7
Слова иногда ничего не значат, даже если люди составляют из них нечто, по их мнению, значительное. Сима рано поняла, что далеко не все, о чем люди рассказывают, правда. Вот родители всегда говорили, что они — семья, а чем все закончилось? И отец тоже всегда с гордостью говорил знакомым, что сам растит дочь, не отдал в семью отчима, и его приятели сочувственно кивали — надо же, какой герой! А Сима мерзла зимой в тесной сырой времянке и знала, что отцу она не нужна.
Честно поступила лишь мачеха, сказала как есть: ты мне тут не нужна, иди куда хочешь. Но это она Симе сказала, а перед знакомыми тоже ломала комедию, скорбно закатывая глазки: ах, девочка захотела жить у матери, и это можно понять, просто я успела к ней так привязаться!
Сима ненавидела ложь и всегда знала: все лгут.
Все, кроме Сэмми.
Сима достала из сумки купленную по дороге домой рамку и пакет с фотографиями, которые только что забрала в ателье. У нее в доме нет никаких фотографий, а теперь будет фотография Сэмми — и рамка прямо в размер, и смотрится отлично.
— Надо еще рамок купить, в спальне поставлю…
Сэмми смотрит на нее немного высокомерно, он всегда был весьма надменным котом — но как же он умел выражать свою привязанность! И его пушистая душа была всегда открыта именно ей, Симе.
И с ним она чувствовала себя очень уютно.
Сима заглянула в зеркало — благодаря компрессам бабушки Тули ее лицо выглядит почти нормально, и даже бледный синяк под глазом не слишком заметен под слоем тонального крема, а отек сошел совершенно, щека и нос стали почти как раньше.
— Уволили этого гада, слышишь меня, малыш? Так ему и надо, нечего руки распускать. Я знаю, ты меня слышишь. Смотри, какая фотография хорошая.
Может, именно потому она и не впускала никого в свою жизнь, что не хотела наткнуться на очередную ложь. Она всегда ждала от людей худшего и потому, получая нечто лучшее, всякий раз очень радовалась — значит, не все так плохо устроено на свете!
Но это не значило, что по ее жизни должны шляться табуны каких-то посторонних граждан.
Но именно они и начали вдруг появляться вокруг Симы, эти самые гипотетические табуны. Не успела она переступить порог квартиры и закрыть за собой дверь, как раздался звонок. Сима вздрогнула — она уже и забыла эти назойливые звонки в дверь и голос соседки, обвиняющей ее невесть в чем. Но теперь Сима решила, что открывать не станет ни за что.
Звонок повторился.
Сима бросила ключи от машины и от квартиры в тарелочку, стоящую на тумбочке в передней специально для ключей, и вернулась к двери. Заглянув в глазок, она увидела соседку с третьего этажа — все в том же клетчатом переднике, что и в тот день, когда приезжала полиция. Заинтересованно хмыкнув, Сима открыла дверь, ей вдруг стало любопытно, что от нее хочет эта дама. За то время, что Сима жила в квартире, к ней никто из соседей не приходил. Старуха не считается, это бедствие несовместимо с понятием гостей.
— Привет. — Соседка нервно вытерла руки о передник. — Слушай, Сима, у тебя нет случайно корицы? Очень надо, а в магазин совсем некогда.
Сима пожала плечами — да бог ее знает, эту корицу, есть она или нет? Был какой-то набор приправ, который она купила ради симпатичных баночек с разноцветными крышками, но из всех порошочков она использовала только перец и орегано и, что там есть еще, не помнит.
— Надо посмотреть. — Сима отступила в глубь квартиры, позволяя соседке войти. — Что-то есть, но именно корица…
Она ушла на кухню, лихорадочно вспоминая, как же зовут гостью, но так и не вспомнила, и от этого чувствует себя неловко.
— Ты понимаешь, Пашка мой просит яблочный штрудель, и я уже принялась тесто замешивать — а корицы-то нет, а какой же штрудель без корицы! — соседка оглядывает кухню. — Ишь, стерильность какая! Ты не готовишь?
— Нет.
Сима покупала готовую еду и просто разогревала. Вершиной ее кулинарного искусства был салат из плавленых сырков, яиц и майонеза, но и это блюдо она считала обременительным: варить яйца, тереть их, потом тереть сыр, добавлять чеснок, смешивать с майонезом… Долго и непродуктивно, и сам салат тяжело падает в желудок. Куда как проще залить кипятком овсянку, порезать помидоры… Ну, или супчик из пакетика, да в него перца добавить и кусочек плавленого сыра.
