Глава 19
Полнолуние

В тот час, когда Ева, собрав свои пожитки, готовилась навсегда покинуть Университет, ворон Мунир, пролетев над Москвой, над укутанными туманом берегами канала, над обрушенным мостом, где когда-то, вечность назад, Хардов потерял свою возлюбленную, был уже над Клязьминским морем, где внизу, у деревни собирателей, его ждали. По дороге ворон сделал круг над тёмной водой Хлебниковского затона и видел, как то, что таилось среди мёртвых кораблей, оживая лишь изредка, в моменты, подходящие для катастроф, выбралось из своего укрытия и двинулось в великий разрушенный город, над которым совсем скоро взойдёт грозная луна. Ворон спикировал вниз, сейчас он нёс вести для Фёдора.

– Привет, старый друг, – произнёс тот.

Мунир ждал, усевшись на ветке, склонил голову, глаза-бусинки… Фёдор выставил локоть левой руки, ворон встрепенулся, и пришлось дипломатично отвернуться: к этому моменту соприкосновения с чужим скремлином невозможно привыкнуть. Как будто невольно оказываешься свидетелем чего-то очень интимного, тайного, но вас не касающегося. Фёдору не требовался лист бумаги, а также грифель, чтобы понять послание. Ворон перелетел к нему на плечо, затем перебрался на локоть. Слегка приоткрыл клюв, слабое, еле различимое свечение. Фёдор не выдержал и улыбнулся, поймал себя на мысли, что Мунир, скорее всего, – очень весёлое создание. Серебристые и голубоватые искорки в глазах-бусинках… Совсем скоро Фёдор уже знал, что дела пока обстоят хорошо.

– Агнец обо всём догадалась, всё поняла? – негромко спросил Фёдор. – И Ева тоже? Что ж, старый друг, спасибо за хорошие вести.

Фёдор также знал, что ему теперь не удастся попрощаться с Агнец, потому что та сейчас спешила в Университет. И о том, что «Кая Везд», проклятый корабль, покинул своё логово и на всех парах мчал туда же. Но всё это неважно – главное, Ева поняла, и у неё появилась мощная защита.

«А ведь Хардов был прав тогда. И Сестра была права», – мелькнула мысль и тут же стала отцветшим воспоминанием. Фёдор посмотрел на восток, в сторону Пирогово, откуда совсем скоро на мир навалится тьма, несущая в себе восход чёрной луны, – это полнолуние будет очень необычным. Затем в сторону обрушенного моста, над которым уже вовсю разгорелся даже не золотой, а какой-то кроваво-красный закат, словно мир знал, что кое-кому сегодня будет не до сна, знал, что сегодня произойдёт нечто очень необычное.

– Мне пора на мост, старый друг. Пришёл мне срок снова оказаться там, в месте, где закончатся последние иллюзии.

Фёдор не ожидал от себя столь до нелепости торжественной фразы и рассмеялся. Мунир издал какой-то ликующий весёлый звук, будто всё понимал: нервы – удивительная вещь; вроде бы всё под контролем, но они выдают себя в таких вот нелепостях.

– И тебе пора, лети к Хардову, – сказал он ворону. – Его срок тоже близок. Пора человеку, который слышал твоё сердце, перестать бегать во главе стаи волков-оборотней.

«Ну, вот ещё одна торжественная нелепость», – подумал Фёдор. И расхохотался. Мунир взлетел, издавая свои ликующие звуки, совершил круг над головой, не переставая кричать, – это была песнь ворона, весёлая и обнадёживающая, словно он пытался поддержать, изгнать последние страхи, укрепить сердца, которым сейчас требовалось много мужества.

– Никто не знает, как это произойдёт, – сказал Фёдор. И улыбнулся. – Но спасибо тебе, старый друг.

Он был уже собран. Всё, что ему требовалось, всё, что он мог принести с собой на мост, было при нём. «Не совсем так, – подумал Фёдор. – Вот ещё добавилась песня Мунира».

И снова расхохотался. Нервы.

А Ева тоже заканчивала свои приготовления, собрав всё, что ей предстояло взять. В отделе реликвий и артефактов она задержалась совсем ненадолго. Улыбнулась, вспомнив, как впервые оказалась здесь, когда Алёшка с гордостью показывал ей свои владения. Прощание с ним и Петропавлом вышло горьким и коротким. Парень, казалось, совсем не понимал, о чём она говорит, лишь слабо улыбался, а старик, мудрый и добрый друг, так и не пришёл в себя.

«Вот бы чья помощь сейчас понадобилась», – подумала Ева. Им обоим она оставила по письму со словами прощаний и извинений. Алёшке о том, что вынуждена была обворовать его, но не могла поступить иначе, а Петропавлу – с просьбой не винить в этом несчастного, доверившегося ей парня. Оба письма должны были быть переданы адресатам, когда она уже покинет Университет.

За Евой повсюду следовали два молчаливых гида, охрана, назначенная Мелани. Девушка договорилась с наставницей, что та сама избавится от них, но Мелани вдруг куда-то запропастилась. А потом пришла тревожная весть, что на дальнем дозоре гидов был замечен «Кая Везд», проклятый корабль. А чуть позже – что он вошёл уже из канала в воды Москвы-реки. Первая атака скремлинов в районе Строгино не дала результата, призрачный корабль продолжил движение, видимо, с момента своего последнего появления, когда гиды прилично пощипали его пёрышки, он сумел поднабраться сил. Кондрат поднял гидов по тревоге и велел каждому вызвать своего скремлина. Корабль-призрак исчез из виду, словно растворился в подступающих сумерках, а потом появился совсем рядом, у Москва-Сити. В довершение всего пришла весть, что с Хайтеком творится что-то странное, и Кондрат, оставшийся за старшего в Университете, стал готовиться к обороне. Переполоха и неразберихи это не вызвало, все действовали по-военному чётко и слаженно, эвакуируя мирных граждан в здание Университета и занимая точки боевых расчётов, но на какое-то время всем стало не до Евы.

«Что ж, – угрюмо решила девушка, бросив вскользь взгляд на своих охранников, – тем легче будет выбраться незамеченной». И следом пришла другая мысль: «И ему будет легче. Тому, о ком сказала Агнец. Кто делает сейчас эликсир и должен закончить свою работу».

Ева обернулась. Охранники молчаливой тенью следовали за ней. Что она увидела в их глазах? «А ведь всё происходит, как по нотам, – подумала она, чувствуя первый чётко выраженный прилив страха. – Постепенно устраняются все, даже Хайтек, и Кондрат теперь главный и может всё: отдать любой приказ. А если это не он, если кто-то из них?»

Что она увидела в глазах своих охранников? Непроницаемость, равнодушие или всё же хорошо скрываемый интерес? Да ещё куда-то пропала Мелани.

