Часть III. Тесса и Лидия

Эффи стоит на пороге моего дома. В руке у нее коричневый бумажный пакет; тонкий халат развевается за спиной. Все в округе давно спят – кроме нас двоих и пары уличных фонарей. Когда Эффи постучала в дверь, я не спала – пыталась читать «Щегла», но думала о Терреле.

Осталось три дня.

– Забыла тебе отдать. – Эффи сует пакет мне в руки. – Какая-то девчушка в фиолетовом платье оставила у тебя под дверью. Или красивый парень в деловом костюме? В общем, пакет принесли сегодня днем. Или вчера. Или неделю назад. Вот, решила занести.

– Спасибо, – рассеянно отвечаю я.

Спереди нацарапано от руки: «Для Тесси». Ни марки, ни обратного адреса. На ощупь пакет мягкий, а в середине – что-то твердое.

Не открывай, предупреждает одна из Сюзанн.

Я выглядываю на улицу. Внимательно осматриваю темную лужайку и силуэты кустов, растущих между нашими с Эффи дворами. На подъездной дорожке под неслышную музыку без мелодии и ритма танцуют тени.

Чарли ушла ночевать к подружке. Лукас остался спать у девушки. Билл по просьбе Террела уехал в Хантсвилл.

Эффи уже шлепает по тропинке домой.

Это не моя подруга.

Это какой-то манекен в клоунском парике и с дряблым лицом. Всюду трубки, трубки – безумный аквапарк, только вместо воды – красное и желтое.

Я держу Тесси за руку и стискиваю ее, все время глядя на часы. Так велела тетя Хильда. «Надо сжимать примерно раз в минуту, – сказала она. – Пусть Тесси знает, что мы рядом». Я стараюсь не задевать ту часть руки, где повязка слегка порозовела. Вчера подслушала сиделку – ногти у Тесси выдраны с корнем, как будто она пыталась вылезти из могилы. А еще врачи долго выковыривали желтые лепестки из рваной раны на ее голове.

– Ногти иногда отрастают по два года, – громко говорю я. Потому что тетя Хильда попросила больше с ней разговаривать, она ведь может все слышать; и потом, я уже заверила Тесси, что ее ногти отрастут за шесть месяцев.

Когда я узнала, что Тесси пропала, меня вырвало. Спустя двенадцать часов я поняла, что с ней случилась беда. И начала писать похоронную речь. Я написала, что больше никогда не почувствую, как она заплетает мне косу, никогда не увижу, как она за тридцать секунд рисует в тетради что-нибудь очень красивое, или как ее лицо звереет, когда она бежит. Люди рыдали бы, слушая мою речь.

Я хотела процитировать Чосера, Иисуса Христа и прилюдно поклясться, что посвящу всю жизнь поискам ее убийцы. Я уже представляла, как буду стоять за кафедрой баптистской церкви и грозить убийце пальцем – на случай, если он слушает, ведь они обычно слушают. Вместо «Упокой Господь ее душу» люди стали бы с опаской озираться по сторонам и бросать друг на друга подозрительные взгляды и гадать, не убийца ли их сосед. На каждой кухне есть нож, на каждой подушке – наволочка, в каждом гараже – антифриз. Орудия убийства повсюду, люди, и мы готовы нанести ответный удар. Такой был бы посыл.

Тесси считает, что люди в большинстве своем – хорошие. Я не согласна. Мне ужасно хочется спросить, что она теперь думает по этому поводу, но я не буду. Не хочу тыкать ее лицом в собственные ошибки.

Монитор над ее койкой в сотый раз начинает вопить, и я подскакиваю на месте. Тесси даже не вздрагивает. Ее рука на ощупь как моцарелла. Примерно в десятый раз меня посещает страшная мысль, что Тесси никогда не будет прежней. На ее лице повязка, которая что-то скрывает. Возможно, моя подруга больше не красотка. Или не юмористка. Возможно, она перестанет понимать мои литературные аллюзии. И быть единственным на свете человеком, который не считал меня упырихой. Даже родной отец иногда называет меня Мартишей Аддамс.

Монитор все вопит и вопит. Я снова жму кнопку вызова медсестры. Та влетает в палату и спрашивает, когда к пациенту придет кто-нибудь взрослый, – будто все проблемы из-за меня.

Я не хочу обратно в вестибюль. Там миллион посетителей, и тренер Тесси едва не свел меня с ума своей болтовней. Все твердил, как ей повезло, что доблестная полиция подоспела вовремя. Я снова рассказываю про это Тесси – второй раз за несколько минут.

Ее веки трепещут. Но тетя Хильда меня предупредила, что такое случается. Это еще не значит, что она приходит в себя.

Я сама выбрала Тесси, когда мы учились во втором классе. Стоило мне увидеть ее за партой, я сразу все поняла.

Стискиваю ее руку.

– Можешь возвращаться. Не бойся, я его к тебе не подпущу.

Закрываю дверь. Вбиваю пароль.

Разворачиваюсь – и перестаю дышать.

К зеркалу на стене изнутри прижато лицо Мерри.