В общем, Сима всегда считала, что фастфуд рулит.
А тут — штрудель. Яблочный, надо же!
— Пашка у меня очень любит выпечку, вечно ноет: Юлька, испеки! Ну, а я что… я пеку.
— Вы не работаете?
— Нет, зачем? — Соседка улыбнулась. — Пашка зарабатывает, и мне покупает все, что попрошу. Раньше-то я работала, технологом на хлебозаводе. Как вспомню — так вздрогну: каждый день тащиться к семи на работу, и целый день — то одно, то другое, покоя не было, одни сплошные нервы. А потом Пашка сказал: сиди дома, сколько можно! Тут он прав, нужды в моей зарплате никакой не было, вот я и решила не мучить себя. Теперь все технологии у меня на кухне.
Сима покивала — ну да, как же. Наверное, можно и так. Сама она представить себе не могла, чтобы вдруг, ни с того ни с сего, стала жить с каким-то чужим, абсолютно левым чуваком, который мало того, что заставлял бы ее готовить вот хотя бы даже и штрудель, но еще и рулил ее жизнью, приказывая работать или не работать.
— Вроде бы это корица…
Баночка с коричневым порошком выделяется светло-коричневой крышкой, запечатанной шелестящей пленкой — набор специй был куплен буквально на той неделе, да так и стоял в шкафчике.
— Точно. — Юля покрутила баночку в руках. — Ты отсыпь мне маленько, много не требуется.
— Да забирай банку, потом вернешь. Куда я ее отсыплю?
Сима не любила запаха корицы и живо представила себе, как она сейчас откупорит банку, как станет пересыпать мерзко воняющий порошок в какой-то самодельный кулек, а потом от запаха будет уже не избавиться, чуть попадет на столешницу, на руки — будет вонять не меньше часа, хоть чем вымывай. Нет уж, пока банка закрыта, пусть отправляется к соседке. Раз уж они с супругом такие любители домашних плюшек.
Сима напрягает память, пытаясь вспомнить, как выглядит соседкин муж, но понимает, что без толку, она понятия не имеет, каков он из себя, этот плюшколюбивый домостроевец.
— Старая карга больше не захаживает?
— Нет. — Сима покосилась в сторону передней, словно звонок мог прозвучать прямо сейчас. — Тихо сидит. Наверное, полиция ей объяснила суть моих претензий.
— Да как же, объяснила. — Соседка презрительно фыркнула. — Сидит небось, плесень, придумывает какую-то новую гадость. Мы сюда три года назад переехали, и она одно время повадилась к нам. Ну, мы первый год были женаты, у обоих второй брак, и я-то работала еще, знаешь, а Пашка у меня иногда бывает вспыльчивый… И тут эта мандолина, прикинь, заявляет ему: а жена у тебя шалава, мужиков водит, пока тебя нет, и сосед к ней захаживает. Это она Николая имела в виду. Ну, Пашка промолчал, и мне, значит, ни гугу, а сам знаешь, что удумал? Уехал в командировку, а дома натыкал камер, а я и знать не знаю об этом, приду с работы, туда-сюда и спать — без Пашки скучно мне, и телевизор так не смотрится, если обсудить не с кем. И так все две недели. Ну, а как Пашка вернулся да пересмотрел видео, тут уж старуха получила от него на орехи так, что пыль столбом стояла.
В передней раздался звонок, и Сима едва подавила желание вжать голову в плечи — звонок был требовательный и нервный.
— Вот, легка на помине, ведьма старая!
Звонок повторился, и Сима решительно пошла в переднюю. Больше прятаться она не намерена.
Но за дверью обретается крупный мужик в синей майке и джинсах.
— Юлька у тебя?
Сима пожала плечами, а мужик отстранил ее и вошел в квартиру:
— Юля!
Визитер заглянул в гостиную, потом в спальню, открыл дверцу шкафа, выглянул на балкон и только потом прошел на кухню, где его жена нервно сжимала баночку со злосчастной корицей.
— Паш, ну ты чего?
— Да ничего, — мужик потупился и оглянулся на Симу: — Ты… это… извини.
