Палач накинул мальчишке петлю на шею. Парень был не старше Матиса. Его била дрожь, и по щекам, перемазанным грязью и соплями, катились крупные слезы. Время от времени он всхлипывал, но в целом, казалось, смирился со своей участью. На вид Матис дал бы ему шестнадцать, верхнюю губу его покрывал первый пушок. Мальчишка наверняка носил его с гордостью и пытался произвести впечатление на девушек. Но больше не свистеть ему девушкам вослед. Его короткая жизнь заканчивалась, не успев толком и начаться.

Двое мужчин рядом с мальчишкой были немного старше. Растрепанные, одетые в грязные и рваные рубахи и штаны, они бормотали беззвучно молитвы. Все трое стояли на лестницах, прислоненных к побитой дождями и непогодой деревянной балке. Виселица Квайхамбаха была сделана на совесть, уже не одно десятилетие здесь казнили преступников. А с казнями в последнее время зачастили. Уже который год холодную зиму сменяло засушливое лето, по окрестностям проносилась чума и прочие эпидемии. Голод и тяжкие поборы вынудили многих крестьян Пфальца уйти в леса, присоединиться к разбойникам или браконьерам. Вот и этих троих, на виселице, поймали за браконьерство. Теперь им полагалась предусмотренная за это кара.

Матис держался чуть в стороне от любопытной толпы, что собралась в это дождливое утро на казнь. Висельный холм располагался в четверти мили от селения, но достаточно близко к дороге на Анвайлер, чтобы путники могли его разглядеть. Вообще-то Матис собирался лишь передать управляющему Квайхамбаха подковы, выкованные отцом, кузнецом Трифельса. Но на обратном пути он завернул к висельному холму. Матис хотел было двинуться дальше – как-никак на сегодня его освободили от работы, и у него еще имелись кое-какие планы. Однако при виде такого количества людей, с напряженными, застывшими лицами стоявших под ледяным дождем в ожидании казни, любопытство пересилило. Поэтому он стоял здесь и разглядывал телегу, в которой приговоренных привезли к месту казни.

Между тем палач приставил к виселице лестницы и, точно телят на убой, втащил бедных грешников на балку, а там одному за другим надел петли на шеи. Когда дело было сделано, над толпой повисла глубокая тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипами мальчишки.

В свои семнадцать лет Матис успел повидать уже не одну казнь. В основном это были разбойники или воры. Их колесовали или вешали, а люди хлопали и забрасывали дрожащих висельников гнилыми фруктами и овощами. Но сегодня все было по-другому. В воздухе повисло едва ли не звенящее напряжение.

Стояла уже середина марта, но с полей местами даже не сошел снег. Поеживаясь, Матис наблюдал, как толпа неохотно расступилась и к пригорку шагнул наместник Анвайлера Бернвард Гесслер. За ним следовал толстый священник, отец Йоханнес. Ни тот ни другой явно не горели желанием смотреть, как три висельника болтают ногами под ледяным весенним дождем. Матис решил, что оба они сидели в теплом трактире за кружечкой-другой подогретого пфальцского вина. Но, будучи герцогским управляющим, наместник был уполномочен вершить местное правосудие. И теперь ему следовало огласить приговор. Дождь под порывами ветра хлестал по лицу. С трудом придерживая берет из черного бархата, Гесслер прошагал сквозь непогоду и взобрался на пустующую теперь телегу.

– Жители Анвайлера! – обратился он к окружающим зычным, надменным голосом. – Эти трое уличены в браконьерстве! Это жалкие бродяги и разбойники, и они не заслуживают более права на жизнь. Пусть их смерть всем нам станет назиданием: гнев Господень ужасен, но справедлив!

– Тоже мне разбойник, – проворчал тощий крестьянин рядом с Матисом. – Я знаю беднягу, того, что справа. Это Йозеф Заммер из Госсерсвайлера. Вполне порядочный был работяга. Только хозяин не смог ему больше платить, вот и ушел он в леса… – Крестьянин сплюнул на землю. – А что нам еще лопать, когда урожай градом два раза подряд побило? Даже орехов буковых в лесу не осталось. Там пусто, как у моей жены в сундуке…

– И арендную плату снова повысили, – поддержал его второй крестьянин. – А святоши живут в свое удовольствие. Десятину-то они не забывают выколачивать. Смотрите вон, как наш батюшка зажирел!

Дородный отец Йоханнес с простым деревянным крестом в руках как раз подступил к виселице. Перед каждой из лестниц он останавливался и громким, монотонным голосом зачитывал короткую молитву на латыни. Но приговоренные лишь уставились в пустоту и, казалось, пребывали уже в ином мире. Только мальчишка по-прежнему жалобно всхлипывал. Он словно бы взывал к матери, но из толпы никто не отвечал.

– Властью, данной мне герцогом Цвайбрюкена, приказываю палачу воздать по заслугам этим преступникам! – пронесся над толпой голос Гесслера. – Они лишены права на жизнь!

Наместник переломил небольшой прутик, и палач, коренастый мужчина в широких солдатских штанах, льняной рубахе и с повязкой на глазу, выдернул лестницу из-под ног у первого приговоренного. Бедняга несколько раз дернулся, тело его закачалось из стороны в сторону, точно взбесившийся маятник, и по штанам растеклось мокрое пятно. Он еще слабо подергивался, а палач уже взялся за следующую лестницу. Забившись в петле, второй мужчина продолжил дикую пляску. Когда очередь дошла до мальчишки, по толпе пробежал ропот. Значит, не один Матис заметил, насколько юн был этот парень.

– Дитё! Вы же дитё вешаете! – завопил кто-то.

Матис оглянулся и увидел удрученную горем женщину. В юбку ей вцепились две маленькие, сопливые девочки, а в льняном свертке за спиной надрывался младенец. Вряд ли она была матерью мальчишки, но лицо ее раскраснелось от гнева и возмущения.

– Не может такое быть угодным Господу! – кричала женщина в ярости. – Не допустил бы Господь такого, будь он справедлив!

Заметив растущее беспокойство зрителей, палач замешкался. Наместник Гесслер вскинул руки и обратился к толпе.

– Он уже не ребенок, – проворчал он властным голосом. – Он знал, на что идет. И теперь несет заслуженное наказание. Это более чем справедливо! Или кому-то хочется возразить?

Матис понимал, что наместник прав. Казнить, по немецким законам, можно было с четырнадцати лет. Если судьи сомневались в возрасте подсудимого, то прибегали к простой уловке: парню или девушке предлагали на выбор яблоко и монету. Если выбор падал на монету, обвиняемый признавался дееспособным. И его казнили.

Вразумления наместника ничуть не смутили людей вокруг Матиса. С недовольным ропотом они теснее обступили виселицу. Второй висельник еще слабо подергивался, первый уже затих и болтался на ветру. Мальчишка с петлей на шее трясся и таращился с лестницы на палача. А тот, в свою очередь, уставился на Гесслера. Время словно замерло на мгновение.

– Долой кровопийц! Долой герцога и его наместника! Довольно морить нас голодом, как скотину! – раздался вдруг очередной выкрик. – Смерть властителям!

