– Так… Оля. С этим понятно. Теперь ты засыпаешь, тихо вокруг, спокойно… Переносишься на полгода вперед… Что ты видишь?

– Спокойно, Оль. Ты во сне. Это происходит не с тобой. Что дальше было?

– Пропустим это. Оль, что происходит потом?

– Все. Стоп. Оль, ты забудешь это. Медленно, спокойно ты уходишь из дома. Он тебе не мешает, он не замечает тебя теперь. Ты забираешь тела матери и братьев и уходишь вместе с ними, оставив его наедине со своим кошмаром. Ты хоронишь их в светлом и тихом месте, под березкой, повесившей ветви прямо над вами… Тебе хорошо… Ты чувствуешь, что их души упокоены, ты садишься под березку, и глаза наливаются тяжестью. Ты погружаешься в дрему. Тихо, спокойно. И в какой-то момент ты засыпаешь. Ты спишь. Крепко – это сон забвения. Он унесет все плохие воспоминания, очистит память, сотрет страх и твоего отца… И когда ты проснешься, не будешь помнить ничего из этого… На счет три ты откроешь глаза. Итак, начинаем. Раз… Два… Три…

Ольга открыла глаза и посмотрела на Потемкина, сидящего рядом. Игорь… Он легко касался руки, гладил. Необычное ощущение, давно забытое. Словно мама была рядом, братья где-то тут же игрались, а девочке снова пятнадцать.

– Как ощущение? – лекарь говорил тихо и вкрадчиво, продолжая успокаивающе гладить по руке.

– Легкая слабость, спать хочется…

– Это пройдет. После гипноза всегда так. Я рад, что ты согласилась.

– Я точно забуду е… его?

– Не сразу. Потребуется несколько сеансов, но после будет легче. Подсознание заблокирует те участки, которые приносили боль. А сейчас отдыхай, – Потемкин хотел встать, но Ольга удержала его. Игорь удивленно посмотрел на девушку, но все же остался сидеть.

– Игорь… Я… – она не находила слов. Ей было хорошо с этим человеком, необычно. Оля еще не понимала этого чувства, не осознавала и не могла объяснить. Зато все понимал лекарь.

Мужчина слегка нахмурился, но сдержался. Следовало бы пресечь на корню зарождающуюся в девушке влюбленность, но Игорю стало ясно, что, сделав это, он навсегда потеряет ее доверие. Результаты, которых он добился после нескольких сеансов гипноза, просто испарятся. Все окажется напрасно, а девушка, разочаровавшись во второй раз в мужчине, на долгое время будет травмирована. Он прекрасно осознавал, что ее влюбленность больше надуманная, родившаяся из благодарности к своему спасителю, из сравнения его с чудовищем, мучившим ее пять лет. Но она пока этого не понимала, может, позже поймет, но сейчас… Глаза говорили за девушку. Кричали! А что мог сделать Игорь? Он глубоко вздохнул и мягко снял руку Ольги со своей.

– Поспи. Тебе это необходимо, – он найдет способ избавить девушку от этого глупого заблуждения, не сейчас, но найдет. В крайнем случае можно воспользоваться гипнозом.

– Хорошо, – кивнула Ольга. – Но ты будешь рядом? Никуда не уйдешь?

– Нет, я не брошу, – Потемкин опять глубоко вздохнул, хотел сказать еще что-то успокаивающее, но его прервали. Послышался звон ключей и скрип решетки. В камеру вошли стрельцы.

– Пойдем, – хмуро сказал бородатый. – Тебя Воевода ждет.

И снова арочный свод подземелья, металлическая дверь на выходе, ржавая и скрипящая. Дневной свет, болью резанувший по глазам после недели заточения в подземелье. Церковь с пятью куполами плавно проявлялась в поле зрения, постепенно привыкающего к свету…

Внимание привлекло большое скопление народа возле храма. Люди шумели, толкались, заглядывали через головы внутрь, но увидеть, что там происходит, у лекаря не было никакой возможности. В какое-то мгновение толпа расступилась и «родила» на свет Яра с непокрытой опущенной головой в сопровождении неприятно улыбающегося Грома и двух охранников. Не похоже было, что у парня все хорошо… Так с испытания не возвращаются. Ну да ладно, вернется от Воеводы – узнает, в чем дело.

