Глава 14
Президент Лидия

Ева перевернула следующую страницу. Сейчас, ещё несколько секунд, и здесь тоже появятся буквы. Размашистый, совсем не женский, с небольшим наклоном почерк; все заглавные и длинные строчные, с палочкой или хвостиком буквы она писала сверху вниз. Совсем не то, что аккуратный, красивый, легко читаемый девичий почерк самой Евы. Девушка с нетерпением ждала, крепче сжала левую ладонь, свет от масляной лампы падал на пожелтевшие страницы дневника. Ключ сказал ей не пользоваться электричеством, ключ подсказал ей, как прочитать то, что много десятков лет было скрыто от всех, как прочитать пустые страницы личного дневника президента Лидии. Ключ или… Фёдор, его талисман, бусы,

которые сейчас украшали шею его девушки. Всё менялось в образе легендарной Лидии, дамы с портрета, мудрой, не совершающей ошибок, твёрдой рукой управляющей огромным Университетом во времена, когда о союзе Дубны и Дмитрова ещё никто не слышал. Лидия была живым человеком, с ошибками и несчастной любовью. И возможно, всё менялось в представлениях самой Евы о том, для чего она здесь.

Третий президент Университета заинтересовал Еву сразу, как только она увидела портрет. Девушка проштудировала всё, что хранилось в библиотеке о Лидии; она действительно была выдающейся женщиной, и наибольшего расцвета Университет достиг именно при ней. В год Чёрной весны, когда внезапно «ожили» и заработали аттракционы Парка Горького, причём тихая и словно издевательская музыка, под которую обычно крутятся детские карусели, была слышна даже здесь, за несколько километров, когда туман, скрывающий порождения тьмы, неожиданно двинулся на Воробьёвы горы, а во главе его шла чудовищная Чёрная волчица, именно президент Лидия была организатором обороны Университета. Её безупречно грамотные действия позволили дать туману сокрушительный отпор. Чёрная волчица была повержена Лидией и Петропавлом; разные источники по-разному оценивали роль каждого, сам же Петропавел однозначно высказался в пользу больших заслуг президента Лидии, скромно отметив, что ему лишь повезло совершить удачный выстрел. Алёшка показывал Еве пулю, которой Глава гидов сразил чудовище; они вообще немало говорили о тех великих днях, и, конечно, симпатии самого Алёшки полностью принадлежали стороне Петропавла. Это была последняя атака мглы на Университет, туману пришлось отступить, а гиды, напротив, шаг за шагом отвоёвывали себе новое пространство. Точнее, забирали старое в городе, который когда-то был городом людей, и на канале, созданном древними строителями. Источники упоминали, что Учитель с гидами Тихоном и Хардовым отправились на Север к началу канала и больше в Университет не возвращались, заботы же о нём полностью легли на плечи Лидии и Петропавла. Так же по преданиям, Лидии принадлежал череп Горха, чудовищного порождения тьмы, и она могла повелевать им, но чётких подтверждений тому факту не было. Алёшка высказался в пользу подобной версии, дав понять Еве, что гиды не всегда действуют в белых перчатках и для пользы предприятия не побрезгуют ничем. Парню вообще почему-то не особо нравилась президент Лидия, и с его точкой зрения Ева познакомилась ещё в их первую встречу. Её даже несколько удивило такое отношение всегда доброжелательного Алёшки к давно жившему человеку. А потом она поняла, что просто здесь, как и во всём, у её нового друга была своя теория, и пьедестал единственного героя был полностью отдан Петропавлу. Алёшка мечтал быть гидом, но полагал, что природные увечья тому помеха; его интересовали учёные, но образования не хватало; ему явно было тесно в рамках только смотрителя за древностями, разные идеи, в том числе и сумасшедшие, буквально распирали несчастного парня. Ева прекрасно понимала, что он чувствует, но пока совершенно не представляла, как ему помочь. Пока они только сдружились, и с каждым днём их дружеская привязанность становилась лишь крепче. Всё своё время Ева проводила на занятиях с Мелани, в библиотеке, а потом отправлялась к Алёшке. Ей также были необходимы беседы с Петропавлом, её терзали сомнения, тоска, ей необходимо было поделиться насчёт возможного материнства Лидии, но у Главы гидов было полно своих дел. Ева пыталась пару раз поговорить с ним, но Петропавел однозначно высказался относительно бездетности Лидии, и, понимая, как она будет выглядеть со своими досужими вымыслами о сходстве, Ева решила собрать побольше информации. Проштудировав всё, она обнаружила, что есть ещё личная переписка Лидии и её дневник. Но это хранилось в закрытом архиве, и доступ туда можно было получить только у Петропавла. Правда, Глава гидов подписал его, не задавая Еве никаких вопросов, лишь предупредив, что она не найдёт там ничего нового.