Как в тот вечер, на парковке у аптеки. Сколько же сил ей понадобилось, чтобы подняться с заднего сиденья и приникнуть к окну – полумертвая, накачанная снотворным, полузадушенная синим шарфом, она все же надеялась, что кто-то вроде меня успеет ее спасти. Из всех Сюзанн, что живут в моей голове, Мерри – самая спокойная и нетребовательная. Самая виноватая.

Все хорошо, говорю я, медленно подходя к зеркалу. Ты ни в чем не виновата. Это ты меня прости – я не смогла тебя выручить.

Когда я прижимаю ладонь к стеклу, Мерри уже нет. Вместо нее в зеркале – бледная женщина с всклокоченными рыжими волосами, зелеными глазами и золотой спиралькой на шее. Зеркало запотевает от моего дыхания, и я тоже исчезаю.

Мерри показывалась мне уже дважды. В окне психотерапевтического кабинета, когда мне было семнадцать – через пять дней после того, как я прозрела. И четыре года назад. Она сидела в последнем ряду церковного хора на похоронах моего отца и пела «Я улечу».

Подхожу к кухонному шкафчику, достаю нож и вспарываю бумажный пакет.

В голове вновь поднимается оживленное гудение Сюзанн.

Я барабаню в дверь и громко зову Тесси по имени.

Она заперлась от меня на балконе. Я застряла в ее дурацкой розовой спальне из детской сказки, которая годится разве что для десятилетки. Когда я проснулась, Тесси уже не было, а дверь на балкон не открывается. Конечно, я ей сто раз говорила, чтобы она не выходила туда одна: потому что она слепая и это опасно, потому что взрослые оставили меня за ней присматривать. Но на самом деле, конечно, причина другая: я боюсь, что она спрыгнет.

Сегодня у нее очередной Грустный день. Двадцать шестой подряд. Я обвожу смайликом те дни в календаре, когда она улыбнется хотя бы раз. Никто больше не рисует смайлики в календаре, но если сегодня Тесси покончит с собой, все шишки достанутся Лидии Фрэнсис Белл, кому же еще.

Лидия дурно на нее влияет. Лидия одержима смертью. Лидия даже могла ее подтолкнуть.

Я прижимаю ухо к двери. Пока жива. Наигрывает на флейте что-то заунывное. Чтобы извлечь из флейты звук, дуть надо довольно сильно. Не хотела бы я сейчас оказаться рядом и учуять ее дыхание: она уже шесть дней не чистила зубы. Один урок из всей этой истории с Тесси я извлекла: когда от человека воняет, любить его гораздо сложнее. Конечно, хорошее тоже есть. Приятно, когда журнал «Пипл» называет тебя ее «верным другом». И я почти всегда ощущаю это удивительное щекотание в груди: как если смотреть в океан и думать о том, какой он глубокий и темный, а на дне может прятаться кто угодно. Мне нравится жить в ужастике и каждый день просыпаться на новой странице – пусть люди и считают главной героиней Тесси.

Дверь немного поддается, и я пихаю ее бедром еще сильней. Это не я, а ее бабушка с дедушкой выдумали – привезти нас с Тесси сюда на выходные. Разумеется, они полуглухие и отключились в полдесятого вечера.

Ну не прыгнет же она с крыши из-за моих дурацких слов про Фриду Кало? Сегодня за ужином я такое ляпнула… бабулька меня чуть живьем не съела. А начал, между прочим, дедушка.

Он рассказывал Тесси про то, как Фрида Кало рисовала прямо в постели – после той аварии, когда ей переломало все кости и она целый год провалялась в гипсе. Мать Фриды сделала для нее специальный мольберт, чтобы рисовать лежа. И дедушка Тесси предложил соорудить что-то подобное. Он, конечно, хотел ее ободрить и вдохновить. А по мне, так тут один урок: один-единственный несчастный случай может исковеркать человеку всю жизнь, и так будет с Тесси. Но про это я умолчала, понятное дело. Сказала только, что даже хорошо, что Фрида покончила с собой, все равно она зарисовала бы себя до смерти. Мне это показалось смешным. Серьезно: сколько еще портретов Фриды Кало вынес бы наш мир?

Дверь внезапно поддается, и я вываливаюсь на балкон. Тесси сидит на перилах спиной ко мне, в белой дедушкиной футболке размера XL. Ну прямо Каспер, доброе привидение. Ночнушку она забыла дома, поэтому взяла футболку у деда.

Если хочешь уйти из жизни, есть способы и получше, думаю я. Да и одеться надо иначе.

Может, дать ей спрыгнуть – не мешать? Просто подумалось.

Нет, если она и сбросится с крыши, все равно не умрет – попадет в инвалидное кресло. Такая уж она везучая. Точнее, невезучая. Я столько стараюсь, чтобы вернуть Тесси к жизни, а она как пить дать жалеет, что не уснула в той могиле навсегда.

Сегодня я по-настоящему зла. Злее обычного. Я плачу от злости. Не знаю, сколько еще протяну. В газетах только переливают из пустого в порожнее, а правды – противной и вонючей – никто не напишет.

Тесси все играет на своей дебильной флейте. От этой музыки мне самой хочется сдохнуть.

