Глава 15
Ещё один сеанс гипноза

– Они собираются погрузить меня в гипноз, – мрачно сказал Алёшка.

Ева его слушала невнимательно. Полностью погружённая в свои мысли, она пришла вернуть ключ.

– Завтра, – добавил Алёшка. – Ты веришь в эти штуки?

– А… не знаю.

– Я нет. Мало ли чего я им наплету под гипнозом?! Не всему можно верить… Я не помню половины и не хочу вспоминать. Лженаука…

– Что тебя беспокоит? – рассеянно поинтересовалась Ева.

– А ты не понимаешь?! – неожиданно рассердился Алёшка. – Или тебе всё равно?

– Послушай… – До Евы наконец дошло, что происходит с парнем.

– Я не хочу, чтоб копались в моей голове, – перебил он. Взгляд беспокойный, под большими карими глазами залегли тени. – Не хочу переживать это заново.

– Послушай, – повторила Ева, устыдившись собственного эгоизма. – Ты прости меня… Тоже тут навалилось много всего.

– А у тебя-то что? – Такой едкой насмешки она от него никогда не слышала.

Девушка вздохнула:

– Не надо нам ссориться. Я представляю, каково тебе пришлось там… Столько пережить. И конечно, ты…

– Напуган?! Да, Ева, мне страшно. Представляешь? Мне очень страшно.

– Ну, зачем ты так? Я лишь к тому, что любой бы на твоём месте…

– Я не герой, Ева! Не эти бесстрашные гиды, с которыми ты привыкла общаться. Просто смотритель…

– Зачем ты пытаешься меня обидеть?

– …в отделе рухляди.

– Я ведь извинилась уже. Я… любой бы на твоём месте был бы… напуган.

Алёшка отвернулся:

– И не верю я, что выйдет польза.

Ева с сочувствием взяла его за руку, но он отдёрнул свою.

– Ты ведь знаешь, Петропавел очень деликатен в таких вещах. – Она улыбнулась, впервые поймав себя на том, что успокаивает его, как ребёнка. – Он не причинит тебе вреда. Это необходимо и для тебя тоже. Если убийца… Необходимо для всех.

Он посмотрел на неё. Отрицательно помотал головой.

– Мне ведь почти сразу досталось. Что я могу вспомнить? – Вид у него был очень несчастный.

Ева всё-таки взяла его за руку:

– Меня не пустят на гипноз. Но я буду ждать тебя здесь. Просто чтобы ты знал, что тебя ждёт друг.

Алёшка слабо улыбнулся:

– Ладно… Это ты прости меня. Просто… Чего пришла-то?

– Я?! А мне… вернуть ключ. Мир?

– Конечно, – посмотрел на неё застенчиво. – Вот и у нас чуть первая ссора не вышла.

– Не бойся завтра ничего, – сказала Ева.

Он пожал плечами.

– Послушай, Петропавел тебе друг. Ты пережил ужасное. Твой страх – это нормально. Главное, не считай это трусостью. Хорошо?

– Постараюсь, – пообещал Алёшка. Он вроде бы был уже в норме.

«Вот и молодец, – подумала Ева. – И вообще, ты недооцениваешь себя».

Но она не стала этого говорить.

Старик нравился девушке за стойкой. Он приходил сюда каждый день и сидел тихонько в своём уголке, никому не мешая. Правда, пил он много, но никогда не буянил и всегда покидал «кафешку» – как тепло, но без особого пиетета и без всяких иллюзий сотрудники и клиенты прозвали этот придорожный шалман «У дяди Миши» – на своих двоих. Опять же свою пенсию пропивал не с бомжами на лавочке, а тянуло его к людям, в относительную чистоту. Девушке за стойкой было жаль этого одинокого старика. Что-то в нём было… И в его ясных светлых глазах, печальных, конечно, но порой в них чудилось какое-то неведомое безграничное понимание.

«Вот оно, одиночество», – думала девушка за стойкой. Правда, она и сама была известна склонностью к выпивке, поэтому её фантазии никто не воспринимал всерьёз.

Девушку за стойкой звали Евдокией, и сегодня у неё выдался не самый простой день. В отличие от остальных работников «кафешки», невнимательных, нелюбопытных и, собственно говоря, равнодушных ко всему, кроме себя любимых, она не считала, что всё в порядке, беспокоиться не о чем. Потому что всё было совсем не в порядке.

Старик не знал, что его тянуло в это кафе. Только почти каждый вечер он приходил сюда. О себе он тоже толком ничего не знал. Соседи из тех, кто поначитанней, считали, что у него деменция, старик путался с историями о своём прошлом, часто выдавая взаимоисключающие версии, но наверняка ничего не помнил. Кстати, о существовании терминов «деменция» и «ложные воспоминания» он также узнал относительно недавно. И это были «цветочки». Что-то происходило со стариком в последнее время. Непонятным образом ему открывалось существование вещей, о которых прежде он даже не догадывался.

Днём кафе «У дяди Миши» посещали студенты. Почему-то он считал их семинаристами, хотя, скорее всего, они таковыми не являлись. Старик привык к их обществу, но никогда не пытался заговорить. А как-то (не так давно, скорее всего) впервые прислушался. «Это некорректное выражение», – поймал он себя на мысли, совершенно не представляя, о чём речь.

«Они ошибаются».