Ева присела у большого яблоневого дерева. С ним она тоже успела подружиться, частенько приходила сюда побыть в одиночестве, и с ним теперь тоже предстояло прощание. Охранники остановились в паре десятков метров – её личное пространство не нарушалось, – беседуя друг с другом. Но и не выпуская её из поля зрения. Быстрый, еле уловимый боковой взгляд… Что она увидела в нём? Иронию, понимание, зловещую насмешку, что «никуда ты теперь не денешься»? А если это один из них?! Или… показалось?

«Господи, да я так точно превращусь в параноика», – подумала Ева.

Она знала, как сможет избавиться от своих охранников. Она не желала обращаться за помощью, не желала никому причинить вреда, но и избавиться от них она сможет.

Суета вокруг, очень много движения. Большой отряд гидов выдвинулся к реке, колонны мирных направлялись в здание Университета, какая-то незнакомая женщина в цветастом платке, по виду жена фермера, остановилась рядом с ней:

– Идём с нами, девочка. Беда приближается.

Ева посмотрела на неё с благодарностью, а потом поняла, что следующей эмоцией стало с трудом скрываемое подозрение. Он может оказаться кем угодно! Подавила истерический смешок – даже этой женщиной. Может, это и перебор, но вряд ли он действует в одиночку. Этот Лазарь, о котором она слышала как о главном подозреваемом – почему все гиды Университета до сих пор не поймали его, якобы безобидного учёного?! Но одно точно наверняка: кем бы он ни оказался, он сейчас пристально наблюдает за ней.

Паранойя. Вот так это и происходит…

Ева поднялась – прощай, яблоня, спасибо, что иногда выслушивала меня. Всё же не удержалась и нервно хихикнула. Выдохнула глубоко: пора брать себя в руки. Огляделась. Гиды со своими скремлинами занимали боевые расчёты вдоль берега реки. Университет готовился отразить нападение корабля-призрака. А Мелани нигде не было.

– Ты в этом уверен? – спросил Нил-Сонов.

– Абсолютно, – патологоанатом кивнул.

– Вот как. – Нил поднялся и задумчиво посмотрел на реку, что несла сейчас свои вечерние воды мимо теплиц. – Чёрт, правда, всё меняет.

– Угу.

– Зачем ему понадобилось так много времени?

– Подожди, Нил. Лучше начать сначала. Как Лазарь, находясь на плотине, получил твою лодку? Ну, похожую на твою… Ту, что на дрезине? Ночью, по берегу – это исключено.

Нил-Сонов пожал плечами. Отвернулся, хмурясь. Потом посмотрел на патологоанатома и вдруг усмехнулся:

– Горх.

– Что Горх? – не понял тот.

– Он помог ему. Чёрт… Думаю, я знаю, как всё произошло.

– Не тяни, – напомнил патологоанатом. – Или теперь мне придётся тебя пристрелить.

– Горх. – Нил покивал, взгляд его потемнел. – Он водоплавающий, понимаешь?! Он доставил лодку, толкая её перед собой. Ему не страшна ночная река.

Рот патологоанатома приоткрылся, словно он хотел что-то произнести, да так и застыл. Нил-Сонов слегка ошеломлённо посмотрел на него и пробубнил:

– Всё начинает сходиться.

– Правда, чёрт, – сказал патологоанатом.

– Горх приплыл с лодкой ночью, и затем они устроили бойню в сторожке. И у них оставалось больше суток, чтобы Лазарь успел сгонять в Пирогово и обратно и привести всё в порядок. Лазарь-то точно знал, когда придёт смена.

– Привести в порядок?

– Создать место преступления. – Глаза Нила блеснули. – То, что мы должны были увидеть. Картинку для меня. И всех остальных…

Патологоанатом сморгнул:

– Бойню, учинённую чем-то из тумана?

– Да, безумной неведомой тварью. Кровавое месиво. Люди просто не способны на такую чрезмерную жестокость. Это совершило что-то хищное, но не Лазарь.

– Без следов стрельбы по гидам…

– Это мы и увидели. Поначалу.

– Да. Это было…

Нил-Сонов горько усмехнулся:

– И ведь он знал, что нам придётся похоронить всю смену прямо там, у плотины. Он всё просчитал: места для живых и мёртвых в моей лодке просто не было. И концы в воду.

– Похоже на то, – согласился патологоанатом.

– Идеальное место преступления: нам надо было срочно возвращаться, мы похоронили погибших, земля приняла тела и скрыла тайну. И так бы всё и оставалось, никто ничего бы не узнал.

– Если бы ты тогда…

– Если бы мой взгляд случайно не зацепился за это странное пулевое отверстие, – сказал Нил.

Патологоанатом помолчал. Хрустнул костяшками пальцев:

– А в бега Лазарь подался якобы от шока пережитого. Ну, ещё со страху быть обвинённым. Просто струсил, сбежал.

– Это мне и пытался внушить Хайтек. Никто бы не узнал, что в сторожке было ещё оружие, если бы не странное пулевое отверстие.

– Где не было самой пули. Её выковыряли.

– Никому бы и в голову не пришло проводить эксгумацию, верно? Я ведь тоже не сразу догадался.

– Да уж, ты у нас тугодум, – серьёзно сказал патологоанатом.

Нил-Сонов покусал губы, нащупывая следующую мысль, обронил:

– Так что если бы не случайность…

Замолчал. Патологоанатом обдумал услышанное, недовольно нахмурился:

– Не всё сходится, прости.

И встретился с быстрым взглядом своего собеседника. Пояснил:

– Я насчёт случайности. Рано или поздно… Прости, Нил, при всём уважении, но рано или поздно кто-нибудь другой обнаружил бы, что в стене нет пули.

– И?

– Шило в мешке не утаишь! В единственном пулевом отверстии покопались. Подозрительно, верно? Так или иначе, эксгумация была бы проведена, и выяснилось бы, что по гидам стреляли.

Нил-Сонов кивал, хмурясь, затем пристально посмотрел на собеседника, будто нащупал эту ускользающую мысль, и вдруг сказал:

– А ему и не надо.

– О чём ты?

– Не надо ему таить твоё шило. – Нил снова усмехнулся, только сейчас это вышло несколько зловеще. – Помнишь, я сказал о времени? Думаю, в этом всё дело. Время – единственное, что его интересует.

– Ты хочешь сказать…

– Что привычная логика здесь не работает. И меня-то он подставил только из-за этого. Чтобы сбить всех с толку, внести путаницу, неразбериху, всеобщее взаимное подозрение, и тянуть время.

– Из-за того, что произойдёт сегодня?

– Именно. Что-то очень важное. Мы… Мы все мыслили шаблонно. Даже Петропавел. А он словно влез в голову каждому, навязывая следующий шаг. Лазарь подставляет не для того, чтобы скрыть вину. Ему наплевать, что потом с этим разберутся. После нас хоть потоп! Его интересует только время! А мы купились.

– Ага. До сих пор ни в чём не уверены наверняка, а он знает всё. Но в бегах, друг мой. Значит, следующая мысль…

– Разумеется, я думал об этом.

– Хайтек?