Гесслер вздрогнул. Люди в толпе голосили и бесновались, кто-то отдельными выкриками славил трех браконьеров. Наместник неуверенно огляделся в попытке высмотреть крикуна, открыто призывавшего к восстанию.

– Кто это был? – возмущенный Гесслер перекричал шум. – Кому хватило наглости выступить против Господом избранного герцога и его служителей?

Но подстрекатель уже смешался с толпой. Однако Матис успел мельком его разглядеть. Это был горбатый Пастух-Йокель. Он пригнулся за спинами нескольких женщин, откуда и наблюдал за происходящим. Голос у него, как и всегда, был настойчивый и на удивление проникновенный. Матису показалось, что губы пастуха растянулись в едва заметной улыбке, но потом вид ему загородили несколько бранящихся крестьян.

– Довольно с нас проклятой десятины! – воззвал кто-то другой поблизости, тощий старик с палкой. – Епископ с герцогом жиреют, а вы вешаете тут детей, которые не знают, что им есть! До чего дожили!..

– Спокойно, люди! Успокойтесь! – приказал Гесслер и властно поднял руку. – Пока еще кто-нибудь не оказался на виселице. Кому хочется сплясать, пусть только скажет!.. – Он дал знак стражникам, стоявшим все это время за телегой, и они, грозно выставив пики, шагнули к толпе. – С теми же, кто спокойно отправится на работу, ничего не случится. На все воля Божья!

С разных сторон еще доносились проклятия и громкая ругань, но и они постепенно смолкали. Пик негодования миновал, страх и привычки, как это не раз бывало, взяли верх над гневом. Теперь в толпе лишь едва слышно перешептывались, так слабый ветерок шелестит над полями. Наместник расправил плечи и дал знак палачу:

– Ну, принимайся за дело. Пора уже с этим кончать.

Резким движением палач выдернул лестницу у мальчишки из-под ног. Парень бился и дергался; глаза его, словно крупные бусины, вышли из орбит. Но агония продлилась недолго. Спустя какую-то минуту конвульсии прекратились, и тощее тело обмякло. Мертвый и неподвижный, мальчик казался еще меньше и ранимее, чем при жизни.

По-прежнему недовольные люди начали расходиться. Они украдкой переговаривались, но после каждый отправился по своим делам. Матис тоже двинулся прочь. С него было довольно. Парень с грустью закинул на плечо пустой мешок и зашагал в сторону леса.

На сегодня он наметил еще кое-что.

– Давай же, Парцифаль! Хватай негодника!

Агнес проследила, как ее сокол, точно выпущенная стрела, ринулся на ворону. Старая, уже побывавшая в передрягах птица слишком далеко отлетела от стаи и стала легкой добычей для сокола. Птица в последний момент заметила маленького охотника и извернулась в воздухе, так что сокол пронесся мимо. Он прочертил в небе широкую дугу, набрал высоту и снова обрушился на ворону. В этот раз удар получился куда лучше. Словно ком из черных и бурых перьев, крови и плоти, птицы устремились к земле. Последний взмах крыльев – и ворона рухнула замертво среди обледенелых комьев глины. Сокол с торжествующим видом уселся на труп и принялся его общипывать.

– Молодец, Парцифаль! Держи награду!

С куриной голенью в руке Агнес подошла к соколу. Тот продолжал клевать, а маленькая такса по прозвищу Пьюк заливалась лаем и носилась вокруг птиц. Сокол не удостоил ее даже взглядом. Чуть помедлив, он вспорхнул и уселся на левую руку Агнес, защищенную перчаткой из толстой кожи. Один за другим довольный сокол принялся отщипывать кусочки мяса с куриной ножки. Но Агнес, не желая его перекармливать, вскоре спрятала окорочок обратно. В который раз уже она подивилась Парцифалю. Его горделивый взгляд и статный вид напоминали какого-нибудь мудрого правителя. Вот уже два года сокол был ее верным соратником, и временами Агнес мечтала, чтобы он и вправду оказался заколдованным принцем.

Пьюк между тем разогнал со вспаханного поля очередную стаю ворон, и сокол взмыл в воздух за новой добычей. Дождь к этому времени закончился, и ветер разогнал тучи. Так что Агнес могла наблюдать за полетом роскошной птицы.

– За работу, лентяй! – крикнула она хищнику вслед. – За каждую ворону получишь по куску сочного мяса, обещаю!

Наблюдая за соколом, как он взмывает все выше в небо, Агнес гадала, как с такой высоты выглядит земля. Гора Зонненберг – и на ней отцовская крепость, что вздымалась над каштанами, буками и дубами. Васгау, часть Пфальца, покрытая обширными лесами и бесчисленными холмами. Знаменитый Шпейерский собор за много миль отсюда, средоточие знакомого до сих пор мира. Как-то раз, еще ребенком, Агнес вместе с отцом довелось побывать в далеком городе, но воспоминания о той поездке давно померкли. Сколько она себя помнила, игровыми площадками ей служили бывшая имперская крепость Трифельс, расположенные у подножия городок Анвайлер, деревни Квайхамбах и Альберсвайлер и простиравшиеся вокруг леса. Наместник Трифельса, Филипп фон Эрфенштайн, не одобрял того, что его шестнадцатилетняя дочь шаталась по лесам, лугам и болотам. Но крепость зачастую казалась Агнес слишком сырой и мрачной. Поэтому все свободное время девушка вместе с соколом и собакой старалась проводить подальше от нее. Вот и теперь, под конец зимы, в долинах уже показались первые ростки, а в крепости стоял нестерпимый холод.

Сокол тем временем набрал нужную высоту и, словно молния, обрушился на стаю ворон. Птицы подняли крик и бросились в разные стороны. В этот раз Парцифаль никого не поймал. Почти у самой земли маленький хищник развернулся и снова взмыл в небо для новой атаки. Стая парила над пашнями, подобно черному облаку.

Бурый с белыми пятнами сокол достался Агнес от отца еще птенцом. За несколько долгих месяцев она выдрессировала его без посторонней помощи. Парцифаль был ее гордостью, и даже вечно недовольный отец вынужден был признать, что дочь постаралась на славу. Крестьяне Анвайлера еще на прошлой неделе попросили Филиппа фон Эрфенштайна, чтобы тот отправил дочь на городские поля, поохотиться с соколом на ворон. Коварные взгляды этих черных птиц напоминали Агнес заколдованных злодеев. В этом году они стали сущим бедствием – пожирали и без того скудные посевы и разгоняли жаворонков, зябликов и дроздов, зачастую служивших единственным источником мяса для бедняков.

Парцифаль как раз сшибся с очередной вороной. Сплетенные в клубок, они неслись к вспаханной земле. Агнес побежала к ним, чтобы защитить любимого сокола от возможных налетов. Вороны – хитрые твари, нередко они всем скопом нападали на хищных птиц, чтобы расправиться с ними. Вот и теперь на Парцифаля грозно надвигалась черная стая. Агнес почувствовала, как в ней вскипает злость, словно в опасности оказался ее собственный ребенок. Она швырнула несколько камней, и птицы с криками отступили.

Агнес облегченно вздохнула и снова приманила сокола обклеванной куриной голенью. Мертвую ворону она решила оставить на поле в назидание другим. Сегодня это была уже седьмая по счету, убитая Парцифалем.

