18

Бережной был в ярости.

Средь бела дня кто-то вошел в здание полиции и ранил сотрудника, похитив с его стола вещественные доказательства, и никто ничего не видел!

— Как это могло случиться?! Вы там что, совершенно расслабились?

— Эксперты говорят, что рана нанесена около девяти часов вечера. Проломлен череп, теменная часть, — значит, во время нападения преступник стоял над Семеновым, и, судя по положению тела, Семенов при этом не сидел, а вроде как стоял на коленях… Не могу понять, как это могло быть! — Реутов предпочел бы сейчас искать преступника, но понимает, что, пока не готовы экспертизы, сделать он ничего не может. — Дежурных я опросил. В это время один из них отлучился в обезьянник, сопровождая наряд с задержанным, а второй, видимо, отвечал по телефону, кто-то позвонил и сообщил о драке с поножовщиной, и дежурный принял звонок, хотя на такие звонки отвечать должны по экстренному телефону. Но граждане, случается, звонят прямо к нам, это бывает и законом не запрещено.

— Драка на самом деле была?

— Нет. Наряд, приехавший на вызов по указанному адресу, ничего не обнаружил.

— Значит, преступник действовал не один.

— Либо так совпало, Андрей Михайлович, и пока наряд приехал, дерущиеся разбежались. — Реутов сжал кулаки. — Я другого понять не могу: ну, пусть не видели, как он входит. Но не видеть, как он выходит, нагруженный папками, — это как? Теряюсь в догадках. Откуда он знал, что Семенов разбирает записи убитой? Откуда он знал, что Семенов в тот момент находится в кабинете один?

— Думаешь, кто-то свой?

— Не знаю, что и думать, Андрей Михайлович. — Реутов поднялся и прошелся по кабинету Бережного, забыв о субординации. — Он входит — возможно, вслед за нарядом, доставившим задержанного. Ну ладно, проскользнул мимо сержанта, который в это время говорит по телефону. Но обратно-то он должен был снова идти мимо сержантов, а они клянутся, что не отлучались и никого не видели.

— Это значит, что он вошел в здание и вышел из него каким-то другим путем. Пусть принесут план здания. — Бережной вздохнул. — Я звонил в больницу, Виталия прооперировал сам Круглов, но он потерял много крови, и с момента нападения до обнаружения и оказания помощи прошло слишком много времени, так что прогнозы весьма печальные. А у него жена молодая, мать… Жена, не дай бог худшее, погорюет и другого найдет, а матери другого сына уже не найти, и не нужен ей другой, да. Надо найти этого урода, обязательно, Денис Петрович. Ты выяснил, где находились фигуранты дела во время нападения?

— Да, выяснил. — Реутов открыл папку. — Серафима Масловская и ее сводный брат Милош Логуш в пять часов дня находились в квартире Масловской вместе со мной. Я показал ей копию книги, изъятой у подельника Романа Процковского, и попросил помочь с идентификацией.

— Помогла она?

— Да, и она, и Логуш оказали мне всестороннее содействие. — Реутов не знает, как он расскажет генералу о результатах этого содействия. — Потом на машину Масловской упало дерево, стоявшее во дворе, и она была с сотрудниками дорожной полиции и работниками эвакуатора, после чего они вдвоем с Логушем поехали в дом Логушей, где она и оставалась все время, наши электронщики проверили ее компьютер — она работала над документом, это можно отследить, и отлучалась от рабочего стола максимум на пять-шесть минут, не более. Татьяна Логуш находилась на дежурстве, ее напарник это подтверждает. Никуда не отлучалась и ни с кем по телефону не говорила. Соседи Масловской тоже непричастны, местонахождение каждого установлено и подтверждено, звонки проверены.

— То есть никто из свидетелей по делу не мог совершить преступление.

— Так и есть, Андрей Михайлович, никто. После посещения Масловской я заехал в библиотеку и какое-то время провел там, пытаясь найти подтверждение одной своей версии, потом работал в кабинете, а потом позвонил майор Васильев, и я поехал забрать его. Все, что мог, он на кладбище выяснил, и оставаться там дальше было неразумно и опасно… — Реутов зол, как все черти ада. — Мы бы Виталия раньше завтрашнего дня и не обнаружили, и он бы умер. Но, видимо, совсем незадолго до нападения Семенов прислал мне на почту отчет по расшифрованным записям старухи, и я удивился, что он не перезвонил мне. И я позвонил, и… Ну, я рассказывал уже.

