запачкал…

— Рыба! Моя рыба! Ах вы, твари…

Мама! Метлой! По спине! Больно же!

К слову сказать, попало не только мне. Отдушина-то открыта, запах по всей округе пошел, вот кошки всех окрестных дворов сюда и наведывались. Еще трое тоже со мной прикорнули. Я не жадный, тулупчиком поделился, а хозяин теперь орет, как будто ему хвост дверью прищемили. Мечется по лавке, метлой размахивает! И ведь как метко! Ни разу не промахнулся!

Но я тоже не лыком шит. Промчался по полкам, сбрасывая на голову этому недотепе все, что попадалось на пути. Вот тебе! Получай! Ничего горшком по макушке? Будешь знать, как лупить метлой великих искателей приключений!

— Моя рыба! Моя лавка! Скоты! Звери! Будьте вы прокляты! Чтоб вы провалились!

Это намек? Вскочив на полку повыше, окинул взглядом лавку. Корзины с товаром опрокинуты, с полок все скинуто на пол, кругом рыбьи кости и объеденные скелетики. Хозяин мечется среди всего этого, орет, выгоняя последних кошек. Дверь приоткрыта, ага!

Вперед! На абордаж!

Примерившись, шлепнулся ему на загривок.

— Ур-ряу!

— А-а-а-а! Спасите! Снимите!

— Му-ау-у-у!

Вперед, мой верный конь!

Ездить на скачущем туда-сюда человеке — это, я вам скажу, экстрим. Куда там ваши пресловутые дикие лошади! Лошадь только прыгает, а этот еще и руками хватается! Ах, ты меня за хвост? А вот я тебя зубами за ухо!

— Мама!

— Отец! Папа! Что слу…

Семейство на подмогу пожаловало. И сразу кто-то споткнулся на рыбе и растянулся на полу, увлекая за собой остальных. Ур-ряу! Куча-мала! Сам торговец не удержался и повалился сверху. Я не выдержал, отпустил его загривок и станцевал дикарский танец на его спине. Мяу! Кто царь горы? Я — царь горы! Фык-фык-фык!

— Попался!

Ой! За хвост! Меня? Ну получи…

Развернувшись, прошелся когтями по руке, оставляя кровавые полосы. Человек завопил. А я добавил еще пару укусов и одним прыжком выскочил за дверь. Запахи слева подсказывали — там кухня, но я решил не задерживаться. Спасибо этому дому, пойдем к другому!

Вскочил на забор подальше от тех, кто любит хватать котов за хвосты, пробежал по нему до соседнего дома, перескочив на крышу, и уже там, под прикрытием трубы, занялся осмотром повреждений.

Вот гад! Хвост помял! И, кажется, немного шерсти выдрал. И как я на глаза другим кошкам покажусь с потрепанным хвостом? На миг возникло даже желание вернуться и отомстить за мою поруганную честь. Ведь хвост, если кто не знает, это главное достоинство каждого кота. Усы, лапы и хвост, так сказать, главные документы. Но по зрелом размышлении от мести пришлось отказаться. Ничего, он и так надолго это запомнит!

Однако, пока занимался вылизыванием, задумался о будущем. Отправляться на подвиги сейчас, с потрепанным хвостом и на голодный желудок? Я уже почти час как проснулся и еще не ел! В животе урчит! Дома моя подопечная мне к этому времени уже бы полную миску наложила. А что рыба? Рыба была вчера. А сегодня? Я — кот. Мне положено есть два раза в сутки — один раз с утра до вечера и второй раз с вечера до утра, с небольшими перерывами на сон, туалет и моцион. Сон был, моциона — хоть отбавляй, туалетом сейчас занимаюсь… Где бы раздобыть еду, прежде чем начнутся голодные обмороки?

Забрался на крышу повыше, огляделся. М-да, зрелище нерасполагающее. Кругом дворы, крыши, переулочки. Город, короче говоря. Только с одной стороны за забором зелень и высокие дома — университетский городок. Там, конечно, я бы мог найти еду, но возвращаться так быстро? Я еще не совершил всех подвигов, не покрыл себя славой громких побед, не прославил имя в истории. Вот стану великим путешественником, героем и первопроходцем — тогда, может быть… Да и спит она пока еще.