– Идем сюда, малыш. У меня тут есть кое-что повкуснее, уж поверь.

Сокол отвлекся от добычи и резко взмахнул крыльями. Но не успел он усесться на защищенную перчаткой руку, как долину сотряс оглушительный гром. Парцифаль развернулся и полетел к расположенному неподалеку лесу.

– Парцифаль, чтоб тебя, вернись! Что с тобой?

Агнес в недоумении задрала голову – уж не гроза ли надвигается. Но на небе, затянутом лишь серыми облаками, не было ни одной тучи. Да и не время еще для летней грозы, слишком рано. Так что же это за грохот такой? Неважно, что это было, – он напугал ее сокола. Да так, что велика была опасность никогда его больше не увидеть.

Вместе с заливающейся лаем таксой Агнес бросилась к отстоящему в сотне шагов лесу, в котором скрылся Парцифаль. При этом она оглядывалась по сторонам, стараясь отыскать источник шума. От городка Анвайлера их отделяли раскинувшиеся на полмили поля и огороды, на которых еще белел бесчисленными пятнами снег. И за ними высилась в свете восходящего солнца крепость на вершине горы, обрамленной, словно венцом, виноградниками и вспаханными полями.

Агнес задумалась. Быть может, пьяный орудийщик Ульрих Райхарт зарядил одну из трех уцелевших пушек? Но порох стоил немало. К тому же грохот донесся с противоположной стороны.

С той самой, куда улетел ее сокол.

– Парцифаль! Парцифаль!

Агнес бежала к темной, обрамленной кустами боярышника опушке. Сердце рвалось из груди. Только теперь ей вспомнилось еще кое-что, что могло стать причиной грохота. В последнее время все чаще расползались слухи о грабителях. Крепость Рамбург, одно из многих разбойничьих гнезд в Васгау, располагалась всего в нескольких милях. Неужели ее наместник, Ганс фон Вертинген, осмеливался устраивать грабежи так близко к отцовским владениям? До сих пор обедневший дворянин орудовал лишь на больших, объезженных трактах, да и то под покровом темноты. Но что, если голод, а вместе с ним и жажда убийства и наживы стали настолько сильны?

Возле опушки Агнес помедлила и снова оглянулась на городишко, за которым высилась крепость. Конечно, разумнее всего сейчас было бы вернуться в Трифельс и сообщить отцу о возможном нападении. Но в таком случае ей уже вряд ли удастся разыскать Парцифаля. Соколы, даже дрессированные, – пугливые существа. Велика была опасность, что птица навсегда затеряется в чаще.

Наконец Агнес собралась с духом и продолжила путь среди искривленных стволов дубового леса. Ее тут же окружил полумрак: густые ветви, на которых уже показались первые почки, едва пропускали солнечный свет. Осенью кожевники Анвайлера собирали на этом участке леса кору для дубления. Но в это время лес словно вымер. Лесорубы еще пару недель назад в поисках желудей и хвороста обобрали обледенелую землю, и лес точно вымели подчистую. Агнес рада была, что хоть Пьюк с ней остался. Хотя в случае нападения от маленькой таксы вряд ли стоило ждать большой помощи. Треск немногочисленных веток и сучьев под ногами напоминал хруст истлевших костей.

Агнес углублялась все дальше в лес. Бежать теперь не представлялось возможным: путь ей то и дело преграждали болотистые взгорки и заросли колючего боярышника. Агнес повезло, что на охоту вместо длинного бархатного платья, столь любимого отцом, она надела обычную кожаную куртку. Колючки давно разодрали бы дорогую материю. В светлых, вечно чуть взъерошенных волосах застряли репьи и мелкие веточки, колючки расцарапали веснушчатое лицо.

– Парцифаль? – позвала в очередной раз Агнес.

Но лишь несколько дроздов ответили ей сердитым чириканьем. Тишина леса, которая прежде так нравилась Агнес, показалась вдруг тягостной. Безмолвие словно накрыло ее плотным, удушающим покрывалом.

Внезапно справа донесся знакомый хриплый крик. Агнес облегченно вздохнула. Наверняка это клекотал Парцифаль! Молодые ловчие птицы часто так делали, когда выпрашивали корм. Иногда этот клекот мог порядком раздражать, но сегодня Агнес предпочла бы его даже звукам лютни. Теперь она различила и звон колокольчика, того самого, который привязывался к ноге сокола, чтобы хозяин мог его отыскать.

Агнес направилась в сторону, откуда доносились клекот и звон. Перед нею раскинулась поляна, и в косых лучах солнца взору ее предстали увитые плющом руины из песчаника – вероятно, останки сторожевой башни. Только теперь место показалось Агнес знакомым. Башен вроде этой было вокруг Трифельса немало. Когда-то эта область была сердцем германской империи, императоры и короли выстраивали здесь свои крепости. Теперь же о былом великолепии этих мест напоминало лишь несколько песен и такие вот поросшие мхом развалины. Агнес задумчиво остановилась, и по телу ее пробежала легкая дрожь. Над руинами клубился туман, и в воздухе стоял гнилостный запах. Девушка словно заглянула в давно минувшие времена. Времена, которые казались ей более близкими, чем настоящее. И все же были мертвы, как камни вокруг.

Неподалеку снова раздался соколиный клекот. Укрывшись за толстым дубом, Агнес обшарила взглядом поляну и наконец отыскала птицу на ветке искривленной ивы, укоренившейся в трещинах развалин. Агнес облегченно рассмеялась, и момент волшебства миновал.

– Так вот ты где, мой…

На поляне вдруг возник человек, и Агнес резко замолчала. По всей видимости, он скрывался за крупными валунами, а теперь, пригнувшись, выступил из-за них. В руках у него была какая-то тяжелая труба. Незнакомец с натужным вздохом положил ее на камень.

Агнес прижала ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Неужели это один из грабителей или рыцарей-разбойников, о которых она столько слышала? Но потом движения незнакомца показались ей до странности знакомыми. Агнес присмотрелась внимательнее – и узнала потертый кожаный жилет, золотистые волосы и тонко очерченное лицо.

Это лицо она узнала бы из тысячи других.

– Господи, Матис! Разве можно так пугать!

Агнес вышла на поляну, ее трясло от злости. А Пьюк тем временем радостно тявкал, носился вокруг юноши и лизал ему руки.

Матис был всего на год старше Агнес. Рослый и жилистый, он обладал мощным торсом и крепкими плечами, натренированными за тяжелой работой у наковальни.

– И как это я не подумала, что это ты устроил тот жуткий грохот!

Агнес покачала головой. Злость понемногу уступала место облегчению оттого, что это был никакой не разбойник. В конце концов она не сдержалась и усмехнулась:

– Уж если завоняло где смолой и серой, то и сынок нашего кузнеца неподалеку, верно я говорю? – Агнес кивнула на трубу почти в человеческий рост, лежащую на камнях подле Матиса. – Тебе, видимо, мало того, что ты и моему, и своему отцу нервы мотаешь. Теперь тебе еще и моего сокола до смерти пугать вздумалось, а с ним и всех зверей в лесу… Стыдно должно быть!