– Пожалуйста, слезь с перил, – выдавливаю я. – Прошу тебя!

Засовываю руку в сверток и достаю полиэтиленовый пакет.

Внутри – футболка.

С запекшейся кровью.

Я ее узнаю.

Сегодня можно нарисовать в календаре двадцать смайликов.

Мама только что купила нам ледяную колу, воткнула в банки соломинки и принесла на подносе вместе с большой миской чипсов. Сказала, что ей радостно слышать наш смех. После этого я заперла дверь. То была идея Тессы – вместе нарисовать картинки для нового врача. Честно говоря, я в шоке: обычно такие идеи приходят мне, а Тесси вообще врать не умеет. Но она говорит, что пока не готова пустить в душу этого психотерапевта. «Пустить в душу» – это она просто повторяет за своим прошлым врачом, редкостным идиотом. Тот посоветовал ей такой способ прозреть: забраться на вышку и спрыгнуть с нее в бассейн, а потом открыть глаза под водой. Я сказала про это отцу Тесси. В жизни не видела его таким злым! «Да он же чуть ее не угробил!»

На Тесси сейчас отстойная белая пижама с кружавчиками, которую ей дала тетя Хильда. Видела б ее Тесси, не надела бы под угрозой смертной казни. Но она не видит – и выглядит очень мило. Невинно и старомодно. Как будто мир и не думал рушиться.

– Черный фломастер дашь? – спрашивает Тесси.

– Ага. – Я подправляю оскал на цветке и отдаю ей маркер.

Впервые в жизни мне не стыдно рисовать рядом с Тесси. Надо же, для этого ей надо было ослепнуть. Все, что она рисует, – безупречно. И мне действительно нравится то, что получилось. Оказывается, я рисую гораздо лучше, когда ни с кем не надо соревноваться.

И все же это слишком буквально. Поле цветов-монстров. Скрюченная в три погибели девочка. Добавим-ка сюда драмы.

Я рисую поверх первой девочки вторую. Волосы пусть будут рыжими. Что же делают эти девочки – дерутся не на жизнь, а на смерть? Одна убивает вторую? Может, бедные цветочки просто волнуются и хотят это остановить?

Ха-ха. Пусть поломает голову.

Не могу оторвать взгляд от коричневого пятна на розовой футболке – моей футболке. Давным-давно она взяла ее поносить и так и не вернула.

Крови много.

Уже не впервые мне приходит в голову, что Лидию могли убить.

Лидия любила кетчуп, напоминаю я себе. А еще кукурузный сироп и красную краску, загадки и странные игры.

В свертке есть что-то еще.

Блокнот в линеечку. Его я тоже узнаю. Таких блокнотов у Лидии была целая коробка.

На обложке блокнота нацарапана дата. И имя.

Кончик «Л» закручен, как кошачий хвост. Я сотни раз видела, как она выводит эту «Л».

Моя рука невольно тянется к телефону и замирает.

Как же лучше сыграть?

– Меня зовут Лидия Фрэнсис Белл, – представляюсь я, мгновенно успевая пожалеть, что назвала свое среднее имя. Да и первое тоже. Мне никогда не нравилась «Лидия». Я скорее Адриана, или Виолетта, или Далия. Надо было представиться чужим именем. Тесси скажет, что я дура. Разозлится. Я пообещала ей, что всего разок посижу на лекции врача и даже не буду поднимать руку. С тех пор я приходила уже дважды. Тесси сводит меня с ума, ей-богу. Вчера вечером она мне едва голову не оторвала – за то, что я сделала себе сэндвич с арахисовым маслом и принесла в ее комнату. Ну что за бред, а? Это же просто сэндвич!

Сегодня я впервые записалась на встречу с профессором. Подготовилась как могла, разнюхала про него все что можно. Прочитала серию лекций «От Мэрилин Монро до Евы Браун: самые влиятельные фифы в истории человечества». За один вечер проглотила психологическое исследование, посвященное той девочке, которую отчим закопал живьем в лесу. Из-за этого дела его, кстати, и выбрали. Он читал лекции аж в трех университетах Лиги плюща. Он никогда не использует в заголовках своих статей выраженьица вроде «ликбез» или «все, что вы хотели знать о том-то, но боялись спросить». Про его личную жизнь я почти ничего не нашла, увы, и совсем ничего – о пропавшей дочери. Наверное, он посвятил жизнь работе и не распространяется о таких вещах в прессе.

– Очень рад, что вы заглянули, Лидия, – говорит он. – Я не раз замечал вас на моих лекциях, всегда в первом ряду.

Его улыбка – это вытяжка из солнечного света. При виде его я начинаю думать строчками из Китса.

Я кладу на стол тетрадку с подробнейшим конспектом его последней лекции про темную триаду личностных черт – чтобы он сразу увидел, какая я прилежная студентка. Он спрашивает, согласна ли я с высказыванием Макиавелли, что мы не так уж беспомощны в руках злого рока. Вопрос явно риторический: он не дает мне ответить и продолжает говорить. Как прекрасен его голос, когда он произносит эти длинные научные слова. Он словно занимается сексом с моим мозгом.