Решено. Если еда сама не идет ко мне, я пойду к еде.

С крыши на забор, там опять на крышу, оттуда перебежками по двору и на другой забор перед самым носом у какой-то дворовой шавки. Псина, конечно, сперва онемела от изумления, когда я приземлился прямо на ее будку, но потом очнулась и залилась лаем. Пришлось запрыгивать обратно на забор, где повыше. Эти собаки такие забавные, если сверху смотреть!.. Что гавкаешь, кабысдох? Обещаешь шкуру спустить? А ты меня достань! Вот он я, сижу, свесив хвост. На, подпрыгни повыше! Не можешь? Цепь коротка? То-то! Сиди и не гавкай, а я пошел!

В соседнем дворе на окно кто-то выставил горшок, от которого пахло съестным. Запрыгнул на подоконник, скинул крышку и сунул туда нос. Фу, каша! Овсяная! Даже без масла! Но голод, как говорится, не тетка…

— А ну брысь, скотина!

Хозяйка. С веником! Мр-ряу! Да ухожу-ухожу, драться-то зачем? Да все равно я таким не питаюсь, а нос сунул только из человеколюбия, крышечку поправить, а то она неплотно прилега-а-а-а…

Пришлось удирать несолоно хлебавши. Да еще и собака облаяла. Что ж, отнесемся к неудаче философски — зато первое приключение за утро. Есть что вспомнить.

В другом доме повезло больше — там стол стоял у окна, и удалось стащить сосиску, а потом удирать по крышам под вопли людей. Запрыгнув повыше, помахал им хвостом и потащил добычу за трубу, где и вонзил в нее зубы.

Фу! Что это такое? Требуха какая-то! Разве из этого делают сосиски, которые кушают киски? Может, люди и могут такое есть, но вот кошкам…

— Ми-и-и-и…

А? Что? Где?

Ф-фу… котенок. Тощий, блохастый, на мордочке одни глаза и уши. И на мою сосиску смотрит так, что аж кусок в горле застревает.

— Чего тебе тут надо, мелкий? — рычу сквозь зубы.

— Дяденька кот…

А у самого такое выражение мордочки… Да на, подавись! Только не смотри на меня так!

Надо же! Сожрал! Слопал эту сосиску быстрее, чем я ее выплюнул! Эй, а жевать кто будет? Вот, уже облизывается! Видали современную молодежь?

— Спасибо, дяденька кот! Я побежал!

— Быстрый какой. — Я лапой, как крысу, придавил его к крыше. — А поговорить?

— О чем? — пискнул тот из-под моей лапы.

— О жизни, мелкий. Как звать?

— Никак. Мамка звала Рыжим…

Рыжий… По внешнему виду не скажешь. Скорее, он грязный.

— А где твоя мамка?

— Не знаю. Ушла. Я ее ждал-ждал, а потом отправился искать.

— Понятно. А братья-сестры твои где?

— Нету. Один я.

Понятно. И что мне с ним делать? Мелькнула было мысль взять с собой на подвиги и приключения, но пропала. Маленький он еще, не вынесет дороги.

— Дяденька кот, а у вас еще одной сосисочки нету?

Признаться, я слегка опешил.

— Чего? Какой еще сосиски?

— Еще одной! Я есть хочу!

— Опять? Вот прожорливый!.. И куда в тебя столько помещается?

— Не знаю. Мамка тоже говорила, что я проглот. Так сосисок больше нету?

— Нет. Я что, похож на мясную лавку?

— Понятно, — он вздохнул, — тогда отпустите меня, дяденька!

С сожалением убрал лапу. Мелкий беспризорник тут же шмыгнул куда-то в щель. Ладно, паршивец, я тебя запомнил! Подрастешь, обязательно возьму тебя с собой. А сейчас — извини, но тебя не прокормишь.