Матис ухмыльнулся и смиренно поднял руки.

– Может, мне в крепости надо было порох жечь? Трифельс, конечно, та еще развалина, но не разносить же его за это в щебень.

– Это крепость моего отца, а никакая не развалина! Следите за словами, Матис Виленбах.

Голос Агнес прозвучал тихо и холодно, однако Матис ничуть не смутился. Он возвышался над подругой едва ли не на голову, и ее нападки отскакивали от него, как от стены.

– О, простите, ваше превосходительство! – Матис низко поклонился. – Я и забыл, что разговариваю с дочерью почтенного наместника… Достоин ли я вообще находиться рядом с вами, сударыня? Или вам претят разговоры с простым безродным вассалом?

Матис напустил на себя глупый вид, как если бы перед Агнес стоял один из тех немногочисленных крестьян, еще остававшихся во владении Эрфенштайнов. Но затем по лицу его пробежала тень.

– Что такое? – спросила Агнес.

Матис набрал побольше воздуха в грудь и тихим голосом ответил:

– Я сегодня в Квайхамбахе был. Там трех браконьеров повесили. Один был не старше меня… – Он яростно мотнул головой. – Становится все хуже, Агнес! Люди перебиваются с озимых на мякину, а когда нужда гонит в лес на охоту, то их ждет петля… Что, кстати, твой отец на все это говорит?

– Не мой отец писал законы, Матис.

– Да, он только охотится вволю, а других за это на виселицу отправляют.

– Господи боже мой, Матис! – Агнес гневно сверкнула глазами. – Ты и сам прекрасно знаешь, что отец на все это сквозь пальцы смотрит, когда в лес выезжает. А уж что творится в лесах Анвайлера, тут он не властен! Так что, будь добр, не вмешивай сюда моего отца и прекрати без конца порицать его.

– Ладно-ладно! – Матис пожал плечами: – Мне, наверное, и не следовало такие разговоры с дочерью наместника заводить…

– Тебе вообще не следует такие разговоры заводить!

На какое-то время воцарилось молчание. Агнес, скрестив руки на груди, упрямо смотрела перед собой. Но злость ее постепенно улеглась. Девушка слишком давно знала Матиса, чтобы подолгу сердиться на него за такие высказывания, но и наговаривать на отца не могла ему позволить. Еще совсем недавно они играли в прятки или догонялки в подвалах крепости и только с прошлой осени стали видеться заметно реже. Агнес возилась с соколом и долгими зимними вечерами просиживала в библиотеке Трифельса. А Матис все больше времени проводил с людьми, которые проповедовали свободу и равенство. При этом, как считала Агнес, он заходил слишком уж далеко, хотя некоторые из требований крестьян были ей вполне понятны. Но ни она, ни ее отец не в силах были изменить существующий порядок. На это была способна только высшая знать: курфюрсты, епископы и, конечно же, император.

– Что… что ты тут вообще делаешь? – спросила Агнес более миролюбиво.

– Я как раз испытывал новый сорт пороха, – торжественно начал Матис, словно никакого раздора между ними не происходило. – Семь частей селитры вместо шести, к ним еще пять частей серы, да еще уголь из молодой лещины. – Он запустил руку в мешочек, лежащий под ногами, и стал пересыпать между пальцами черно-серую массу. – К тому же в этот раз я сделал порох особенно зернистым – так он лучше загорается и образует меньше комков.

Агнес закатила глаза. Матис грезил огнестрельным оружием, хотя она никогда не понимала, что он находил такого в этих грохочущих кованых трубах.

– Как-нибудь взлетишь ты со всей этой чертовщиной на воздух! – сказала она с упреком. – Вот честно, не понимаю, что такого чудесного в этом грохоте и вони. Это… это же просто не по-рыцарски! Да, именно так!

Матис улыбнулся:

– Это тебе отец так сказал, верно?

– Да хоть бы и так! В любом случае ему вряд ли понравится, что ты стащил аркебузу у него из арсенала, – Агнес кивнула на железный ствол, который до сих пор слабо дымился на камнях. – Оттуда ведь ты взял орудие, можешь не скрывать!

Матис пожал плечами, снова наклонился к самопалу и принялся осторожно засыпать в него порох. Деревянным шомполом затолкал крошечные зернышки до самого дна и наконец вложил в ствол свинцовую пулю величиною с грецкий орех. С одного конца у орудия имелся крюк. Матис вставил его в трещину между двумя камнями, чтобы при выстреле аркебузу не отбросило отдачей. Нечто подобное Агнес уже видела, когда наблюдала за солдатами отца. Только они вставляли крючья в предназначенные для этого проушины на зубьях крепостных стен. Эти гаковницы, или аркебузы, как их называли французы, давно устарели. Однако новое вооружение стоило денег, и в Трифельсе про него едва ли кто слышал. По этому поводу Матис шутил с особенным удовольствием.

– Старина Ульрих даже не заметил, что я позаимствовал у него аркебузу, – бормотал он, насыпая порох на подложку. – До того напился, что я просто стянул у него из сумки ключ от арсенала. Спрятал ее тут пару дней назад… А сегодня доделал наконец порох.

– Ты с ума сошел? – Агнес изумленно покачала головой. – Матис, это воровство! Ты хоть представляешь, что сделает с тобой отец, если узнает?

– Черт возьми, он и не узнает ничего, если ты болтать не станешь! Да и что твоему отцу делать с этими ржавыми аркебузами? Может, на турок страху нагнать? – Матис закончил заряжать, достал из кармана фитиль и вставил в специальную скобу. – Наместнику радоваться бы, что я занимаюсь всем этим! Если в ближайшее время на стенах не установить пару фальконетов, то возможных противников с тем же успехом можно будет капустой забрасывать.

Агнес вздохнула:

– Ты не хуже меня знаешь, что у нас нет денег на подобные штуки. Да и не пойму я, кому на нас тут нападать. Уж точно не туркам.

– Может, и не туркам, а…

Маленький Пьюк вдруг зарычал, и Матис замолчал на полуслове. Такса обнажила зубы и, вздыбив шерсть, уставилась на противоположный край поляны. Агнес обернулась и почувствовала, как по спине побежали мурашки. Звуки, которые до них доносились, не предвещали ничего хорошего. Фырканье лошадей, бряцанье оружия и тихие, приглушенные голоса нескольких мужчин…

В следующий миг из зарослей боярышника показалось четыре всадника. Одеты они были в рваные штаны и грязные кожаные куртки, у седел болтались охотничьи ножи и небольшие арбалеты. Один из них, настоящий гигант, был, вдовесок ко всему, облачен в устарелый нагрудник и сферический шлем. На поясе у него висел громадный меч, а на длинной веревке здоровяк вел черного дога размером с теленка. Собака злобно зарычала на юных друзей.

– Смотри-ка, кто тут у нас? – проворчал всадник в доспехе. Собака, свесив язык и выпучив глаза, рвалась с поводка. – Ищем мы, значит, что же так грохнуло, а отыскали двух маленьких пердунишек…

Остальные трое расхохотались, но их предполагаемый главарь властно поднял руку и заставил их замолчать. Гигант недоверчиво оглядел поляну, после чего повернулся к Агнес:

– Вы одни здесь?