У меня наготове десяток умнейших вопросов, а я до сих пор не задала ни единого.

Он подъехал ко мне на офисном стуле. Сильно прижался коленом к моему колену – восхитительная боль. Я едва могу думать, а он и виду не подает – болтает себе.

Знаю, я должна представиться ему по-хорошему. Сказать, что я лучшая подруга Тесси. Но это невозможно, когда он так на меня смотрит.

Как-нибудь в другой раз.

Я неистово листаю страницы. Какие жестокие слова. Режут меня, вспарывают кожу, бьют под дых. Иногда – застенчиво целуют. Любовь и злоба, зависть и презрение – все перемешалось на страницах этого дневника.

Совсем другая Лидия. Картина под картиной. Я мысленно возвращаюсь в ту ночь на балконе, когда мы – так я думала – обсудили все неприятные темы. Бросили друг в друга все камни и камешки обид. Вскрыли все скрытые опухоли, которые росли в нас с самого начала нашей дружбы – опухоли, что до поры до времени живут под кожей любых отношений.

Я ошибалась. Это было не все.

Как же увязать девочку с этих страниц и ту, что давала мне подышать в бумажный пакет? Которая обнимала меня ночами напролет, когда умерла моя мама, и расчесывала меня, когда я ослепла? Которая читала мне стихи – задыхаясь от восторга? Которая писала мне записки любимым шифром Эдгара По, невидимыми чернилами из лимонного сока, и прятала их в моем домике на дереве, чтобы я нашла утром. Чтобы показала ее слова солнцу.

Меня тошнит.

Звонок. Телефон. Я вскакиваю, опрокидывая бутылку с водой.

Чернила на страницах дневника начинают растекаться.

Я лихорадочно промакиваю блокнот тряпкой.

Телефон звонит снова. Настойчиво.

Я смотрю на экран.

«Аутлер, Евфимия».

Я прочитала три четверти дневника, осталась одна четверть. Я не знаю, чем закончится история Лидии. И когда мне придется расстаться с ее дневником. Я должна успеть. Скорей, скорей…

Снимаю трубку.

– Сью?! Сью?! – В голосе Эффи – нескрываемая паника.

Тесси орет на меня как резаная.

– Да я просто хотела, чтобы у присяжных сложилась полная картина! – Вот тебе раз. Она взбесилась. А я-то думала, поймет. – Я дала ему дневник, чтобы защитить тебя. И все эти показания давала только затем, чтобы Террела уж наверняка приговорили к смертной казни!

– Ага, ну-ну. Для этого надо было сказать, что я не мылась неделями? Что у меня завелись вши? Что я таскала болеутоляющие из аптечки тети Хильды?

– Я только жалею, что рассказала про мальчишек, которые прозвали тебя «Лицом со шрамом». Зря. Плохой будет заголовок.

– Неужели они действительно так меня называют?! – Тесси вот-вот расплачется. Но я не могу уступить. – Нет, ты давала показания для себя. Чтобы главная роль наконец-то досталась тебе!

Мы стоим на балконе в доме ее дедушки, как стояли миллион раз до этого. Она вся трясется от злости. Я тоже начинаю сердиться. Неужели она не понимает, сколько я для нее сделала? Она орет – и я ору. Цапаемся, как кошки. Ссора века. Наконец-то ей нечего сказать. Она просто стоит и дрожит. Между нами только ночь и тишина. Мы обе тяжело дышим.

– Я видела тебя с врачом.

От ее тона у меня мороз по коже.

– В смысле? – Разумеется, я все поняла. Но что именно она видела? Что успела узнать? – Ты видела, как я отдавала ему твой дневник?

– Наверное. Я выгуливала Оскара в университетском городке. Чем ты думала, Лидия?! Убирайся отсюда!

Внезапно меня хватает за плечо ее бабушка. Она немного сипит, потому что долго поднималась по лестнице. Старуха никогда меня не любила.

– Девочки…

– Убирайся, Лидия! – рыдает Тесси. – Убирайсяубирайсяубирайся!..

Я бегу через двор. Босиком. Как во сне. Над головой – звездная ночь. Откуда-то доносится приторно-сладкий запах духов. Тошнотворный.

Тени свисают со всех деревьев, мечтая меня задушить. Я пытаюсь сосредоточиться на свете, сочащемся из окна кухни Эффи. На холодной стали в моей руке. На мысли, что Эффи сейчас наедине с монстром. Тем, который пожирает изнутри ее разум, который превращает девочек в кости, который раньше расчесывал мои волосы и тайно презирал мои слабости. Возможно – со всеми тремя одновременно.

Он поджидает меня. Использует Эффи как приманку.

Что это лежит на земле? Я наклоняюсь и провожу рукой по траве. Конфетти. Ими посыпана дорожка от моего дома к дому Эффи. Я растираю пальцами кусочки бумаги… Наблюдаю, как они слетают на землю и кувыркаются в воздухе подобно сияющим абстрактным мыслям.

Это не конфетти.

Трава припорошена лепестками рудбекий.