– Не уверен. Лазарь информирован о каждом нашем шаге и тут же делает ответный ход. И эксгумация, и…

– И сеанс гипноза?! Видишь, тебе всё-таки пришлось мне рассказать. Конечно, ему кто-то помогает. Причём в самом Университете.

– Не просто в Университете. А кто-то на самом верху. Кто совсем рядом, близко, недопустимо близко к Петропавлу. Может, и Хайтек. Но может, кто угодно. – Нил помолчал и повторил: – Что-то очень важное для него должно произойти сегодня. Он тянул время и выиграл.

– Подожди, Нил, и всё же в безупречном плане один прокол.

– Вряд ли.

– Реконструируем события: Лазарь возвращается из Пирогово на плотину, создаёт в сторожке идеальное место преступления. Всё так. И даже уходит на лодке Николая, чтобы вы не смогли забрать тела в Университет. Но прокол: этот увечный паренёк не добит.

– А он возвращается на Перервинскую плотину в том числе и для этого, – угрюмо сказал Нил.

– Для чего?

– Увечный паренёк, хромой Алёшка… – теперь усмешка Нил-Сонова была горькой. – Они специально сохранили ему жизнь. Говорю же, влез в голову каждого… У них было достаточно времени для шоу, для декораций, разложить все тела… Хромой Алёшка вон сумел доползти до дерева. Полагаю, они даже ввели ему какой-то препарат, чтобы дотянул до моего появления.

– Выходит…

– Они не просто сохранили жизнь единственному уцелевшему свидетелю, они нам его подкинули. Подбросили. А мы снова купились.

– О чёрт, начинаю понимать… Из-за сеанса гипноза?

– Даже эту возможность он просчитал. Слишком хорошо знает Петропавла. Горх – очень сильный гипнотизёр, наверное, равных ему нет, поверь мне.

– Верю, – просто отозвался патологоанатом.

– И единственный выживший свидетель здесь пригодился как нельзя лучше. Парню просто внушили, что и я там был. Подставлять – так уж по полной! А не сохрани они ему жизнь, не было бы и сеанса гипноза. В результате теперь и я в бегах, а Петропавел в отключке.

– Он просто смёл вас с доски, как шахматные фигурки.

– Он обезглавил Университет, чтобы быть единственным хозяином сегодняшней ночи. Мне пора.

– Ты всё равно не успеешь до наступления темноты, – сказал патологоанатом. – До полнолуния.

– Знаю. Но буду стараться. Я отправлю Марусю. Мелани умеет читать по глазам скремлина, и она выполнит мой приказ, а не Хайтека. Гиды обложат его, как бешеного зверя, и я лично пристрелю эту тварь.

– Нил, наверное, тебе понадобится моя помощь.

– Идём.

Нил-Сонов начал спускаться к своей лодке. И вдруг остановился как вкопанный. Обернулся к патологоанатому, и тот увидел, как глаза Нила округлились и застыли.

– А зачем Лазарю возвращаться на плотину? – глухо оборонил он.

– Как? – отреагировал патологоанатом. – Мы только что… Вышло всё стройно.

– Не-ет. Подумай! Не надо ему было.

– Ты о чём?

Нил с усилием совершил глоток, как будто в горле пересохло.

– Это не Лазарь, – обескураженно пробормотал он. – Его тоже подставили.

У патологоанатома дёрнулась щека.

– Нил, – попросил он и тяжело мотнул головой. – Да что ты пытаешься сказать?

Даже в подступающих сумерках было заметно, как Нил-Сонов побледнел, когда произнёс:

– То, что все мы в большой беде.

Ева покинула здание Университета с первым наступлением темноты, а Мелани по-прежнему нигде не было. Всё быстро ускользающее время она проискала свою наставницу, пытаясь убедить себя, что та вот-вот появится, не бросит её одну в решающий момент, и одновременно не вызвать подозрений у своих охранников и Кондрата. Оставшийся за старшего, самый сильный человек Университета велел девушке запереться у себя в комнате, пока он лично не сообщит ей, что опасность миновала.

– Я не шучу, – добавил он без приязни. – Если с тобой что-нибудь произойдёт, Петропавел с меня три шкуры спустит.

Как ни странно, такая реакция несколько снизила градус тревоги: по крайней мере, Кондрат не пытается втереться к ней в доверие, прикинуться другом.

– Вы не видели Мелани? – как бы между делом поинтересовалась Ева.

Кондрат посмотрел на неё ничего не выражающим взглядом.

– Все гиды подняты для отражения атаки корабля-призрака, – сообщил он. – Мелани – одна из сильнейших. Полагаю, она на берегу, исполняет свой долг.

Потом он обратился к охранникам, как будто самой Евы здесь не было:

– Помогите ей найти свою комнату. Нечего тут под ногами болтаться.

– Идём, Ева, – позвал её один из охранников. И позже, когда они отошли уже на приличное расстояние, добавил: – Ты не сердись на него. Вся территория Университета объявлена зоной боевых действий. Напряжение сказывается.

Ева сидела взаперти и ждала Мелани. Раздумывала, что может скрываться за неприязнью Кондрата. Не более ли это высокий уровень коварной игры? Ведь когда вы вынуждены подозревать всех, показной неприязнью легче усыпить бдительность, чем внезапным проявлением сочувствия или симпатией. Неизвестность иссушает сердце…

Подойдя к окну, Ева бросила взгляд вниз, где далеко на берегу гиды со скремлинами и оружием выстроились в боевые порядки. Вечерело, совсем скоро она больше не сможет позволить себе ждать. Потом пришла весть, что в районе Киевского вокзала кто-то атаковал проклятый корабль. Это его прилично задержало. Яркие вспышки исполосовали темнеющее небо, но это не был свет скремлинов.

– Кто-то пытается нам помочь, – поделился с Евой более словоохотливый из её охранников. – У Университета появился тайный союзник. Но это были не гиды.

«Агнец», – подумала Ева.

А потом, когда уже почти стемнело, «Кая Везд» появился из-за поворота реки. И тут же гиды, выстроившиеся вдоль берега, ударили по нему мощным светом своих скремлинов. Ева такого никогда не видела, но от подобного светопредставления внезапно ощутила внутри себя какую-то ведьмину радость. И не очень поняла, что именно значили обронённые ею еле слышные слова:

– Наподдайте ему! И мой женишок ведь там, да?! Наподдайте! А я не подведу…

Проклятый корабль попытался стать невидимым, затянуться призрачной дымкой. Он прижался вплотную к одетому в гранит противоположному берегу, но гиды вынудили его показать себя. Яркие вспышки скремлинов били по кораблю, обнажая призрачные трубы и гребные колёса с лениво падающей с них чёрной водой, но никаких ответных действий тот не предпринимал. Тихо-тихо, медленнее усталого пешехода, сдерживаемый столпами света, «Кая Везд» продвигался вперёд.

– Это что-то странное, – пробормотал словоохотливый охранник. – Это не нападение. Такое впечатление, что он просто хочет пройти мимо.