Девушка молча кивнула. Врать не имело смысла. Она никогда не видела его прежде, но по описанию поняла, что гигант перед нею, вероятно, и был Гансом фон Вертингеном. В мирные времена двуручные мечи носить разрешалось лишь рыцарям, пусть некоторые из них и опускались до грабежей и убийств. Кроме того, громадная собака Вертингена пользовалась дурной славой далеко за пределами Анвайлера. Поговаривали, что зверюга была натаскана на людей и загрызла не одного ребенка. Агнес не хотелось проверять правдивость слухов – при любом раскладе эта громадина внушала ужас.

– Вы что, оглохли от грохота? – прорычал Ганс фон Вертинген. – Отвечайте! Что вы тут потеряли?

– Мы… мы простые кожевники из Анвайлера, ищем молодые дубы, – неуверенно ответила Агнес и уставилась себе под ноги. – Нам нужна свежая кора для дубильных ям. Простите, если помешали вашей охоте, почтенный господин.

Матис смерил Агнес озадаченным взглядом, но потом включился в игру. Он, очевидно, и сам догадался, что случилось бы, узнай фон Вертинген, кто стоял перед ним на самом деле. Будучи дочерью дворянина, Агнес стала бы идеальной заложницей – для обедневшего рыцаря это излюбленное средство уладить проблемы с деньгами.

– Да, а эта вот штуковина? – фон Вертинген насмешливо указал на лежащую на земле аркебузу. – Вы ею, видимо, кору обдираете?

– Мы нашли ее тут, благородный господин, – ответил Матис и состроил глуповатую мину. – Она старая и ржавая, мы и сами не знаем, что это. Но, может, она для чего-нибудь еще сгодится?

– Так-так, не знаете, значит…

Ганс фон Вертинген окинул их недоверчивым взглядом. Когда взгляд его упал на кожаную перчатку Агнес, по лицу его пролегла тень подозрения. Девушка вздрогнула и мигом пожалела, что вовремя не стянула перчатку. Но теперь было слишком поздно.

– Ну конечно! – воскликнул рыцарь и указал на Агнес: – Я тебя знаю! Слыхал про тебя. Светлые волосы, веснушки, одета, как парень… Ты та полоумная девка с соколом, а твой отец – наместник Трифельса, верно? – Он с ухмылкой оглянулся на своих людей. – Девчонка с соколом! Где такое видано?.. Ну, думаю, мы поучим ее уму-разуму, пока почтенный папаша деньги на выкуп соберет. Уж мы поухаживаем за голубком… Верно, ребята?

Остальные рассмеялись, а Ганс фон Вертинген с довольным видом почесал косматую бороду. Длинные черные волосы разбойника были спутаны, лицо стало красным и отечным от дешевой выпивки. Агнес знала немало историй о знаменитых, воспетых бардами рыцарях, которых нужда последних десятилетий превратила в голодранцев. Отец рассказывал, что и фон Вертинген принадлежал когда-то к видному роду. Представители его дослужились до министериалов империи, но со временем доходы с земель становились все меньше, а долги все росли.

Агнес взглянула на грязного, вшивого рыцаря на дряхлой кобыле и в тот же миг поняла, что ждать от него пощады не имело смысла.

– Хватайте девчонку! – приказал фон Вертинген скрипучим голосом. – Парня можете зарезать к чертям.

Лошади с ржанием двинулись на двух пленников и обступили их полукругом. Пьюк устремился на раззадоренных всадников и принялся с лаем носиться вокруг них. При этом песик старался держаться как можно дальше от громадного дога, который рвался с поводка и злобно рычал на таксу.

– Нет, ну вы видали? – Ганс фон Вертинген так расхохотался, что его мятый нагрудник начал тихо побрякивать. – Мелкая собачонка задирает мою Саскию! Шавка-то чокнутая, под стать хозяйке… Давай, Саския, проучи дворнягу!

Он отпустил поводок, и псина, словно черный демон, ринулась на Пьюка. Все случилось так быстро, что Агнес даже вскрикнуть не успела. Саския клацнула зубами и тряхнула таксу, точно мокрую тряпку. Мгновением позже Пьюк лежал с разорванным горлом у ног хозяйки. Он в последний раз хрипло пискнул, а затем обмяк маленьким комком шерсти.

– Ты… убийца! Проклятый изверг!

Агнес с криком подскочила к еще хохочущему рыцарю и облаченной в перчатку рукой ударила его по ноге. Фон Вертинген пнул ее так, что Агнес поскользнулась и ударилась затылком о камень. Боль пронзила все тело, в глазах на мгновение потемнело.

– Безмозглая баба! – проворчал фон Вертинген. – Льет слезы из-за какой-то псинки… Скажи лучше, куда девался твой сокол, за него немало деньжат можно выручить. Отвечай, пока я…

– Ни с места, подонок!

Ослепленная болью, Агнес не сразу осознала, что голос действительно принадлежал Матису. Она со стоном поднялась с земли и взглянула на кузнеца. Тот стоял возле аркебузы, в правой руке у него горел фитиль. Матис держал его всего в паре сантиметров от пороха на подложке. Самопал по-прежнему покоился на каменной глыбе, направленный дулом в сторону четверых мужчин.

– Даю вам времени, чтобы убраться, ровно столько, пока не догорит фитиль, – грозно произнес Матис. Голос у него дрожал, но смотрел юноша прямо на фон Вертингена. – В противном случае ваши смердячие трупы даже мать родная не узнает.

На несколько секунд над поляной воцарилась такая тишина, что слышно было лишь потрескивание фитиля. Затем фон Вертинген снова разразился хохотом:

– Щуплый, безмозглый крестьянин вздумал угрожать мне самопалом! – Он утер слезы. – Смотри, пальцы не обожги, парень… Чем же ты зарядил эту штуку? Желудями?

– Свинцовой пулей весом в шесть унций и добрым фунтом чистейшего зернистого пороха. Этого с лихвой хватит, чтобы хоть одного из вас отправить к дьяволу.

Смех Ганса фон Вертингена резко оборвался. У троих его людей уверенности тоже заметно поубавилось.

– Так это ты, значит, прежде стрелял? – недоверчиво пробормотал рыцарь. – Но неужто это возможно? Чтобы один только порох в самопал набить, сноровка нужна, как у бывалых ландскнехтов. А зернистый порох немалых денег стоит, и…

– Фитиль уже наполовину сгорел, – перебил его Матис. – У вас не так много времени.

Он чуть сместил аркебузу и направил дуло точно в мятый нагрудник фон Вертингена.

– Ну, убирайтесь!

– Ты… пустобрех… – Гансу фон Вертингену стоило немалых трудов, чтобы овладеть собой. Он с мрачным видом сплюнул на землю. – Что уж там! Меня ты не проведешь. Готов поспорить, эта штука не заряжена. Хватайте его, ребята!

Но разбойники словно приросли к седлам.

– Хватайте его, черт бы вас побрал! Или я самолично вас жопой на аркебузу насажу!

Угроза возымела действие. Всадники наконец зашевелились. Они угрожающе медленно двинулись на Агнес и Матиса. Глаза их сверкали жаждой убийства.