Кто-то ободрал цветы и обозначил мне путь.

Я глотаю ртом воздух, который стремительно испаряется.

Над головой вертится небо с картины Ван Гога. В голове взрываются сотни картинок, но перед глазами в итоге остается лишь одна.

Он наконец стер с лица маску из грязи.

Мой монстр. Убийца Чернооких Сюзанн.

Он опрятен и гладко выбрит. Улыбается.

Сюзанны взвизгивают от радости. Это он это он это он!

Я чувствую на плече его руку. Вдыхаю запах одеколона.

Слышу его ленивые, гундосые ободрения.

Мы занимались любовью два раза подряд. Он уже сидит на краю кровати.

– Мне надо в душ, милая. А потом я побегу. Так что собирайся, хорошо?

«Милая». Будто я какая-нибудь потаскушка из 40-х. Почему бы тебе не вспомнить мифы? Назови меня Эвридикой. Или Изольдой. По-моему, Лидия Фрэнсис Белл заслуживает большего, чем колючие простыни, «собирайся» и «милая».

В ванной шумит вода.

Я вылезаю голой из кровати и дрожу от холода. У него в квартире почему-то всегда ледник. Ему, видите ли, не нравится звук, с которым включается и выключается отопление. Ой, да и хрен с тобой. Я хватаю с пола его рубашку, надеваю и хлопаю длинными рукавами, как крыльями. Сегодня у него последний рабочий день в университете, потом начинается творческий отпуск. Он говорит, Тесси не нужно знать, что мы переспали, – но разве о таком не рассказывают лучшим подругам? Думаю, скоро она забудет про мои показания. Максимум через месяц.

Повсюду эти чертовы картонные коробки.

Порыться в них, что ли? Найду себе какой-нибудь сувенир. Что-нибудь такое, чего он не хватится в ближайшее время.

Засовываю руки в карманы его стариковских брюк. Вот бы он разрешил мне выбирать ему одежду! Воротнички у него слишком накрахмалены, аж шею царапают…

Перебираю книжки – тоска смертная берет от одних названий. Копаюсь в ящике с трусами. Ничего интересного.

А он все плещется в душе.

Открываю и закрываю бесконечные ящики и шкафчики. Почти все уже пустые. Заглядываю в холодильник.

Просматриваю почту. Бог ты мой, даже Тесси оставляет мне больше сюрпризов.

В последний момент догадываюсь заглянуть под кухонную мойку.

Там-то я их и нахожу.

Куцые желтые цветы с черными «глазками». Сидят одни-одинешеньки в темноте.

Я стою на коленях. Гляжу на прилипший к пальцам лепесток. В груди пульсирует злость.

На него. На себя – ведь я с самого начала все понимала, просто боялась посмотреть правде в глаза.

На Лидию.

Не знаю, сколько прошло времени. Несколько секунд? Минут? Из кухонного окна Эффи по-прежнему льется уверенный свет.

Твой разум в твоей власти, Тесси. Врач. У меня в голове. Насмехается. Глумится.

Усилием воли заставляю себя подняться на ноги.

Лепестки повсюду. Они прилипли к моим коленям, к босым ступням.

Я нагибаюсь их стряхнуть.

Это не лепестки.

Крошечные обрывки салфеток «Клинекс» – постиранных в стиральной машине. Такие клочки всегда можно найти у Эффи в карманах свитеров и халатов.

Это ее след. Он ведет к входной двери, в десятках миль от того места, где нашли заснувшую в могиле Тесси.

Вот только Тесси уже просыпается. Та, прежняя Тесси, которая без труда обгоняла мальчишек, медленное сердце которой билось со скоростью тридцать ударов в минуту, которая не боялась царапин, ссадин и переломов, и которая никогда не проигрывала, потому что у финишной черты ее всегда поджидала покойная мать.

Тесси замерла на старте в ослепительном солнечном свете. Над дорожкой колеблется знойный воздух. Ее глаза прикрыты. Чтобы прийти к финишу первой, она должна провести в воздухе над препятствиями как можно меньше времени.

Пальцами она упирается в шершавую землю.

А я сжимаю и поворачиваю дверную ручку.

Мы обе наготове – ждем выстрела.

Он словно эдакий мистер Дарси из фильма ужасов – протягивает мне руку, помогая забраться в покачивающуюся на волнах моторную лодку. От хижины сюда вела тонкая извилистая тропка. Это он придумал снять домик у озера – мол, устроим прощальный вечер. А потом он уедет в Китай – ну или куда там на самом деле, не знаю. Озеро находится в жуткой глуши. Интересно, он всех своих жертв сюда привозил? Или каждый раз выбирает новое местечко? Все кругом черное. Вода, небо, лес за нашими спинами. И брезент на дне лодки. Неужели он правда думает, что Лидия Фрэнсис Белл такая дура? Ну да, я залезаю в лодку к серийному убийце, но что поделать… Доказательств у меня нет, а это – мой последний шанс их добыть.

– Осторожно, – предупреждает он. – Хочешь за руль?

Пока я усаживаюсь, он несколько раз дергает шнур – мотор заводится далеко не сразу. Я могла бы дать полезный совет, однако оставляю его при себе.