Вопреки ожиданиям, в этот раз Игоря остановили внизу, рядом с дверью, на которой корявым почерком угольком было выведено: «Лазарет». Из кабинета доносились недовольные крики. По голосу Игорь определил, что буянит Воевода. На кого он орал и что послужило причиной вспышки этого гнева, было неизвестно. Словесный понос главы города продолжался недолго, а закончился и вовсе неожиданно: раздался выстрел, и что-то грузное упало в помещении. Стрельцы было бросились внутрь, но дверь раскрыл Воевода, хмуро глянул на мужчин и кивнул Потемкину, чтобы тот зашел.

Чистая светлая комната, в центре – металлический стол, справа – стеклянный шкаф с различными бутылочками, пробирками и инструментами, у дальней стены койка, на которой лежит парень с рваной раной на груди, а за шкафом – тело только что убитого. Ничего необычного…

– Ну, вот, – махнул Панов в сторону трупа. – Вакансия, Потемкин, только что образовалась. Советую поскорее принять решение.

– Можно? – Игорь указал на юношу.

– Попробуй, – Воевода пожал плечами. – У нашего доктора, как видишь, не получилось…

Потемкин подошел к койке и некоторое время осматривал раздетого до пояса Митяя. Рука была изуродована, а на груди зияла рваная рана, которая расползалась по телу черными прожилками, разрастаясь. Парень метался в бреду, обильно потел и громко, хрипло дышал.

– На вас похож, Юрий Сергеевич… – Игорь развернулся к Воеводе и спокойно сложил на груди руки, ничего не предпринимая.

– Вылечи, – попросил тот тихо. Было видно, как ему трудно это делать, но он пересилил себя, а взгляд – умолял. Стало жаль его. Прошло пять лет, а Потемкин помнил смерть своих сыновей и жены. Легче не стало. Но как бы сейчас ни было понятно лекарю состояние Воеводы, помочь он не мог, поэтому покачал головой и тихо заговорил. Важно постараться не разъярить Панова еще больше.

– Юрий Сергеевич, они имели контакт с объектом? Той тварью, что я убил под стенами города?

– Кто – они? – казалось, мужчина не понимал, о чем говорит лекарь. Он еще сдерживался, но столь сильные эмоции скрыть не так уж просто. Об этом говорили выдыхаемый с шумом воздух, дрожащие руки, в одной из которых он держал «ПМ», затуманенный злой взгляд и напрягающиеся желваки.

– Ваш сын и Ярос…

– Ты тоже думаешь, что мой сын – мутант? – заорал Панов. Внутренняя пружина не выдержала, разогнулась. Сплетение ярости и злости вновь нашло выход, как чуть раньше – с доктором. Воевода поднял на Игоря пистолет. – Как этот… как этот утырок, который его убил? Да я… Да…

– Тихо, Юрий Сергеевич. Тихо, – Потемкин поднял раскрытые ладони вверх. – Ничего такого я не говорю. Но мне нужно знать ответ на этот вопрос. Тогда я смогу сказать, что с вашим сыном…

– Умер он! Вот, что! И убила его эта тварь, что пригрели мы у себя! Этот недоносок с рогами! – Панов сейчас представлял собой жалкое зрелище. Кровь прилила к лицу, слюна брызгала изо рта, а сам он махал пистолетом перед носом у Потемкина, тыкая другой рукой в сторону подземелий. Потом вдруг сдулся как-то, поник, опустил оружие и прислонился к стене, склонив голову. – Он отнял у меня сына, Игорь. Моего наследника! Он…

– Еще раз повторю: успокойтесь, Юрий Сергеевич. Еще не отнял, нет. Сами же видите: дышит.