Однако мне самому тоже надо чего-то есть. На голодный желудок подвигов не совершить — это вам любой кот скажет. А бедный Левушка уже два часа не евши. Эдак и совсем ослабнуть недолго. Что же делать? Может…

Взгляд обратился к зеленому пятну, из которого выглядывали знакомые крыши. Заглянуть, что ли, на минуточку? Я быстро. Только проверю миску — вдруг полна? — и сразу назад. Задерживаться не буду. Я суровый бродяга, хозяйкин симпатяга…

Ладно. Только быстро. Одна лапа тут, другая там!

Победа над упырем вскружила Вальтеру голову. Подумать только, он первым со всего курса на самом деле сцепился в схватке с нежитью и вышел победителем! Нет, после второго курса у студентов тоже была небольшая практика — две недели «в условиях, приближенных к реальным», да на третьем и четвертом курсе регулярно проходили занятия на кладбищах, в городском морге и на пустыре, где какие только твари не обитали. Но всякий раз рядом были опытные наставники, которые, самое большее, разрешали осиновый кол подержать и «убитый труп» потом потрогать. А вот чтобы один на один, без подготовки…

Спать не хотелось. Вернувшись в свою комнату далеко за полночь — ему разрешили сопровождать останки упыря к месту захоронения и присутствовать при его окончательном разрушении, — Вальтер, не раздеваясь, упал на кровать, закинув руки за голову и глядя в потолок. Образы один заманчивее другого проносились перед мысленным взором. Друг и сосед Альфред Земниц не спал — юноша чувствовал на себе его пристальный взгляд. Не выдержав, повернулся на бок. Их взоры встретились.

— Ну, — прошептал парень, — как оно?

— Круто, — восхищенно выдохнул Вальтер, потом решил не зарываться и уточнил: — Страшно, конечно, но, когда страх проходит, это… это незабываемо!

— Я бы не смог!

— Смог, — отмахнулся юноша. — По-другому, не так, как я, но смог бы. Просто он на меня вышел, а не на кого-то еще.

— Знаю. Его Одоевски спугнул. Это он «феникса» кинул, когда упыря обнаружил.

— А-а…

Парни проболтали до самого рассвета, припоминая самые мельчайшие подробности охоты. Может быть, Альфред и привирал, когда рассказывал, что видел мечущуюся туда-сюда белую тень, а может, и нет. Вальтер и сам был готов присочинить, чтобы доставить приятелю удовольствие: как упырь рычал, как размахивал руками, как чуть не выцарапал ему глаза… Мелькнула мысль о том, что хвастать некрасиво, но так хотелось побыть героем. И ведь все равно студенческая молва распишет его подвиг яркими красками и преподнесет так, словно его осаждали орды бешеных чудищ, а он отбивался от них практически голыми руками. Но, как бы то ни было, этого своего первого упыря он не забудет никогда. Первый раз — он всегда самый-самый. Это как первый поцелуй, как первая любовь…

Первая любовь… Лилия Зябликова. Ей он не будет ничего рассказывать. И не потому, что стесняется. Просто хочется, чтобы до девушки дошла искаженная легенда — про полчища, смертельную опасность, когти у самого лица… Чтобы испугалась, поверила, оценила наконец…

«Не буду к ней сразу подходить, — уже задремывая, решил Вальтер. — Подожду».

Утром недели можно подремать подольше. Это, пожалуй, единственный день на седмице, когда комендант — он же вахтер — не обходит комнаты после второго удара колокола, означающего начало занятий, и стучит во все двери, выгоняя из комнат тех, кто проспал. Во-первых, многие студенты эту ночь все равно проводят не здесь, а во-вторых, занятий нет, и второго удара колокола в неделю тоже не бывает. Можно спокойно проваляться в постели хоть весь день — если бы не голод. Есть-то охота хоть в будни, хоть в праздники!

Однако сегодня к ним постучали.

— Эй, герои, подъем! Утро на дворе, петухи давно пропели… Да что вы не отвечаете, спите, что ли?

Альфред что-то пробурчал, подальше сунув голову под подушку, а Вальтер скрепя сердце приподнялся:

— Ну, спим… спали то есть. С вами разве отдохнешь?

— О, один есть! — прокомментировал из-за двери голос Антона Бореца, и кулаки замолотили с новой силой. — Подъем! Страна желает лицезреть своих героев!