Тогда старику удалось промолчать. Всё началось позже (наверное, на следующий день?). Он не смог сдержаться и встрял в разговор двух барышень о воззрениях немецкого философа Фридриха Ницше. Что-то у них там не клеилось с рефератом. Старик выдал наизусть все известные литературные афоризмы того, кто высоко в горах повстречал Заратустру, вдобавок заявив, что Ницше был последним философом, который что-либо смыслил в эллинизме. Барышни посмотрели на него с изумлением. Перед ними был бомжеватого вида дед в поношенной, заштопанной во многих местах одежде, правда, хоть чистенький, бутылка водки стояла уже ополовиненная. Одна из барышень усмехнулась, вторая всё же решилась робко спросить о Мартине Хайдегере и почему-то об Освальде Шпенглере. И не прогадала. Ответ последовал незамедлительно: в числе прочего, старик полагал, что положение о «Закате Европы» многими комментаторами понимается весьма вульгарно. Реферат писался прямо на глазах, здесь и сейчас, под диктовку. Барышни покидали кафе изумлённые и осчастливленные. Дальше последовало что-то об опровержении Юнгом теорий его учителя Фрейда. Старик толком не помнил, что: ответы приходили в тот момент, когда ему задавались вопросы. И пошло-поехало, слухи об удивительном старике распространились быстро. Вскоре он мог свободно рассуждать о принципе неопределённости Гейзенберга в квантовой механике, о теоремах Гёдаля, касающихся неполноты математической логики, и о многом другом, что, к счастью, не долетало до ушей сердобольной девушки за стойкой. А как-то (наверное, вчера?) старик выступил с рискованным заявлением об ущербности любой математики – так или иначе, продукте человеческого ума – в попытках описать непознаваемые Вселенные и о том, что даже Оракул знает только о ближайших мирах. И описал эти миры, похожие на горячечные видения. Последовала тишина. Он поверг студентов в оторопь, на их лицах читалось, что с этим вышел явный перебор. Да старик и не возражал, он понятия не имел, о чём только что рассказал.

– Вы, наверное, известный учёный? – тихо спросил кто-то.

Старик пожал плечами. Он толком не понимал, о чём речь. К нему шли за помощью, и он никому не отказывал.

Сегодня на рассвете старик обнаружил себя в ванной комнате с безопасной бритвой в руке. Он с интересом разглядывал свою небритую щёку, хотя не помнил, как здесь оказался. Зато помнил другое. То, что произошло (или не произошло!) несколько секунд назад. Обычно старик зачёсывал свои короткие жиденькие седые волосики наверх, чтобы выглядеть аккуратней. Несколько секунд назад на него из зеркала смотрел… он сам, конечно, только если бы он вдруг стал (монахом? кем-то ещё?) благородным старцем с длинными, до пояса, и очень густыми седыми волосами. И майки-алкоголички в этот миг не было: облачение что-то типа действительно белой монашеской сутаны, расшитой неведомыми знаками.

– Пора, – шепнуло ему из зеркала его собственное отображение. И всё прошло. Лишь небритая щека да майка-алкоголичка с дырочками в трёх местах.

«Допился, – кисло подумал старик. – Дэлириум трэмерс вкупе с устойчивым сомнамбулизмом».

В следующий миг, намыливая щёку, он забыл о вынесенном вердикте. Сегодня он должен выглядеть хорошо.

– Дядя Миша, о чём вы говорите?! – тараторила Евдокия. – Ключ остался в замке, а дверь закрыта с внутренней стороны.

– Дунь, ну прекрати баламутить, – ответил добрейший дядя Миша. – Он забыл ключ, а задвижка могла сама захлопнуться.

– Да не выходил он оттуда. Я бы видела. Никак ему мимо меня не пройти.

– Евдокия, – нахмурился дядя Миша. – Опять пила на рабочем месте? Мы же договорились с тобой.

– Нет, дядь Миш, ты что?

– Ну и кончай баламутить! Иди работай. Люди просто так не исчезают.

– Не проходил он мимо меня, – насупилась Евдокия.

Обычно разика два за вечер старик брал у неё ключи от туалета, пользоваться которым разрешалось только посетителям кафе. Туалет находился в конце коридора в глухом углу, и вернуться оттуда в зал, не возвратив Евдокии ключа, было невозможным. Так всегда и происходило, до сегодняшнего дня. Евдокия отвлеклась, была занята за стойкой своими делами, пока не подошёл следующий клиент справиться насчёт туалета. И она поняла, что старик не возвращается довольно долго.

«Может, ему плохо стало?» – забеспокоилась Евдокия.

Подождала ещё какое-то время и поняла, что прошло почти полчаса. Пошла и тихонечко постучала в дверь. Ответа не было. Начала стучать громче:

– Эй, отец! Дедушка, всё нормально? Как вы там?!

Тишина. Лишь еле уловимое журчание воды из-за разлаженного бачка. «Давно дядя Миша обещал починить, – почему-то подумала она. – Бедный старик… Что-то плохое с ним случилось».

Позвала дядю Мишу. У двери туалета столпились ещё любопытные сотрудники.

– Давай, выбивай! – позволил добрейший хозяин кафе, указывая повару на дверь.

Дядя Миша и сам уже был в возрасте, остальные – женщины, повар оказался самым крепким. Дверь поддалась легко. Сердце Евдокии учащённо забилось – она вдруг поняла, что не хочет видеть, как старик умер. Но и не пришлось. Туалет был пуст.

– Ну и чего панику подняла? – ухмыльнулся дядя Миша. – Ушёл твой дед. А ключ в дверях забыл. У него ж с головой-то не очень.

Сотрудники разочарованно расходились, зрелища не вышло. Евдокия тоже вернулась за стойку. И… Не выходило ничего, не получалось так! Мало того, что дверь туалета была заперта на задвижку с внутренней стороны, старик просто никак не мог выйти оттуда и пройти мимо неё в полупустом кафе незамеченным. Евдокия поделилась своими сомнениями, на неё смотрели равнодушными глазами, никакого интереса. Лишь добрейший дядя Миша всё же выслушал, но попросил не пить на работе и идти заниматься делами.

«Да что они все, с ума посходили?!» – в сердцах выругалась Евдокия.

И тогда кое-что вспомнила. Как обычно, слегка шаркая ногами, старик подошёл сегодня к стойке и попросил у неё ключи. А дальше…

– Всё, Дуня, прощай, пора мне, – сказал старик.

– Уходите уже? – улыбнулась Евдокия.

– Да, пора. Путь долгий. Хорошая ты девушка.

И ушёл.

Сейчас Евдокия стояла за стойкой и мрачнела всё больше. Он впервые назвал её Дуней. И что значит «Прощай. Путь долгий. Хорошая ты девушка». Он никогда такого не говорил. И если б ничего не случилось, на это можно было бы не обратить внимания.