Не прошли они и нескольких шагов, как поляна вдруг сотряслась от оглушительного грохота, до того громкого, словно целый мир разнесло в прах.

Агнес бросилась на жесткую землю и краем глаза заметила, как один из всадников внезапно вылетел из седла, словно сраженный молотом Господа. Верхняя часть его туловища превратилась в сплошное красное месиво. Агнес ощутила что-то влажное на лице, и в тот же миг ее забрызгало мелкими каплями крови.

От аркебузы поднимался густой столб дыма.

Агнес завопила в ужасе, люди и животные вокруг метались в панике. Ее охватил смертельный страх. Что же Матис наделал? Теперь пути назад нет! Эти люди убьют их обоих, сомневаться уже не приходилось. Агнес отчаянно пыталась отползти к кустам на краю поляны, но ноги перестали ее слушаться. После взрыва все звуки казались приглушенными и звучали словно в отдалении, как если бы она накрыла голову подушкой. Громадный дог с визгом забился под выступ скалы, две лошади сбросили своих седоков и с громким ржанием унеслись прочь. Один только Ганс фон Вертинген остался в седле. Лицо его стало багровым от злости и кровавых брызг.

– Вы… вы за это заплатите! – прокричал он в ярости и схватился за громадный меч. – Плевать на выкуп! Филипп фон Эрфенштайн получит свою дочурку… Голову, руки и ноги, все по отдельности, одно за другим!

Он выхватил меч и с яростным ревом понесся на Агнес, точно парализованную посреди поляны. Словно время замедлило свой ход, девушка улавливала взглядом каждое движение рыцаря. Воздух наполнял гул и звон. Клинок уже взлетел вверх, как вдруг на плечо ее легла чья-то рука. Это Матис в последний момент оттащил ее в сторону.

– Надо убираться! Слышишь? – проорал он ей на ухо; голос его звучал как-то приглушенно.

Агнес кивнула, как под гипнозом, но затем кое-что вспомнила.

– Парцифаль! – закричала она вне себя. – Нельзя оставлять его в беде!

– Забудь про сокола, свою жизнь надо спасать! Смотри, этот ублюдок возвращается!

Матис показал на Ганса фон Вертингена. Тот развернул лошадь и снова понесся на них.

Агнес в отчаянии огляделась, но сокола разыскать так и не смогла. В конце концов она вскочила на ноги и бросилась вместе с Матисом в сторону леса. Где-то за спиной фыркала и ржала лошадь.

– Проклятье, я до вас доберусь! – кричал Ганс фон Вертинген. – Постойте, и тогда я, может быть, проявлю рыцарское милосердие!

– Милосердие, вот уж насмешил! – просипел Матис, увлекая Агнес за руку. – А еще секунду назад хотел на куски нас порубить…

Задыхаясь от страха, они продирались через кустарник, спотыкались о норы и гнилые ветки, пока ржание за спиной не затихло. Вскоре Агнес остановилась и прислушалась. В ушах еще немного гудело, но в целом слух, похоже, восстановился. Она с облегчением отметила, что в густых зарослях всадник на лошади преследовать их не мог.

– Не помешало бы спрятаться, – прошептала Агнес. – Тогда он наверняка проскочит мимо.

– Не забывай про собаку. Она может нас учуять.

Матис потащил ее дальше, пока они не добрались до небольшого ручья, что змеился через лес.

– Если пройдем немного вдоль него, то псина, возможно, потеряет след.

Не переводя дыхания, они вошли в холодный ручей. Вода доходила почти до коленей. Агнес ухватилась правой рукой за жилет Матиса и постаралась не думать о растерзанном комке шерсти, бывшем всего пару минут назад ее любимым, жизнерадостным Пьюком.

Так как они бежали по течению, то и продвигались довольно быстро. Один раз им послышался собачий лай, но звук был слишком отдаленный и не мог представлять для них опасности. Агнес скорее шаталась, чем бежала. Кожаная перчатка давно потерялась. Девушка споткнулась и упала в ручей, но даже не почувствовала, что разбила колено. Ужасная гибель любимой таксы, пропажа сокола, оглушительный грохот, окровавленный торс всадника – все эти образы один за другим проносились в голове. Она плелась вслед за Матисом, пока они наконец не выбрались из ручья и по широкой дуге двинулись к замку. По лицу катились слезы, и Агнес то и дело сдерживала всхлип. День, который так хорошо начинался, превратился в настоящий кошмар.

Лишь когда они дошли до замковых полей и над ними нависла серая громадина Трифельса, Агнес почувствовала себя в безопасности.

Сокол так и не объявился.

В лесной хижине неподалеку старая знахарка Эльзбет Рехштайнер подбросила полено в огонь и проследила, как синие языки пламени заплясали по дереву. На треноге над огнем бурлил котел. Дым плохо тянулся сквозь отверстие в соломенной крыше, так что маленькую лачугу наполнял чад.

Эльзбет задумчиво перемешала в котле блеклые цветки и березовые листья. Когда раздался грохот, она вздрогнула и вполголоса пробормотала молитву, хоть и понятия не имела, что бы это могло быть. Но в последнее время лес, который она с малых лет считала своим домом, стал казаться ей темным и опасным. Словно злобное существо тянуло к ней сучья и ветви, пока она часами блуждала по зарослям и собирала травы. Все больше разбойников и бандитов бесчинствовало в округе, отощавшие волки и кабаны стали сущим бедствием, а голод даже некоторых миролюбивых крестьян превратил в настоящих зверей.

Но руки у нее тряслись вовсе не из-за разбойников, диких зверей или взрыва. Причиной тому были трое мужчин, сидевшие позади нее за обшарпанным столом, пока она подкладывала сухих веток в огонь. Эльзбет знала их уже много лет, но до сих пор они тайно встречались в подвале церкви Святого Фортуната в Анвайлере. Их внезапный визит ясно давал понять, что положение крайне серьезно.

Враг снова объявился.

Долгое время никто не произносил ни слова, и тишину нарушал лишь беспокойный крик сойки за окном. Только теперь знахарка развернулась к гостям.

– Эти вести, стоит им верить? – спросила она с остатками сомнения в голосе.

Эльзбет уже перевалило за шестьдесят. Возраст, труд и тревоги избороздили ее лицо глубокими морщинами. Лишь в глазах по-прежнему сверкали огоньки, как в юные годы.

Один из гостей смущенно кивнул. Годы и на нем оставили свой отпечаток: руки, обхватившие кружку с горячим отваром, скрутило подагрой, и морщины исчертили лицо, словно перепаханное поле.

– Они снова взялись за свое, Эльзбет, – пробормотал старик. – Сомнений быть не может. Якоб, мой двоюродный брат, видел их в Цвайбрюкене. Они перерыли тамошний архив, но, похоже, ничего не нашли. Кто знает, куда они направляются теперь. Вормс, Шпейер или, может, Ландау… Не сегодня завтра они объявятся в Анвайлере.

– После стольких-то лет!

Эльзбет Рехштайнер вздохнула и уставилась мутным взором в пламя. Знахарка мерзла, несмотря на огонь: мартовский холод крепко засел в старых костях.