— Да вставайте, в самом деле! — поддакнули из-за двери. — Десять часов уже!

— А слабо нас самим поднять? — проворчал Альфред. — Мы некроманты или как?

— Или где. — Вальтер, привыкший с детства, что его выдергивал камердинер из теплой постели ни свет ни заря, уже одевался. Тазик и кувшин с водой стояли на привычном месте у двери.

Он оделся, наскоро умылся, пригладил волосы. Его приятель в это время только натягивал блузу. Выглядел он помятым, словно всю ночь не спал. Впрочем, это было обычное состояние Альфреда Земница по утрам. Особенно в понедельник.

— Готов?

— Давно уже.

С этими словами Вальтер распахнул двери и был атакован однокурсниками. И парни и девушки окружили их с Альфредом, тормоша и заглядывая в глаза. Среди них был и Петр Варяжко.

— Ну? Рассказывайте, как там? Что там было? Что случилось? — со всех сторон посыпались вопросы. — Как ты его завалил? И чем?

— Ребята, вы о чем? — попробовал обратить все в шутку юноша.

— Об упыре этом, которого вы ночью завалили!

— Одоевски проболтался? — нахмурился Альфред и кивнул Петру: — Или ты?

— Нет. — Студенты переглянулись. — Внизу объявление висит. Вам благодарность объявлена за мужество, героизм и все такое прочее…

— Только благодарность? — скривился Альфред. — А прибавку к стипендии зажали?

— Нет, про деньги там ни слова, — покачал головой Борец.

— Сволочи, — высказался парень. — Мы там жизнями, между прочим, рисковали, а они пару золотников пожалели!

— Я с тобой поделюсь, — пообещал ему Вальтер.

— Ага. — Настроение у Альфреда слегка приподнялось, но ворчать он не перестал. — Тебе легко геройствовать за идею, ты у нас богатенький… А бедным студиозусам вроде меня приходится ради лишнего гроша жизнью рисковать!

— Ну все-таки, что там было? — напомнили им со всех сторон. — Расскажите, а то Варяжко врет, а из этого русского слова не вытянешь. Притворяется, будто по-нашему ничего не понимает!

— Да что там было? — Вальтер скользнул взглядом по лицам собравшихся.

Тут была добрая половина их курса, а кто-то с соседних курсов и факультетов топтался в задних рядах. Среди десятков лиц он высматривал одно, девичье, но то ли она ничего не знала, то ли ее оттерли подальше…

— Да ничего особенного не было!

— Это он скромничает! — Альфред с чувством похлопал приятеля по плечу. — Я там был и все видел как на ладони!.. Ну то есть все это буквально в двух шагах от меня происходило, — поправился он, заметив, как захихикала какая-то девушка с факультета ведунов.

Для большинства студентов «видеть как на ладони» означало «гадать по линиям руки» в самом прямом смысле слова.

— Если нам дадут перекусить, я все расскажу. Я все запомнил. Вальтеру было некогда — он как раз на себя главный удар и принял!

— Ой! — хором выдохнули девушки и придвинулись к юноше со всех сторон, сразу облепив и оттеснив парней. Он почувствовал, как к нему, трепеща, осторожно прикасаются тонкие пальчики, словно был не обычным человеком, а мощами святого. — А расскажи, расскажи!

— Обязательно, — разошелся Альфред и подмигнул другу — мол, сознательно бросаюсь на амбразуру. — В общем, наши преподы, конечно, тоже крутые, но все сделали мы втроем, то есть Одоевски, я и вот этот скромняшечка с голубыми глазами, ну, Варяжко тоже столбом не стоял. И заметьте, мы ни о чем не договаривались заранее, все само собой так получилось…

Продолжая болтать, Земниц потянул толпу к выходу с этажа. Вальтер подумал, что он увлечет всех за собой, но не тут-то было. Поклонницы окружили его так плотно, что, если бы юноше вздумалось поджать ноги, упасть бы ему не дали, так и понесли. С одной стороны, конечно, приятно, когда ты в центре внимания, а с другой…

Аглая Борецова решительно протолкалась вперед, отпихнув кого-то, схватила Вальку за локоть, прижалась, заглядывая в глаза.