«Только ты видела кое-что ещё, – сказала себе Евдокия. – Краешком зрения. И тоже не обратила внимания. Но ты это видела».

Не обратила внимания, потому что… могло показаться. Мало ли что мелькнёт перед глазами? «Но ты это видела и решила, что такое невозможно. Или там был кто-то другой. Решила не придавать значения пустякам».

Потому что это невозможно, вот и решила.

Евдокия в тот момент отпускала другого клиента, старик направился к туалету, в глухой угол. И…

Ей показалось, что старик что-то с собой сделал. Пошутил или надел что-то. Длиные седые густые волосы, и одежда, похожая на балдахин. Краешком глаза, или это был кто-то другой, промелькнул перед дверью в туалет. Евдокия тут же об этом забыла. И вернись старик, ничего б необычного и не вспомнила.

И ещё кое-что. Почти сразу же случился перебой с электричеством. Меньше чем на секунду мелькнуло, и всё восстановилось. Но она это видела, тем же краешком глаза. Свечение из-под двери…

Всё это по отдельности могло только показаться, ничего не значить, в том числе его неожиданные прощальные слова. Но всё это вместе…

Евдокия почувствовала лёгкую слабость в ногах. И он исчез… Всё это вместе больше не казалось случайными пустяками, учитывая, что старик исчез.

«Его похитили инопланетяне, – подумала Евдокия. Сердце у неё билось неровно, как с тяжёлого похмелья. – И он знал об этом».

Евдокия оглянулась по сторонам. Всё стало другим в кафе «У дяди Миши». Она стала другой. Им всем наплевать. Их ничего не волнует, они так и будут дальше…

Евдокия не осознала до конца сути своих претензий. Ей стало страшно. Но и как-то ещё… И сердце стучит, как с тяжёлого похмела. Она справится. Но только…

«Старик больше никогда не придёт. Счастливого ему пути! Мне очень страшно… И лучше б я никогда…» Она не стала думать дальше. Дядя Миша просил её не пить на работе, и она обещала. Только не сегодня. Евдокия присела на корточки за стойкой, чтобы её не было видно, налила большую рюмку коньяку и, также не поднимаясь на ноги, осушила её залпом.

– Оракул собрались, все двенадцать. Сегодня они вызвали заблудшего брата. – Агнец пристально посмотрела на Петропавла. – Так что в ближайшее полнолуние. У нас три дня.

Гид молча протянул ей то, что она просила принести.

«Всё произойдёт в ближайшее полнолуние, – подумал он, – а у меня под носом кто-то делает эликсир. Я уже совсем рядом: тот, кто устроил бойню в сторожке, тот и делает, и завтрашний сеанс гипноза… Но придётся рискнуть».

Агнец улыбнулась:

– Опять решил всё поставить на карту, верный ученик?

– У меня нет выхода. – Петропавел развёл руками.

– Староват ты уже для этих фокусов.

– Поэтому и прошу твоей защиты.

Агнец недовольно хмыкнула:

– Для этого мне придётся находиться здесь, рядом, чтобы дать тебе защиту. А мне надо в Икшу. И как можно скорее.

Она словно взвесила в руке холщовый свёрток, один из двух предметов, переданных ей Петропавлом, затем спрятала его за пазуху:

– У тебя ведь есть белые мутанты. Почему не сделать всё проще? Пусть зарисовывают всё, что он скажет. Зачем так рисковать?

– Мутанты тоже завтра будут. Но… – Петропавел нахмурился, Агнец показалось, что несколько болезненно. – Я должен видеть его глазами. Там что-то… ещё.

– Что? Думаешь, встречный гипноз?!

– Наверное.

Агнец фыркнула:

– Это тебя добьёт. Упрямый ты пень.

– Вот и прошу о помощи.

Она вздохнула:

– Конечно, я дам тебе защиту. Но всё равно будешь слаб. Мне придётся потом уйти.

– Ничего, справлюсь.

– Три дня у нас осталось, – покачала головой. – На кого Университет оставишь, пока оклемаешься?

– На Хайтека. Он надёжный.

Агнец с удивлением посмотрела на него:

– На этого надутого павлина?! Почему не Нил-Сонов?

– Боюсь, что там тоже непросто… Поэтому и должен сам всё видеть.

Снова угрюмо покачала головой, протянула ему маленький, завязанный тесьмой мешочек:

– На, упрямый пень. Выпьешь сразу после гипноза, даже если станешь отключаться. Поможет. Только не пей до сеанса, не увидишь ничего.

Помолчала, глядя на него, улыбнулась:

– За это ты мне всегда и нравился. Только голову не теряй.

Он посмотрел на неё печально.

– Ладно, делай, как решил. Похоже, по-другому действительно не получится. Дам тебе мою защиту. Но ночью завтра уйду в Икшу. Выкарабкиваться будешь сам.

– Спасибо тебе, Агнец.

– Хоть знаешь, за что благодаришь? – усмехнулась.

– За то, что простила. И не предала.

– Никого не простила. И никого не предавала.

Петропавел не нашёлся с ответом, и она сказала:

– Всё с этим. Займёмся Евой.

Переложила в правую руку второй предмет, принесённый Петропавлом. Прикрыла глаза, начала быстро, как чётки, перебирать его пальцами. Это был манок, амулет Тео, что не более получаса назад украшал шею Евы – здесь Петропавлу тоже пришлось схитрить. Лицо Агнец застыло, в слабом лунном свете можно было разобрать, что её глаза под полуприкрытыми веками закатились. Движение пальцев, перебирающих бусы, замедлилось…

Они, гид и ведьма, встретились в том же месте, под соснами в дикой части парка, и в тот же поздний час, что и пару дней назад. Наконец Агнец тряхнула волосами, пальцы вернулись к прежнему ритму, а потом она сжала бусы в кулаке.

– Она тебе сказала, что считает, будто у президента Лидии есть дочь?