– Но… – тот мотнул пистолетом в сторону трупа. – Он сказал, что нет никакой возможности спасти Диму. Он так сказал, Потемкин, а он, как и ты! Он, мать твою, тоже доктор!

– Не такой.

– Что?

– Не такой, говорю. Я – военный доктор. Специалист по вирусам и их использованию в военных целях. И мне крайне важно знать, Юрий Сергеевич, как вашему сыну в кровь попал вирус…

– Вирус? Какой вирус? – Воевода ошарашенно смотрел на лекаря, не понимая, о чем тот говорит.

– РНК-вирус, меняющий генную структуру. Тот, что присутствовал у черной твари.

– Но как… это может оказать влияние на ситуацию? Он же с пробитой грудью!

– Просто скажите: был ли у него контакт с той тварью? – терпеливо повторил Игорь.

– Был? Да они подрались здесь! Димка с этим… этим ушлепком… Перевернули здесь все, в том числе и тварь эту. А был контакт или нет – я откуда знаю… Они и до этого дрались. В катакомбах. Да постоянно дрались! Из-за бесстыдницы Варьки… И вообще… при чем тут это?!

– А при том, Юрий Сергеевич, что они, похоже, заразились оба… и теперь не все так просто, как кажется. Умер, убил… все совсем не так просто.

– Объясни, – потребовал Панов.

– Хорошо, – пожал плечами Игорь и повернулся к мечущемуся в агонии Митяю. – Учитывая, что кровь приобрела другие свойства, можно с уверенностью сказать, что вирусные тела поменяли клетки человека так, что кровь изменилась. Я не могу без нужного оборудования сказать, что и как, но факт остается фактом. Сами видите: кровь черного цвета…

– И что это значит?

– Я не могу сказать…

– Но как? Ты обещал объяснить все!

– Все, что я могу сейчас сказать, это: перед нами не ваш сын, Юрий Сергеевич. Видите? – Игорь указал на область вокруг раны, которая почернела и побежала по телу разветвленной сетью прожилок. – Процесс изменения запущен.

– Но как? Он же вылечился от этого! Доктор его антибиотиками…

– Антибиотиками? – Потемкин чуть не рассмеялся в глаза Воеводе, но это было бы ошибкой. Перед ним разъяренный отец с пистолетом в руках – не самый лучший момент, чтобы шутить. Поэтому он заговорил еще вкрадчивее, стараясь, чтобы каждое слово дошло до сознания Панова. – Этого уже не остановить никакими антибиотиками. И даже если бы у меня была лаборатория, было оборудование, то я не смог бы уже ему помочь. При заражении началось производство измененной ДНК, производство новых вирусных тел, клетка наполняется новыми РНК-вирусами, переполняется ими, погибает, разрушается… И молодые РНК-вирусы выходят в межклеточное вещество, поражая новые клетки. У него же была лихорадка в течение недели, не так ли? – и, видя озарение на лице главы, кивнул. – А сейчас… Началось необратимое изменение, согласно новой информации из РНК-вируса. Может быть, оно бы продолжалось долго, годами, как у той твари, что бродила рядом с Юрьевым и которую нам удалось остановить, но помешал случай.

– Это не случай, – грубо оборвал Игоря глава. – Это Яр! Я уверен, что все это он сделал специально. Он ненавидит нас… людей! Потому что сам – не человек…

– Как бы то ни было, – у лекаря не было желания переубеждать Воеводу относительно вины Яра. Отец, сын которого умирал, вряд ли посмотрит на проблему с другой стороны, так как он уже все давно решил. Приговорил и привел в исполнение, как минимум, в своей голове… – Как бы то ни было, трагедия, разыгравшаяся на испытании, активизировала механизм защиты, может быть, иммунную систему, и организм запустил реакцию ускоренного видоизменения.

– Но как такое возможно?!

– Обыкновенно. Естественная защита любого живого существа, клетки, микроорганизма. Если угрожает опасность – включается защитная реакция… Поэтому он не умрет. Повышенный метаболизм организма, рана быстро затягивается, но вот то, что он проснется человеком, я гарантировать не могу…

– Ты должен его вылечить! – зло бросил Воевода, опять направив пистолет в сторону лекаря.