— Паш, я за корицей зашла, штрудель тебе затеяла.
— Да я же ничего. — Мужик заглянул поочередно в ванную и в туалет. — Ладно, идем домой.
Сима молча смотрит на него, и под ее взглядом мужчина ежится.
— Я тебе баночку потом принесу. — Соседка виновато оглядывается на Симу. — Завтра будешь дома?
— Не знаю. — Сима пожимает плечами. — Можешь оставить себе, я не использую корицу. Извините, мне пора заниматься делами…
— Да, конечно, мы уходим. — По лицу соседки Сима понимает, что ей сейчас хочется не штрудель с корицей печь благоверному, а запихнуть ему эту баночку… ну, куда-нибудь поглубже. — Извини за эту сцену, муж у меня иногда, как видишь, плохо держит себя в руках.
Павел побагровел и с силой захлопнул дверь ванной. И вдруг Сима поняла со всей ясностью, что происходит в жизни ее новой знакомой. Вышла замуж за патологического ревнивца, который если бы мог, то надел бы на нее пояс верности, паранджу и запер бы в бронированной комнате, и все равно ревновал бы ее и к поясу, и к парандже, и к стенам этой комнаты. И Юля отказалась от работы, от контактов с людьми, от собственной жизни, приговорив себя к домашнему аресту — но супруг упорно отбирает у нее даже те миллиметры самоуважения, которые еще остались. Сима внутренне содрогнулась. Она представить себе не может, чтобы вот так позволила кому-то проделать что-нибудь подобное с собой.
— Да мне-то что, это твоя ноша. — Сима с жалостью смотрит на соседку. — Не за что извиняться.
— Просто жаль, что ты вынуждена смотреть на это в собственной квартире. — Юля вздохнула. — Вот так и живем…
— Знаешь же, что я… что иногда со мной бывает, а даешь повод!
Сима понимает, что пара сейчас примется ругаться, не отходя от кассы, так сказать, и ей такая ситуация не нравится категорически.
— Паш, да ты достал меня своей ревностью! — взвизгнула соседка и сжала в руке баночку с корицей. — А из-за глупого навета старой идиотки вообще превратился в параноика. Бабка придумывает глупости, а ты устроил мне вырванные годы! И ведь знаешь, что врет она, и все равно! Я с работы ушла, чтоб тебя не нервировать, «повод не давать», блин. Подруг моих ты всех отвадил, моя мать и братья к нам не приходят, чтоб ты не бесился, что я общаюсь с ними, и я к ним не хожу, потому что ты думаешь, что я там встречаюсь с хахалями, а они меня покрывают. Телефон мой каждый день мониторишь, почту читаешь, в поликлинику или в магазин — только под конвоем, к зубному врачу — с тобой на прицепе, и все равно у тебя всегда есть повод! Уже стыдно от людей, ей-богу, кто меня не знает, думает, что у меня бешенство матки и я готова трахаться с первым встречным хоть под забором, раз ты меня так стережешь — типа, дыма-то без огня не бывает! А ты камер еще наставил по дому, думаешь, я забыла? Сижу взаперти, как в плену, и все равно у тебя всегда есть повод! А теперь еще в чужой дом ворвался с обыском! Все, с меня довольно. Я вот сейчас вдруг поняла, что, если я даже навечно прикую себя к батарее наручниками, у тебя все равно найдется повод. Потому что идиоту повод не нужен, а с идиотом я жить не собираюсь. К черту такую жизнь, хрен тебе с маслом, а не штрудель, я уезжаю к маме, на развод подам сама. Я не за такого человека выходила замуж.
— Юля…
— Сима, одолжи мне денег на такси, пожалуйста. — Юлия сняла передник и швырнула его в супруга. — Я даже за вещами не пойду, брат завтра приедет, заберет.
— Но…
— Да всего несколько сотен, мама через три квартала отсюда, но я же в шлепанцах, неприлично.
— Юля, я тебя прошу…
— Глупую башку свою проси, Павел, а с меня довольно.
Юлия взяла из рук Симы несколько купюр и потянулась к телефону, вызвала такси.
Сима понимает, что соседка совершенно права и мужик повел себя как полный идиот, и ей такого видеть в жизни не приходилось, чтоб человек вот так собственными руками разрушил свою налаженную и вполне благополучную жизнь, на ровном месте просто превратив жизнь своей жены в ад.