– Да. Не раз заговаривала об этом. Только…

– Нет, она в этом уверена. – Агнец задумчиво посмотрела на бусы в своей руке. – Похожа как две капли воды… Она спасла их с Тео тогда в Икше. Странно…

– Как такое может быть? Я бы знал.

– И она прочитала её дневник. – Агнец словно пропустила вопрос Петропавла мимо ушей. – Ей известно о черепе Горха.

– Там об этом не было, – возразил Петропавел. – Мы договорились с Лидией…

– Она прочитала чистые страницы, – рассмеялась. – Говорю же, ведьма!

– Вот как? Я чего-то не знаю?!

– Многого, верный ученик. И лучше б так и оставалось. Зачем трогать старые тайны.

Петропавел ей улыбнулся, понимающе, но без особой радости:

– Однако придётся, да?

Агнец фыркнула.

– Что теперь поделаешь?! – просто сказала она. – У Лидии был любовник. Тайный. Очень долго.

Петропавел усмехнулся. Затем тяжело вздохнул.

– Все мы не без греха, – обронила Агнец. – Она любила его. Я б не заговорила об этом, но… ему она оставила череп.

Теперь Петропавел выглядел сбитым с толку.

– Но ведь… – начал он.

– Не спрашивай! Не знаю, – отрезала Агнец. – Не вижу, что было дальше.

– Ты хочешь сказать… – голос Петропавла зазвучал хрипло, – что сейчас в Университете может быть кто-то, кому принадлежит череп Горха?

– Не вижу. Только то, что прочитала Ева. Но ведь это многое меняет? Так, верный ученик?

– Как снежная лавина, – признался гид.

– У всех у нас свои скелеты в шкафу, – напомнила Агнец. – Лидия любила его, в этом дело.

– Она была гид! И президент…

– И что же?

Петропавел неверяще посмотрел на неё.

– Только не начинай опять! – попросила Агнец. – Она и так многим пожертвовала ради своего президентства.

– Да потому что… Ну, хорошо. Ладно. Здесь нам действительно никогда не понять друг друга. Только честно – у неё могла остаться дочь? Ведь времени прошло… Поздний ребёнок?

– Не в этом дело… – Агнец выглядела растерянной. Поглядела на Петропавла с сожалением, которое обычно предваряет необходимость говорить жестокую правду. – Ты многого не знаешь.

– Да понял уже, – усмехнулся он. – Чего ещё?

– Лидия была у меня. Она не могла иметь детей и просила о помощи.

– Вот как… Значит, вы знались за нашей с Тео спиной?

– Это ещё не всё. Она просила у меня эликсир. Они хотели сбежать с её возлюбленным.

– В смысле? Куда…

– Вообще сбежать! Ей было невыносимо причинять столько боли мужу, Университету и… тебе. Да, чего смотришь, и тебе тоже! Но она любила. Поэтому и просила эликсир. Чтоб вообще сбежать – уйти сквозь туман.

Петропавел выглядел даже не изумлённым, почти шокированным.

– Из-за этого всё, – тихо сказала Агнец. – Я б её не выдала никогда. О её просьбе… Тем более погибла она, защищая Университет. И тайна б её умерла вместе со мной. Если бы не то, что сейчас происходит.

– Забавненькие новости. – Усмешка Петропавла выглядела несколько шальной. – И как? Ты выполнила её просьбу?

Теперь Агнец посмотрела на него недоумённо:

– С эликсиром?! Нет, конечно. Такими вещами не шутят. Но я… сняла бесплодие. Это было мне по силам.

– Значит, ребёнок, похожий как две капли воды… но… – Петропавел нахмурился. – Ты ведь сказала «странно»…

– Поэтому и спешу в Икшу. – Она хлопнула себя по груди, по тому месту, куда спрятала принесённый Петропавлом свёрток. – Скелеты в шкафу…

– Я не всё понимаю.

– Я пока тоже. Но это может оказаться чрезвычайно важным.

– Агнец…

– Послушай меня внимательно: он очень сильный, тот, кто делает эликсир. Не недооценивай его. Там что-то большее… Вот что сейчас важно.

– Я догадывался, что Горх появился не просто так. Когда он появился в прошлый раз, пала Икша. И тогда тоже кто-то делал эликсир.

– Об этом и говорю. Он очень сильный, тот, кто тебе противостоит. Настолько, что я не вижу его, даже отражений во тьме.

– И всё же, Агнец! – В голосе Петропавла прозвучала настойчивость. – Что значит «странно»?! Если ты вылечила бесплодие, помогла ей…

– Да. Странно. – Она задумчиво посмотрела на него. – Я помогла ей, это так. Но… ребёнок просто бы не успел родиться.

Нил-Сонов не до конца помнил, что произошло вчера в том месте, где взятая в трубы Неглинка впадает в Москва-реку. Его подобрал возвращающийся с Перервинской плотины конвой гидов. Он пребывал в странном состоянии, похожем на прострацию, что вызвало у Кондрата, командующего транспортом, серьёзные опасения: Нилу явно требовалась срочная помощь, возможно, даже Петропавла, и он велел гребцам налечь на вёсла. Однако ещё до пересечения реки и Крымского моста всё прошло – Нил-Сонов встрепенулся, его взгляд стал проясняться, и он узнал Кондрата.

– Очухался? – спросил тот.

– Что случилось? – Голос Нила был ещё слабым.

– Ничего не помнишь?

– Как в тумане, плывёт всё…

– Думаю, ты подвергся нападению. Видимо, мы спугнули то, что на тебя напало. Повезло, в общем.

– Повезло? Я что…

– Ты был совершенно беспомощен. А кроме нас больше лодок гидов на реке сегодня нет. Какие твари поднимутся со дна ночью рядом с Кремлём, об этом не хочется даже думать. Ведь так, друг мой?

Нил кивнул.

– Я к тому, – Кондрат внимательно всмотрелся в его глаза и остался доволен. – Всё чисто… Я к тому, что, скорее всего, у тебя были серьёзные основания оказаться здесь, но нельзя одному. Понимаешь?! Одному нельзя.