– А в дневнике, девочка моя, вообще несколько чистых страниц.

– В смысле? – не поняла Ева. – Он не закончен?

– Если бы, – развёл руками Петропавел. – Такое впечатление, что она писала, а потом по какой-то непонятной причине решила пропустить полтора десятка страниц, оставив чистыми, пустыми, а потом продолжила писать дальше.

– Как, прямо в середине?

– Да. Меня это тоже удивило. Возможно, собиралась что-нибудь вписать туда позже… Да так и не успела.

– Вы точно уверены, что у неё не было детей? – вдруг спросила Ева, даже не успев пожалеть об этом.

– Послушай. – Петропавел внимательно посмотрел на неё. – Ты мне уже не в первый раз задаёшь этот вопрос, девочка моя. Что тебя волнует?

– Я… – Ева уже была близка к тому, чтобы рассказать о сходстве, но что-то остановило её. – Я не знаю.

– Лидия была прекрасным человеком. – Петропавел светло улыбнулся давним воспоминаниям. – И моим большим другом. Делились разными секретами, как брат с сестрой, молоды были… Я бы знал. Детей у неё не было.

– Ясно.

– Ева. – Петропавел взял её за руку, и ностальгические нотки покинули его голос. – Что ты хочешь мне сказать?

– Пока не знаю, – призналась девушка.

– Узнавай быстрей и говори. Не тяни с этим.

– Хорошо, – пообещала она.

Ева поняла, что её остановило рассказать о сходстве. Они были очень близки, друзьями, почти как брат с сестрой. И всё же у Лидии, возможно, была тайна. Даже от Петропавла. И если это так, то это её тайна. Что-то очень важное для неё, раз имелись основания скрыть это ото всех. А если это не так, то нечего и языком зря чесать. Надо прежде внимательно всё выяснить. А потом всё равно рассказать Петропавлу. Рассказать, что сейчас, в эту самую минуту в Икше, городе призраков и видений, осаждённая в колокольне, возможно, находится тайная дочь президента Лидии. А спасательная экспедиция по поиску Хардова, начатая Тихоном, идёт на выручку и ей.

Петропавел оказался прав. Ни в дневнике, ни в личной переписке президента Лидии Ева не нашла ничего нового. И действительно, только не в середине дневника, а ближе к концу она обнаружила полтора десятка пожелтевших от времени, но совершенно чистых страниц. Ева разочарованно закрыла дневник. Нигде никаких указаний на то, что у Лидии мог быть ребёнок. У неё просто не хватало времени, чтобы позволить себе счастье материнства. И хоть Лидия была замужем, вся её жизнь оставалась на виду. И всё равно Ева решила поговорить с Петропавлом о загадочном сходстве.

А потом что-то случилось.

Ева точно помнит, когда это произошло. В кабинете у Петропавла. И как у неё забилось сердце, когда старый гид протянул ей раскрытую ладонь, а в ней лежал манок, бусы Фёдора. Она сразу же узнала и:

– Откуда?

– Передал с курьером. – Петропавел улыбнулся девушке. – Он хочет, чтобы это было у тебя. Надень. Мне кажется, это важно.

А дальше начались расспросы, расспросы, и Ева хотела бы поговорить с курьером, но Петропавел сказал, что не представляется такой возможности – это очень необычный курьер, и заверил её, что с Фёдором всё хорошо.