– Я думала, они смирились, – продолжила она. – Столько времени прошло, и мы надежно оберегали тайну!.. Неужели нам снова придется пройти через этот ад?

– Они ничего не найдут, поверь, – попытался успокоить ее другой гость. Он был заметно моложе, а грязный фартук указывал на то, что мужчина примчался сюда прямо из мастерской. – Мы замели все следы, об этом известно только братству. А из наших говорить никто не станет. Никто! Голову готов дать на отсечение!

Эльзбет тихо рассмеялась и покачала головой:

– Откуда в тебе столько уверенности? Эти люди хитры и жестоки, как цепные собаки! Ты и сам знаешь, что они устроили в прошлый раз. Они не знают пощады. Они все перевернут вверх дном, и люди заговорят из страха… Рано или поздно они что-нибудь отыщут! У вас или у меня.

– Помни о данном тобой обещании, Эльзбет. Помни о своей клятве. – Старик отставил кружку и тяжело поднялся: дальний путь от Анвайлера и через лес дался ему явно нелегко. – Мы пришли, чтобы предупредить тебя. Это не освобождает тебя от твоего бремени. Если и удастся сохранить тайну, то скорее уж здесь, чем в городе.

Он знаком позвал гостей, и все трое направились к двери. Но у порога старик снова обернулся:

– Мы поклялись оберегать тайну, пока не настанет наш день. Столько поколений, и все молчали… Ничто не заставит нас нарушить данного обещания.

– А что, если этот день уже настал? – тихо спросила знахарка, по-прежнему глядя в огонь. – Что, если настало наконец время действовать?

– Это уже не нам решать. Это ведомо одному лишь Господу. – Старик нацепил запачканную шляпу. – Спасибо за горячее питье, Эльзбет. Да хранят тебя небеса.

Все трое молча развернулись и покинули хижину. Ветви, усыпавшие землю, с треском ломались под их ногами. Шаги медленно удалялись.

Затем воцарилась тишина.

Эльзбет Рехштайнер осталась наедине со своим страхом.

Агнес и Матис молча поднимались к крепости. Тропа круто взбиралась вверх. От поляны до взгорка они бежали, почти не останавливаясь. Сердце у Агнес все еще бешено колотилось, на лбу выступила испарина. Перед глазами то и дело возникало разорванное, окровавленное туловище, до сих пор слышались крики преследователей. Она понимала, что им чудом удалось избежать смерти. Постепенно Агнес успокоилась и в красках представила, что скажет на все это отец. Мало того, что сокол так и не нашелся, а маленький Пьюк теперь мертв, аркебузу им тоже пришлось оставить. Если Филипп фон Эрфенштайн узнает, что Матис обокрал его, то просто озвереет. Агнес, конечно, сомневалась, что отец выдаст Матиса наместнику Анвайлера. Но арест ему точно был обеспечен. Если не изгнание.

– Может, не слишком-то и умно было этот эксперимент на поляне устраивать, – пробормотал Матис.

Ему тоже крепко досталось от всего пережитого. Он мелко трясся и до сих пор был мертвецки бледен, а черные пятна сажи на лице только усиливали впечатление.

– Не слишком-то и умно? Да это был самый… самый глупый из твоих поступков! – выпалила Агнес.

Но она был слишком измотана, чтобы злиться по-настоящему.

– Взрыв, наверное, в самом Риме слышно было, – продолжила девушка чуть спокойнее. – Хорошо, если еще какие-нибудь подонки не объявятся, вроде этих…

– Теперь, по крайней мере, одним подонком меньше.

Матис упрямо смахнул с лица золотистый локон и вытер сажу со лба. Агнес уже не в первый раз отметила, как он был красив – пусть и не в прямом смысле слова. Сломанный когда-то нос искажал приятные в целом черты лица. Взор у него был мрачный, и смотрел Матис вечно исподлобья. С детских лет было в нем что-то дикое, буйное, и именно это всегда привлекало Агнес.

– Думаю, твой отец гордился бы мной, если б узнал, – проворчал Матис.

– Думаю, он скорее задницу тебе надерет как следует. Молись, чтобы он никогда не узнал об этом. Да он уже, наверное, что-нибудь заподозрил – после двух-то взрывов… Он ведь знает, какую любовь ты питаешь к огнестрельному оружию.

Матис презрительно фыркнул:

– Не будь он таким упрямцем, цены бы не было моим знаниям. Мне… мне все-таки стоило бы поговорить с ним разок…

– Трифельсу не нужна помощь. Во всяком случае, не от простого подмастерья, – резко перебила его Агнес. – Так что забудь об этом, пока отец вконец не озверел.

В робком предчувствии она взглянула на источенную ветрами крепость, наместником которой долгие годы был ее отец. Трифельс возвышался на громадном утесе, который, подобно кораблю, клином врезался в обступившие его леса. С трех сторон на высоту полусотни шагов вздымались скалы; только с востока к крепости вела наклонная равнина, защищенная оборонительными сооружениями, хоть уже и разрушенными. Когда-то Трифельс был неприступной крепостью, однако те дни давно миновали. Твердыня неумолимо превращалась в руины, и Агнес понимала, что Матис вполне справедливо критиковал ее состояние. Но она также знала, какого мнения ее отец, истинный рыцарь, придерживался относительно огнестрельного оружия: просто считал его недостойным внимания. Кроме того, он, наместник, ни за что не станет прислушиваться к советам семнадцатилетнего вассала. Для этого Филипп фон Эрфенштайн был слишком горд и упрям. В худшем случае высечет Матиса в парадном зале. Тем более что на подобные приобретения просто не было денег.

В скором времени они миновали северную крепостную стену и колодезную башню, стоявшую чуть поодаль и соединенную с крепостью перекошенным крытым мостиком. Стоптанная тропа, широкая ровно настолько, чтобы проехала повозка, вела вдоль стены к воротам. Агнес даже показалось, что упрямая громадина воззрилась на нее с недоверием – точно гигантский зверь лениво прищурился и снова забылся вековым сном.

– А может, просто расскажем твоему отцу правду? – неуверенно предложил Матис. – Черный Ганс все-таки вознамерился тебя похитить… Эрфенштайн еще спасибо скажет, что мы были при оружии и убили одного из пособников фон Вертингена. К тому же я и так собирался поговорить с ним насчет аркебузы. Арсенал просто в плачевном состоянии, я уж не говорю про остальные сооружения!

Он показал на бывшую башню, от которой остался один лишь фундамент.

– Если в ближайшее время ничего не предпринять, то хорошего урагана хватит, чтобы все тут снести. Ха, а попы в Ойссертале день ото дня свой монастырь разряжают! – Матис возвысил голос. – Еще в прошлом году они отлили себе новый колокол. На денежки голодающих крестьян!

Агнес и сама была прошлым летом в Ойссертале, когда освящали колокол. Денег на пышную церемонию не жалели. Местных крестьян незадолго до этого умилостивили парой подачек. Матис внимательно наблюдал за отливкой и временами помогал мастеру, поэтому в торжествах участия не принимал. В последующие дни он встречался в лесу с какими-то незнакомцами и вел себя весьма скрытно.