— Живой! — воскликнула она. — А я как прочла объявление, что вам благодарность и все такое прочее, так и подумала, что посмертно…

— Ха! — ревниво откликнулся Альфред. — Чтобы мы и дали себя какому-то занюханному упырю прикончить? Не на тех напали! Мы некроманты или как? Мы его сами упокоили! Вот этими вот руками!

— Да рассказывай уже! — хором заорали со всех сторон.

— В общем, дело было так…

Продолжая разглагольствовать, размахивая руками и помогая себе мимикой, Альфред Земниц увлек за собой толпу слушателей. С одной стороны, это было даже хорошо — на Вальтера больше никто не обращал внимания, а с другой, его та же толпа тащила вслед за оратором. И девушки по-прежнему так и висли на нем. И Аглая все так же заглядывала в глаза влюбленным взором и гладила по плечу. И Лилии Зябликовой все не было…

— Ты чего? Все хорошо? — До Аглаи дошло, что юноша слишком взволнован и рассеян. — Случилось что?

— Да нет, наверное, — отмахнулся тот. — Слушай, ты Лилию не видела?

— Нет, — быстро ответила девушка. — Со вчерашнего дня. Провалиться на этом месте, если вру! Ой!

Она не удержала равновесия и, если бы не цеплялась за локоть Вальтера, могла бы упасть.

— Ты чего? — изумился тот. — На ровном месте спотыкаешься?

— Да каблуки высокие! — залепетала та. — Я же в туфлях редко хожу. Сегодня вот ради выходного решила надеть, а ноги не привыкли… Да и пол неровный…

— Или врешь. — Мирабелла Флик прищурила глаза, всматриваясь в лицо приятельницы. — Тебе любой ведун скажет, что такое ложная клятва!

— Тоже мне, — фыркнула Аглая. — Да если бы все клятвы так срабатывали, люди вообще помалкивали бы в тряпочку! Все постоянно врут. Вот и вас, целителей, знаешь, как за глаза называют?

— Ну как?

— Врачами! Дескать, врете много! Людей обманываете!

— Это когда мы людей обманывали? — мигом ощетинилась Мирабелла.

— Да постоянно! Зубы заговариваете…

— Девчонки, шли бы вы отсюда! — попытались урезонить подружек остальные. — Слушать мешаете!

Альфред, осаждаемый толпами любопытных, уже добрался до лестницы и вскочил на перила, как на трибуну, вещая уже оттуда. При этом он так размахивал руками и корчил рожи, подражая упырю, что его не столько слушали, сколько караулили, готовясь ловить, если вдруг начнет падать.

— …и тогда я смотрю — уходит, гад! Удирает, сволочь гнилая! — Глаза парня горели праведным огнем. — Да на такой бешеной скорости, словно ему в задницу перца толченого запихали! И понимаю я, что не успеваем — ни я, ни Варяжко, ни Одоевски. Что он сейчас вырвется и удерет! Он же, гад, крови уже попробовал, а вкусивший крови упырь — это сами знаете что такое! Ни один из вас, — палец оратора уперся в толпу, — не проснулся бы поутру, если бы он добрался до общежития! Это упыриха тоже поняла, летит наперерез, осиновым колом размахивает, а что толку? Она ведь женщина, слабый пол… И получается, что против упыря, между вами и смертью, один только Вальтер фон Майнц! Мы, конечно, на месте не стояли, но все равно ему первому пришлось бы принять удар на себя! Я кричу ему: «Осторожно, упырь!»

— Когда ты мне кричал? — не выдержал Вальтер.

— …кричу, а он не слышит, — как ни в чем не бывало отмахнулся Альфред, мол, не перебивай. — Упыря увидел, и глаза у него стали такие… бешеные. «Ну все, — думаю, — молись, сволочь вонючая, если молиться умеешь. Потому как вот он, народный мститель! Герой натуральный!»

— …концентрированный, — проворчал смущенный Вальтер.

Аглая захихикала.