«И никакой даже коротенькой записочки», – сокрушённо подумала она. А Петропавел словно прочитал её мысли:

– Девочка моя, скоро вы увидитесь. Осталось совсем недолго. Ничего другого, кроме бус, с этим курьером он передать не мог.

И всё равно, засыпая в этот вечер, Ева счастливо улыбалась. А потом снова вернулся этот трескуче-пустотный звук.

Ева поднялась, подошла к окну, раскрыла его. Ничего не происходило. По какой-то причине, этот тревожный звук перестал её пугать. Ева возвратилась в постель. И уже проваливаясь в сон, она услышала:

Это был сон. Ева знала, что это так. Но её возлюбленный сейчас поцеловал её, и отделаться от ощущения, что поцелуй реальный, было очень сложно. Ева открыла глаза. Ночь тиха, но прежде, чем исчезнуть, Фёдор успел поцеловать её ещё раз.

– Как же я скучаю, – прошептала девушка.

И ночь словно ожила. Звуки, шёпот, шелесты, очертания предметов сделались ярче. Её чашка с недопитым чаем будто бы беседовала с тихонько, как колокольчик, звенящей о блюдце ложкой. В комнату влетели светлячки, их неспешный полёт казался трогательным и грустным. Вероятно, всё это ещё снилось. Окно комнаты было широко раскрыто. И там, на фоне ночного неба чернел силуэт, и два глаза смотрели на неё. Откуда-то Ева знала, что глаза эти могут быть очень свирепыми, но сейчас в них таяло что-то такое же трогательное и грустное, как в полёте светлячков. И Ева совсем не испугалась ночного гостя.

– Кто ты? – позвала она.

Тишина, нет ответа, светлячки летают по комнате, лишь глаза в окне застыли. Ева подняла руку к бусам Фёдора, может, её любимый вернётся, но этот сон во сне заканчивается. Ева слышит:

Ева просыпается. Теперь уже окончательно. Ночь. Но в окне никого нет. Лишь трескучий звук:

Алёшка без расспросов и возражений вернул ей ключ:

– Конечно, он же твой. Бери в любое время.

Парню явно хотелось поболтать, и Ева увидела, как велико огорчение в его глазах, когда сказала, что торопится. Но ей необходимо было срочно проверить. Этот странный сон всё менял. Или был издевательством, дарящим ненужные надежды.

«Трхх-пр-гум-памкм», – услышала Ева, подходя к библиотеке. Она остановилась перед массивными дверьми. Здесь пахло деревом и старыми книгами. Сон, где был Фёдор, странным образом смешался с его ключом для новобрачных и с этим трескуче-пустотным звуком. Ева коснулась бус Фёдора на своей шее: покой, умиротворение, но и тишина. Девушка грустно усмехнулась: а чего она ожидала – разговора? Только… ощущение, что вместе с этими бусами Фёдор словно сделался ближе, не покидало её.

Лицо Евы чуть побледнело, этот сон напоминал о себе, настойчиво требовал действий. «Или это не было сном», – подумала девушка. Тут же опустила руку в карман, взяла ключ, сжала его в ладони.

На тумбе у окна Ева обнаружила с десяток масляных ламп. В случае перебоя с электричеством, что происходило довольно часто, ими мог воспользоваться любой желающий. Разрешение на доступ в архив у неё было с собой, и совсем скоро она склонилась над дневником президента Лидии. Крепко сжала ключ в левой руке и смотрела на чистые страницы. Ничего не происходило. И трескуче-пустотный звук больше не повторялся.

«Я что-то неправильно поняла? – подумала Ева. Следующая мысль ей понравилась меньше: – И вообще, можно ли доверять снам?»