— Юль, ну что ты завелась! Я же не нарочно, просто пришел, а тебя нет, и одежда вся на месте, я и подумал, что ты…
— Ты решил, что я у Николая, да? Долго ему в дверь-то звонил? — Юлия скорчила глумливую гримасу. — Позорище какое, а хуже всего то, что я позволила тебе все это со мной проделать, сама не верю, но позволила! Господи, чем я думала? Но теперь все, больше я терпеть это не стану, другую дуру поищи, чтоб свой комплекс неполноценности потешить, а с меня довольно, Павел! Иди отсюда, кретин, это чужая квартира. Сходи в гости к старой дряни, она тебе расскажет, что я шалава, посидите вместе, пообсуждаете моих хахалей, че.
Юлия выглянула из окна.
— Сима, извини, пожалуйста, за весь этот скандал, и спасибо. — Юлия поставила на стол баночку с корицей. — Если бы не эта позорная сцена, я бы еще невесть сколько терпела такое унижение, но теперь все, конец истории.
Юлия сняла с пальца обручальное кольцо, положила его на стол, глядя на супруга, как моль на синтетическую куртку.
— И не вздумай меня останавливать, Павел, иначе тут еще и полиция будет. Сима, деньги я верну завтра, не беспокойся.
Сима пожала плечами — она не беспокоится из-за денег. Гораздо больше ее беспокоит то, что соседка ушла в какую-то новую прекрасную жизнь, оставив свое выморочное имущество в виде бестолкового ревнивого супруга в ее, Симиной, квартире.
— Извините, Павел, но я сейчас очень занята …
— Где ты только взялась со своей корицей! — Павел сгреб со стола обручальное кольцо Юлии. — Я из-за тебя жену потерял!
Сима вдруг почувствовала, как ярость закипела в ней, словно в котле, и решила, что уж сейчас-то молчать точно не станет.
— Из-за меня ты потерял жену?! — Она даже надвинулась на мужика. — Не из-за своей тупой башки, а из-за меня?! Так это я заставила твою жену бросить любимую работу и превратиться в клушу? Или это я тайком снимала ее на камеру, пытаясь уличить невесть в чем? Или это я несколько лет подряд изводила ее подозрениями, истериками и скандалами, сваливая вину за собственный дурной нрав и тупую дремучую ревность на нее же? Это я унижала ее недоверием настолько, что ворвалась в чужую квартиру и устроила безобразную сцену? Я откровенно считала ее шалавой, неспособной отказать ни одному мужику, включая бомжей, готовой отдаться первому встречному в магазине, посреди улицы, в рабочем кабинете и на лестнице? Или это все-таки ты сам развалил свою семью и теперь тебе срочно надо хоть кого-то в этом обвинить, иначе придется признать, что ты собственными руками разрушил свою жизнь и лишился отличной жены, которая тебе штрудели пекла?!
Сима, сжав кулаки, яростно наступает на Павла, а тот пятится от нее к двери, не найдя, что ответить.
— Так что теперь вали из моей квартиры, кретин, и подумай о своей никчемной жизни и своем месте в ней! Потому что такие, как ты, — гарантированные клиенты судебных психиатров, это вопрос времени. И пусть это не сейчас, и пусть не с этой женщиной, а со следующей — у тебя все равно всегда будет повод, потому что все бабы шлюхи, а ты Белоснежка. Да, нечего пялиться, вы все заканчиваете тем, что в сухом остатке у вас едет крыша на почве перманентной истерики, и вы кромсаете ножом горячо любимую половину, потому что она дала какой-то очередной «повод». А потом вами занимаются психиатры, которым ты со слезами на глазах расскажешь, что в детстве на тебя упала шпала, а потом ты долго ел мух, пуская изумительно радужные пузыри носом и изображая из себя симбиоз подсолнуха и стаи кур, удобряя все под собой. И это отлично, что, по крайней мере, сейчас дело не дошло до убийства, а именно так заканчиваются, как правило, все эти мексиканские страсти и ревности. Уйдя от тебя, она себе жизнь спасла, я думаю, а тебе, дураку, поделом, и проваливай из моей квартиры, дегенерат!
Сима в ярости толкнула Павла в грудь, он попятился за порог, а она захлопнула перед его носом дверь и лишь тогда почувствовала облегчение. И голова не болит.