— Понятно. — Бережной поднялся и тяжело оперся о стол. — Денис Петрович, на Семенова напали из-за этих папок — значит, что-то там было. И в живых он остался по чистой случайности, и убийцу он видел и может опознать. Нужно выставить охрану у его палаты, круглосуточную. И пусть Васильев изучит отчет Семенова, ты тоже подключись и мне перешли, я сам почитаю, свежим глазом, так сказать. Ответ там, в этих записях. Может статься, что преступление было спонтанным, совершенным под влияниям минуты, но тем тяжелее найти того, у кого был мотив, ведь причиной покушения были эти записи, а вовсе не личная неприязнь к капитану Семенову. Черт, как жаль, он отличный парень, надежный друг и хороший сыщик, а теперь… Кто знает, выкарабкается ли?

— Будем надеяться, Андрей Михайлович.

— Ладно. — Бережной вздохнул. — Что по кладбищу?

— Майор Васильев внедрился в группу бездомных и выяснил, что директор кладбища Клоков подрядил Романа Процковского и его приятеля Дмитрия Василишина освобождать от останков могилы в старой части кладбища. Поскольку земля на кладбище дорогая, Клоков решил использовать ту его часть, которая много лет заброшена. И ничего бы в этом не было незаконного, если бы останки переносились и утилизировались как положено, но Клоков не хотел официально проводить это мероприятие, он хотел торговать местами для захоронения. То есть похороны оформлялись бы так, словно подхоронили к родственнику, и согласно прейскуранту кладбища размер оплаты за такую услугу незначительный, в то время как за «новую» могилу без соседа, так сказать, родственники покойного платят от двух до пяти тысяч долларов, которые Клоков, естественно, прикарманивал. И это было бы все ничего, если бы несколько дней назад на кладбище не погиб некто Буца — один из бездомных, которые живут в старой сторожке и выполняют работы по заданию дирекции: убирают ветки, метут дорожки, собирают мусор и рвут сорняки. За это им позволено жить в старой сторожке, использовать ветки и прочий сухостой для отопления и собирать с могил то, что посетители оставляют там для поминовения. И это тоже было бы вполне безобидно, только эти работы Клоков проводит как заказные через фирму-прокладку, принадлежащую его тестю, и списывает деньги, якобы уплаченные за выполнение работ. Но и это еще не все. Мы обнаружили в одном из моргов тело этого погибшего бездомного, по отпечаткам в нашей базе он опознан как ранее судимый за мелкие кражи гражданин Данович Иван Валентинович, сорока двух лет, уроженец Александровска. Эксперт сказал, что смерть наступила от удара по голове тупым тяжелым предметом, а не как изначально предполагали — в результате падения и удара о каменное надгробие, на котором найдены следы крови. Майор Васильев видел, что по ночам на кладбище приезжают машины, но что делают люди, прибывшие в такое место ночью, он рассмотреть не смог, однако предполагает, что погибший Данович, он же Буца, мог что-то видеть, за что и был убит.

— Нелогично. — Бережной покачал головой. — Если его хотели убить, то там есть где спрятать труп, бомжа искать никто не стал бы, инсценировать несчастный случай незачем. Кровь на надгробии принадлежит убитому?

— Да.

— Его могли ранить, и он, убегая, измазал кровью надгробие, а в темноте искать не стали, предположив, что и так сойдет, никто в его смерти разбираться не будет! — Бережной сердито нахмурился. — Что еще?

— Один из бездомных видел убийство Процковского. — Реутов развел руками. — Ну, вот такой свидетель, другого нет. Он может опознать убийцу, потому что неоднократно видел, как тот посещает директора кладбища Клокова. А уж Клоков скажет нам, кто этот гражданин, иначе сам надолго сядет. А так можно договориться с ним, что мы не будем выдвигать обвинений за его махинации, нам сейчас важнее найти убийцу и выяснить, что за движ происходит на кладбище по ночам.

— Вряд ли Процковского убили из-за того, что он что-то видел… — Бережной задумался. — Парень фактически жил на кладбище и, безусловно, был в курсе всего, что там происходит. Нет, убили его за что-то другое.