Настроение у юноши стремительно портилось. И не потому, что Альфред врал, рассказывая все в общем-то правильно, но на ходу сочиняя такие подробности, которых в принципе не могло существовать. Например, у упыря внезапно стали расти клыки и когти, а сам он мутировал чуть ли не в оборотня. Еще он, Вальтер, почему-то выронил меч и какое-то время отбивался голыми руками, пока верные друзья не пришли ему на помощь, отвлекая внимание на себя. Но студенты слушали, раскрыв рты, даже не думая сомневаться. Молчал и Варяжко, не спеша спорить. Раз сам герой стоит и помалкивает, значит, это правда. Альфред же не врет, что упырей было сто штук? И что они пушинками разлетались в разные стороны от боевых заклинаний, которыми сыпал Вальтер!

Нет, сам фон Майнц, если честно, очень хотел, чтобы Земниц и дальше сочинял свою героическую повесть, но чтобы ее услышала и Лилия. Где она? Куда подевалась? Неужели заперлась и отказывается выходить? Или так устала минувшей ночью, что ее не разбудил шум и гам? Тут собрался практически весь курс, но Лилии Зябликовой не было.

— Ты чего? — Аглая так и цеплялась за него, заглядывая в глаза.

— Где Лилия?

— Далась тебе эта Зябликова! Ты ей ни капельки не нужен!

— Не твое дело, — рассердился Вальтер.

— Обиделся? На правду не обижаются!

Юноша вспыхнул. Да, иногда приходилось признать, что в жизни Лилии он играет самую последнюю роль. Вечный друг, вечная тень, помощник, подсказчик и тот, кто готов исполнить любой каприз, сам ничего не требуя взамен. Да, он знал, как на курсе относятся к его чувству. Да, сам от этого страдал, но ничего не мог с собой поделать. Вот нужна была ему Лилия Зябликова, и все тут. Очень нужна. Со всеми ее недостатками и капризами. Она напоминала ему маму и старшую сестру. Он был готов в лепешку расшибиться ради нее. А они все…

— Если такова правда, — отчеканил он, глядя в лицо Аглае, — то я предпочитаю ложь. От нее не так больно.

Девушка отпрянула, заметив в его глазах опасный огонек.

— Да ты чего, Валька? Я же просто так… я же не хотела, — забормотала она.

— Мне наплевать, что ты хотела, а что — нет, — отрезал он. — И меня зовут Вальтер, а не Валька, запомни это!

Сорвав с себя руку Аглаи, он стал продираться сквозь толпу, отчаянно работая локтями. Его не хотели пускать — студенты жаждали уточнить, все ли было так, как вещает Земниц? — он отмахивался, торопливо соглашался. Лишь бы выпустили. Аглая спешила за ним по пятам, хватала за локти.

— Ну, Вальтер, ну прости, — лепетала она. — Я не нарочно! Я не хотела. Прости! Просто ты мне нравишься! Очень нравишься! С самого первого курса!

— Нравлюсь?

Перед ним словно выросла стена, в которую он врезался с разбега.

— Нравлюсь? — остановился, развернулся, заглядывая в лицо.

— Да, — пылко выдохнула Аглая Борецова.

Ее глаза горели огнем, за который он мог бы горы свернуть… если бы это были глаза другой девушки.

— Почему?

— Не знаю, — честно ответила Аглая. — Ну за что люди нравятся друг другу? Просто так… Ты умный, красивый, добрый, преданный, честный. И вообще… Не такой, как все! Ты даже лучше моего брата, вот!

Он попятился, мотая головой, словно слова девушки были роем мух, которые вились над его головой, садясь на лицо и заползая в уши. Она наступала, сверля его глазами, и Вальтер рванулся прочь, бегом, сломя голову…

— Мр-ряу!

— Бес!

Под ноги попалось что-то живое, мягкое. Не ожидавший такого, юноша споткнулся и чудом не упал, на самом деле налетев на стену и чудом не расквасив нос. А когда выпрямился и сфокусировал взгляд, заметил толстого рыжего кота, смотревшего на него снизу вверх с выражением благородного негодования, как у демона-сластолюбца, которого начинающий демонолог только что сдернул с жертвенной девственницы.

— Извините, — почему-то в этот момент Вальтер перешел на «вы».

— Фык! — ответил кот с таким выражением, словно обматерил.