«Наверное, – подумала Ева. И вспомнила Тёмные шлюзы: она знала, как выглядит нападение проклятого корабля. – И цель его та же, что и моя: Метромост. Вот для чего он пожаловал. Только тот, кто делает эликсир, тоже будет ждать там. Всех сегодня притягивает полная луна».

Ева бросила взгляд на свой вещмешок. Если это Агнец попыталась задержать корабль-призрак у Киевского вокзала, то она уже близко и, может быть, успеет. Только Мелани так и не появилась.

«Пора, – решила девушка. – Я запретила ему убивать. И он послушает меня». Снова посмотрела на вещмешок. И на то, что, завёрнутое в кусок материи, лежало сверху. Это придётся нести в руках, прижав к груди. К самому сердцу. Она поступает как последняя воровка, но ей не оставили выбора.

– Мне пора, – словно включая беспощадный таймер, прошептала Ева. Однако словоохотливый охранник её услышал.

– Что значит «пора»?! – Он подозрительно посмотрел на девушку.

– Простите, – сказала Ева.

Через несколько секунд комната, где она сидела взаперти, опустела. Только окно её спальни осталось открытым.

Ева вышла через чёрный ход, в своё время показанный ей Петропавлом, и сразу углубилась в дикую часть парка. Удивительно, но она не чувствовала, что кто-то бесшумно следует за ней; может быть, никого и не было. Она знала тайные тропинки; вначале уводящие в сторону от реки, они затем спускались с Воробьёвых гор прямо к Метромосту. Но контрольный пункт гидов рядом с ним миновать всё равно не удастся. Периметр вокруг Университета охранялся строго: хотя до тумана отсюда было далеко, невидимое в зарослях проволочное ограждение под высоким напряжением было непреодолимо для непрошеных гостей. Сразу за Метромостом начинался Нескучный сад, и лишь дальняя его часть, граничащая с Парком Горького, была затянута мглой. Медленно, метр за метром Университет отвоёвывал себе свободное пространство. Ева шла в темноте по петляющей тропинке, всё ещё удивляясь тишине и внезапному покою. Словно все тревоги остались на берегу, где шёл яростный бой, а здесь мир спал, равнодушный к делам людей и демонов, которых те, возможно, вызвали из древней ночи. Равнодушный к самому понятию времени, мир просто жил, расцветая и увядая и дорожа каждым мгновением как единственным. А потом всё поменялось.

Ева вышла на открытое пространство и увидела, как на ровной сонной поверхности тумана, затянувшего великий город, заструились первые грозные всполохи. Совсем скоро они соединятся в направленный след, только не в переливающуюся лунную дорожку, как на поверхности воды, а в рваный, словно застрявший клочками в ватном одеяле, образуя причудливые пещеры. Не серебро пока, а багрянец, неистовый огонь, который заставит эту ночь ожить. И в спящем равнодушном мире больше не останется спокойного уголка. Ева ускорила шаг. Прямо перед ней был контрольный пункт гидов. Но никто не окликнул девушку. И Мелани здесь не ждала её. Ещё не дойдя до укреплённого мешками с песком и пулемётным гнездом пункта гидов, Ева поняла, что окликнуть некому. Лишь гнетущая, теперь пугающая тишина повисла над этим местом. Начинался восход полной луны.

Нил-Сонов очень спешил. Пожалуй, ещё ни разу в жизни он не работал веслом с такой скоростью. Всё сложилось у него в голове, и он знал имя убийцы. И знал, что уже поздно, тот выиграл время, а Нил не успевал. И вся его надежда была на скремлина, маленького скворца Марусю.

«Никто не ожидал, что это ты, – думал Нил, делая энергичные гребки и одновременно чувствуя, что закипающая в нём ярость проваливается во что-то рыхлое, глухое. – Поэтому ты знал о каждом нашем шаге. Искали далеко, а искать надо было прямо под боком».

Ярость, теперь почти бесполезная… Даже не дойдя до Крымского моста, Нил-Сонов увидел отсветы вспышек в ночном небе. Это творилось там, над Воробьёвыми горами. Свет скремлинов, его ни с чем не спутать. Судя по всему, Университет подвергся нападению, и кое-кто уже вовсю ловит рыбку в мутной воде. А ведь ему действительно удалось стать единственным хозяином этой ночи…

– Маруся, Маруся, – как заклинание шептал Нил-Сонов. – На тебя вся моя надежда, девочка, только успей.

Они лежали здесь, оба караульных, на контрольном пункте гидов, последнем перед Метромостом. Тот, кто их убил, даже не потрудился спрятать тела. И не закрыл им глаза. Дуло пулемёта, укреплённого на станке, смотрело вниз, а глаза мёртвых – на звёздное небо, словно они тоже хотели увидеть в нём восход полной луны. Её свет уже играл на их лицах, во лбу каждого Ева обнаружила по аккуратному пулевому отверстию. Видимо, они знали его, того, кто это сделал с ними, поэтому подпустили так близко. Ева со страхом и болью смотрела на двух совсем молоденьких парней. Потом страх сменился скорбью. Она всё же решила закрыть им глаза. И почувствовала тепло их тел. Всё случилось совсем недавно. Сильнейший спазм тошноты поднялся к горлу. Ева не выдержала, лишь успела сделать шаг в сторону, чтобы не осквернять место смерти, и её желудок опустошился. Сорвала листья, протёрла рот. А потом чем-то неожиданно тёмным блеснули её глаза, когда она подумала: «Я запретила ему убивать. Но не сегодня».

Совсем скоро она вошла в темноту небольшого вестибюля – это был вход на станцию «Воробьёвы горы», от которого вверх, к платформам, вела широкая лестница и два давно мёртвых эскалатора. Ева не особо пряталась. Серебристое свечение было там, на станции; тот, кто делал эликсир, уже ждал её. И когда из темноты вынырнули две мощные лапы, ухватившие девушку за плечи, она не стала сопротивляться. Резкий запах крупного водяного животного ударил в нос.

Трескуче-пустотный звук, о котором она теперь так много всего знала. Еву увлекали вверх по лестнице. Всё решится в ближайшие несколько минут.

Вестибюль станции «Воробьёвы горы» заливал ровный свет полной луны, огромным кругом поднявшейся прямо напротив прозрачных стен Метромоста. И вся платформа словно плыла в этом хохочущем бледном свете, озаряясь вспышками от атаки скремлинов по проклятому кораблю, который медленно приближался сюда. Но самым ярким всё же было серебристое свечение эликсира, установленного на чём-то вроде наспех сооружённого алтаря у широких колонн в середине станции. Сама колонна была расписана фосфоресцирующими магическими знаками, о которых Агнец предупредила Еву. Много десятков лет назад ведьма довольно умело пустила пыль в глаза – эти знаки были не нужны, достаточно самого эликсира. Все эти знаки и магические процедуры призваны были сбить с толку, мешая познать природу уникальной драгоценной субстанции. Едва увидев эликсир, показанный ей Агнец, Ева всё поняла про него и всё поняла про себя. Он не ошибался, тот, кто сейчас ждал её, Ева могла оживить эликсир. Ценой собственной жизни. Но ей самой эта серебристая субстанция, собранная за счёт других отнятых жизней, не требовалась. Эликсир был в ней, был сутью той тайной природы, что роднила её со скремлинами.