Реутов понимает, что сейчас ступает на очень зыбкую почву, но иной версии, кроме проклятого Гримуара, у него нет.

— Что, Денис? Ты все время ерзаешь, как будто хочешь что-то сказать, но не знаешь как. — Бережной устало прикрыл глаза и откинулся в кресле. — Ты говори как есть, не ерзай. Иногда самая невероятная версия может оказаться правдой — особенно если других уже нет.

Реутов вздохнул и достал флешку с копией Гримуара.

Бережной не скрывал своего скептицизма, и Реутов его понимал. Когда ты живешь нормальной жизнью — ловишь преступников, допрашиваешь свидетелей, находишь неучтенные трупы, — тебе сложно поверить в существование чего-то за пределами этой Матрицы. А потом какое-то знание вдруг выскакивает и кусает тебя за задницу, и ты понимаешь, что весь этот трэш тебе не снится.

— А в библиотеку чего ходил?

— Там архивы, Андрей Михайлович. — Реутов с отвращением вспоминает пыльные ящики. — Я решил посмотреть, кто таков Корнелий Качинский.

— Ну, и нашел?

— Нашел. — Реутов вздохнул. — Нет сведений о месте его рождения, и дата тоже ничего не значит, как я понял, — ни дня не записано, ни месяца. Он был клириком в костеле Святого Яна, но костел закрыли, и Качинский остался не у дел. Больше ничего о нем неизвестно. Отмечается только его необычайная образованность, и из статей отчего-то чувствуется, что автор боится разгневать этого Качинского. Кто знает, кем он был на самом деле? Это трудно сказать, но то, что его похоронили живым, в неосвященной земле, с проклятой книгой под подушкой, говорит о том, что он сам так хотел.

— Все, я не буду больше этого слушать, я сыщик, а не глупая домохозяйка! — Бережной сердится. — Если артефакт есть, его нужно найти и спрятать, а то и уничтожить, но сейчас меня интересуют убийцы. Найди мне их.

— Это единственное заклинание, которое ты прочитала? — Тули сердито смотрит на Симу. — Или было что-то еще?

— На что-то еще у меня не оставалось времени.

— Ну да… — Тули вздохнула. — Но и тем временем, что у тебя было, ты распорядилась. Ай, молодец, внучка, справилась вместо бабушки, чтобы бабушка старые кости не трудила и дряхлое сердце не рвала!

— Бабушка, она же не знала!

— А ты молчи, куда сам смотрел? Неужто было неясно, что, как только она заполучит в руки книгу, тут же примется разбирать и пробовать? Девчонки любопытны, но не все могут прочитать эту книгу, а Сима-то может! Почему не сказал, что нельзя?

— Бабушка, Милош же не знал! Я и сама не знала, потом только решила…

— Ай, молодец какая, не дает брата в обиду! — Тули насмешливо смотрит на Симу. — Твое счастье, бестолковая, что прочитала ты именно это заклинание да и просила не за себя, а просила добра другому человеку, да еще в ущерб своему самому большому желанию! Только машиной дело и обошлось, а могло быть хуже. Где страницы, которые ты распечатала?

— Вот…

— Не показывай мне. — Тули отвернулась. — Я не знаю языка, на котором написана книга, но соблазн… Не показывай, просто брось в печку.

— Ладно. — Сима вздохнула. — Что теперь будет?

— Это нам неведомо. — Тули покачала головой. — Ты призвала силы, которые мне и неподвластны, и непонятны. Это самые Первые Ангелы, созданные богами прежде людей. И то, что они тебя услышали и откликнулись, уже чудо, понять которое я не могу. Ладно, пора ужинать и отдыхать, ступайте, а я…

Дверь открылась, и вбежала Циноти.

— Бабушка, включи телевизор, наш канал «Алекс»!

Тули нажала кнопку пульта, на экране замелькали кадры: люди в черной форме открывают чьи-то сумки, стоящие у машин, около машин ничком лежат мужчины.

— …Мирча Потокар и двое его сыновей, в багажнике их машины найдено большое количество наркотических веществ, а также оружие. Подробности с Маргаритой Трубачевой.

Тули выключила телевизор и посмотрела на ошеломленную Симу.

— Что ж, основная опасность исчезла. — Она посмотрела на Циноти: — Видишь, все хорошо, а ты боялась, глупенькая.

— Бабушка, спасибо тебе!