А потом огонёк внутри масляной лампы задрожал, словно его коснулось чьё-то дыхание, хотя он был скрыт за стеклянным колпаком. И откуда-то из глубины пожелтевшей страницы проступили первые, едва заметные очертания. Весь лист запестрел. Буквы. Они становились ярче, цепляясь друг за дружку, складывались в слова. Ева облизала губы, ладонь разжалась, выпуская ключ. Буквы исчезли, будто растворились в пустоте листа. Ева оглянулась, хотя прекрасно знала, что находится в архиве одна. Лишь смотритель-библиотекарь на своём посту и тихие, приглушённые голоса из основного зала. Она снова сжала ключ в ладошке, буквы тут же вернулись, на сей раз гораздо быстрее. И Ева смогла прочитать первую фразу. И даже по ней одной сразу становилось ясно, что у президента Лидии была другая, тайная жизнь: «Я пишу это невидимыми чернилами, любовь моя. Но тебе известно, как это прочесть».

Брат Дамиан стоял на своём балконе и провожал взглядом почтового голубя, что вспорхнул сейчас в небо. Деловой партнёр из Университета прислал ему три шифровки с очень мудрёным, известным только монахам кодом, но всё равно послания его были крайне расплывчаты, видимо, тени сгущались, и ему приходилось быть предельно осторожным. Полночи брат Дамиан провёл, не сводя глаз с эликсира. Очень скромный, на треть небольшой колбы, запас. Стенки сосуда были толстыми, не разбить, но всё равно для прочности колбу защищал металлический каркас. Стило поднести к колбе руку, как серебристая поверхность отдавала весёлую голубую искру. Эликсир был сырым ещё, но всё равно одной капли хватало, чтобы в определённых местах – например, на огромных складах за Уч-морем, – появлялись предметы из канувшей эпохи. Совсем скромный запас… Это было величайшей тайной, но вот что удивительно: предшественник Светоча на его, посту даже не задавался вопросом, как это действует, полагая эликсир чем-то вроде сокровенного подарка неба. Некоторые тайны лучше оставлять неразгаданными. Лучше и безопасней. Но не для брата Дамиана.

– Девушка уже в Университете, – прошамкал Светоч Озёрной обители, наблюдая, как точка, которой стал почтовый голубь, растворяется в утреннем небе.

Потом он понял, что от бессонной ночи пересохло нёбо и стоило бы попить воды. Брат Дамиан принимал существование тайн… для других. Но для него эти тайны должны были быть раскрыты. А потом появился деловой партнёр из Университета. Светоч понял, что именно этой встречи он ждал всю свою жизнь.

Брат Дамиан не спеша выпил стакан воды. И вместо того, чтобы прочистить горло кряхтением, произнёс:

– Богомерзкий дом…

Голос звучал нормально. Удивительно, как множество богомерзких вещей, складываясь вместе, могут дать благо. Девушка, переполненная ведьминой любовью, – она ничего не знает об этом, просто девчонка, но узнает в последний момент; теперь этот дом со шпилем, что чернеет посреди ночного неба,

хищное окно в нём. Богомерзкий луч испепеляет всё живое. Гиды Университета называют это «окном 317» и, при всём их порочном любопытстве к запретному, тоже до сих пор не выяснили, как это действует. И для чего. А вот деловой партнёр брата Дамиана выяснил. Где-то в далёком Николо-Перервинском монастыре должны были жить монахи, старцы. Но они не были ни тем, ни другим. И даже в сыром виде эликсир заставил их развязать язык. Богомерзкие создания выложили всё. Молчуны… Брат Дамиан вдруг подумал, как он их понял, если они не говорят.

Деловой партнёр из Университета выяснил многое. Оставалось увязать совсем крохи. Из его зашифрованных депеш следовало, что сроки близятся, и всё, скорее всего, произойдёт в ближайшее полнолуние. Оно,

его луч укажет на самое тонкое место, а именно эликсир сделает смертоносный луч не опасным. Скорее всего, это произойдёт в Москве, в месте, о котором они оба знают. Но также, возможно, луч добьёт до Пироговских складов, и тогда брат Дамиан должен быть в готовности. Светоч Озёрной обители осклабился – он всегда находится в готовности и давно ждал этого момента, но эликсир всё ещё сырой. Крохи, осталось собрать совсем крохи. А тени сгущались, Петропавел, как сыскной пёс, шёл по следу. Поэтому и ответная депеша брата Дамиана оказалась крайне расплывчатой: коршуны Университета перехватывали почтовых голубей, растерзывая несчастных птиц, и переписка могла достичь ненужных глаз. Сгущались тени, всё висело на волоске.