– Я уже говорил, что не могу, – мягко ответил тот.

– А мне плевать! Я здесь главный! А все остальные… все остальные мои…

– Рабы? – подсказал Игорь тихо.

– А какая разница, как их называть?

Панов вдруг успокоился и непринужденно улыбнулся. Это выглядело жутко: у недавно разъяренного, брызгающего слюной мужчины резко изменилось настроение, лишь злые глаза за кругляшками очков выдавали его. Столь быстрая перемена при одном упоминании о его подданных выдавала в нем психическое расстройство или, как минимум, въевшуюся глубоко в сознание привычку эксплуатировать людей.

– Какая разница, а, Игорь? От смены названия сущность-то не меняется! Разве не так? Слышал одну притчу? Она как раз об этом… – Потемкин лишь слегка пожал плечами, а Воевода, довольный собой, принялся рассказывать: – Веришь или нет, но когда-то давно в Египте жили два фараона. У первого дела обстояли неважно, хоть и рабов было в несколько раз больше. Так вот… Однажды, когда второй был у первого с визитом, тот пожаловался. Мол, что за херня: рабы работают вполсилы, камни таскают медленно, на боль от ударов кнутами не обращают внимания, вечно вялые и недовольные. На что второй хитро усмехнулся и что-то тихо сказал ему. На следующий день первый объявил полную свободу: живите, как хотите, но, чтобы кушать, придется зарабатывать. И каждый камушек оценил в монету… И что ты думаешь? С одной стороны, мир изменился кардинально – люди выстраивались в очереди, чтобы сдать камни: так много и в таких количествах их теперь носили. Кто-то бегом, кто-то по два или три, более умные сбились в группы… Но суть-то! Суть-то от этого не стала другой. Чем рабы занимались раньше, тем и теперь. Они так же таскали для господина камни!

– Занятно, – кивнул Потемкин, но радости Главы он не разделял.

– Ну, а я о чем? – ухмыльнулся Панов. – Вот и у тебя есть несколько вариантов: либо стать рабом и всю жизнь прожить в клетке или пристреленным, как он, – Воевода кивнул в сторону мертвого доктора. – Либо присоединиться ко мне, к верхам, и жить, ни в чем себе не отказывая…

– И быть, по сути, таким же рабом, – Игорь тоже кивнул в сторону доктора, – готовым в любой момент, в зависимости от настроения владыки, получить пулю в голову.

– Это снова палка о двух концах, Потемкин, – Панов поморщился. – Главное – попробовать, главное – ступить за линию, главное – принять нужную сторону, и может быть… может быть, ты останешься в рядах этой верхушки навсегда. Как говорится, Москва не сразу строилась.

– Кстати, о Москве, Юрий Сергеевич. Возможно, сейчас тот же самый вирус, который изменяет вашего сына, распространяется по метро в этой самой Москве… а чуть позже, когда все люди превратятся в ЭТО, эти твари займутся и периферией… Они придут сюда!

– Да мне-то что. Мне главное – заиметь в команде умного человека, такого, как ты, Потемкин, и, хочешь ты того или нет, но я тебя отсюда не выпущу.

– Принцип ведра с крабами, – усмехнулся Игорь.

– Что?

– С раками, Юрий Сергеевич, – поправился лекарь, – с раками. Представьте себе ведро с ними. Их много, они все цепляются друг за друга. Один хочет выбраться, но сородичи не дают ему, затягивают обратно.

– Хм… Интересное сравнение…

– Не то слово, Юрий Сергеевич, – Потемкин впился взглядом в глаза Воеводы. – А представьте, что один из этих раков оказался ядовитым… Ну, допустим, некая генетическая аномалия. Так вот, из-за невозможности выбраться из этого ведра умрут все!

– Что-то, Игорь, ты заговорился… – Взгляд Главы потемнел, брови сдвинулись. – Хочешь представить меня вселенским злом? Опоздал лет на двадцать. Увы. В общем, так: даю тебе время до утра, иначе… Иначе вместе с чертовым ублюдком расстреляю.