– …Что с тобой? Снова в облаках витаешь? Ты ведь знаешь, что я волнуюсь, когда ты вот так таращишься перед собой.

Агнес вздрогнула. Голос Матиса вырвал ее из раздумий. Звучал он как-то неуверенно, не то что пару часов назад. Несмотря на тревоги, Агнес невольно улыбнулась:

– А если и так? Что плохого в том, что я иногда мечтаю?

– Разве что обо мне, – Матис широко улыбнулся, так что сверкнули зубы. Но в следующий миг по лицу его пробежала тень. – Ты, наверное, права. Если мы расскажем твоему отцу об украденной аркебузе, он с меня живьем кожу сдерет.

– Не станет он с тебя кожу сдирать, дурень ты! Кто ж ему тогда любимые мечи и кинжалы ковать станет, когда у твоего хворого отца сил не останется? Все будет хорошо, вот увидишь.

Агнес бодро кивнула, а сама судорожно размышляла, как рассказать о случившемся отцу. Что ей делать, если речь действительно зайдет о недостающей аркебузе? Просто солгать? Скорее всего, Филипп фон Эрфенштайн сразу ее раскусит, слишком хорошо наместник знал свою дочь. Оставалось только надеяться, что отец никогда не заметит пропажу оружия.

Агнес вздохнула и сжала руку Матиса:

– Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Но то, что ты сделал, называется воровством! О чем ты вообще думал, Матис? А о том, что дорогая аркебуза попала в руки Черному Гансу, я уж вообще молчу… – Она со стоном ощупала затылок, до крови ушибленный о скалу. – Как бы то ни было, здоровенную шишку мне от отца вряд ли удастся скрыть. И про Пьюка с Парцифалем он наверняка спросит… Хочешь не хочешь, а рассказать о случившемся придется. При том, что у отца и так забот сейчас хватает, крестьянам подати уже платить нечем. – Девушка заботливо отерла остатки сажи с лица Матиса и заговорщически ему подмигнула: – Про аркебузу и твои нелепые эксперименты лучше вообще не говорить, иначе до беды дело дойдет. Ты и сам знаешь, что мой отец может взорваться не хуже твоего треклятого пороха.

Они наконец дошли до узкой тропы, ведущей в крепость. Усиленные железом ворота были, как обычно, настежь открыты. В неглубокой нише справа дремал старый стражник Гюнтер. Кожаный камзол был в пятнах от выпитого на обед пива, чуть гнутая алебарда стояла, точно метелка, прислоненная к стене. Еще два стражника и пьяница-орудийщик Райхарт составляли вместе с седовласым Гюнтером весь гарнизон крепости. Заслышав шаги Агнес, солдат встрепенулся:

– Приветствую, сударыня! Видать, не задалась сегодня охота? – Он осклабился, пожевывая выточенную из щепки зубочистку, но затем взглянул на Агнес с беспокойством: – А где же ваш сокол? И почему у Матиса вид такой мрачный, будто по нему стадо вшей пробежалось?

Агнес поджала губы и помотала головой:

– Нет… все хорошо, Гюнтер.

И после прошептала Матису:

– Будет, наверное, лучше, если я одна пойду к отцу. Иначе он опять решит, что ты меня во что-то втянул.

Парень кивнул и тихо спросил:

– А аркебуза?

– Положись на меня. Он ничего не узнает.

Агнес еще раз стиснула ему руку и под недоверчивым взором Гюнтера прошла во внешний двор. Там, как это часто бывало, царило запустение. Несколько гусей с гоготом носились по древней, запачканной навозом и грязью брусчатке. Кроме них, зловещего спокойствия ничто больше не нарушало. Жилая башня и примыкавшее к ней главное здание вздымались на высоту тридцати шагов и затеняли двор. Слева располагалось так называемое дворянское собрание. Некогда роскошное фахверковое сооружение, ныне перекошенное и с дырявой крышей, находилось теперь на грани разрушения. За ним примостилось несколько ветхих сараев и хозяйственных построек.

С тяжелым сердцем Агнес вступила в небольшой внутренний двор. Размышляя над дальнейшими действиями, она вошла в темную от копоти, продуваемую сквозняками кухню. Собственные мысли настолько ее увлекли, что кухарку Хедвиг она заметила, лишь едва не столкнувшись с ней. Толстуха как раз помешивала гороховый суп в горшке. Она беспокойно глянула из-под чепца и отложила ложку.

– Что с тобой, деточка? – спросила Хедвиг с сочувствием. – У тебя вид как у мертвеца.

Кухарка знала Агнес с самого рождения и временами до сих пор обращалась с нею, как с маленькой девочкой. Агнес уже не обращала на это внимания.

– Просто устала, – ответила она надломленным голосом.

– Так отведай немного горохового супа. Он тебе мигом…

– Господи, хоть кто-то в этой крепости может понять, что мне просто хочется побыть в покое?! – неожиданно прошипела Агнес. – Неужели это так сложно?

В тот же миг она пожалела о своих резких словах.

Кухарка изумленно опустила тарелку, которую протянула было Агнес.

– Хорошо-хорошо, – пробормотала она. – Я просто хотела как лучше. Может, тебе и вправду прилечь надо… Ты прямо не в себе. – Хитро улыбнулась: – Так бывает, когда взрослеешь. Кровь кипит, все раздражает… Может, вы с Матисом?..

Заметив сердитый взгляд Агнес, она замолчала и принялась дальше помешивать в горшке. Но от Агнес не укрылась едва заметная улыбка на лице старой кухарки.

Не сказав больше ни слова, девушка поднялась по витой каменной лестнице в свою комнату, расположенную на втором этаже. Сердце бешено колотилось, она устало опустилась на кровать, закрыла глаза и попыталась выбросить из памяти сегодняшний день.

Но грохот аркебузы еще долго стоял у нее в ушах.

А в нескольких милях высоко в облаках парил сокол. Он устало взмахивал крыльями, одно из хвостовых перьев сломалось: скоро ему придется приземлиться. Но там, внизу, по-прежнему подстерегала опасность. Раскатистый, оглушительный гром до такой степени напугал маленького хищника, что он давно сбился с пути и летел теперь над незнакомой местностью. Он не слышал зазывающих криков хозяйки, и никто не размахивал на земле приманкой, привлекая его внимание.

Он был один.

Силы начали покидать его, и сокол, нарезая широкие круги, стал постепенно снижаться. Из множества зеленых, бурых и белых пятен он высмотрел посреди леса квадратное сооружение, отдаленно похожее на родной дом. Сокол взял на него курс и в скором времени уселся на карниз у открытого окна. Он замахал крыльями, вскрикнул и принялся клекотать, зазывая хозяйку, как научился еще птенцом. Наконец к нему протянулись заботливые руки. Но то оказалась не мягкая и привычная перчатка из кожи, в которую его обычно брали.

Руки, что вцепились ему в перья, были другие.

– А я тебя знаю, – произнес удивленный голос. – Кто же послал тебя ко мне? Господь или дьявол?

На голову ему опустился какой-то колпак, и перед глазами сгустилась тьма. Сокол мгновенно оцепенел и прекратил взмахивать крыльями.

Затем его перенесли в приятное, потрескивающее тепло.

Игра началась.