В Пирогово дела обстояли не лучше. Всё больше власти прибирал к своим рукам проснувшийся капитан Лев. Что ж, она полагалась ему по закону, а Светоч всегда чтил и оберегал закон. Мерзкое отродье капитана Льва, его дочь Аква, уже открыто, в глаза дерзила брату Дамиану, но он ещё со светлой и умильно-снисходительной улыбкой журил девочку – детские шалости… Хотя всё внутри Светоча кипело, и он с удовольствием бы размозжил Акве череп… Да, тени в Пирогово тоже сгущались, но брат Дамиан всё ещё очень умело балансировал, за ним стояла огромная сила – Корпус Стражей, и на открытый конфликт с монахами капитаны пока не шли. Обе стороны заняли выжидательную позицию, чутко улавливая перемены в настроениях, улавливая, куда дует ветер. А его направление медленно менялось. Что ж, если всё случится в ближайшее полнолуние, то брат Дамиан явит пастве такое чудо, что оно затмит даже Лабиринт. И тогда о мятеже капитанов можно будет не беспокоиться. Они с деловым партнёром из Университета станут обладателями волшебной дверцы, ключа от которой не будет ни у кого на канале. Они станут обладателями всех волшебных дверей мира – эликсир даже в сыром виде развязал старцам Николо-Перервинского монастыря язык. Деловой партнёр провёл огромную работу, и трудился он долго, очень долго, и никто в Университете даже не догадывался о том, насколько давно он начал свой труд.

Брат Дамиан кротко улыбнулся. Какое же всё-таки счастье, что они нашли друг друга и смогли объединить усилия. Волшебная дверца и ключ…

«Кстати, насчёт последнего. – Светоч нахмурился. – Он дал понять, что знает, где находится ключ, и может забрать его в любую минуту. Но что-то ещё не до конца прояснено».

Что-то ещё не прояснено, а полнолуние близко, и это вызывает у брата Дамиана большую тревогу. Изощрённый ум Светоча мешает ему по ночам спокойно спать, он думает, читает старые книги и думает, думает… Лабиринт оказался вовсе не тем, чем его полагали. Священный сон капитана Льва был не тем. И Разделённые вовсе не те, кого ждали. Это всё были лишь знаки совсем других событий и явлений. И вот сегодня на рассвете брата Дамиана посетила пугающая мысль – а что, если и ключ окажется не тем? Не тем. А лишь знаком, указывающим на что-то схожее, близкое, но совсем другое? Эта тревога и заставила Светоча писать срочную депешу и отправлять почтового голубя. Невзирая на то, что деловой партнёр просил временно прекратить всяческие сношения. Петропавел наступал буквально на пятки. Но брат Дамиан не мог не поделиться своими тревожными прозрениями. Он зашифровал всё тщательно, но понимая, что и на той стороне не дураки сидят, выдал крайне туманный текст.

Но партнёр поймёт, о чём речь, поймёт – в них слишком много общего. И всё же главной его надеждой оставалось, что коршуны Университета не выследят голубя, не выследят и не растерзают несчастную птицу, принеся окровавленную тушку на стол Петропавлу.

Почтовый голубь уже исчез, даже точки не осталось. Но где-то там, под шпилем Университета, в этот утренний час кружили коршуны, почти неразличимые в сумеречном небе. Коршуны против кроткого голубя. Всё висело на волоске, а срок совсем близок.

Ева отвернулась, не стоит ей читать о личном. В этом было что-то от непристойного соглядатайства. Потом подумала, снова придвинула к себе дневник: она не шпионит за давно угасшей страстью, она здесь не для этого. Но если тайные записи, неведомые даже для Петропавла, открылись ей, значит, предстоит сейчас узнать что-то очень важное. Этот шершавый голос, потребовавший прочесть дневник, сон, амулет и ключ Фёдора и вероятная дочь автора скрытых строк – теперь всё это касалось Евы напрямую. Глаза цеплялись за фразы, адресованные неведомому возлюбленному.