Чудовище быстро, не прекращая издавать трескучие звуки, волокло девушку вдоль станции. За широкой колонной под наброшенным одеялом что-то лежало. Или кто-то. Ева вдруг поняла, что это ещё одна смерть. Вот по мере приближения к колонне наспех сооружённый алтарь открылся полностью. Алёшка стоял там, даже не обернувшись на звук шагов, смотрел сквозь стеклянную стену на кипящий неистовый багрянец полной луны.

– Ты?! – чуть не задохнувшись от боли, выкрикнула Ева.

Алёшка не повернул к ней головы. Голос его был спокойным и каким-то отсутствующим:

– Я просил её взять эликсир для нас. Выкрасть у Петропавла. Я просил об этом Лидию. Но нашей любви она предпочла верность Университету и этому сумасшедшему старику, которому эликсир даже и не нужен.

– Предатель! – закричала Ева.

Алёшка посмотрел на неё с удивлением:

– О чём ты? Я никого не предавал. Я вернувшийся воин и следовал чётко разработанному плану. Только никто в этом самодовольном Университете даже не мог представить подобного.

– Ты предал нашу дружбу, – бросила ему в лицо Ева.

– Вовсе нет, – он пожал плечами. Его глаза были совершенно холодными, чужими, – как она могла так ошибаться?! – Здесь нет ничего личного, Ева. На твоём месте мог оказаться кто угодно. Мне необходимо оживить эликсир, и я сделаю это. Прости, ты мне даже нравилась. Возможно, мне будет не хватать наших бесед.

– Лживый, насквозь лживый…

– Прекрати. – Он поморщился и мягкой походкой двинулся им навстречу. По пути бросил: – Остановись, Горх, там. Надо дождаться появления луча.

– Куда делась твоя хромота? – горько спросила Ева. – И заикание?

– А-а, это? – откликнулся он. Ни насмешки, вообще никаких эмоций. – А их и не было никогда. Как увечья руки. Но кому дело до хромого и увечного? Так, иногда пожалеть если. Меня даже перестали замечать. Как вещь. Посмеивались. Это помогло мне быть везде. Хромой Алёшка был прекрасной одеждой.

– Значит… это ты был тайным возлюбленным Лидии?

– Я следил за тобой. Ты о многом догадалась, Ева. Мне правда жаль того, что сейчас произойдёт.

– Она любила тебя. И оставила тебе череп Горха. И вот как ты распорядился вашей любовью.

Он посмотрел на неё, склонив голову, и впервые в его голосе прозвучали слабые нотки сожаления:

– Ничего ты не знаешь. Я любил её больше всего на свете. Мы собирались бежать вместе. Но она предпочла погибнуть за Университет. И меня ждала та же участь. Наша любовь умерла вместе с нами. Но я сумел вернуться. Другим. Хромой Алёшка… Одинокий во всём этом мире. И целью моей стал эликсир.

Ева вдруг странно усмехнулась:

– Уверен, что такого тебя она смогла бы полюбить?

На её усмешку он никак не отреагировал, а голос его снова стал ровным.

– Что теперь об этом говорить? – сказал он. Ни оправданий, ни сожаления.

– Кое о чём можно было бы, – Ева снова усмехнулась. И вдруг с требовательной настойчивостью, хоть и мягко, произнесла: – Горх, отпусти меня!

И мощные, с когтями и перепонками пальцы чудовища на её плечах так же внезапно разжались.

– Горх?! – Лёгкое удивление на его лице тут же сменилось снисходительной улыбкой. – Даже тебя сумела очаровать юная красотка? С монстрами такое случается… Разве я разрешил отпускать её?!

Чудовище словно виновато и почему-то раздражённо мотнуло мордой и замерло. Никаких трескуче-пустотных звуков. Тот, кого называли хромым Алёшкой, расценил это на свой лад.

– Ладно, пусть стоит, – позволил он. – Теперь уже без разницы. Вот и луч.

Это было похоже на огни дальнего маяка, потерявшего свой ориентир. Пятно света, как трость в руках слепого, двигалось зигзагами по тёмным склонам Воробьёвых гор. Сползло к реке, поймав свинцово-пенные барашки, прочертило набережную, занятую гидами, пробежалось в незрячем поиске по Метромосту. Снаружи послышалось завывание ветра, которого только что не было.

– Всё повторяется, как в тот день, – тихо произнёс он. – Как в ту ночь… Только ничего не повторяется дважды. Смотри.

Пятно света, будто среагировав на эти слова, отвернуло от прозрачных стен станции и устремилось вверх, уплотняясь, сжимаясь. Луч, вырвавшийся из окна гостиницы «Украина», сверкающей нитью прочертил ночное небо, разрезав диск полной луны ровно посередине. Что-то пульсировало внутри луча, набухало, а потом цвет его стал меняться. Медленно заструились внутри багряные пятнышки, как будто луч впитывал в себя кипящие брызги лунного света, наполнялся ими, отравляя свою смертоносную природу для чего-то, что должно было сегодня произойти впервые. Ударив ровно в шпиль Университета, луч преломился, отражаясь от него, и пополз по Метромосту, не причиняя тому видимого вреда. Однако больше он не напоминал трость слепого, скорее ищейку, взявшую верный след.

– Какая тайная красота, – прошептал тот, кого считали хромым Алёшкой. – Сегодня этот луч уйдёт очень далеко: Оракул – старцы монастыря собрались все вместе. Уйдёт намного дальше Пирогово и моста, где сейчас ждёт их Учитель, – он усмехнулся, – твой Фёдор. Думала, я не знаю? Это всё не важно, Ева, я на тебя не в обиде. Окно триста семнадцать – такая же тайна, как и ты. Как и старцы Перервинского монастыря, как и миры, что лежат за всем этим. И всё связал, соединил эликсир.

Его глаза лихорадочно заблестели, хоть, возможно, это в них играли отсветы приближающегося луча. Всё-таки Ева подумала, что это единственное оставшееся в нём от прежнего Алёшки – поглощённость, заворожённость неведомым. А потом она подумала, что никакого прежнего Алёшки никогда не существовало.

– Это предназначено не для тебя, – с тёмной тяжестью, сделавшей голос сиплым и низким, почти грудным, произнесла Ева. – Все эти убийства, столько смертей…

– Луч рядом, Ева. Скоро всё закончится.

– Ты прав, – откликнулась девушка. – Узнаёшь, что это?

Она показывала ему ключ Фёдора на длинной тесёмке, безделицу для новобрачных. Только сейчас Ева уже знала, насколько не случайно эта вещь оказалась у неё в рюкзаке. Всё окончательно встало на свои места.

– Ключ? – Он равнодушно пожал плечами. – Я давно догадался, что дело не в нём. Ключ – это ты сама.