А ведь это впервые в жизни она дала активный отпор агрессору. Раньше Сима всегда старалась обойти, сгладить конфликт, иногда и себе в ущерб, но именно сегодня ее чаша оказалась переполненной, и пить из нее пришлось первому, кто попался под руку.
— Идиоты одни кругом! — Сима переоделась, запихнула одежду в стиральную машинку и принялась восстанавливать чистоту поверхностей. — Пропылесосить, что ли?
Она тщательно вытерла баночку с корицей, поставила ее обратно на полку и огляделась. Было чисто, но ощущение свежести отсутствовало, и Сима достала моющие средства. Вот пока машинка стирает, она почистит пол и мебель пылесосом, а потом вымоет все, отполирует до блеска, и в квартире поселится аромат свежести. И мысли, которые одолевали ее, спрячутся и перестанут терзать.
В дверь позвонили, когда Сима уже дочистила ванную. Кафель засиял, краны блестели, белоснежная ванна радовала глаз, и Сима думала уже набрать воды, добавить морской соли, отвар любистка и поваляться в ванне, да еще аромалампу зажечь с маслом грейпфрута… И тут — на тебе, снова кого-то черти принесли, да еще на ночь глядя!
Если это Павел, ей больше нечего ему сказать, и извинения ей не нужны.
Но за дверью топчется сосед из квартиры напротив — Николай. Сима вздохнула и открыла дверь. Вот любопытно, этому-то что понадобилось?
Она его толком даже не рассмотрела тогда. Ну, мужик как мужик, высокий, мускулистый, подстрижен коротко. Сима понимает, что даже лица его не запомнила, потому что в силу обстоятельств всегда старалась как можно скорее прошмыгнуть в свою квартиру.
Но теперь-то время есть, и оставалось только надеяться, что у Николая нет безумной ревнивой жены, которая через пять минут явится в ее квартиру.
— Привет. — Николай смотрит на нее исподлобья. — Ты как, все в порядке?
— Ну да. — Сима пожала плечами. — А что?
— Да я шум слышал, и поскольку решил, что больше не буду делать вид, что ничего не происходит, то подумал — надо наведаться. Это ты на Пашку сейчас так кричала?
Сима пожала плечами — ну, может, и кричала, и что?
В ней вдруг проснулась отвага, которой, как она думала, отродясь не водилось. Вот Сэмми был бойцом, никогда не пасовал перед врагом, а она старалась «не уподобляться». И пока она гордо не уподоблялась, ее жизнь превратилась в нечто весьма посредственное: когда она снимала квартиру, хозяева частенько вели себя по отношению к ней не слишком порядочно, и Сима просто съезжала, кочуя по городу. А когда купила собственную квартиру, то почти год позволяла вздорной старухе травить ее, ни разу не дав отпор. Причем сейчас она представить себе не может, почему вела себя как бесхребетная идиотка. Ведь когда-то она дала себе слово, что никто и никогда больше не будет обращаться с ней дурно, она этого просто не позволит.
Но теперь вдруг стало ясно, что она, по сути, всегда уклонялась от прямой конфронтации. В детстве это было продиктовано правилами выживания, она не могла открыто конфликтовать со взрослыми, имеющими по отношению к ней неограниченные права, — и когда она повзрослела, то просто ушла. Уклонилась от прямого конфликта, и тогда это решение было правильным, но, как оказалось, применять данный метод во всех жизненных случаях не всегда хорошо.
И теперь Сима понимает, что так, как раньше, вести себя больше не будет. Это словно Сэмми оставил ей в наследство свою отвагу, и теперь пасовать перед агрессором Сима просто не может. Вот — не может, отныне и навсегда. И не важно, что в ней метр шестьдесят пять роста и весит она сорок семь килограммов, что вкупе с рыжеватыми кудрями и синими глазами в длинных рыжеватых ресницах выглядит не слишком грозно. И пусть это выглядит вообще как угодно, только теперь Сима никому не позволит собой помыкать и убегать с поля боя больше не намерена.
— Пришел сюда, обыск устроил. — Сима презрительно морщится, вспоминая жалкое зрелище метаний ревнивца. — Юля ему кольцо бросила и уехала к маме.
Сима посторонилась, и Николай вошел.