Ева старалась деликатно избегать их, пока не наткнулась на тревожное слово «Горх».

«…Петропавел считает его чудовищем, да так оно и есть, ему противна сама мысль о Горхе и о том, что я хозяйка черепа. Но ведь он не знает всего о нём, не знает Горха настолько, насколько знаю я».

Вот оно. Ева оторвала взгляд от страницы и посмотрела на ряд книжных полок, которые тонули в полумраке. Значит, это вовсе не предания, не очередной миф. Президенту Лидии действительно принадлежал жуткий череп, который хранится сейчас в отделе реликвий и артефактов.

«…ведь он помог нам, и Петропавел обязан это признать. Его помощь неоценима. Именно Горх, а не я, справился тогда с Чёрной волчицей и погнал её под пулю Петропавла. Да, он похитил меня в детстве, но такова его природа, и он не раз оберегал меня. Знаю, что только ты, любовь моя, в состоянии понять, о чём я говорю: Горх – чудовище, свирепое и безжалостное, но парадоксальным образом в нём уживается и нежность. Я должна буду отпустить его».

Ева отклонилась к спинке стула. Всё менялось в образе легендарного президента Лидии; не была она вовсе забронзовелой дамой с портрета. И строки дневника пропитаны одиночеством и болью: кто знал её по-настоящему? Неведомый тайный возлюбленный, с которым не могла быть вместе и которому, единственному, она могла открыться? Ева читала дальше. Много о каком-то таинственном эликсире, снова о Горхе, строки о предстоящем расставании, но ни слова пока о возможном ребёнке.

«… любовь моя, я оставляю череп Горха тебе. Теперь ты его хозяин. Пообещай, что как бы ни случилось, и если нам не суждено больше встретиться, ты отпустишь его».

Президент Лидия вскоре должна была покинуть Университет и отправиться куда-то… Может, туда, где находилась их дочь? Почему так мучительны слова о предстоящем расставании и столько обречённой нежности, словно они могут расстаться навсегда?

«Будь осторожен: подлинной хозяйкой черепа остаюсь я. Это важно. Лишь вещь, переданная мной лично, изменит ситуацию».

Ева поморщилась. Смысл фразы не совсем ясен. Почему он должен быть осторожен?

«… я бы сама отпустила его, но пока он нужен Университету. Я вернусь, и он ещё сослужит нам службу. Знаю, что оставляю череп в надёжных руках, и ты выполнишь мою просьбу. Любовь моя, очень рассчитываю, что вернусь, и мы снова будем вместе. Но если судьба распорядится иначе, будь хозяином Горху, пока не убедишься, что весть о моей гибели окончательна. И тогда отпусти его. Ибо таково моё обещание».

Ева опять отвела взгляд от дневника. Каким удивительным образом всё менялось… дальше шли технические детали: смена владельца может быть только добровольной, и всегда должен присутствовать какой-то обмен. Ева подумала, что всё это теперь не столь важно для неё, – она искала упоминания о возможном ребёнке, – но всё же заставила себя вникнуть в суть. Вернулась на несколько абзацев назад:

«…это случилось, когда я передала тебе череп, а ты мне столь ценную для тебя вещь из твоего прошлого. И теперь череп твой. Я сберегу то, что взяла взамен, обещаю. А с тебя беру обещание выполнить мою просьбу».

Ева перелистала страницы – оставалось совсем немного. Вернулась к месту, где прервалась:

«Ты должен простить меня, я не могу похитить эликсир у Петропавла. Это было бы предательством. Но я разыщу её. Ты знаешь, о ком говорю. И тогда мы сможем быть счастливы».

Вот! Это оно? О ребёнке?! Разыщу её… Ева нахмурилась: нет, так не выходило. Лидия доверила дневнику свои самые сокровенные тайны, но ни разу не назвала девочку по имени? Нет, здесь речь о чём-то другом. Ева читала дальше; снова об этом чудодейственном эликсире, чудовище Горхе, но ни слова о самом важном.