Нил-Сонов посмотрел на Кондрата и ничего не сказал. Но сегодня утром, заканчивая бритьё, – через десять минут его ждали в кабинете Петропавла, где хромого Алёшку погрузят в гипноз, – он вспомнил об этом разговоре. Показал бы себя Хохочущий Император, если б Нил был не один, затеял бы свою издевательскую игру? Это случилось там, в том месте, где Неглинка… но не было ли нападение Страны Теней на самом деле обороной, защитой, попыткой что-то скрыть? Ведь что-то произошло, что-то очень важное, и… Какая-то перемена?

Нил вытер с лица остатки пены, и, убирая бритву в зеркальный шкафчик, он не мог отделаться от ощущения, что Император теперь знает об этом, знает о перемене. Он затаился, прислушивается и станет ещё издевательски хохотать, но теперь его бравада не более чем маска, чтобы скрыть озадаченность, потому что впервые Император напуган. Словно действительно что-то поменялось со вчерашнего вечера, словно… у Нила появился неведомый и незримый пока помощник, союзник, и это грозит развалить всю игру Императора.

Нил-Сонов поднялся к кабинету Петропавла. Чувствовал он себя свежим и бодрым. Дверь была приоткрыта, все уже собрались. Недружелюбие в глазах Хайтека и его до надутости важный вид не смутили, а, скорее, развеселили Нила. Ещё здесь были Мелани, Кондрат и два вооружённых гида. Никого из учёных, кроме самого Хайтека, сюда не пригласили, хотя с их стороны тоже были жертвы. Что ж, Петропавел всегда указывал, что любой гипноз не является стопроцентно достоверным источником информации; видимо, всё, что здесь сейчас произойдёт, должно оставаться в тайне.

Хромой Алёшка выглядел бледным, в глазах страх и отчаяние и одновременно желание, чтобы всё поскорее закончилось. Возможно, общество двух астеничных и словно заторможенных юношей – белых мутантов, этих странных тревожных созданий, не прибавляло парню уверенности. Нил поймал себя на мысли, что в этом солидарен с бедолагой Алёшкой, он тоже хочет, чтобы всё побыстрее закончилось, и очень рассчитывает ещё до конца сеанса узнать имя подлинного убийцы. Петропавел позаботился, чтобы с внешней стороны его кабинета была выставлена вооружённая охрана.

Сам Глава гидов сидел за рабочим столом и в задумчивости крутил в руках стакан с какой-то мутноватой жидкостью, похожей на отвар. Поднял голову… Нил-Сонов встретился с Петропавлом взглядом и вдруг всё понял. Это случилось там, где река Неглинка… Вот что хотел скрыть Император. А сейчас он на сеансе гипноза. Только Глава гидов не единственный, кто в совершенстве овладел этим искусством…

Нил-Сонов кивнул всем и сразу направился к Петропавлу. Склонился к его уху и тихо сказал:

– По-моему, я нашёл путь Горха.

Ева отступила на шаг. Эта женщина словно выросла из-под земли. А точнее, как призрачная лесная колдунья из жутких сказок канала, отделилась от стволов укрывших её деревьев. Ева сглотнула, но, скорее, не из-за страха, а от неожиданности. Она направлялась через дикую часть парка в отдел реликвий и артефактов, где обещала дождаться Алёшку. Но, конечно, не только поэтому…

– Привет, Ева, – сказала эта женщина. – Конечно, ты идёшь туда не только поэтому… Как я понимаю, ты уже прочитала дневник?

Ева даже не пыталась скрыть своего изумления, растерянности, затем коротко усмехнулась:

– Кто вы?

– Старинный друг Петропавла. И… того, кого ты называешь Фёдором.

Ева молчала. Пристально посмотрела ей в глаза. Эта невероятная женщина была очень красива.

– Вы читаете мысли?

– Не только, – улыбнулась. – Это я принесла тебе его бусы. Ева, нам надо многое успеть понять, а времени совсем нет.

– Ты догадываешься, что это значит? – шёпотом спросил Петропавел.

– Да, – кивнул Нил-Сонов.

– «По-моему» или нашёл?

– Это там, где устье Неглинки в трубах… Там следы сильного воздействия, похожего на гипнотическое.

– Да, правильно. Я тоже об этом думал. Ничего никому не говори пока. Обсудим вдвоём.

– Хорошо.

То, что Петропавел сказал дальше, озадачило Нил-Сонова:

– Если я отключусь после сеанса, приходи ко мне вечером.

– Почему вы должны отключиться?

– Сейчас узнаешь. И вот ещё что, Нил, если мне понадобится помощь, сразу после гипноза проследи, чтобы я это выпил. – И он указал на стакан с отваром, который отодвинул сейчас к центру стола.

Петропавел поднялся, обвёл взглядом всех присутствующих, ни на ком особо не задерживаясь, лишь кивнул Хайтеку.

– Ну вот, все в сборе, – подытожил гид. – Сейчас я сделаю несколько заявлений. Всё, что здесь произойдёт, должно остаться в этих стенах, пока не будут приняты окончательные решения. Вам известна моя точка зрения на погружение в гипноз. Сегодня мы пойдём несколько дальше. В гипнотическую цепь вместе со свидетелем, – он мягко улыбнулся Алёшке, – будут погружены не только белые мутанты, я загипнотизирую сам себя. Вы знаете, что общество мутантов в гипнозе может негативно сказаться на мне как на проводнике, что, вероятно, несколько выведет меня из строя. Если такое случится, то до тех пор, пока ко мне не вернётся дееспособность, всё управление Университетом, как его президенту, полностью передаётся Хайтеку. Мы это уже обсудили с Главой учёных.

Повисла гробовая тишина. Затем тихий ропот среди гидов перерос в возмущённый шёпот. Алёшка, видимо не понимая, что его теперь ждёт, побледнел ещё больше. Наконец Мелани сказала:

– Это очень опасно.

– Возможно, – согласился Петропавел. – Но я принял меры.

– Зачем? Есть же белые мутанты! Они зарисуют всё, что всплывёт из его памяти, они увидят больше Алёшки. Остальное мы услышим. Зачем так рисковать? Ведь очень опасно, и вы знаете это.