– Правильно догадался, – согласилась Ева. – Но кое-что очень важное всё же упустил из виду.

– О чём ты? – Он поглядел на неё с полным безразличием: ни сочувствия, ни вины, ни даже простого сожаления. И от этого девушка ещё раз подумала, как же она смогла так ошибиться.

Всё же Ева сказала:

– Отступись, и будешь спасён. Я ещё могу помочь.

– Полагаешь, из нас двоих я нуждаюсь в помощи? – теперь он посмотрел на неё с искренним удивлением. – Как считаешь, если б меня интересовала жизнь в клетке у Петропавла, я стоял бы сейчас здесь? Но за благородное предложение спасибо.

– Ты не единственный вернувшийся воин!

– Не спорю.

– Так ничего и не понял?! – Она потрясла тесёмкой. – Вспомни, как эта вещь впервые попала к тебе. Ты так искусно изображал незаинтересованность, но так жаждал поскорее заполучить ключ…

– Говорю же, тогда я ошибался.

– И вспомни, что ты дал мне за него взамен.

– Расписку? – Он ухмыльнулся.

– Что ты дал мне взамен за ключ Учителя?

– Ну прекрати уже…

– Один тотемный предмет в обмен на другой. Вышло случайно, никто тогда ничего не знал. Но что ты мне дал?

– Ах, вот ты о чём… ну, да, я показал тебе череп Горха.

– Ты мне его дал. В руки.

Он рассмеялся.

– И что?! Это ничего не меняет. Что ты там себе навыдумывала?

Ева отвернулась, вглядываясь в дальний конец станции. Но там ничего не было, лишь глухая заваленная стена угадывалась в кромешной темноте. Произнесла тихо, не оборачиваясь к собеседнику:

– Горх не выдал тебя. Лидия ему запретила. А я ведь могла бы догадаться, почему произошёл обмен, – сокрушённо покачала головой. – Ведь он возможен только добровольно, верно?

– Ты… – Отблеск озадаченности в его глазах мгновенно прошёл, но впервые он посмотрел на неё с интересом. – Ты сумела прочитать тайные страницы её дневника?

Услышав рядом своё имя и имя Лидии, чудовище немедленно отозвалось привычным трескуче-пустотным речитативом.

– Горх скучает по ней, поэтому и тебе оставался верен… Я на кого только ни думала, – призналась Ева с горечью. – Но ты был последним в списке. Потому что считался другом. И Горх словно вычеркнул твоё имя из моей головы. Но теперь всё поменялось.

Наконец тот, кого считали хромым Алёшкой, сообразил, куда она клонит:

– А ты боец, Ева, – похвалил он. – До последнего цепляешься за жизнь. Представляю, чего ты себе нафантазировала… Уж не знаю, как тебе удалось прочитать её дневник, но вынужден огорчить: не было никакого обмена. Одного тотемного предмета недостаточно. А Лидии давно нет. Она умерла. Ты не хозяйка черепа.

Гкрх – тра-апп-апамм-гкркх – настойчиво повторил Горх.

Собеседник Евы поморщился, глядя на девушку почти с сожалением:

– Поэтому ты приволокла череп сюда, – ухмыльнулся, указывая на обёрнутый куском ткани крупный предмет, который она прижимала к груди. – Думаешь, я не догадался, что это?! Бедняжка Ева. И ты решила, что Горх станет служить тебе? Увы, ты напрасно обворовала Университет.

– Так считаешь? Это единственное, чего ты не учёл в безупречном плане.

– Решила поболтать напоследок? – Он не удержался от наигранного сопереживания. – Я тебя понимаю. Но бесполезно тянуть время. Никто не придёт на помощь.

– Именно время, – странно произнесла она. И снова посмотрела в глухой конец станции. – Твоё висит на волоске.

И что-то ещё услышал он в её голосе. Не только сожаление о том, что ничего уже не поменять. А какой-то внезапный и поэтому тем более непонятный отзвук угрозы. Он проследил за её взглядом: там кромешная тьма. Или… какие-то переливы, ещё более густые и тёмные. Почему-то плечи передёрнуло, а по лицу прошёл озноб.

«Что там такое?» – мелькнула бесцветная мысль.

Луч уже почти достиг алтаря с эликсиром. Пора. Он извлёк никелированный браунинг с насаженным на ствол цилиндром глушителя. Точно такое же оружие было у её наставницы. Тот, кого называли хромым Алёшкой, даже подумывал обыграть и это сходство. Потом решил, что это перебор. Если не соблюдать чувство меры, вещи ломаются. И тогда всё летит коту под хвост. Медленно, почти бесшумно взвёл курок: славное оружие – именно из этого ствола было отнято и собрано всё серебро живых. Остался последний выстрел, осталось, подобно алхимику, закончить грандиозную работу и вдохнуть жизнь в эликсир.

– Где Мелани? – монотонно и негромко спросила Ева. Она видела, что у него появилось в руках.

– Ах, да, Мелани… Ты знаешь, этот безвольный болван Хайтек оказался ни на что не годен, – он пытался говорить беспечно, необходимо было вернуть контроль, но эта набухающая тьма в дальнем конце станции… – Не способен справиться даже с пустяком. Пришлось обо всём позаботиться самому.

– Холодно мне! – вдруг крикнула Ева. – Где Мелани?!

«Вот это уже лучше, – подумал он. – Истерика тут гораздо уместней».

Он указал стволом на колонну:

– Она здесь, твоя Мелани. Тоже пыталась тебя защитить, – на одеяло, которым укрыл мёртвое тело. – Я же говорю, никто не придёт на помощь.

Потом опустил руку с блеснувшим в ней оружием. Добавил:

– Ей не было больно. И тебе не будет, я обещаю, Ева.

Она посмотрела на него дикими глазами. И опять он расценил это на свой лад, и опять ошибся.

– Ты можешь подойти, попрощаться с ней, – вдруг разрешил он. – Если хочешь. Совсем немного времени есть.

Вопреки ожиданиям Ева не бросилась к телу наставницы. Но и не подошла покачивающимся шагом. Поступь её оказалась твёрдой. Присела скорбно над Мелани, откинула одеяло, смотрела мёртвой в лицо. Потом поцеловала её в лоб. Подняла на него глаза. И сказала что-то непонятное:

– Тот, кто должен был стоять здесь вместо тебя, он тоже часть контура… его смерть. – Голос был отсутствующим, безучастным, как будто она просто читала вслух с листа поднадоевшую историю. – Но это оказался ты! Когда говорила, что ещё могу спасти тебя, имела в виду, что умрёшь как гид. Только ты выбрал кое-что похуже смерти.

Луч достиг алтаря и остановился, начал фокусироваться на эликсире.