«Больше всего я сожалею сейчас, что оставила слова прощания лишь этому дневнику. У меня есть для тебя ещё один важный секрет. Но я расскажу о нём, глядя в твои глаза, а лучше прошепчу на ухо. Любовь моя… Всё, должна идти. Ты был и остаёшься моей единственной любовью».

И дата: «1 март».

Всё. Ева дочитала до конца. Много всего менялось, но ни слова о том, что она искала. Девушка опять отклонилась к спинке стула. Посмотрела в полумрак, куда уходили книжные полки. Ей почудилось движение каких-то теней, словно что-то из дневника появилось здесь, наполнило ненадолго пространство своим пребыванием и не хотело исчезать, таять вместе с буквами на пожелтевших страницах. Печаль, любовь, которую вынуждены были скрывать, и расставание. Последняя запись в дневнике датирована мартом, первым днём весны. Глубокой осенью того же года президент Лидия погибла. При страшных обстоятельствах. Даже останков её скремлина, огромного пса неизвестной породы по кличке Раджа, найти не удалось.

Ева разочарованно вздохнула. Её взгляд сам вернулся к последней записи: «У меня есть для тебя один секрет… а лучше прошепчу на ухо. Любовь моя…»

Сердце девушки вдруг быстро забилось. Она выпустила ключ из пальцев, и буквы на последней странице растаяли.

«Есть один секрет, – прозвучало в голове у Евы. – А что, если она была беременна? А?! И ребёнок всё-таки успел родиться?»

Ева, не мигая, смотрела на последнюю страницу дневника, чистую сейчас, лишь отсветы масляной лампы играли на пожелтевшем листе бумаги. Они расстались навсегда, Лидия погибла. Но ребёнок мог родиться. И тогда Ева не ошибается… Какое это отношение может иметь к ней? Почему дневник президента Лидии решил раскрыть Еве свои тайны? По крайней мере, некоторые вещи становятся очевидны. У замужней Лидии был тайный возлюбленный. Эту связь, естественно, вынуждены были скрывать. Но от этой связи могла родиться девочка, похожая как две капли воды на свою легендарную мать. И ещё кое-что: перед гибелью президент Лидия успела передать череп Горха своему тайному возлюбленному. Кто мог им быть? Отпустил ли он Горха? Выполнил обещание? Или не смог расстаться со столь бесценным даром? Не захотел. Или не успел. Ведь он мог погибнуть так же, как и его возлюбленная. Передать череп ещё кому-то… А что, если в Университете до сих пор находится кто-то, кто тайно владеет черепом Горха?

– Вот для чего ты раскрыл мне свои тайны, – прошептала Ева, глядя на давно забытые всем строки старого дневника. Усталый шелест старых писем, давних слов… Повернула голову – движение теней в полумраке. Вот что становится самым главным вопросом.

Шершавый голос впервые появился, как только они стали приближаться к Университету. Ключ Фёдора помог его понять. А амулет и сон этой ночи заставили прочитать дневник. Всё связалось… только вот для чего? Почему, зачем дневник раскрылся именно перед ней? Ева обязана что-то понять. И теперь Петропавел не сможет так просто отмахнуться от неё. В мире, конечно, существуют двойники, но уж больно поразительное сходство. И, вероятно, Ева единственная, кто об этом знает…

Девушка дёрнулась, как от удара током. Сейчас этот трескуче-пустотный звук прозвучал настолько громко, словно тот, кто издавал его, находился совсем рядом. Глаза девушки чуть расширились: ключ, лежащий на чистой последней странице, выглядел необычайно ярким. Всё связалось,

ключ требовал, настойчиво звал.

Наверное, Ева всё-таки перестала бояться этого звука. Но смыкая пальцы вокруг ключа, она почувствовала укол глухой тоски в сердце. И услышала: «Впусти меня».

– Кто ты? – тёмной хрипотцой сорвалось с губ девушки.

Тишина. Нет ответа. Густая, всё заполнившая тишина, лишь тени в полумраке. Ева ждала. Крепко, почти до боли сжимая в кулаке ключ. Но вместо ответа на её вопрос теперь уже тихо, будто издалека, повторилось: «Впусти меня».