— Я знал, что рано или поздно этим закончится. — Он уселся на кухонный табурет, опасливо поглядывая на стерильные поверхности. — Они еще когда только переехали сюда, замечал я, что Пашка жене не слишком доверяет, мягко говоря. А старуха сразу сообразила, что к чему в этом раю, вот кто все всегда обо всех знает. Ну, и науськала Пашку, а ему, дураку, много ли надо? Поймать на горячем — не поймал, а еще больше уверился, что не поймал только потому, что хитра Юлька. Он ко мне приходил выяснять отношения, но на мне же где сядешь, там и вокзал, так что ушел он, несолоно хлебавши, я же не беззащитная баба, чтоб со мной можно было в привычной ему манере общаться. Но, видать, грызла его эта мысль насчет меня и Юльки, и я рад, что дверь ему сегодня не открыл, хоть он звонил долго и упорно. А оно вот что получилось.
— Похоже, здесь все обо всех все знают. — Сима понимает, что надо бы гостю что-то предложить, но сомневается, что он станет есть растворимый суп. — И все делают вид, что ничего не происходит.
Николай отвел глаза — Сима задела его за живое.
— Ты понимаешь, влезать в семейные разборки не с руки: супруги помирятся, а ты будешь врагом. Ну, а со старухой лишний раз связываться никто не хотел, она может таких гадостей наделать, что не расхлебаешь. Но тут уж терпение у меня лопнуло, конечно. Она ведь на самом деле очень умная и хитрая и отлично разбирается в людях. Какая-то чуйка есть у нее, она сразу понимает, что человеку важно, чего он боится, например. И бьет без промаха. Ну, и суды, тут уж и вовсе… Она любит судиться, и, сама подумай, кто при таком раскладе захочет с ней связываться? А еще она людей шантажирует. Я переехал сюда пять лет назад, и она тут же принялась кружить возле меня. Я тогда еще был официально женат, но с женой уже разъехался. Ну, монахом не жил, конечно, а дочку брал к себе на выходные. Так старая дура, прикинь, даже меня пыталась один раз запугать, но я ей сразу сказал: хочешь кому-то рассказать о моей личной жизни? Вперед и с песней, мне по фигу. И Витке моей было уже по фигу на тот момент, мы отношения только ради дочки поддерживали, а так — чужие люди. Но ведь кому-то будет не по фигу, вот что любопытно, и рано ли, поздно, а старуха нарвется на кого-то, кто посчитает ее существование на планете излишне затянувшимся.
Симе совершенно не жаль Анну Мироновну, она Симе всегда была отвратительна, а уж запах из ее квартиры и вовсе не поддавался описанию, и мысль о том, что у кого-то хватит ярости что-то в отношении старой ведьмы предпринять, не кажется ей кощунственной, бабка и правда сама нарывается на неприятности. Далеко не всем наплевать, когда то, что он скрывает, вдруг становится достоянием общественности.
— Она же тебя изводила именно потому, что так ничего о тебе и не смогла нарыть. Но зато поняла, что ни протестовать, ни огрызаться ты не будешь. — Николай поднялся. — Ладно, ты извини, что вот так ввалился к тебе, просто теперь я не стану делать вид, что ничего не происходит, и если что, всегда на меня рассчитывай.
— Почему?
— Потому что так правильно. — Николай с сомнением посмотрел на сияющую плиту Симы. — Ты погоди, я сейчас…
Он быстрым шагом вышел из квартиры, но через несколько минут вернулся, неся перед собой небольшую тарелку.
— Вот, блинов нажарил с мясной начинкой, поешь. — Он поставил тарелку на стол. — Мне одному многовато вышло, а у тебя вид не слишком хозяйственный.
Он ушел, а Сима с удивлением смотрит на оставленную им глубокую тарелку, накрытую тарелкой поменьше. Подняв импровизированную крышку, она обнаружила пять толстеньких блинов, круглящихся поджаренными боками. Есть ей и правда хотелось, и потому она отправилась в ванную мыть руки.
В дверь снова позвонили, и у Симы вырвался нервный смешок. Судя по обилию визитеров, теперь ее квартира превратилась в проходной двор. Но, заглянув в глазок, она обрадовалась и открыла, а в квартиру влетела Таня.
— Сима, давай скорее, поехали к нам, мама велела тебя привезти… О, у тебя блинчики какие! — Таня схватила блинчик и откусила половину. — С мясом, надо же! Где взяла?