— Я же извинился! — повысил голос юноша, но потом вспомнил, с кем говорит, и присел на корточки: — А ты откуда взялся?

— М-мыф, — скривился кот с гордым пренебрежением: «Оттуда!»

— Левиафан… — Вальтер протянул руку, чтобы потрогать зверя за ушами, но вспомнил кое-что и отдернул руку.

Этот кот терпеть не мог фамильярностей и принимал скупую ласку только от Лильки. Скупую в первую очередь не потому, что девушка отказывалась лишний раз почесать домашнему питомцу животик, сколько потому, что эту ласку он мог оборвать в любой момент — просто вставал и уходил. Сам он никогда не ласкался — во всяком случае, в присутствии Вальтера.

— Мяу, — ответил кот: «Ну, я Левиафан. Дальше что?»

— Мы же тебя потеряли! — вспомнил Вальтер. — Лилия так переживала… Бегала искать. Я ее еле уговорил подождать до утра. И вот ты нашелся. Знаешь, как она обрадуется! Пошли домой!

Он сам чувствовал прилив радости. Внезапное возвращение блудного кота — повод достаточно весомый, чтобы и ему перепало немного радости. Он представил, как вспыхнут глаза любимой девушки при виде пропажи, как она завизжит от радости и кинется ему на шею. Хорошо бы при этом ухитриться и взять Левиафана на руки, чтоб уж наверняка… Как же нам хочется, чтобы нас любили те, кто нам дорог! Как нам порой не хватает ответного чувства! Тяжело только отдавать, не получая ничего взамен. Рано или поздно отдавать станет нечего, и тогда те, кого ты любишь, начнут упрекать тебя в душевной черствости, не понимая, что сами сделали тебя таким. Вальтер питался крохами, случайными взглядами, отблеском глаз, просьбами, граничащими с приказами: «Сделай! Я ведь знаю, что ты можешь! Ты у меня такой умный…» — и утешительными мыслями о том, что попросила она его, а не кого-то другого. И если он откажется, заявив: «Я для тебя все делаю, а ты мне даже не каждый день улыбаешься!» — она, чего доброго, обидится и уйдет. Уйдет к другому такому же безотказному, которым можно вертеть с самоуверенностью стервы, убежденной в том, что ей никто не может отказать. Вальтер фон Майнц, отпрыск старинного года, будущий граф фон Майнц, понимал, что его чувство неестественно, что это не любовь, но ничего не мог с собой поделать.

Распушив хвост, Левиафан решительно направился к двери в комнату хозяйки и, остановившись на пороге, требовательно мявкнул — мол, открывай, человек! Усмехнувшись про себя — и этот тоже командует, а ведь я его за шкирку одной рукой могу поднять! — юноша постучал в дверь.

— Лилия? Ты спишь? — подождал с полминуты, прислушиваясь. — Это я, Вальтер. Можно войти? У меня для тебя сюрприз!

Тишина. Он представил, как девушка сонно ворочается в постели, как потягивается, протирая глаза и силясь сообразить, что такое ее разбудило. Постучал еще раз.

— Лилия? Уже утро! Пора вставать!

Тишина. Левиафан шкрябнул лапой по двери и мяукнул громче.

— Лилия! — позвал Вальтер в полный голос. — Ответь!

— Мр-ряу! — басом рявкнул кот у его ноги.

Нет ответа. Недоброе предчувствие закралось юноше в душу. Он прислушался, мысленно проговаривая поисковое заклинание. Это было одно из первых заклинаний, которым учат будущих некромантов, — с его помощью можно легко отличить живое существо от нежити. А если немного модифицировать, то и определить, есть ли поблизости «объект».

Сплетенная паутинка поискового заклинания легко просочилась сквозь дверь, уже на той стороне развернулась веером, накрывая максимум площади, и… ничего не произошло. Ни тревожного звона, ни легкого хлопка, ни волны резкого запаха — ответной реакцией оживших мертвецов на этот заговор была волна зловония. Ничего. В комнате никого не было. Или был кто-то, усиленно прячущий свою ауру за магическим щитом.

— Лилия? Лилька, извини, но я вхожу!