– Нет, спасибо. Я боюсь. Лучше буду сидеть сзади и смотреть на луну, если найду ее. У меня с собой фонарик – хочешь, я тебе почитаю?

Показываю ему книжку – «Все стихи о любви под одной обложкой: от Браунинга до Йейтса». Вообще-то она мне не нужна, у меня фотографическая память, и я прочитала эту книгу раз пятьсот.

– Не думал, что тебя можно чем-то напугать, – дразнится он. Ну и ляпнула. Не надо было ничего про страхи говорить. – Вот увидишь, тебе очень понравится на темном озере. Это в твоем духе. Мы остановимся посередине, вырубим мотор, попьем вина.

Примерно в двух милях от берега он замедляет ход, а я включаю фонарик, раскрываю книгу и начинаю читать.

– «Любит. Не любит»…

Слова тонут в реве мотора.

– Что? Я же просил пока не читать. – Раздражен.

Я умолкаю. Это непросто.

Посреди озера он вырубает мотор.

Конечно, я подготовилась. Десять вопросов напечатаны жирным шрифтом у меня в голове, все пронумерованы. Я закрываю книгу.

Вопрос номер один:

– Это ты убивал девочек?

– Каких девочек, милая?

– Ты думал, если я узнаю, то разлюблю тебя? Что я кому-то расскажу?

– Лидия. Перестань.

– Ты сразу понял, что я – лучшая подруга Тессы?

Я хочу, чтобы он ответил «нет». Чтобы объяснился.

В темноте его лица почти не видно. Он совершенно спокоен, я чувствую.

– Милая, ну конечно, я сразу понял. Я все знаю про вас с Тесси. Вы очаровательные чокнутые девицы.

Я наблюдаю, как он теребит руками веревку.

Итак, факт установлен. Лидия Фрэнсис Белл влюбилась в маньяка.

Сердце колотится у меня в груди – ну разумеется. Я не свожу взгляда с веревки.

– Куда ты поедешь на самом деле?

– Брось, Лидия, у тебя должны быть вопросы получше. Впрочем… я сам пока не знаю.

– Я приготовила десять вопросов.

– Валяй.

– У тебя действительно была дочь по имени Ребекка?

– Нет. – Усмешка.

– Ни семьи, ни друзей?

– Это все лишнее, тебе так не кажется?

– Остальные три вопроса бессмысленны. – Я стискиваю рукоятку папиного пистолета. – Я беременна, – говорю я.

Дуло пистолета в моем кармане смотрит прямо ему в грудь.

Но кровь почему-то появляется на плече.

Я даже не услышала выстрела. Выстрел на озере звучит так, словно небо разверзается. Словно оно сейчас осыплется осколками. Так мне Тесси рассказывала.

Я прицеливаюсь получше.

– Подожди, милая. – Мольба в его голосе. – Давай поговорим. Мы же с тобой одинаковые!

В коридоре темно.

– Эффи? – зову я.

– На кухне, Сью! – доносится из соседней комнаты ее голос. Мелодичный. От паники не осталось и следа. Пахнет чем-то горелым.

Не порохом ли? Может, моя соседка уже застрелила похитителя совков из того крошечного револьвера с перламутровой ручкой, который – вопреки моим увещеваниям – хранит в тумбочке у кровати?

Я сворачиваю в кухню.

Перед глазами открывается обычная, уютная картина.

Леденящая душу картина.

За столом Эффи сидит гостья – живая-невредимая, белокурая Лидия.

Моя соседка улыбается до ушей и ставит перед ней фарфоровую тарелку в голубой цветочек.

– Вот, угощайтесь! – лопочет Эффи. – Ложная тревога! Это был никакой не похититель совков, а всего лишь Лиз. Чему я несказанно рада.

Лидия улыбается. Она не зарыта в лесу. Не покалечена. И не раскаивается. Она – часть всего происходящего.

Губы намазаны ярко-красной помадой. Я вижу крошечную черную родинку над ее верхней губой – один мальчишка как-то сказал, что это клещ. Лидия потом неделю прикрывала родинку ладонью.

Левая нога закинута на правую под слегка неестественным углом. Однажды летом она научилась так сидеть, чтобы прикрыть след от папиного ремня – и привыкла.

Я знаю все ее привычки. Тайны, от которых она готова была выть в голос. Я могу ее уничтожить.

Лидия внимательно смотрит на меня. И по-прежнему молчит.

Мой пистолет с грохотом падает на пол.

– Ты что-то обронила, голубушка, – щебечет Эффи. – Поднимешь? Я тебе рассказывала про Лиз. Она – ученая из национального исторического общества. Иногда ко мне приезжает. Недавно она привозила коробки с разными документами о Форт-Уэрте – оставила их в моем сарае, чтобы не возить туда-сюда. Лиз путешествует по всей стране!

Ну да, я помню. Плотно закрытые коробки. Чарли помогала Эффи и какой-то странной женщине перетащить их в сарай.