— Но я ничего не делала. — Тули засмеялась. — Это вот, сестра твоя Сима постаралась, управилась без меня. Ну что ж, стара стала бабка Тули, а молодая шувани куда как прыткая, раз — и нет твоего обидчика.

Циноти недоверчиво посмотрела на старуху:

— Тебе лишь бы шутить…

— Ступайте, дети. — Тули устало опустилась в кресло. — Циноти, принеси мне чаю и печенья, ужинать я не буду. Боюсь, что не все еще беды миновали наш дом.

Милош с Симой переглянулись и вышли, Циноти выскользнула за ними.

— Что все это значит?

— Потом расскажу. — Милош дернул сестру за косу. — Неси бабушке чай и печенье, некогда болтать. Таня у себя?

— У мамы, котят выманивает, надо же их к рукам приучать.

Сима ушла к себе, распаковала сумки, развесила одежду. В шкафу обнаружила несколько совершенно новых ярких маек. Сима не носит такой одежды, но она явно здесь оставлена для нее, и это наполняет душу теплом. О ней заботятся — так, словно она и правда им дочь, сестра, внучка.

Фантастический роман, который она взялась переводить, сам ложится перед ней — отчего-то пришли легкость и понимание, и Сима намеренно смягчает немного тяжеловесный слог автора. Роман забавный, необычный и легко читается, и надо лишь перевести его так, чтобы в этот мир вошли новые люди — и этот мир вошел в новых людей, и Вселенная, созданная автором, оживет, потому что всему начало — Слово, и Слово было у одного из богов, от скуки сотворившего Землю и поделившегося этим словом с теми, кого он создал по своему подобию, дав им еще и право выбора.

Правда, выбор этот обычно продиктован корыстью, злобой или глупостью, но самое главное, что он есть.

И каждый, делая тот или иной выбор, все равно свободен. Самое страшное преступление — это отнять у человека его исконное, дарованное богами право делать выбор.

Шум в коридоре отвлек ее. Дети, количество которых Сима подсчитала совсем недавно, затеяли возню у ее дверей, потом раздался жалобный писк, и Сима выскочила из-за стола скорее, чем сообразила, что же она, собственно, делает.

Девочка крепко сжимает в руках крохотного полосатого котенка, а мальчик поменьше отнимает его, котенок отчаянно пищит, но дети не обращают внимания на его испуг и писк.

— Вы что же это делаете?!

Сима разжимает пальцы девочки и отнимает котенка, который тут же вцепляется в ее ладонь когтями. Девочка пускается в рев, мальчик пытается ударить Симу ногой, на шум прибегает младшая из невесток — Шанта.

— Это что ты…

Она видит котенка в руках у Симы и сразу понимает, что произошло.

— Я тебе говорила — не смей трогать?! — Она хватает девочку за руку, а мальчика за шиворот. — Я говорила, Зора? Шуко, сейчас же перестань, иначе я тебя так накажу, что плакать будешь до самого Сеферино! Не уследила, они за ними охотились который день, а ведь я запретила! Чуть Танюшка за дверь, они и ухватили его! А ведь я не велела, забыли?

Шанта посмотрела на Симу и вдруг улыбнулась.

— Дети, что ж. Ты отнеси его к матери, а я уж теперь знаю, что сделаю. — Шанта строго посмотрела на детей. — Сегодня вы не получите сладкого: ни пирога не получите, ни конфет, ни пастилы, ни даже варенья — ничего! И до самого ужина вы оба наказаны, а я расскажу о вашем поведении бабушке Тули — вот посмотрите, что она вам на это скажет!

Дети заревели в два голоса, Шанта потащила их по коридору, а Сима осталась, и котенок остался. Он сидит в ее ладонях, словно так оно и должно быть, словно и не он только что вцепился ей в палец коготками, и Сима чувствует, как слезы душат ее. Таким был Сэмми, когда она впервые увидела его. Только Сэмми был черным, а этот котенок полосатый, дымчатый, словно сошел с рекламы известного кошачьего корма.

— Не бойся, сейчас я тебя отнесу обратно. — Сима коснулась пальцем спинки котенка. — Все уже закончилось.

