Пролог

Король достал телефон и прочел сообщение. Профессор Пауль Либерманн у его ног отплевывался кровью и хвойными иголками.

Сообщение, похоже, пришлось не по душе Его Величеству. Он вскинул брови и сокрушенно покачал головой, словно испытал разочарование. Затем носом ботинка ткнул распростертого на земле человека, чтобы удостовериться, что тот еще не задохнулся. Пауль Либерманн застонал и закашлялся, выплюнув еще несколько иголок. Все вокруг было окутано туманом и казалось таинственным, и несколько иссохших сосен тянулись верхушками в ночное небо.

– Я… я правда не понимаю, чего вы хотите от меня, – прохрипел профессор и со стоном перевернулся на спину. – Это, должно быть, какая-то ошибка… ужасная ошибка.

– Ужасно. Действительно, – пробормотал король. – Я в крайнем негодовании.

На нем был костюм из тончайшего английского твида, красный шелковый шарф и плащ, подбитый белым мехом. По краю подола поблескивали брызги крови.

«Моей крови, – подумал профессор. – Сколько же ее пролилось. А с виду как будто черные точки на горностаевом мехе… Это точно горностай?»

Сказать с уверенностью он не мог. Левый глаз полностью заплыл, а на правом засохла кровь. Очки, разбитые и погнутые, валялись где-то в кустах. Шляпу и трость он потерял еще в машине. К нёбу прилипли остатки прелой листвы, которую двое громил заталкивали ему в рот, пока профессор не начал задыхаться. Кроме того, до сих пор давала себя знать инъекция.

Они настигли его всего в нескольких шагах от букинистической лавки. Заслышав шум мотора, профессор Либерманн понял, что пора действовать. Он спрятал книгу и вышел на улицу, чтобы не выдать человека в лавке. Один укол – и ученый повалился в объятия двух крепких мужчин. Его затолкали в машину, и всего через несколько секунд он потерял сознание, а очнулся уже в этом перелеске, среди грибов и иссохших кустов ежевики. Осеннее безмолвие прерывали лишь крики нескольких ворон, и где-то в отдалении, едва различимо, слышался гул машин.

Вот уже два часа профессора Либерманна методично били: в живот, в лицо, в пах. Между тем на лес опускались сумерки, король и его спутники виделись лишь темными силуэтами на еще более темном фоне.

Либерманн ничего им не сказал. В какой-то мере ему помогло врожденное упрямство, а возможно, и его прошлое. Пауль Либерманн был в свое время профессором истории в университете Йены и известным противником системы. За два года, которые он провел за решеткой в Бауцене, с ним происходило такое, что он до сих пор вскакивал по ночам. Там Либерманн научился сносить побои. И он скорее язык себе откусит, чем выдаст тайну.

Тайна книги оберегалась более сотни лет, и он не имел права проболтаться сейчас. Только не теперь, когда он так близок к цели!

Последствия от инъекции обрушились на него, как удар молота. Профессор еще помнил безлюдную улицу в Западном квартале и автомобиль, похожий на старый «Вартбург». Но следующие несколько часов слились в один сплошной кошмар. Все, что было до укола, тоже, как ни странно, казалось туманным. Последним, что сохранилось в памяти профессора, были мюсли, которые он ел на завтрак и остатками которых его вырвало некоторое время назад.

– Может, еще над ним поработать? – спросил один из мордоворотов, которых Либерманн, как и короля, видел довольно расплывчато. – У меня есть еще в запасе несколько приемов. Это уж точно развяжет ему язык.

– Думаю, это бессмысленно. – Король спрятал телефон в складках плаща и посмотрел на профессора. – Этот человек упрям, как старый осел. К тому же насилие вызывает у меня отвращение. – Он вздохнул. – Как мне только что доложили, обыск в его номере тоже ничего не дал. Гавейн с Тристаном всё там переворошили. Если б я только знал…

Он замолчал и огляделся. Земля вокруг была укрыта листвой и бесчисленными клочьями бумаги. Среди них, как сломанная кукла, лежал, скорчившись, связанный профессор Либерманн. Испачканный грязью обрывок бумаги щекотал ему нос. Буквы расплывались перед глазами. Лишь с некоторым запозданием какие-то из них стали обретать смысл. Похоже, это была строфа из стихотворения.