Все еще не желая врываться без стука, он ударил по двери кулаком посильнее, и она дрогнула, открываясь.

Не заперто? И он все это время как дурак…

Мысль оборвалась, когда юноша рывком распахнул дверь, замерев на пороге.

— Лилька?

— Мряф?

Комната была пуста. Лучи утреннего солнца освещали обычный жилой беспорядок — кое-как убранная постель, куча бумаг на столе, пустые полки там, где еще недавно стояли учебники, разбросанная на стуле и в кресле одежда, какие-то бытовые мелочи, валявшиеся на подоконнике и обеденном столике. Тапочки в разных углах комнаты. Мельком подумалось, что все эти вещи так и лежали на своих местах со вчерашнего дня. А кое-какие — и с позавчерашнего, и даже с позапозавчерашнего. Лилия терпеть не могла наводить порядок, утверждая, что прекрасно помнит, куда, скажем, швырнула заколку для волос, но если уберет ее на полочку у зеркала, то точно забудет, где искать.

— Лилия, — прошептал Вальтер, делая шаг в комнату. — Лилия, что случилось?

Прошмыгнув мимо его ноги, Левиафан кинулся к своей миске, разочарованно брякнул пустой посудиной и уставился на человека, весьма недвусмысленно скривив морду. «Или ты сейчас находишь, чем меня покормить, — читалось на ней безо всякого переводчика с кошачьего, — или я через минуту буду закусывать тобой!»

— Сейчас, — послушно кивнул Вальтер. Сунулся в стенной шкафчик, где подруга держала кошачий корм. Нашел защищенный заклинанием от порчи пакет с рыбой, осторожно распутал защитные чары и вывалил половину содержимого в миску. После чего возобновил заклинание и вернул пакет с остатками корма на место.

Получив свою порцию, кот зачавкал с таким довольным видом, словно больше ему ничего не было надо. С едой он расправился мгновенно и, облизав усы, пошел в обход комнаты, заглядывая во все углы. Внимательно обнюхал вещи хозяйки, коврик у порога, подушку, запрыгнул на письменный стол, с него на подоконник, потом вернулся на пол, покопался в лотке, затем на минуточку нырнул под кровать и вылез из-под нее с крайне озадаченным выражением морды.

Вальтер невольно улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Она ушла, — сказал юноша коту. — Но непременно вернется. Ты же знаешь нашу Лильку. Надо только немного подождать.

— Муф-ф, — согласился кот и запрыгнул на постель. Потоптался на подушке, устраиваясь поудобнее, свернулся калачиком и прикрыл глаза. То ли уснул, то ли притворился спящим.

Юноша уже протянул руку, чтобы погладить кота, но передумал. Вместо этого он поправил кое-как скомканное одеяло, разгладив складки. Затем машинально поднял несколько валявшихся на полу вещей, нашел им место на полках. Заодно аккуратно свернул брошенную университетскую накидку, выставил тапочки и прочую обувь в рядок рядом с ковриком. Он делал это по привычке — как у себя в комнате любил поддерживать порядок, так и тут. Альфред всегда удивлялся — как это так, сын герцога, привык со слугами жить, а сам чуть ли не посуду моет. На что Вальтер ответил: «Если ты не умеешь что-то делать, как ты можешь от других требовать умения?» Хлопоты давали ему возможность отвлечься и подумать, а заодно служили как бы оправданием его пребывания в комнате. Вот сейчас откроется дверь, на пороге возникнет Лилия и перво-наперво спросит: «А ты что тут делаешь?» И самым правильным в такой ситуации будет: «Вот, решил немного прибраться…» Она, конечно, рассердится, но лучше гнев, чем равнодушие. Человек может пережить все, только не пренебрежение.

Но чем дальше, тем тревожнее делалось у юноши на душе. Время шло. А девушки все не было.

— Я пошел ее искать, — сообщил он мирно спящему коту. — А ты… ты подожди ее тут, ладно? Не исчезай больше!

— Мм-мр-хрр, — был ответ.

Прикрыв за собой дверь, Вальтер остановился в коридоре, озираясь по сторонам и раздумывая над тем, где же ему искать Лилию Зябликову.