Она прошла по коридору и открыла дверь в гостиную Сакинды. Комната оказалась пуста, лишь в корзине, свернувшись клубком, спал второй котенок, серый. Сима оставила полосатого знакомца рядом с братом или сестрой, она не знала пола второго котенка, но то, что полосатый точно кот, она уверена.

— И больше не попадайся им. Они маленькие, глупые, не понимают еще, что тебе больно и страшно.

Сима поспешно вышла, плотно прикрыв за собой дверь, но потом, вспомнив, приоткрыла ее — в комнате не было кошки, она же должна вернуться к котятам и попасть сюда беспрепятственно.

Вдохновение и кураж исчезли, и Сима снова погрузилась в работу. Несмотря на то что ее отвлекали, работа продвигалась быстро, и Сима была довольна результатом. Это не скучная инструкция, и не протокол заседания какого-то совета директоров, и не глупое письмо девицы, жаждущей выйти замуж за иностранца, но не освоившей для этого даже английский язык. Это мир, созданный по слову писателя, здесь живут живые люди, и сюда скоро заглянут еще тысячи людей.

Только то, что создано, дает бессмертие, а не сама по себе вечная жизнь органики.

«Вот даже и Корнелиус, если предположить, что Милош прав и вся эта лабуда с Гримуаром — правда. Ну, пусть правда, ладно. — Сима состроила гримасу. — И пусть он каким-то образом выторговал для себя бессмертие, но потом вдруг ожил в гробу, под землей… Фу, представить страшно. Но пусть даже так, пусть это был тот самый Корнелиус. Вот польза ему какая была от его физического бессмертия? И по итогу ему все надоело, и он решил уйти. Прожить пару тысяч лет — и спустить все в унитаз, потому что от хорошей жизни в гроб добровольно никто не лезет. Это надо же быть таким непроходимым дураком, чтобы ради идиотской книжонки устроить себе такое!»

Сима открыла файл с книгой и задумалась. Милош прав, его нужно уничтожить. Но отчего-то Симе не хочется этого делать. Мало ли что еще случится, так-таки и не нужна ей будет эта книга? Сима перебрасывает файл в облако и стирает его с диска. Все, его нет, а страницы она хочет почитать — просто так, ради интереса.

Клоков оказался невысоким белесым мужиком лет пятидесяти, с неприметными мелкими чертами лица: нос-капля, чуть раскосые светлые глаза, скошенный подбородок и жиденькие светлые волосенки, начесанные на уже значительную плешь. Не спасала дела даже короткая стрижка, плешь была видна. Он похож на моль, и только уши, напоминающие крылья летучей мыши, делают его внешность комичной и нелепой.

«С такими деньгами, какие он тут зашибал, уже сто раз мог бы исправить свои локаторы. — Реутов раздраженно смотрит, как обильно потеет Клоков. — Ну, теперь пойдет потеха».

Виктор в кабинете Семенова изучает записи старухи Смальковой, Бережной в своем новом генеральском кабинете делает то же самое, а в больнице, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, лежит Семенов, коллега и друг. Который, скорее всего, не выживет… Реутов вспоминает страшную рану на голове Виталия и внутренне содрогается. А даже если выживет, может остаться инвалидом. И вот теперь все ищут преступника, а он должен заниматься этим кладбищенским троллем, отвратительным жуликом, наживающемся на чужом горе.

Но дело есть дело, и убийство Романа Процковского нужно раскрыть во что бы то ни стало. Хотя бы потому, что его расследование отбирает время, которое сейчас нужно для поиска ублюдка, напавшего на капитана Семенова.

— Я повторяю вопрос: как зовут человека, который приходил к вам на следующий день после покушения на Романа? — Реутов буравит взглядом Человека-Моль. — У нас есть свидетель, что указанный гражданин приходил к вам в офис.

— Да разве всех упомнишь! — Голос у Клокова высокий и немного истеричный. — Идут и идут, народ мрет, как мухи, а у нас кладбище престижное… Может, и приходил такой человек, только я не запомнил.

— А вы вспомните, Клоков, иначе кроме экономических преступлений я вам инкриминирую соучастие в убийстве. А это уже и статья другая, и срок совсем другой, никаких условных наказаний, поедете на зону строгого режима.

— Только не надо меня запугивать! — Клоков взвился, словно его пришпорили. — Не знаю я никакого татуированного…

— А я не говорил, что гражданин татуированный. — Реутов ухмыльнулся. — Так-то вы и палитесь, идиоты. Быстро мне: имя, фамилия, кто такой и где живет.