Несмотря на свое положение, профессор усмехнулся. Он всегда тяготел к романтизму, и «Лесной царь» был его любимым стихотворением. Ни одна баллада не символизировала тягу к смерти и слияние с природой так, как эти строки. Теперь Пауль Либерманн сам оказался лицом к лицу с лесным царем.

– Mon Dieu!

Король шаркнул ногой по сырой земле, взметнув листву и клочки бумаги. Белый плащ заколыхался на холодном октябрьском ветру. Его Величество походил на огромного жирного лебедя.

– Где же эта чертова книга? – прошипел он. – Мы почти заполучили ее, а что в итоге? Ничего, кроме чертовых стихов! – Он укусил кулак и попытался успокоить дыхание. – Но мне не следовало рвать книгу. Если и есть что-то постоянное в этом мире, так это искусство. Лишь над искусством время не имеет власти! Почему вы не остановили меня?

Последние слова были адресованы двум головорезам. Оба неуверенно уставились на свои перепачканные в крови кулаки.

– Все… все произошло так быстро, Ваше Величество, – пробормотал один из них. – Вы держали книгу в руках и…

– Ай, arrêtez!

Король махнул рукой и принялся массировать лоб. Казалось, его мучила головная боль. Он нервно провел языком по губам, а потом без всякого предупреждения пнул профессора в живот.

– Что ты сделал с книгой? Куда ты ее дел? – закричал он. – Она моя! Только моя!

Пауль Либерманн застонал и выплюнул кровь, перемешанную с листвой и клочками бумаги. Затем свернулся в клубок, чтобы защититься от новых ударов. Но их, к счастью, не последовало.

Профессор сомневался, что и дальше смог бы выносить эту пытку. Быть может, в конце концов он все-таки выдал бы тайну?

Напевая себе под нос, король опустился на корточки перед профессором и стал пересыпать в руке землю вперемешку с обрывками бумаги.

– Природа и искусство, – проговорил он. – Есть ли на свете что-то прекраснее? Нам бы стоило вспомнить древние мифы, когда природа с искусством представляла собой одно целое. Близится гибель богов, долой ложные идолы…

Он неожиданно замер и уставился на клочок бумаги в руке. А потом захихикал.

– Конечно! – прыснул король и, словно маленькая девочка, прикрыл рот ладонью. – Та же самая обертка, только книга другая. Вы… надутые идиоты! – На последних словах Его Величество вновь сорвался на крик и ткнул бумажкой под нос своим прислужникам. – Вот где вам следовало искать! Merde! Я прикажу глаза вам всем повыкалывать! Всем!

Король замолчал, и во взгляде его появилось какое-то безучастное выражение. Он шагнул к профессору, склонился над ним и невозмутимо достал из-под плаща маленький старинный пистолет с рукоятью в виде птичьей головы.

– Старый хитрец, – прошептал он. – Вы, чиновники, все как один, сборище интриганов. Твой план почти сработал. Но тебя выдало это.

Король поднес к незаплывшему глазу профессора клочок грязной бумаги. Либерманну вновь потребовалось некоторое время, чтобы составить из набора букв осмысленное целое. Похоже, это был оттиск, своего рода экслибрис, выполненный в старинном стиле. Профессор сумел различить имя и адрес.

В голове у Либерманна словно прозвучал колокольный звон. Нельзя подвергать опасности человека в лавке. Иначе все пропало!

– Послушайте, – начал он. – Я… я могу достать для вас книгу. Дайте мне час, и я…

Однако король, похоже, потерял к нему всякий интерес. Он приложил палец к губам, с сожалением покачал головой и тихо произнес:

– Почтенный профессор, благодарю вас за оказанную помощь. Но вы, конечно же, понимаете, что ваше дальнейшее существование может помешать моим великим замыслам. По крайней мере, вы умрете за хорошее дело.

Король приставил пистолет ко лбу почтенного профессора Либерманна и спустил курок. Мозги брызнули на землю, бледной массой покрыв листву и обрывки «Лесного царя».

– А теперь заберем наконец то, что принадлежит мне по праву, – прошипел король и прошествовал по лесу с таким видом, словно возглавлял невидимый парад.

Пустые глаза профессора уставились в темнеющее октябрьское небо и на кружащих ворон.