– Лиз проезжала мимо и решила кое-что забрать оттуда, а меня будить не хотела, – продолжает Эффи. – Я, конечно, уже объяснила ей, что в Техасе лучше так не делать. Большую часть времени она живет в цивилизованных городах вроде Вашингтона и Лондона, правда ведь?

Лидия – крашеная, улыбчивая Лидия – тайком втерлась в доверие к Эффи. Притворялась ученой. Шпионила – как всегда. Следила за мной. Следила за Чарли. Подкинула мне свой дневник и выпачканную кровью футболку. Играла в мерзкие игры.

– Где он? – шиплю я Лидии.

Именно она научила меня никогда не произносить его имя вслух. Чтобы не давать ему власти над своими мыслями и чувствами.

– Да не было никакого воришки! – пытается прояснить ситуацию Эффи. – Я же говорю, это Лиз пробралась на мой задний двор. Мы с ней как раз обсуждаем карлика по фамилии Маджетт, который пытался построить в городе пыточную для своих жертв. Лиз знает все про старый Форт-Уэрт. Я согласна с Лиз, что на месте того участка, где он планировал убивать девочек, надо установить памятную табличку.

– Не сомневаюсь, она знает все о серийных убийцах.

Я все смотрю на нее и не могу оторваться. Знакомые сверкающие глаза. Дорогие очки в черепаховой оправе. Волосы убраны в модный растрепанный узел. На тонком левом запястье массивные часы «Брайтлинг». На правом – простой широкий серебряный браслет.

– Он умер, Тесси. – Первые слова от Лидии за семнадцать лет. Она ликует. – Я его убила.

– Конечно, умер! – тараторит Эффи. – Мистер Маджетт умер в тюрьме в 1896 году. Его повесили в «Мойэменсинге», Лиз, ты же сама мне рассказала, что он дергался минут пятнадцать.

Я жму на курок четыре раза.

Для чокнутой техасской девочки это не так уж и трудно.

Перебираюсь через него к рулю.

Ровно одиннадцать минут уходит на то, чтобы найти в темноте Дамбо, мой ориентир – большое дерево на западном берегу, одна ветка которого задрана в небо подобно слоновьему хоботу.

Самое жуткое место на озере. Опасный омут. Для рыбалки лучше места не придумать, но если здесь кто уйдет под воду, то на поверхность уже не всплывет. Мы с папой прекрасно проводили время на этом озере. Я потрошила рыбу и не блевала, а он цедил водку из баночек «колы» и блевал всегда.

У меня на душе удивительно тихо, спокойно. Не припомню такой тишины. Странно. Я заглушаю мотор. Секунду просто сижу. Нет, надо приниматься за дело. Не так уж трудно скинуть его за борт. Плюх. Он уходит под воду меньше чем за минуту. Я смотрю на это и ничего, ничего не чувствую. Бросаю следом книжку, которую нашла у него под раковиной рядом с рудбекиями и измельчителем отходов, – «Ребекку» Дафны Дюморье. Кровь впиталась в хрупкий переплет – не то бы я, конечно, оставила ее себе на память. Этой книге были посвящены мои вопросы № 8, 9 и 10, но он уже явно собирался накинуть на меня чертово лассо.

К хижине я возвращаюсь за считаные минуты. Быстро накрываю лодку и собираю наши вещи. «Вы должны съехать к 11 утра, – гласит записка на двери. – Убедитесь, что лодка пришвартована. Ключи оставьте на столе».

Зубы у меня стучат, руки и ноги немеют, когда я вставляю его ключ в замок зажигания. Но я горжусь собой, правда. И мне радостно. Я возвращаюсь к зоне для кемпинга национального парка озеро Техома и выбрасываю брезент и чемодан в огромные мусорные контейнеры.

На полпути к службе проката автомобилей у меня заканчивается бензин.

Мой монстр умер.

Моя лучшая подруга жива и на моих глазах аккуратно складывает треугольничком белую салфетку.

Так почему же мне так хочется сбежать?

И крикнуть Эффи:

БЕГИ.

Я думала, папа меня убьет. Ему пришлось забирать меня из бургерной в Шермане. Я прошла пешком четыре мили. Моя одежда и лицо были перемазаны кровью. Женщине за прилавком я сказала, что у меня в руках лопнула упаковка кетчупа. И попросила воспользоваться их телефоном.

Папу, конечно, на мякине не проведешь.

Он быстро меня раскусил – сломал, как обычно. Я так устала. Пальцем не могла пошевелить. Больше всего хотелось позвонить Тесси…

По дороге домой папа много чего мне говорил. У тебя не было доказательств, что он – убийца. Какой еще аборт – Господи помилуй! Не может быть и речи. Господи, Лидия. Господи Иисусе.

Я подслушала, как он звонил своим приятелям со склада – просил их заправить арендованную доктором машину и вернуть ее.

Почему-то мне никак не согреться.

Кажется, это было миллион лет назад: я стояла за сараем и наблюдала, как он сажает рудбекии под домиком на дереве.