Клоков от бессильной злобы даже зажмурился, стиснув зубы и сжав кулаки, и Реутову очень хочется стукнуть его по плешивой головенке и вытрясти из него все, что поганая моль знает, но он сдерживается. Он не применяет таких методов, считая, что если сыщик опускается до пыток, значит, грош ему цена как сыщику. Истина должна быть доказуема.

— Они меня убьют. — Клоков непроизвольно сжимает и разжимает кулачки. — Майор, вы не понимаете, они меня убьют!

— Все там будем. — Реутов пожал плечами. — Вам ли не знать? Но чем дольше вы молчите, тем больше у них шансов убить вас до того, как вы мне скажете, кто они. После ваших показаний убивать вас уже смысла нет.

Клоков пискнул и попытался изобразить обморок, но актер из него плохой, и он сам это понимает.

— Говорите, Клоков, и я подумаю, что могу для вас сделать.

— Ладно. — Клоков безнадежно махнул рукой. — Скажу, черт с вами. Я к убийству не причастен и понятия не имею, во что ввязался Ромка, что его убили. Татуированный этот — Граф Оглы.

— Что?!

— Зовут его так — Граф. — Клоков скорчил презрительную гримасу. — Цыган наполовину, вроде бы как только отец у него цыган, а цыгане часто называют детей то Граф, то Золотой… Вот могила есть в цыганском квартале — Золотой Золотоевич похоронен, и вообще они странные. Граф этот на цыгана вроде и не похож — рыжеватый, глаза светлые, но повадки не спрячешь.

— Зачем он приходил?

— Не поверите. — Клоков покачал головой. — Но они платили, и на кладбище порядок был, не ломали ничего, не хулиганили…

— Зачем?

— У них колдун какой-то есть. — Клоков снова состроил презрительную гримасу. — Не знаю, цыган он или нет, но живет в доме их баро, который на Чекистов. Ну, главный их цыганский вроде как царь или король называется баро. Я раньше думал, что это барон, но нет. И дом у этого барона стоит на пересечении Чекистов и Тургенева. Вот там и живет этот колдун. У меня от него, честно говоря, мороз по коже, глаза у него какие-то… неприятные. Залысины, нос длинный, и глаза как…

Реутов достал из дела рисунок Димона.

— Этот?

— Ну да! — Клоков обрадованно закивал. — Он самый. Зовут Шунгар, так вот это он приходил в самый первый раз с этим… который Граф. Нес какую-то ахинею о духах предков, о том, что на это кладбище ему указали высшие силы.

— Так что они делают-то?

— Какие-то колдовские ритуалы. — Клоков презрительно оттопырил губу. — Суеверия дикие, понимаете? Ну а я решил: вреда-то от них нет, это же по ночам, посетителей нет, могилы сатанисты эти не рушат, мусор не оставляют — да пусть себе колобродят, если охота припала танцевать ночью вокруг могил.

— Почему вы говорите, что они сатанисты?

— Ну а кто? Станут ли добрые христиане по ночам свои требы отправлять? Только сатанисты, понятное дело. Но я сам смотрел, никакого вреда памятникам или иным захоронениям они не причиняли, крови там или трупов кошек тоже не видел.

— Но вы сами присутствовали при этих ритуалах?

— Да боже меня упаси, майор, что вы! — Клоков замахал руками и перекрестился. — Я в церковь хожу, господу молюсь, какие там ритуалы, душу губить!

— А взяточничеством и мошенничеством с государственными деньгами вы душу не губите?

— То бизнес, а тут душа, — покачал головой Клоков. — Любой бы на моем месте делал то же самое, зато я кладбище в образцовом порядке содержу, ни сорняков, ни мусора, ни вандализма у нас не бывает. А что там индейцы эти делают, я не знаю, майор, захоронений они не разрушают — а мне это самое главное.

Реутов думал, что его уже ничто на свете не удивит, но такую смесь цинизма и наивности он видел впервые.