– Мелани, моё решение не обсуждается. Есть причины. – Он посмотрел на неё спокойно и доверительно, затем отвёл взгляд. – Нил, если случится что-то непредвиденное, то приказы Хайтека также не обсуждаются.

И тут же, не ожидая больше никаких реакций, он обернулся к Алёшке:

– Как ты, дружок?

– Н-н-ормально, – слабо отозвался тот.

– Ты уж прости, что не дали тебе полностью оправиться, но тянуть с этим больше нельзя.

– Я п-п-понимаю, – рискнул кисло улыбнуться Алёшка.

– Тебе не о чем беспокоиться, – протяжно заявил Петропавел, и Нил-Сонов заметил, как он начал быстро вертеть в пальцах блестящий латунью патрон от автомата Калашникова, поднимая его на уровень Алёшкиных глаз. Ровный завораживающий блестящий круг, а дальше голос Главы гидов зазвучал будто несколько сонно: – Опасения Мелани касались меня. Ты же, когда проснёшься, ничего не вспомнишь. Никаких тревог. А ну, спи!

Алёшка пошатнулся, как от удара. Затем лицо, на миг застыв, расслабилось, сделалось безвольным, и глаза закатились. Он счастливо улыбнулся, голова упала на грудь, и весь он несколько обмяк, да так и стоял, покачиваясь, словно платяная кукла, пугало, надетое на шест.

– Спи-и… Я пойду с тобой на плотину, прямо в ту ночь. Буду рядом, никаких тревог. – Голос Петропавла действительно изменился, даже не сонный, а какой-то отстранённый. – Я уже в сторожке… Что ты видишь? Кто ещё там? Ты видишь меня?.. Никаких тревог…

Петропавел и сам, слегка качнувшись, осел на край стола:

– Мы ждём… Куда ты смотришь? Что там, за дверью?

Лёгкий стон сорвался с губ одного из белых мутантов, а второй заметался, задрожал, как в конвульсиях, на лице его отразился ужас. А потом Мелани это увидела впервые в жизни. Кожа обоих мутантов стала даже не бледной, как у перепуганного Алёшки, а белой, подобной белизне снега или больших листов бумаги, разложенных сейчас перед ними. Дрожь унялась, головы обоих свесились набок, а рты слегка приоткрылись. И тот, кто застонал первым, дёрнулся ещё раз и перестал покачиваться на стуле, словно китайский болванчик, а рука его с зажатым в пальцах грифелем стала бегать по чистому листу бумаги, нанося первые штрихи.

– Началось, – сказал Хайтек.

Петропавел стоял в полутьме, в дальнем от входной двери углу сторожки. И он видел их всех, видел последние минуты их жизни, потому что трескуче-полый звук уже плыл там, в ночи, снаружи, и уже приближался.

– Мом-мм-мо-может, пойти посмотреть, ч-что там? – слышит Петропавел голос Алёшки. Парень явно храбрится, хочет не выглядеть трусом перед своими товарищами. Но он напуган, очень напуган.

– Угу, – усмехается Николай. – Отвага и слабоумие?

Гиды смеются.

– Не надоело третировать парня? Как дети малые… – упрекает их Лазарь.

Но что-то не так. Петропавел стоит в полутёмном углу и пока не понимает, в чём дело.

– Нечего там делать, – спокойно говорил Николай, глядя на чёрные и узкие, словно бойницы, прорези окон. Николай только что закончил чистить оружие и теперь собрал его. – Сюда никакая гадость оттуда не пройдёт. Утром разберёмся, что там.

«Заряжай, – думает Петропавел. – Почему ты не заряжаешь оружие?»

И раздаётся первый глухой удар в дверь. Тишина в сторожке. Тяжёлая кованая дверь, стук повторяется. Дверь приходит в движение, тот, кто находится снаружи, обладает нечеловеческой силой.

Но что-то не так. Здесь, внутри, словно находится ещё что-то. Петропавел выходит из своего угла, оглядывает сторожку. Миг застывает: трое гидов, трое учёных и хромой Алёшка… Там, за пределами сна, реальный Алёшка, а не воспоминание, начинает стонать – нельзя насильно останавливать течение времени, это может повредить его рассудку. В лучшем случае, изменить всю картинку. Так и происходит: Алёшка в сторожке тоже начинает стонать. Два его воспоминания, давнее страшное и нынешнее, сталкиваются: в сторожке появляются белые мутанты, чертят на листах то, что открыто их внутреннему взору. Петропавел отступает, и Алёшка успокаивается. Нет никаких мутантов в сторожке, течение времени той ночи восстанавливается.

«Что-то противостояло мне сейчас, – думает Петропавел. – Словно действительно здесь, в сторожке, незримо присутствует кто-то ещё».

Стук в дверь, всё сильнее, всё настойчивей…

– Посмотрите, – взволнованно шепчет Хайтек, но и Нил-Сонов, и Мелани его прекрасно слышат. – Посмотрите, что он нарисовал! Видите?! Задвижка на двери – она открыта. Этого не может быть… Этого не должно быть!

Нил-Сонов осторожно, чтобы не потревожить мутанта, берёт у него предыдущий рисунок – там дверь заперта на тяжёлую задвижку изнутри. И, конечно, Нил знает о мощном сейфовом замке. Но на рисунке, который только выходит из-под руки белого мутанта, задвижка открыта. Гиды и Хайтек обескураженно переглядываются. И Нил-Сонов слышит то, что он давно уже знал: тот, кто стучит снаружи, его ждали, кто-то его впустил.

– Вы понимаете, что это значит? – шепчет Хайтек. – Кто-то заранее отворил дверь.

Стук в металлическую дверь; то, что появилось из ночи, требует впустить его.

– Он пройдёт! – с обречённостью и паникой говорит Лазарь. И его паника будто заразна, она повисает здесь, в пространстве сторожки, делает его масляным, пропитанным страхом и покорной обречённостью. Николай, бросив взгляд на Лазаря, говорит…

И вот тут Петропавел вздрогнул. Что-то действительно было не так. Тот, кто незримо присутствовал здесь, словно на миг показал себя. Чем-то неуловимым в движении губ Николая, как трещина в прежде цельном пространстве. И эта трещина немедленно раскрылась внутри мозга Петропавла, грозя расколоть его разум… Вот о чём его предупреждала Агнец и просила гораздо менее искушённая Мелани.