– Хорошо, Юрий Сергеевич, – еле сдерживаясь, чтобы не разозлиться, тихо сказал Игорь. – Я подумаю.

– Думать вредно, Потемкин. Очень вредно и опасно. Особенно в наше время… Гром! – В комнату тут же вошел глава охраны. Злорадно глянул на Игоря и вопросительно – на Панова. – Проводи нашего друга до клетки…

Когда Игоря увели, Ольга в легкой прострации и смятении опустила голову на подушку. Потемкин в целях лечения с помощью какого-то «гипноза» уложил ее на свою койку. Теперь же она завернулась в теплый войлочный плащ лекаря, сжалась под ним в комок и задумчиво уставилась в грязную кирпичную стену.

Вот вроде стена: кирпичик к кирпичику, все замазано, склеено, все держится крепко друг за дружку, поэтому и стена – трудно разрушить, когда все вместе сплетено, когда цепляется одно за другое. А приглядишься – дела чуть иначе обстоят. Один кирпичик выбился чуть-чуть вперед, другой частично разрушился, третий вывалился, словно не желал быть вместе с остальными… И прочность у стены уже не та, и легче сломать, сокрушить. Ну, прямо, как люди: когда вместе, рядом, когда цепляются друг за друга – крепки, когда отворачиваются или отталкивают – слабы, как никогда. Некому поддержать, некому загородить, некому подставить плечо.

Вот Игорь – явно из тех кирпичиков, на которые хочется опереться, которые никогда не выскользнут из общей сцепки, не бросят, если им тяжело. Какой же он… Хороший. Какой… Ольга чувствовала, что ее притягивает к Игорю нечто неуловимое. Хотелось быть с ним, смеяться над его шутками, верить ему, но почему так – она не знала. Он ушел, стало грустно и одиноко – как раньше, когда оставалась дома одна, без матери и братиков. Когда в их отсутствие по дому разливалась пустота, и в теплой, протопленной комнате становилось холодно. Вот и сейчас… Ольга потуже завернулась в теплый плащ Игоря, чувствуя, что он рядом, чувствуя, как вещь отдает его тепло ей, защищает от неуютного, непонятного, страшного…

Сразу вспомнилась сказка, рассказанная матерью, в которой принцесса, одинокая и запертая в высокой башне, никогда не знала мира вокруг, никогда ни с кем не общалась в своей жизни. Она всегда была наедине со своими мыслями и фантазиями и, казалось, останется с ними навечно. Одна. Но однажды в башню заглянул принц и спас ее, и показал ей мир, настоящий и живой, которого она никогда не знала, но хотела увидеть, оказаться его частичкой. Того большого и огромного мира, который раскинул свои объятия, готовый принять девушку. Мира там, за забором…

Девушка неосознанно перенесла сказку в реальность. Где была она – принцесса, и он – Игорь, странствующий принц, и удивительный мир, но не за границами башни, а за забором… И не хороший он, оказывается. Каким угодно можно видеть его, но только не таким. И что теперь делать, она не знала. Границы светлой сказки приобрели темные очертания, безрадужный и серый мир расстилался за оградой, внутри которой она прожила всю жизнь, и только немногие люди могли похвастать чем-то светлым. Они, как огоньки, сейчас все кружились вокруг нее, рядышком… И странноватый Джорджик, и его чудная зазноба Лидия, и хмурый, но добрый и заботливый Игорь, и Яр…

В этот момент юношу грубо затолкнули в камеру, стражники развернулись и ушли, скорчив рожи, будто привели какую-то тварь, а не человека. Ярос без сил прошел, опустив голову, и упал ничком в свою кровать. Его плечи затряслись, а руки в ярости сжали бесцветное драное одеяло. Не только с ней окружающий мир обходился жестоко…

Этого странного юношу с необычной головой то и дело обижают. Ольга только открыла глаза тогда, в лазарете, а Яр уже схватился с каким-то пацаном, потом его побили охранники Воеводы, а теперь вот: ушел с утра на испытание, а вечером привели, как преступника. Девушка встала, поправила плащ и тихонечко присела на койку Ярослава. От легкого прикосновения парень вздрогнул, но не повернулся, а постарался лицом зарыться глубже в одеяло.