Сейчас мои родители сидят на диване в гостиной и составляют план. А я вышла на задний двор – надо кое-что закопать. Назовем это «Плохой коробкой». В ней ключ от хижины, который я забыла вернуть хозяевам. Кольцо Тесси – я его украла, потому что нельзя носить такие вещи. Дурная примета. И моя любимая книжка Эдгара По – сегодня вечером я слышала, как она тикает на книжной полке, а жить с этим всю жизнь я не намерена. Я никогда не слечу с катушек, как Тесси.

Она спятила. Лидия спятила.

Когда мне следовало догадаться? Уже во втором классе, когда она села ко мне за парту с карандашами – красными, блестящими, острыми, как сосульки?

Она уже вовсю тараторит – она всегда тараторит, если говорит правду, – про Китса и разверзшееся небо и как «напоследок я увидела его плешь, похожую на огромный комариный укус, а потом только тьма, тьма, тьма…»

Врач. Мой монстр. Ее любовник.

На дне озера. Того самого, где я учила Чарли кататься на водных лыжах. Она, наверное, каталась прямо над ним.

Все эти годы он был мертв.

Сначала меня захлестывает волной облегчения. Потом наступает страшная ясность.

Все эти годы он жил благодаря мне.

Моя лучшая подруга позволила этому случиться. Позволила мне страдать. Позволила Террелу отсидеть за преступление, которого он не совершал.

Лидия – жадный цветок. Вот уж кто действительно черноокая сюзанна, а вовсе не те бедные девочки, что лежали со мной в могиле. Агрессивная. Цветущая на любой, даже самой бедной почве.

– Через четыре часа после того, как мы занимались любовью в последний раз, я наблюдала, как он сажает рудбекии под твоим домиком на дереве, – вкрадчиво произносит Лидия. – Я нашла цветы в пластиковых горшочках под раковиной, а потом проследила за ним и смотрела, как он роет для них ямку. – Лидия хихикает.

– Ты как-то странно выглядишь, милая, – лопочет Эффи. – Устала? Может, присядешь?

– Цветы… – выдавливаю я.

– Что? – Лидия чем-то раздражена. Ждет от меня… благодарности?!

Я с трудом подавляю в себе волну гнева и недоумения. Она семнадцать лет держала мой разум в заложниках – а теперь ждет, что я ее за это поблагодарю? Мне хочется только одного: схватить ее за блестящие обесцвеченные волосы и драть их, драть, пока хватит сил, и орать «Почему?», пока не задрожат стены этого дома.

Лидия уже беспокоится, а я должна успеть все узнать.

– Лидия, – снова начинаю я. – Если он умер… кто все эти годы сажал рудбекии под моими окнами?

– Ты меня, что ли, обвиняешь? – Она уверенно смотрит мне в глаза. – Понятия не имею. Это просто цветы, Тесси. Неужели ты и сэндвичи с арахисовым маслом до сих пор ненавидишь?

– Лиз не имеет никакого отношения к озеленению, – вмешивается Эффи. – За это отвечает Марджори Шваб из общества садоводов. Сэндвичи обычно приносит Бланш Как-бишь-ее. Или Глэдис? А мою гостью зовут Лиз, не Лидия.

– Понятно, – говорю я Эффи.

Лидия прикладывает к губам салфетку. Опять притворство. Она даже не притронулась к этому недоразумению на тарелке.

– Я знаю, ты злишься, Тесси. Но идеальные убийства не случаются сами собой. Тут важно подгадать время. И я сохранила футболку – прямо в духе Оу Джея, правда?

– Так это… его кровь на футболке, – медленно произношу я.

– Ты что, не дочитала дневник? – спрашивает Лидия. – Я дала тебе сорок пять минут!

Мой разум отгораживается от нее. Подобно лазерному лучу наводится на то единственное, что еще важно. Что еще можно исправить. Террел.

Кровь врача на розовой футболке. Плод в могиле. ДНК Авроры.

Все связано. Наука поможет освободить Террела. Если Лидия говорит правду, кровь на футболке все объединит. Врач был отцом не только дочки Лидии, но и ребенка убитой Сюзанны.

– Ты что же, не спросишь, зачем я приехала? – обижается Лидия, точь-в-точь как в десять, двенадцать и шестнадцать лет. – В сарае хранятся все мои исследования, связанные с твоим доктором. Я посвятила этому три года жизни. Узнала, где он раньше преподавал. И кто там исчезал без вести. Конечно, это не прямые доказательства, но картинка вырисовывается. И потом, полиция ведь прочешет озеро. Я разрешу им допросить меня, но буду слишком потрясена и раздавлена, чтобы выдать все. – Видно, что она прямо-таки упивается собой. – Я приехала не просто так, Тесси. Эффектное появление в последнюю минуту – отличная концовка для книги, не находишь? Роман будет про другую чудом уцелевшую Сюзанну. Про меня. Повествование в духе современной феминистской сказки. Тебе понравится. Смысл в том, что монстр получает по заслугам.

– Я начинаю подозревать, что вы не из исторического сообщества, – цедит Эффи сквозь зубы.

Лидия втыкает вилку в ее кекс. Почти доносит до рта.

Не стану ей мешать.

Впервые за долгое, долгое время во мне просыпается надежда. Словно прохладный ветер выдул из моей головы всю пыль и копоть.