– Агнец, – из неподвижности своего полутёмного угла позвал Петропавел, – мне нужна твоя помощь. Здесь есть кто-то ещё, и мне нужна твоя защита.

«Стой и не двигайся! – откуда-то, словно из другой вселенной, долетел голос Агнец. – То, что здесь есть, очень сильное и хищное. Даже не вздумай! Просто стой и смотри».

«Не вздумай! Если хочешь жить и не лишиться сейчас рассудка, – повторно предупреждает Агнец, только сейчас голос еле слышен. – Просто смотри».

– Он пройдёт! – обречённо повисает в воздухе.

Николай смотрит на Лазаря, переводит взгляд на дверь и говорит то, что противоречит движению его губ:

– Задвижка, – теперь ответные слова наполнены тревогой. – Кто не запер её?!

Руки Лазаря в темноте под столом, в них что-то тускло металлически блеснуло. Но Николай не видит этого, он занят гораздо более важным: кто-то мог открыть дверь, незаметно отпер сейфовый замок, а теперь передвинул задвижку.

– К оружию, – немедленно командует Николай. – Проверь дверь!

Но зато руки Лазаря глазами Алёшки видит Петропавел. Не только видит, но и чувствует его эмоции: озадаченность, нежелание верить, попытка закрыться от кошмарного понимания. «Лазарь… – словно стон в голове Алёшки. – Что ты делаешь? Этого не может быть!»

Один из гидов берёт входную бункерную дверь под прицел, другой бросается к ней, вперёд, и почти успевает задвинуть мощный засов. Но ведь «почти» не в счёт и в гораздо менее значимых вещах… Тяжёлая кованая дверь распахивается, как будто весит несколько граммов. И вместе с ночью, из которой выступают контуры чудовищного силуэта, сюда входит смерть.

Всё происходит быстро, непозволительно быстро, их обманули, искусно провели, тех, кто находится в сторожке, выдав одно за другое, и они обречены. Смертельная опасность, враг находится не только по ту сторону кованой двери, он был внутри с самого начала. Лазарь молниеносно поднимается из-за стола, приставляет к шее Николая ствол и жмёт на спусковой крючок. Николай успевает дёрнуть головой, с ошеломлённым непониманием смотрит на Лазаря, взгляд его затухает. Вопли кого-то из учёных, стонущее «не-е-ет» Алёшки… Лазарь уже ведёт огонь по гиду у двери. И промахивается, тот успевает уклониться от пули, и она застревает в деревянной обшивке стены. Удар чудовищной лапы валит его с ног, но гид ещё жив…

«Несоответствие в Стране Теней, – думает Нил-Сонов, глядя на свежий рисунок, выходящий из-под руки белого мутанта. – Вот она, пуля, которую потом извлекли из стены».

– Это невозможно, – хрипло произносит Хайтек.

– Теперь вы понимаете, что в сторожке было ещё оружие, – жёстко говорит Нил-Сонов.

Обоих мутантов бьёт мелкая дрожь, оба стонут и дёргаются в конвульсиях – слишком много смерти; оба на пределе, но продолжают рисовать…

Ночной гость уже в сторожке, Петропавел никогда не видел, чтобы живые существа двигались с такой скоростью. Гид, что держал дверь на прицеле, успевает дать короткую очередь, но чудовищный монстр падает к земле и вырастает перед стрелком сбоку, не оставляя тому шансов. Жгучий страх Алёшки окрашивает пространство в тёмно-багряный цвет; это странно, но Петропавел в состоянии уловить этот тягучий сладковатый запах – болезни, безумия, запах смерти. В Весёлой сторожке начинается бойня. И сознание Алёшки, не выдержав, закрывается, милосердно прячет невыносимый жуткий ужас за тёмно-багряной стеной. Но Петропавлу необходимо пробиться за эту стену, там, за ней, лежат последние ответы.

«Горх, – думает он, слыша вопли, стоны, мольбы о пощаде и запоздалые выстрелы, которые уже не достигнут цели. – Чудовище древней ночи… Вот ты и появился снова».

– Нет! – останавливает его Лазарь. – Серебро… Гиды нужны мне живыми.

А потом чудовищная оскаленная пасть нависает прямо над Алёшкой, горячая вспышка боли, и наступает темнота…

Петропавел пошатнулся, окружённый чернотою и плотным безмолвием. Ну, вот и всё, Алёшка без сознания, больше не свидетель, пора прекращать сеанс. Но что-то подсказывает Петропавлу, что это ещё не конец: гипнотическая связь не прервалась, и он, проводник, не выпал из цепи. Тоненькая нить, за которую можно ухватиться. Для чего-то она не порвалась, утаив, возможно, самый главный ответ. Это не конец – во тьме появляется багряная точка, сначала еле заметная, но разрастается всё больше.

Алёшкины глаза чуть приоткрываются, перед ними муть, он лежит на полу сторожки и не всё понимает. Он жив, и о нём забывают.

Он жив, хотя полученные раны такой тяжести, что это невероятно, и о нём забывают. Его сознание снова сбивается: в багряной полутьме сторожки появляется белый мутант с листами бумаги на дощечке перед ним. Потом второй, и оба рисуют, чертят, значит, ещё есть, что рисовать. И над обоими светится тёмный ореол боли, наливается густой чернотой всё больше – оба мутанта на пределе, всё может закончиться в любой миг, нить слишком тонка.

«Потерпи, пожалуйста, – просит Петропавел Алёшку, того, что лежит сейчас на окровавленном полу сторожки, и того, что загипнотизирован в его кабинете. – Ты видел что-то ещё. Ты оказался крепче, чем полагали многие и чем сам о себе думал. Поэтому потерпи, постарайся справиться».