– Что случилось? – тихо спросила она, поглаживая по руке. Яр молчал, тогда Ольга заговорила, полагая, что звук ее голоса успокоит юношу, не даст погрузиться в одиночество, в котором его хотели утопить люди. Заставить поверить, что он не из их числа, он не человек, а кто-то отличный.

Тихий голос завораживал, струился вокруг Яра, обволакивал, и юноша сам не заметил, как начал прислушиваться, внимать его звуку. Повернул лицо, вгляделся в правильные, красивые черты, большие глаза, отмеченные грустью и тревогой, и продолжал слушать.

Ольга закончила, не осознавая, что взгляд унесся куда-то вдаль, в воспоминания о матери и ее стихах, а Яр, приподнявшись на локте, всматривается в ничего не видящие глаза: сколько в них боли…

– Прям я, – прошептал юноша, боясь спугнуть девушку. Она вздрогнула и долго смотрела на него, словно только что увидела.

– Не думаю, – Ольга помотала головой. – Это мама… Она сочиняла. Не думаю, что ее мысли были о тебе. Она уже почувствовала, что отец меняется… Но думаю, стих обо всех. Ведь каждый в жизни испытывал одиночество, сильное, словно он вообще один в этом мире. Вот и ко мне подходит, когда… Да и к тебе тоже.

Если не замечать необычных наростов на голове, то Яр – вполне симпатичный юноша с голубыми глазами, бледной кожей и каким-то напряженным лицом-маской, на котором отпечатались отчаяние и усталость, недоверие к людям. А глаза… в глазах тоска по чужому участию, доброте и пониманию, которых ожидал от людей, но ожидания не оправдывались.

Взгляды соприкоснулись, каждый увидел знакомое, родное, то, что понятно, то, что случилось с обоими… Яр потянулся к Ольге, ее рука непроизвольно переместилась на плечо юноши, дотронулась до шеи, одним касанием потянула за собой… Зрачки расширились, губы полуоткрылись в предчувствии, в предвкушении зарождающейся искры…

Но она так и не зажглась. Потерялась, спуталась, испугалась сотен голосов шествующих мимо людей, возвращающихся из церкви. Многие гневно кричали обидные слова, обвиняя Яра, некоторые стучали по решетке, чем попало, другие плевались. Жора пытался отогнать толпу, но продержался недолго: его опрокинули, несколько раз пнули, автомат отлетел куда-то в гущу ног, а сам он, прикрыв голову, еле успел отползти к стене. Яр вновь уткнулся в одеяло, а Ольга вернулась на свое место, завернулась в плащ и постаралась зажать уши. Она не понимала, что сейчас произошло, поэтому девушке было страшно.

Яр и она. Немыслимо. Пытаясь понять себя и вполне ясную тягу к Игорю, а с другой стороны – необычное и новое влечение к Яру, Оля перебирала образы и ощущения по отношению к ним обоим. Мысли, одна необычней другой, гудели в голове, будто маленький рассерженный улей: разлетаясь, сближаясь, но не принося в душу покой. Часто возникал перед глазами образ мужчины, яркий и живой, затем юноши, столь же реальный. Но сейчас она не понимала, что с ней происходит. Она только запуталась еще больше, и мелкая дрожь начала трясти ее. Образ отца вносил полное смятение в ее неокрепшее еще сознание, скользил призраком вокруг, не желая окончательно раствориться в небытие. Не понимая своих чувств, она беззвучно заплакала. Слезы тоненькими струйками стекали по лицу и впитывались в теплый войлочный плащ Потемкина.

Сказать, что Игорь был взбешен – лишь покривить душой. В нем все кипело, словно в паровом котле. Но показывать чувства сейчас означало скинуть весь поезд дальнейших событий под откос. Самолично.