— Я когда пришел, кладбище утопало в мусоре и сорняках. А теперь посмотрите — конфетка! Не хуже Пер-Лашез… Нет, ну тут, конечно, не сравнить, хуже… А в Новом Орлеане я был, так там целые города из склепов, тоже красота, нам далеко до такого, но все равно теперь кладбище расчищено, для посетителей есть скамейки, водопровод, туалеты, дорожки замостили, освещение провели, магазин ритуальных принадлежностей открыли, и цветочный магазин тоже рядом, за территорией, но цветочный павильон, конечно, поставили в десяти метрах от ворот, на другой стороне улицы. Цветы-то люди по разным надобностям покупают, не только на могилу положить, а на кладбище им несподручно будет покупать букеты женщинам, например. Ну, а так павильон у трамвайной линии, а что кладбище напротив, то это не важно. Люди довольны, майор. Бомжей тоже к рукам прибрал, полезных членов общества из них сделал. Сказал: хотите жить здесь — работайте. Кто не работает или хулиганит — тот сразу на выход. А как зима и жрать им нечего, так я им присылаю и хлеб, и кашу в кастрюле, и сосиски, потому как живые люди и пользу приносят.

— Ну, просто медаль вам надо, Клоков, а не статью за мошенничество.

— Медаль не медаль, а кладбище я в образцовом порядке содержу. — Клоков обиженно надулся. — Я, знаете ли, всегда хотел быть директором кладбища. Поездил, посмотрел, опыт перенял — у меня теперь учет и контроль. А что эти полоумные свои пляски устраивают, так это их дело, а вреда они никому не причиняют, все захоронения в целости.

— Ладно. — Реутову надоел этот кладбищенский фанат. — Что хотел от вас Граф наутро после нападения на Процковского?

— Хотел, чтобы я пустил его в Ромкин офис — сказал, что сотовый там забыл.

— И вы пустили?

— Ну, да. — Клоков зябко поежился. — Он… в общем, впустил. Он и был-то там совсем недолго, нашел сотовый и уехал.

— Что-нибудь унес с собой?

— Ничего. — Клоков опасливо взглянул на Реутова. — Но когда он зашел туда, у него рюкзак был. Может, и взял что, я не видел. У нас в тот день много работы было, я не смотрел особо, да и не стал бы лезть в дела этого парня, себе дороже.

Реутов кивнул и задумался. Совпадение ли это, что его свидетели по двум убийствам оказались связаны с цыганской семьей? Имеет ли отношение семья Логуш к делам своего вожака? Может, не все так красиво, как выглядит? Благополучный фасад, а что там на самом деле…

«Эти люди отличаются от нас, потому они мне уже подозрительны. — Реутов вспомнил Милоша и Якова Логушей, потом Тули, которая что-то сделала им с Витьком, чего они и понять не могли. — Нужно просто спросить».

Он отпустил Клокова на милость прокуратуры, понимая, что тот ничего не знает об убийстве своего родственника. Просто еще один странный человек. Его махинации Реутова не интересуют, хочет прокуратура заниматься этим — пусть занимается.

«Нужно добыть ордер на обыск и объявить в розыск самого Графа. Надо же, имечко влепили ему, не дай бог! Хуже всего то, что придется разворошить осиное гнездо с цыганами, а другого пути нет… — Реутов встал и подошел к окну. — Может, Бережной и прав, дело в этих псевдоколдовских штучках, но что-то мне подсказывает, что суть не в этом, иначе зачем было убивать бомжа Буцу? Нет, Витек прав, что-то там происходит такое, ради чего можно и убить. А раз захоронения не разрушены, надо искать свежие захоронения, которые можно разрыть и закопать, не привлекая внимания. Что-то они там прятали, но что?»

Реутов еще раз прокручивает в памяти факты. Нет, не в колдовстве дело, и Витек прав, надо к тамошним бомжам присмотреться, прямо сейчас.

— Распоряжусь задержать и привезти для установления личности. — Реутов уже знает, как будет действовать. — А пока группа со сканером пройдется по всем новым захоронениям — глядишь, чего и обнаружат. И за домом Оглы надо установить наблюдение. Вот только где взять верных людей, которые не сольют информацию? В ком можно быть уверенным? Надо с Бережным посоветоваться, потому что…

Реутов решил набрать Бережного, но ожил его сотовый — Бережной позвонил сам.

Реутов взял телефон, а тут в кабинет ввалился Виктор, размахивая страницами отчета как знаменем. Видимо, пока Реутов разбирался с кладбищенскими делами, Бережной и Витек изучали дело Смальковой и к финишу пришли одновременно.