Бойня окончена. Лазарь проходит прямо сквозь одного из белых мутантов, склоняется над гидом, что лежит у двери, и делает роковой выстрел в шею. Сразу же убеждается, что по краям запёкшегося отверстия начинают выступать крупицы серебра. Тоненькая струйка крови появится чуть позже, и она его не беспокоит.

Дверь открыта. В чёрном проёме появляется кто-то ещё.

«Стой и не шелохнись! – прошептала Агнец прямо в ухо Петропавлу. – Смотри и постарайся понять. Возможно, вещи не таковы, какими кажутся».

В черноте проёма, похожего на могильный провал, стоит человек. То хищное, что незримо присутствовало в сторожке и чего так стоит опасаться Петропавлу, знает о нём. Он пришёл из Страны Теней или… кто-то хочет, чтобы так о нём считали. Человек медленно поднимает взгляд, багряные отсветы падают на лицо, и совсем скоро его можно будет разглядеть. Петропавел старается не дышать: то, что незримо присутствует в сторожке, сейчас ищет гида, ищет проводника, пытаясь пробраться за тонкую вуаль защиты Агнец. Петропавел узнаёт человека, стоящего в проёме двери. И вдруг он всё понимает. Ему надо немедленно убираться отсюда, убираться, пока не поздно, но сознание Алёшки держит Петропавла. Ему надо выпить отвар Агнец, пока он в состоянии ему помочь, выпить отвар Агнец, потому что Петропавел всё понял…

…оба белых мутанта безвольно откидываются к спинкам стульев, застывая в неподвижности, словно две неживые куклы в человеческий рост. На рисунках обоих проём двери в сторожку. У одного он закрашен нервными штрихами, болезненной чернотой. Но у другого проём оставлен чистым.

– Всё, – говорит Мелани. – Я бужу Петропавла.

– Нет, Мелани, нельзя, – останавливает её Нил-Сонов. – Он должен проснуться и вернуть… свидетеля.

– Ещё не всё! – вдруг говорит Хайтек.

Белый мутант, закрасивший проём, стонет, пытаясь поднести грифель к листу, но его рука падает, не проделав и половину пути, пальцы разжимаются, выпуская грифель на пол. Голова неестественно опрокидывается набок, на губах лопаются пенные пузыри. Но второй начинает рисовать. Лишь лицо, штрих за штрихом, в проёме двери. Штрих за штрихом, лицо крупным планом…

Петропавел тихонько застонал за их спинами.

– Не двигайтесь! – предупреждает Хайтек. Однако даже тихого шёпота Главы учёных хватает, чтобы рисующий белый мутант начал визжать. Но лицо крупным планом всё больше появляется из небытия, штрих за штрихом. Взгляды всех присутствующих прикованы к листу: штрих за штрихом, хотя Мелани уже всё поняла и отказывается верить собственным глазам. И никто не видит, как вздрогнул Петропавел и как его рука ползёт по столу в поисках стакана с отваром Агнец… Последние штрихи, свинцовой тяжестью наливается пространство, Хайтек поворачивает голову, смотрит на Нил-Сонова. Отступает на шаг назад. Рука Петропавла находит стакан, сдвигает, останавливая его в опасной близости от края стола. Последний штрих: в проёме черноты лицо словно пылает тем же болезненным жаром…

– О господи, Нил, – произносит Мелани.

– Нил-Сонов, – раздаётся голос Хайтека. – Я приказываю вам немедленно сдать оружие и гидовский манок. Я арестовываю вас по подозрению в сговоре с целью убийства.

– Я не понимаю… – ошеломлённо роняет Нил-Сонов. Снова смотрит на рисунок, потом недоумённо, почти оправдываясь, на Мелани.

– Нил, это ведь ты, – горько и так же ошеломлённо говорит она, указывая на рисунок.

Нил-Сонов, будто вспомнив о чём-то и будто собственная судьба его больше не волнует, внезапно резко оборачивается, смотрит на Петропавла:

– Мне надо к нему! – делает шаг вперёд.

Хайтек преграждает ему дорогу.

– Идиот, мне надо ему помочь! – пытается успеть Нил.

Хайтек под напором его голоса отступает на шаг, но дальше он непреклонен:

– Нил-Сонов, ваше оружие и манок! Это приказ Петропавла. Или я немедленно, прямо здесь, обвиню вас в измене.

Мелани, Кондрат и два гида, что присутствовали на сеансе, вынуждены извлечь оружие. Но Нил-Сонов и сам уже видит, что не успел: рука Петропавла в слепом поиске сдвигает стакан с мутноватым отваром с края стола; стакан уже в воздухе и в следующий миг он достигает пола. Не разбивается вдребезги, лишь пара сколов, но расплескавшаяся жидкость немедленно впитывается ковровым покрытием.

– Страна Теней, – шепчет Нил-Сонов и резко, словно сбрасывая дурман, мотает головой; жёстко, почти презрительно смотрит на Хайтека. Затем оборачивается к гидам. – Всем успокоиться! Пока ещё я здесь в отсутствие нашего Главы отдаю приказы гидам. И я подчиняюсь.

Снимает с шеи свой манок, извлекает оружие, скорострельный «Глок», берёт его за ствол, протягивает Хайтеку. Тут же передумывает и отдаёт всё Мелани. Хайтек пытается что-то возразить, но не решается. Хромой Алёшка в глубоком сне, Петропавел снова стонет и вот-вот рухнет на пол, и все не знают, что сейчас делать. Кроме Нил-Сонова:

– Помогите ему, что стоите, – приказывает он гидам. – Мелани, происходит что-то очень плохое. Будь с ним, – он кивает на Петропавла. – Не оставляй его ни на минуту. Кондрат, работа гидов на тебе теперь.

– Достаточно распоряжений, Нил-Сонов, – заявляет Хайтек, глаза его горят победным отблеском. – Вы арестованы!

Мелани, прижимая к груди, как драгоценность, оружие и манок Нила, вдруг подходит к Хайтеку и громко, чтобы все слышали, бросает тому в лицо:

– Ну что, ублюдок, давно мечтал это сказать?!