– Ну, что Потемкин, прижали? – сегодня Гром сопровождал его один. Видимо, Игорь своим спокойным поведением ввел в заблуждение и главу охраны и Воеводу. Они расслабились и не считали Потемкина опасным человеком, способным нанести вред или сбежать из стен Города, находящихся под неусыпной охраной стрельцов. Оно и понятно: профессия доктора или лекаря, кем представлялся Игорь, сама по себе успокаивала, заставляла терять бдительность. Правда, Воеводу насторожило брошенное лекарем: «военный доктор», но и этому он, судя по всему, не придал значения.

– Не то слово, Гром, – пробубнил Потемкин, не желая показывать свою ярость. – Не то слово.

– Ну, а я что говорил? – усмехнулся тот, правда, это было незаметно: опустившаяся на город тьма растворила лица в полумраке, царившем внутри стен, размазала их, впиталась в такие же почерневшие, почти исчезнувшие строения. Лишь свет фонарей периметра кое-где очертил контуры монастыря. Ночь всегда правила миром. Помогала грабить, убивать, скрыть убийцу или страх, застывший на лице у жертвы, пряча совесть под своим плотным, непроницаемым покрывалом. Вот и лицо Игоря она сейчас как нельзя кстати скрывала. – Ближе к власти жизнь правильнее, удобнее, и… вообще, она есть.

Потемкину хотелось развернуться и сказать этому довольному ублюдку что-нибудь резкое, харкнуть в лицо и растереть плевок сапогом, но сейчас этого делать не следовало. Поэтому лекарь промолчал, сжав кулаки. Скрипнула дверь, впуская их в подземелье. Освещение коридора отключили, но в их камере горел свет. И дальше кое-где, в тесных, забитых людьми ответвлениях: не все еще уснули. Жизнь продолжалась, как ни крути. И у всех были свои проблемы, переживания.

Увидев Грома, Джордж вытянулся по струнке возле стены, затем вспомнил свое предназначение и принялся греметь ключами, пытаясь поскорее открыть дверь. Игорь быстро вошел в камеру и окинул ее взглядом, не обращая внимания на слова шавки Воеводы:

– Ну, до утра, смертничек! Ой, извини… Надеюсь, одумаешься, коллега! – он растворился во тьме коридора, а лекарь, выждав, когда скрипнет наружная дверь, подошел к стене и пнул ее. Поцарапанные и местами истерзанные временем армейские «берцы» с достоинством выдержали удар.

– Что случилось? – подскочила на кровати почему-то зареванная Ольга, вопросительно уставившись на Игоря. Да и Яр встрепенулся на своей койке. Он был очень удивлен подобным поведением всегда спокойного мужчины.

– Эти стены!.. Это подземелье!.. – заговорил Потемкин, отвернувшись. Медленно, тихо и отрывисто, будто не мог сдерживать переполнявшую его злость, но приходилось. Создавалось ощущение, что он хотел зашипеть, и лишь по причине того, что человек к этому не приспособлен, получались слова. – Этот город и люди его… Мерзость-то какая! Как же знакомо! Ничто их не меняет. Ни война, ни двадцать лет паршивой жизни в окружении монстров. Как же ненавижу я таких! Готовых за счет чужого горя жить и процветать, костями играть в «городки», черепами – в боулинг…

– Да что случилось-то? – неуверенно прервал Игоря Яр, но тот, словно не услышав, продолжал:

– Они не пропустили нас в Ямантау, они просто оставили мою семью за гермодверью, из-за чего нам пришлось развернуться и уйти, отправиться к самому огромному подземелью в нашей стране – к московскому метро. Нас вот так просто обрекли на смерть… Теперь они пытаются заставить меня работать на них, забыть о человечестве, забыть о вас всех, но зато купаться в достатке и целовать перст Воеводы… Иначе я с тобой завтра…

– На расстрел?

– Ага, – как-то зло ухмыльнулся Игорь. – Тебя хоть за что?