«Ну, вот и пора», – подумал он, делая шаг к Еве. И в этот миг словно колыхнулся удушливо воздух внутри станции. Но сердце его обдало стылой тоской. Он непонимающе остановился. Это было там, в дальнем конце… Какая-то ещё большая тьма, будто прорвав и без того густую темноту обрушенной стены, приблизилась. Только разобрать было невозможно. Пока ещё невозможно. Однако холодок, пощекотав ноздри, дохнул ему в лицо. Сердце снова тоскливо ухнуло, забилось неровно. Он, напрягая зрение, всмотрелся туда, где должна была быть глухая обрушенная стена, и…

– Я не зря сказала тебе, что ты не единственный вернувшийся воин. – Что-то ведьминское послышалось ему в Евином голосе.

Он заставил себя сейчас не думать о Еве. Потому что видел уже, что выплывало из этой густой, наползающей тьмы. Он узнал его, смог различить в призрачном сиянии, приходилось встречаться. Но он ещё ни разу не видел его таким. И лодка его стала намного больше. Только не всё дело в этом. Что-то было в ней окончательное, бесповоротное, в мире живых такая лодка просто не могла существовать. И она плыла, медленно, прямо по гранитному перрону, разрезая твёрдый камень, как воду. Лодка, барк с бортами чернее смоли приближался; волны из-под его носа разбегались в разные стороны, словно умели делать камень жидким. Грозный лодочник в рубище правил веслом; его фигура оставалась неподвижной, будто он был каменной статуей, подёрнутой бледным призрачным свечением; лишь размеренные взмахи веслом, с которого стекала тёмная роковая вода морей смерти. Однако по лицу его струилась сумрачная ярость, и кипящий жадный тёмный свет исходил из глаз.

«Он смотрит только на меня, – тоскливо подумал тот, кого называли хромым Алёшкой. – Он пришёл за мной». Но тут же его голос стал твёрдым, непреклонным.

– Харон! – повелительно выкрикнул он. – Что ты делаешь здесь?! Я не вызывал тебя.

Ничего не изменилось в фигуре лодочника. Лишь размеренные неотвратимые взмахи весла.

– Харон, остановись. Я не вызывал тебя!

Ева усмехнулась. Что-то страшное прозвучало в её голосе.

– Он вызывал! – Девушка встала, высоко подняв над собой череп Горха. Она качнула его в руках. – Он! И я, – посмотрела на того, кого когда-то звала Алёшкой, но уже без сочувствия и сожаления. – И ведьма Агнец, слышал о такой?

Его лицо застыло. Но ведь эликсир…

– Ты так ничего и не понял. – Горечь в голосе Евы уже больше не предназначалась ему. – Лидия жива. Пусть и не знала себя со своего возвращения. А ты знал, хотя был мёртв. Но скоро всё закончится. Горх, делай, что должно.

«Я успею оживить эликсир», – мелькнуло у того в голове. Он начал поднимать оружие, но мгновенно стальные объятия сковали его, выбив из руки ствол. Он посмотрел на Еву, на эликсир, такой близкий, – осталась последняя капля серебра, – на луч и на полную луну.

«Горх всегда был быстр. – Эта мысль, такая ненужная, словно подвела черту… Но он-то ставить точку не собирался, как такое могло произойти? – Чертовски быстрая и сильная тварь».

Эликсир, отравленный лучом или лунным светом, вдруг начал набухать, разорвав колбу. Но не пролился, продолжая увеличиваться в размерах и образуя уродливый овал. Он смотрел на свою работу, которой посвятил столько лет; серебристый овал эликсира повис в воздухе, продолжая разрастаться. На мгновение ему почудилось, что он увидел в нём зловещий череп с пустыми провалами глазниц, и этот череп сейчас ищуще поворачивался к нему, но это только показалось… Его работа, кропотливый ежедневный труд, его бессонные ночи и жизнь в убогой одёжке хромого и увечного парня, которого окружающие и звали-то, как городского дурачка, Алёшкой… Он начал свою великую работу ещё до падения Икши, и Горх, который держал его сейчас крепче каменного плена, был с ним с самого начала. Они делали эликсир. Работа была сложной, требовала твёрдости духа (Алёшка…), иногда жестокости, но любая великая работа, любое великое произведение искусства порой требует жестокости, там другие мерила… Икша пала – возможно, это тоже связано с их работой. И они ушли в Университет. И вот теперь Горх предал его. Как?

«Но главный вопрос совсем не в этом, – подумал он. – Лидия жива? Но… как? Почему она не связалась со мной? Ведь у нас был Горх. Мы бы столько сумели…»

Мелани поднялась. Её тело осталось лежать за колонной, укрытое одеялом, но она встала рядом с Евой, и тот же призрачный свет, что струился по лодочнику, исходил от неё. А потом из-за повисшего в воздухе уродливого овала эликсира появилась ещё одна фигура. Этот призрак тоже оказался знаком. Это был Николай, по которому так скорбел Нил-Сонов, его в Весёлой сторожке он убил последним. По перрону шли два гида, которых пришлось нейтрализовать совсем недавно на контрольном посту перед Метромостом; их было много, тех, кого он убил, и все они сейчас собирались здесь. Вставали рядом с Евой. И он понял, что его ждёт.

Эликсир застыл в воздухе. Наверное, это и вправду был череп.

Харон прибыл. И все те, кого он убил, медленно направились к нему. Ева отвернулась.

Первый хлёсткий удар серебра прилично лишил сил. Он не повис в объятиях Горха, но пошатнулся. Потом последовал следующий обжигающий удар, и он закричал. Он не хотел умирать. Он не мог умереть! Как это – сейчас всё закончится, и его не станет? Его – живого, полного надежд и чувств, умеющего смеяться и радоваться каждому новому дню? Этого не может быть! Он захотел просить Еву прекратить всё это, но она не смотрела на него. Эликсир бил по нему, безжалостно, хлёстко, откусывая от него куски жизни, высасывая её из него, как когда-то он отбирал серебро у живых. У него уже не было сил кричать, мысли путались, наскакивая одна на другую, и он лишь по-старушечьи ворчал: смотрите, что со мной сделали, Ева такая же предатель, как и Горх, смотрите, вы… Все вы одинаковые, смотрите, что натворили! Я ни о чём не жалею, я просто проиграл, а вы выиграли. Не более того. Ни о чём… Вы предатели!

А потом он понял, что это уже конец. Он шагнул за грань боли и понял, что это конец. И тогда он перестал говорить, издавать звуки. Его мучения прошли. Он захотел вспомнить то, каким он был. И вспомнить Лидию. Но то, что он натворил, помешало ему. Помешало, как гиду, улыбнуться, прежде чем шагнуть во тьму. И последнее, что он увидел, – жадный блеск глаз Харона.

Ева обернулась. Она была бледна. Горх никого не держал. Ветер, пришедший из тёмной половины мира, уносил сейчас пыль. А эликсир осыпался кусочками серебра. И Ева поняла, что это серебряные монеты.

– Тебе пора. – Харон не глядел на неё, словно его больше интересовали последние крупицы пыли, уносимые ветром. – Молодой гид оказался прав. Славная у нас вышла коммерция. – Он всё же обратил к ней взор, но в его глазах пока ещё плясал жадный огонь. – Наверное, ты всё-таки нарожаешь ему детей, и мне будет кого в своё время переправить на другой берег.