Сима понимает, что даже Тане в голову не пришло, что она сама могла сделать блинчики. Видимо, Николай прав, она хозяйка так себе. Ну, блинчики она точно делать не умеет, это правда.
— Сосед принес. — Сима вздохнула. — Не знаю зачем.
— Сосед? — Глаза Тани заинтересованно заблестели. — Сколько лет? Женат? Симпатичный?
— Тань, ну откуда я знаю? — Сима раздраженно тряхнула кудрями. — Мужик как мужик, в джинсах. Тут у меня сумасшедший дом, понимаешь, образовался. У меня в квартире мои соседи с третьего этажа разошлись. Она уехала к маме, а ее супруга я взашей вытолкала. И тут этот нарисовался — на шум вышел. Посидел на кухне, потом вот… принес.
— У тебя мышь повесилась, вот он и принес. — Таня доела блинчик и мечтательно вздохнула. — Вкусно… Так женат сосед-то?
— Да я понятия не имею, ты что! Сказал, что блины сам жарил.
— Если сам, то вряд ли женат. — Таня что-то прикинула в уме. — А может, женат на какой-то неумехе… Хотя нет, был бы женат, не принес бы тебе блинов, жена б ему за это яйца оторвала.
— Вот глупости! — Сима вспоминает сцену ревности, разыгравшуюся в ее квартире, и морщится. — Почему обязательно нужно в любом самом невинном действии видеть нечто грязное?
Сима снова взялась за моющие средства. Поверхности недостаточно блестят, они снова не такие чистые, как должны быть.
— Потому что, как правило, именно «нечто грязное», как ты выразилась, как раз и происходит, когда мужчина является к даме с тарелкой блинов. А блины он вкусные сделал, я должна с ним познакомиться, ты не против?
Сима равнодушно пожала плечами. Она хочет только одного: чтоб сейчас все ее оставили в покое, а матримониальные изыскания Тани ее не интересуют вообще. И пусть бы все люди просто исчезли на какое-то время. Испарились, перенеслись в параллельную Вселенную или в другое измерение, лишь бы только оставили ее в покое, тем более что она меньше часа назад прибралась в квартире, а с этими визитами теряется свежесть уборки, и надо начинать снова. И не то чтобы Сима ленилась, но у нее есть работа, а работать в квартире, где нет ощущения свежести, она не может.
— Ладно, давай какую-нибудь тарелку, я переложу блины в нее, а эти тарелки отнесу твоему соседу и сама на него посмотрю. — Таня решительно огляделась. — Ну, чего стоишь? И прекрати ты тереть все подряд, это какой-то геноцид микробов!
— Здесь грязно.
— Нет, просто у тебя проблемы. — Таня заглянула в шкафчик и, обнаружив там стеклянную мисочку, удовлетворенно хмыкнула: — То, что надо.
— Нет у меня проблем.
— Есть. — Таня переложила блинчики в найденную мисочку, а тарелки Николая принялась мыть. — Ты не можешь решить какую-то свою проблему и потому делаешь то, что тебе подконтрольно, в данном случае — убираешься в квартире. Подумай об этом. А мне нужно думать о личной жизни. Хорошо тебе, ты красотка, а я… Ладно, посиди, я сейчас. Дверь напротив?
— Да.
Таня кивнула, расстегнула верхнюю пуговицу на слишком тесной цветастой блузке, распустила косу и шагнула за порог.
Тарелки со звоном упали на пол и разлетелись осколками в стороны.
— Твою мать!..
Под дверью Симы лежит Анна Мироновна, язык у нее посинел и вывалился, глаза вылезли из орбит, застиранный халат сбился, оголив тощие ноги с дряблой кожей, одна нога в тапке, вторая босая. Старуха совершенно определенно мертва, это даже Сима понимает.
— Классический пример удушения. На шее какая-то проволока, но мне не рассмотреть, а тело трогать нельзя. — Таня отступила в квартиру. — Телефон давай, буду звонить Реутову. Уж лучше пусть он приедет, чем такой, как твой давешний. Я…
По лестнице поднимается женщина, таща на себе две огромные сумки. Сима несколько раз видела ее — живет не то на четвертом, не то на пятом этаже, а дом-то без лифта. А будь бы лифт, не пришлось бы всем вокруг слушать дикий визг. И яблоки раскатились вперемежку с картошкой, теперь их хоть выбрось.