– У меня кровь нечистая, – тихо сказал Яр.

– Нечистая? – удивленно воскликнул Игорь, причем сделал это с плохо скрытой внутренней яростью. Ольга вздрогнула на койке лекаря, а охранник выскочил из-за угла, предвидя конфликт. Но Потемкин заговорил быстро и вкрадчиво, делая размеренные паузы перед теми словами, которые считал особо значимыми. – А у кого она сейчас чистая? У Воеводы? У Грома? У тех людей, что всю жизнь смотрели, как тебя гнобят, и молча потворствовали этому? У тех людей, которые, словно овцы, идут за своим пастухом, соглашаются с ним и терпят удары кнута? Ты про этих людей говоришь?

– Да, – прошептал Ярос. Крупица смысла в речи Игоря уже начала вызывать волнение, что-то затронув в душе, что-то глубокое и спящее, готовое вот-вот встрепенуться.

А Игорь тем временем продолжал:

– Да это их кровь давно скисла! Они все стали либо волками, либо овцами! А сыновья с дочерьми – их волчатами и ягнятами! И неизвестно, у кого кровь подходит больше для испорченного мира. Их – «чистая», или твоя. Давшая тебе это! – Потемкин указал на роговые наросты на голове юноши. – Ты знаешь, что это?

– Нет, – Яр поднял голову. Игорь подошел вплотную и заглянул ему в глаза. За решеткой в это время Жора поднялся на цыпочки, надеясь услышать новое откровение. Даже Ольга в углу привстала.

– Это твой пропуск в Новый Мир! Этим ты отличаешься от «зверей», которые не поняли еще смысла изменившейся жизни. Ты – другой! И в этом твой огромный плюс, которого ты не видишь в упор. Не надо мотать головой! Отойди от шаблонов, которые тебе навязали! Другой – не значит хуже или лучше. Это означает лишь, что тебе не по пути с ними – людьми, вызвавшими катастрофу… И не способными отойти от всего старого. Да! Они приспособились жить внутри стен, не ими построенных. Отбивать атаки зверей, жить и пользоваться останками старого мира. А почему? Потому, что любовь к себе и себе подобным не может изменить их и их внутренний мир. Они перегрызут друг друга раньше, чем это сделают звери! А ты… – он сделал длинную паузу, пытаясь подобрать слова. – Тебе надо перестать жить жизнью проклятых; тех, кто еще не понял, что мир изменился навсегда, и что искать себя надо еще в чем-то другом… Найди свой путь, Яр! Не такой, который прошел я и все, окружающие тебя… – Игорь затих, словно всматриваясь юноше в душу.

Яр закусил губу. Ему хотелось плакать. Но он не мог выказать перед Потемкиным слабость. Поэтому скупую слезу, скатившуюся по щеке, он не стал стирать, мужественно выдержав взгляд лекаря.

– Соринка застряла, – только и вымолвил он, когда смог говорить.

– Ну да, – согласно кивнул Игорь, проследив за слезой. – Осталось ее вытащить, – естественно, он говорил уже не про соринку, но оба друг друга поняли.

– Ты мне поможешь?

– Обязательно, парень, – кивнул Потемкин. – Я же лекарь! Только будь рядом, когда… Да всегда. Я помогу тебе.

Он обернулся, отметив, что слезы выступили и у Ольги, и даже на щеке Джорджа блеснула влага… Он прижался к решетке и, вытаращив глаза, слушал.

– Мы уходим сегодня!

– Что? – пролепетала Ольга.

– Что? – словно эхо, повторил Яр.

– Нас с Лидкой возьмете? – встрял Джордж. Все удивленно к нему повернулись. – Мы тоже хотим уйти!

– Куда это вы собрались? – раздался голос Грома из коридора.

Жора вздрогнул, но пошевелиться не посмел: поблескивающий в свете единственной в камере лампочки ствол пистолета уперся холодной сталью ему в голову. Ольга охнула, Яр дернулся в сторону решетки, и только Игорь, напрягшись и напружинившись, следил за каждым движением врага.