Ева ничего не ответила. Посмотрела на луч и на тех, кто стоял вокруг неё. Отыскала глазами Мелани. Наставница ей улыбалась. Еве захотелось её обнять. Больше всего в это мгновение ей захотелось обнять её.

– Можешь, – позволил Харон. – Пока ещё можешь.

Ева не стала спрашивать как. Она раскрыла объятия бесплотному призраку, но в сердце своём ощутила тепло одноногого гида, которая так многому научила её и с которой они так о многом не успели договорить.

– Прощай, Мелани, – прошептала Ева. – Я люблю тебя.

Луч двинулся, преломившись от колонны, он ушёл в дальнюю глухую стену, откуда появился Харон.

– Это там, да? – спросила Ева.

Лодочник кивнул.

– Только сначала я, – сказал он.

– Харон, – Ева указывала на то, чем стал эликсир. – Здесь достаточно серебряных монет на каждого. Возьми с собой гидов. Это будет тебе моя плата.

– Щедро, – отозвался Перевозчик. – Ты такая же безрассудная и расточительная, как и молодой гид.

Но казалось, он и не ждал никакого иного предложения. Ветер вернулся. Однако теперь он стал другим. В нём словно был тихий внутренний свет спокойного вечера, когда пора отдохнуть от дел.

– Плата принята, – сказал Харон. Только сейчас Ева сообразила, что его облик поменялся. Ничего грозного в нём больше не осталось. Не тот похмельный старикашка, конечно, которого Ева увидела в их первую встречу, но…

– Почти тот, – Ева улыбнулась. Вспомнила Хардова, команду гребцов их лодки и вспомнила вихрастого мальчишку Фёдора, который ей тогда очень не понравился.

Луч вернулся. Он не хотел больше ждать. Ослепив Еву, он отразился от лица девушки и ушёл далеко за горизонт, к Пироговским морям и мосту, где сейчас стоял Фёдор. Он осветил его, заставив повернуться и увидеть Еву. Смертоносный луч соединил их, но всякая жатва смерти на сегодня окончена. Ева вдруг поняла, что, хотя до Пирогово вроде бы рукой подать, ещё ни разу с их встречи они не были так далеко друг от друга. И ещё она поняла, что готова.

– Я иду к тебе, – прошептала девушка.

– Протяни мне руку, как тогда, – разобрала она по губам слова Фёдора.

– Да, – сказала девушка.

Фёдор улыбнулся ей, кивнул и что-то ещё ответил. Но она не смогла разобрать, потому что луч, иссякнув, погас.

– Пора. – Голос Харона теперь прозвучал более настойчиво. – Луна ждать не будет.

Там, где была глухая стена, ещё по-прежнему висела тьма. Но Ева услышала и другие звуки: где-то очень далеко гул, тихий говор незримых толп, похожий на ропот, и совсем приглушённые звуки призрачных поездов.

Ева вопросительно посмотрела на Харона, тот отрицательно покачал головой – его это не касалось.

– А Хардов? – вдруг заволновалась Ева.

Лодочник смерил её взглядом:

– Законы старой доброй коммерции ненарушаемы, но об этом спрашивать не принято, – пояснил он.

Лодка Харона каким-то непостижимым образом теперь стояла носом в противоположную сторону, смотрела во тьму глухой стены, откуда появилась.

– Однако скажу, – смилостивился лодочник. – То, какими вы встретитесь, теперь зависит только от вас. Ну, может, ещё от одного крупного и пушистого пса по кличке Раджа.

И лодка медленно двинулась по перрону туда, откуда пришла. Ева знала, что те, за кого она заплатила серебряными монетами, находятся в ней. И от этого ей было чуть менее страшно.

– Прощай, Ева Щедрина! – работая веслом и больше не оборачивая головы, окликнул её лодочник. – И с тобой у нас вышла хорошая коммерция.

Ева посмотрела за прозрачные стены Метромоста. Вниз, на реку. Невзирая на все усилия гидов, проклятый корабль был совсем рядом.

– Хоть ты и не поднесла самогону старику на опохмел, – зачем-то добавил Харон.

Ева улыбнулась. И подумала, что знает, почему это фиглярство, почему он меняется: каждому надо как-то справляться со своей природой. И ещё раз позвала лодочника:

– Харон!

– Чаво? – отозвался тот голосом Хароныча, выпрашивающего у Хардова крепчайший яблочный самогон. Ева рассмеялась. Ей и вправду было пора покидать мир серебряных монет. Накрытый туманом мир канала.

– А-а, – девушка помедлила, бросила быстрый взгляд на «Кая Везд», который уже находился под мостом, – а мой женишок, Юрий Новиков? Похоже, это он пожаловал.

– Так, а нам-то с того чего? Кому это больше надо?! – затрещал старикашка. Видимо, напоследок ей будет предоставлено общение только с Харонычем. – Он-то сейчас в другой лодке, женишок… Не видишь, что ли?! А мы в чужую коммерцию не суёмся. Нам-то…

И голос Харона оборвался. Растворился, исчез вместе с лодкой в глухой стене. Лишь эхо прошлось теперь по опустевшей станции.

Ева подняла свой вещмешок, повесила его за спину. Горх смотрел на неё выжидательно, немигающим взглядом, свой череп он, как маленького ребёнка, прижимал к груди.

– Он твой, – кивнула Ева. – Ты свободен, Горх.

Чудовище немедленно разразилось своим пустотно-трескучим речитативом. И только тогда Ева окончательно поняла, что уходит. И у неё стало больно на сердце.

– Но прежде помни о своём обещании, – сказала девушка Горху. – Последняя просьба: Агнец.

Гкрх – тра-апп-апамм-гкркх – откликнулся тот.

Что-то очень одинокое было в том, как он сейчас стоял, прижимая к себе свою реликвию. Еве даже пришла в голову какая-то нелепая, почти чудовищная мысль, что он хотел сейчас подойти к ней и коснуться её лица, как когда-то он касался лица маленькой Лидии.

– Прощай! – сказала девушка. – Я иду искать свой новый дом. И надеюсь, что ты найдёшь свой.

Она повернулась и направилась в сторону стены, указанной лучом, где теперь появился просвет. Ева подходила всё ближе, и с каждым её шагом нарастал гул, и голоса, и звуки призрачных поездов. В переливах, словно это было миражом, она уже смогла различить лестницу и спускающихся по ней людей, наверное, совсем не похожих на тех, кого она встречала на канале, и, наверное, таких же. Там, за пределами тумана, где будет собран контур, её ждал новый мир, о котором она ничего не знала.

А через несколько мгновений в темноте станции «Воробьёвы горы» свободный теперь Горх остался один. Тишина, никаких следов разыгравшейся недавно трагедии. Лишь полная луна всё ещё была беспокойной. Горх, крепко прижимая к груди череп, вытянул к ней свою морду и пожаловался: