Книга: Такой чудесный день
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Ему понемногу становилось лучше каждый день: больше бодрости и ясности, больше уверенности, что болезнь – это то, что с ним было раньше, а здоровье – то, к чему он идет сейчас. К пятнице, через три дня после осмотра, он чувствовал себя так, словно уже конец месяца, хотя последняя терапия была совсем недавно и впереди еще три с лишним недели, долгие и полные сюрпризов. Боб попался на его мнимую заторможенность, и дозировку снизили. В следующий раз, на основании осмотра, ее уменьшат еще больше. Какие чудеса ощущений ждут его через пять недель, через шесть?
В ту пятницу, спустя несколько минут после звонка к отбою, в комнате появилась Снежинка.
– Не обращай на меня внимание, – произнесла она, стягивая комбинезон. – Просто заглянула сунуть тебе записку в зубную щетку.
Она забралась в постель и помогла ему снять пижаму. Скол ощутил ладонями и губами ее кожу – более шелковистую, мягкую и волнующую, чем у Миры СК и прочих девушек. Его собственное тело отвечало на ласки, посасывание и поцелуи внезапной дрожью и, как никогда прежде, загоралось желанием. Он глубоко вошел в ее тугую плоть и мгновенно довел бы их обоих до оргазма, но она заставила его снизить темп, остановиться и выйти. Она принимала одну за другой причудливые и очень эффективные позы, и не менее двадцати минут они двигались, изобретая все новые способы и стараясь по возможности не шуметь из-за соседей за стеной и внизу.
Когда они отлепились друг от друга, Снежинка спросила:
– Ну?
– Супер, конечно, хотя, наслушавшись тебя, я надеялся на большее.
– Терпение, брат. Ты все еще на больничном. Придет время, и будешь вспоминать эту ночь как первое рукопожатие.
Скол рассмеялся.
– Ш-ш!
Он притянул ее и поцеловал.
– Что там сказано? В записке.
– В воскресенье в одиннадцать вечера, на том же месте.
– Без повязки.
– Без повязки.
Он их увидит, Лилию и остальных.
– Я как раз гадал, когда следующая встреча.
– Говорят, ты проскочил второй этап, как метеор.
– Лучше сказать, проковылял. Вообще бы засыпался, если бы не…
А она знает, кем работает Король? Рассказывать или нет?
– Если бы не что?
– Не Король и Лилия. Они пришли сюда накануне и научили, что делать.
– Естественно. Никто из нас бы не справился без капсул и всего остального.
– Интересно, где они их берут?
– Скорее всего, кто-то работает в медцентре.
– А-а. Да, это объяснило бы…
Она не знает. Или знает, но не уверена насчет него. Внезапно накатило раздражение, что нельзя быть полностью откровенным.
Снежинка села.
– Слушай, мне неприятно это говорить, но с девушкой продолжай, как раньше. Я про завтрашний вечер.
– У нее кто-то новый. Ты теперь моя девушка.
– Нет. Во всяком случае, не по субботам. Наставники могут задуматься, почему мы выбрали партнера не из своего здания. У меня на этаже есть милый нормальный Боб, а ты найди милую и нормальную Йин или Мэри. Но предупреждаю: быстрый перепих и ничего больше! Или я тебе шею сверну.
– Завтра вечером у меня, наверно, и по-быстрому не выйдет.
– Ничего, ты еще не совсем здоров. – Она окинула его суровым взглядом. – Серьезно, страсть прибереги для меня. И не забудь довольно улыбаться от звонка до звонка и прилежно выполнять задание. Только не перестарайся. Сохранить пониженную дозировку так же сложно, как ее добиться.
Она снова опустилась рядом и положила голову на его вытянутую руку.
– Смерть как хочется курить! Вот злость!
– Что, настолько приятно?
– Ага. Особенно в такие моменты.
– Надо попробовать.
Они переговаривались и ласкали друг друга, а потом Снежинка снова попыталась его растормошить. «Попытка – не пытка». Однако усилия пропали втуне. Она ушла около полуночи, бросив в дверях:
– В воскресенье в одиннадцать. Поздравляю!

 

В субботу вечером Скол познакомился в холле с товарищем по имени Мэри КК, парня которой только что перевели в Кан. На ее браслете значился тридцать восьмой год, то есть ей было двадцать четыре.
Приближалось Рождество Маркса, и они отправились на спевку хора в Парке равенства. Пока они ждали, когда заполнится амфитеатр, Скол внимательно рассмотрел Мэри. Острый подбородок, а в остальном нормальная: смуглая кожа, удлиненные, поднимающиеся к вискам глаза, подстриженные черные волосы, желтый комбинезон на худеньком теле. Сине-фиолетовый ноготь на ноге. Она улыбалась, глядя в противоположную сторону.
– Откуда ты? – спросил Скол.
– Из Рос.
– Кем работаешь?
– Сто сорок Б.
– Что это?
– Офтальмолог-лаборант.
– И чем занимаешься?
– Закрепляю линзы. – Она удивленно повернулась к нему. – В детском отделении.
– Тебе нравится?
– Конечно. – В ее взгляде читалось сомнение. – Почему ты спрашиваешь? И что так на меня смотришь? Никогда товарища не видел?
– Тебя – нет. Я хочу тебя узнать.
– Я такая, как все. Ничего особенного.
– Остренький подбородок.
Она в замешательстве откинулась назад. Вид у нее был обиженный.
– Прости. Я имел в виду, что в тебе все-таки есть что-то необычное, пусть и очень незначительное.
Она испытующе поглядела на него, потом снова перевела внимание на амфитеатр. Покачала головой.
– Я тебя не понимаю.
– Извини. Я болел. Меня только во вторник вылечили. Наставник водил меня в центральную больницу. Мне уже лучше. Не волнуйся.
– Вот и хорошо. – Секунду спустя она весело улыбнулась. – Ладно, ты прощен.
– Спасибо.
Ему вдруг стало ее жаль.
Она снова отвернулась.
– Хорошо бы спеть «Свободу народам».
– Обязательно споем.
– Обожаю. – Она с улыбкой принялась мурлыкать мотив себе под нос.
Скол продолжал ее разглядывать, стараясь больше не вызывать подозрений. Мэри сказала правду: она ничем не отличается от других товарищей. Что с того, что подбородок острый, а ноготь синий? Она точно такая же, как все его предыдущие Мэри, Анны, Миры и Йин: добрая, кроткая, трудолюбивая и услужливая. И все-таки грустно. Отчего? И было ли бы с другими так же, если внимательно вглядеться и вслушаться?
Он посмотрел на товарищей на противоположной стороне, на десятки рядов внизу и вверху. Все они походили на Мэри КК, все улыбались в предвкушении любимых рождественских песен, и от всех становилось грустно – сотен, тысяч, десятков тысяч, сидящих в этом амфитеатре. Их лица в гигантской чаше напоминали коричневые бусинки, нанизанные бесконечными плотными овалами.
Прожекторы высветили золотой крест и красный серп в центре арены. Раздались четыре знакомые трубные ноты, и товарищи запели:
Раса могучих, непобедимых,
Помыслом чистых и верой единых.
Трудится каждый на благо Отчизны
И получает все нужное в жизни!

Никакие они не могучие. Слабая раса, печальная и жалкая, тупая от химии и обезличенная браслетами. Кто могучий, так это Уни.
Раса могучих, щедрых душою.
Вуд, Маркс и Уэй нас ведут за собою.
Эго поправ и гордость сломив, мы
Ширим Семью в космосе мирном…

Он пел механически, думая, что Лилия права: снижение дозировки приводит к незнакомым доселе страданиям.

 

В одиннадцать вечера в воскресенье Скол снова был между домами на Нижней площади Христа. Он обнял и благодарно поцеловал Снежинку, радуясь ее чувственности, юмору, белой коже и горькому табачному привкусу – всему, что отличало эту женщину от других прочих.
– Иисус и Уэй! Как же я соскучился!
Она теснее прижалась к нему и ответила счастливой улыбкой.
– Общаться с нормальными – такой отстой, да?
– Чуть не стал утром на тренировке пинать команду вместо мяча!
Она рассмеялась.
После той хоровой репетиции Скол приуныл, а теперь ему полегчало, он взбодрился и даже как-то стал выше.
– Я нашел себе девушку. И, представь себе, запросто ее оттрахал.
– Злость!
– Не так долго и с меньшим удовольствием, но совершенно без труда. А не прошло, между прочим, и суток.
– Избавь меня от подробностей.
Он ухмыльнулся, скользнул руками вниз и сжал ее бедра.
– Думаю, я и сегодня справлюсь, – произнес он, поглаживая большими пальцами ее живот.
– Твое эго растет не по дням, а по часам.
– Не только оно.
– Пойдем, брат. – Она с усилием высвободилась и взяла его за руку. – Надо скорее увести тебя в помещение, а то сейчас начнешь петь.
Они двинулись по диагонали через площадь, над которой в тусклом свете далеких улиц виднелись флаги и провисшие рождественские гирлянды.
– Куда идем-то? – осведомился он, весело шагая рядом. – Где тайно встречаются сумасшедшие растлители невинной молодежи?
– До-У.
– В музее?
– Да. Что может быть лучше для обманывающих Уни психов? Самое место. Тише! – Она дернула его за руку. – Притормози.
Из аллеи навстречу им вышел товарищ с портфелем или телекомпом.
Скол сбавил темп. Поравнявшись с ними, товарищ – в его руке был все-таки телекомп – улыбнулся и кивнул. Они улыбнулись и кивнули в ответ, спустились по ступеням и покинули площадь.
– Кроме того, – продолжала Снежинка, – там с восьми до восьми – ни души. И сколько угодно курительных трубок, забавных костюмов и необычных кроватей.
– Вы что, берете их себе?
– Кровати оставляем. Только время от времени используем по назначению. Ту торжественную встречу в конференц-зале устроили исключительно в твою честь.
– Чем еще занимаетесь?
– Сидим, иногда плачемся в жилетку. Это в основном по части Лилии и Леопарда. Мне довольно секса и курения. Король иногда пародирует телепередачи; ты еще увидишь, как можно хохотать.
– Использование кроватей… происходит на групповой основе?
– Только парами, дорогой. Мы не настолько до-У.
– Кто же был твоей парой?
– Воробейка, само собой. А что поделать? Нужда заставит. Бедняжка, мне ее жалко.
– Уж конечно.
– Да, жалко! Впрочем, в зале девятнадцатого века есть искусственный пенис. Она не пропадет.
– Король говорит, нужно найти ей мужчину.
– Надо бы. Гораздо лучше иметь четыре пары.
– Вот и он сказал так же.

 

Они пробирались меж причудливых экспонатов первого этажа, светя ее фонарем. Вдруг сбоку ударил еще один луч, и где-то рядом сказали:
– Эй, привет!
Они вздрогнули.
– Извиняюсь. Это я, Леопард.
Снежинка навела фонарь на машину двадцатого века, и второй луч погас. Они подошли к блестящему металлическому автомобилю. Сидящий за рулем Леопард оказался пожилым круглолицым товарищем в шляпе с оранжевым пером. На носу и щеках виднелись темно-коричневые пигментные пятна.
– Поздравляю, Скол. Рад, что у тебя получилось.
Скол пожал протянутую в окно рябую руку и поблагодарил.
– Куда едешь? – поинтересовалась Снежинка.
– Только что смотался в Яп. Бензин на нуле. И все вокруг мокрое, по логике вещей.
Они заулыбались.
– Фантастика, да? – Леопард повернул баранку и перевел рычажок, торчавший вбок из рулевой колонки. – Водитель от начала до конца контролировал движение с помощью рук и ног.
– Тряская, надо думать, была езда, – заметил Скол.
– Не говоря уже, что опасная, – добавила Снежинка.
– Зато весело, – возразил Леопард. – Целое приключение: выбираешь, куда, по какой дороге, соотносишь свои действия с движением других машин…
– Неправильно соотнес – и каюк, – вставила Снежинка.
– Вряд ли это случалось так уж часто. Иначе передняя часть была бы гораздо массивнее.
– Массивнее – значит тяжелее и медленнее, – сказал Скол.
– Где Тихоня? – спросила Снежинка.
– Наверху с Воробейкой. – Леопард вылез с фонарем в руке. – Прибираются. Туда еще экспонатов навалили.
Он покрутил ручкой, поднял стекло до половины и с силой захлопнул дверцу. Поверх комбинезона у него красовался коричневый пояс с металлическими заклепками.
– А Король и Лилия? – осведомилась Снежинка.
– Где-то здесь.
«Используют по назначению кровать», – подумал Скол, шагая рядом со Снежинкой и Леопардом.
С тех пор как он увидел Короля и понял, какой тот старый, он много думал про них с Лилией. Ему пятьдесят два или пятьдесят три, если не больше. Разнице в возрасте – тридцать лет, по самым скромным подсчетам. Он вспоминал, как Король велел ему держаться подальше; вспоминал ее большие, менее раскосые, чем у других, глаза и маленькие теплые руки, когда она сидела перед ним на корточках и уговаривала жить более полной и осознанной жизнью.
Поднялись по неподвижному центральному эскалатору на третий этаж. Огоньки фонарей плясали на ружьях и кинжалах, выхватывали из тьмы светильники с лампами и проводами, окровавленных боксеров, монархов в драгоценностях и отороченных мехом мантиях, трех грязных бродяг, которые выставляли напоказ свое увечье и протягивали чашки за подаянием. Ширма за бродягами была сдвинута в сторону, открывая взгляду уходящий вглубь узкий коридор. Первые несколько метров освещались благодаря открытой слева двери, откуда доносился негромкий женский голос. Леопард шагнул внутрь, а Снежинка остановилась рядом с калеками и достала лейкопластырь. Послышался голос Леопарда:
– Пришли Снежинка и Скол.
Скол приложил пластырь к табличке браслета и крепко прижал.
В душной пахнущей табаком комнате две женщины, старая и молодая, сидели рядом на старинных стульях. На столе перед ними лежали два ножа и охапка коричневых листьев. Тихоня и Воробейка. Они пожали ему руку и поздравили. Тихоня – улыбчивая, с сеточкой морщин вокруг глаз. Воробейка – большерукая и большеногая, застенчивая, с потной горячей ладонью. Леопард стоял подле Тихони, тыкая электроспиралью в чашу изогнутой черной трубки и пыхая дымом.
Внушительных размеров помещение служило хранилищем. В глубине до самого потолка громоздились артефакты, старые и не очень: всевозможные агрегаты, мебель, картины, тюки с одеждой, мечи, утварь с деревянными ручками, статуя «ангела», то есть товарища с крыльями, и полдюжины ящиков, вскрытых и нет, на которых краской значилось ИНД26110, с желтыми квадратными наклейками по углам.
– Да тут хватит еще на один музей, – произнес Скол, оглядываясь.
– И все настоящее, – заметил Леопард. – На экспозициях есть подделки, как ты знаешь.
– Теперь знаю.
В передней части комнаты помещались разношерстные стулья и скамейки. Вдоль стен стояли картонные коробки с мелкими экспонатами, стопки рассыпающихся от ветхости книг и картины. Одна привлекла его внимание, и он отодвинул стул, чтобы лучше рассмотреть. Прорисованный до мельчайших деталей огромный камень размером почти с гору парил в голубом небе. У Скола мороз продрал по коже.
– До чего странная!
– Здесь таких полно, – отозвался Леопард.
– Христа изображают со свечением вокруг головы и совсем не похожим на человека, – добавила Тихоня.
– Я видел. – Скол все еще разглядывал камень. – Но такое – впервые. Завораживает: реально и сказочно одновременно.
– Унести не получится, – предупредила Снежинка. – Нельзя брать, если потом могут хватиться.
– Мне все равно негде ее повесить.
– Как ты себя чувствуешь после снижения дозировки? – спросила Воробейка.
Скол обернулся. Воробейка смущенно опустила глаза и сосредоточилась на табаке. Тихоня тоже проворно кромсала свернутые в рулон листья; у ее ножа росла кучка тонких полосок. Снежинка сидела с трубкой во рту; Леопард помогал ее раскурить.
– Просто чудесно, – ответил Скол. – Нет, правда, – сплошные чудеса. С каждым днем больше и больше. Я вам очень благодарен.
– Всего-навсего сделали то, чему нас учат, – помогли брату, – улыбнулся Леопард.
– За такую помощь по головке не погладят.
Снежинка протянула ему трубку.
– Готов курнуть?
Скол подошел. В теплой чаше тлели посеревшие листья. Он помедлил мгновение и с улыбкой поднес мундштук к губам; быстро втянул воздух и выпустил дым. Вкус был резким, но приятным, на удивление.
– Неплохо, – произнес он и затянулся снова, более уверенно. Закашлялся.
Леопард с улыбкой направился к двери.
– Найду тебе личный инструмент.
Скол вернул трубку, сел на потертую скамью темного дерева и стал наблюдать, как женщины режут табак. Тихоня улыбнулась.
– Где вы берете семена?
– С растений.
– А самые первые?
– Король дал.
– Что это я дал? – спросил, появляясь в дверях, Король, высокий, подтянутый, с ясными глазами и золотым медальоном на цепи поверх комбинезона. Сзади, держа его за руку, стояла Лилия. Необычная, очень смуглая, прелестная и юная. Скол поднялся.
– Семена табака, – пояснила Тихоня.
Король приветливо улыбнулся Сколу.
– Рад тебя видеть здесь.
Скол потряс протянутую ему ладонь. Рукопожатие было крепким и сердечным.
– Очень хорошо, что в группе появилось новое лицо, – продолжал Король. – Тем более мужское. Легче держать этих первобытных женщин в узде!
– Ха! – фыркнула Снежинка.
– Я тоже рад, – ответил Скол, которому польстило такое дружелюбие. Холодность в больнице, надо полагать, была притворной и имела целью избежать подозрений коллег. – Спасибо вам обоим. За все.
– От души поздравляю, Скол, – проговорила Лилия, не выпуская руки Короля.
Ее необыкновенно смуглая кожа была очаровательна: почти коричневая с легким розоватым отливом. Большие глаза чуть поднимались к вискам. Она высвободилась, подошла к Снежинке и чмокнула ее в щеку розовыми мягкими губами.
– Привет.
Лилии, похоже, максимум двадцать или двадцать один. Набитые чем-то верхние карманы комбинезона топорщились, придавая сходство с женщинами, которых рисовал Карл, и делая ее необъяснимо соблазнительной.
– Уже чувствуешь разницу, Скол? – поинтересовался Король. Он стоял у стола, сминая и укладывая в трубку табачные листья.
– Да, огромную. Все так, как вы говорили.
Вошел Леопард.
– Держи! – Он протянул ему желтую трубку с толстой чашей и янтарным мундштуком.
Приятная на ощупь и удобная. Скол поблагодарил, подошел к столу, и Король показал, как ее набивать. Золотой медальон при этом покачивался у него на груди.

 

Леопард повел Скола по служебным помещениям: другим хранилищам, конференц-залам, кабинетам и мастерским.
– Имеет смысл приглядывать, кто куда ходит во время наших собраний, и потом проверять, чтобы все было более-менее на месте. Обычно это делаю я. Женщинам не мешало бы вести себя аккуратнее. Может, когда меня не будет, ты примешь эстафету. Нормалы более наблюдательны, чем хотелось бы.
– Вас переводят?
– Нет. Я скоро умру. Мне шестьдесят два. Уже три с лишним месяца, как стукнуло. И Тихоне.
– Как жаль!
– Нам тоже. А что поделаешь?… Табачный пепел, конечно, оставлять опасно, но тут все худо-бедно за собой убирают. По поводу запаха не беспокойся; в семь сорок включается кондиционер и начисто его выдувает; я как-то специально остался до утра и убедился. Воробейка займется выращиванием. Мы сушим листья прямо здесь, за водонагревательным котлом. Я покажу.
Когда они вернулись в хранилище, Король и Снежинка сидели верхом на скамейке друг напротив друга и сосредоточенно играли в какую-то механическую игру. Тихоня дремала в кресле, а Лилия устроилась на корточках перед грудой артефактов и вынимала из картонной коробки книги, открывая их и складывая стопкой на полу. Где была Воробейка – неизвестно.
– Это у вас что? – осведомился Леопард.
– Новую игру привезли, – ответила Снежинка, не оборачиваясь.
Они с Королем нажимали обеими руками рычаги, и маленькие лопатки гоняли туда-сюда ржавый шарик по металлическому полю с бортиками. Некоторые были поломаны и скрипели. Шарик закатился в углубление на стороне Короля.
– 5:0! Получи, брат! – завопила Снежинка.
Тихоня встрепенулась, посмотрела на них и снова закрыла глаза.
– Выиграть и проиграть – одно и то же, – заметил Король, раскуривая трубку с помощью металлической зажигалки.
– Ага, держи карман шире! Скол, иди сюда, ты следующий.
– Я лучше посмотрю, – улыбнулся он.
Леопард играть тоже не пожелал, и Снежинка с Королем начали новую партию. В перерыве, когда Король набрал очко, Скол показал на зажигалку.
– Можно взглянуть?
На ней была изображена птица в полете. Утка, решил Скол. Он видел зажигалки в музеях, но никогда не держал в руках. Откинул крышку и крутанул большим пальцем рифленое колесико. На второй раз вспыхнуло пламя. Закрыл, оглядел со всех сторон и во время следующего перерыва вернул Королю.
Еще несколько секунд понаблюдал за игрой и отошел к груде предметов старины; придвинулся ближе к Лилии. Она подняла глаза и улыбнулась, кладя очередную книгу на одну из стопок.
– Все надеюсь найти что-нибудь на едином языке. Но они на древних.
Скол сел на корточки и взял ту, которую она только что держала. На корешке мелким шрифтом было написано: Badda for dod.
Он покачал головой, полистал ветхие коричневые страницы, глядя на странные слова: allvarlig, lognerskа. Тут и там над буквами попадались двойные точки и маленькие кружки.
– Некоторые еще более-менее на что-то похожи, и можно разобрать одно-два слова, – продолжала Лилия, – а некоторые… Вот полюбуйся.
Она показала книгу, в которой перевернутые N и прямоугольники с недостающей палочкой внизу соседствовали с нормальными Р, Е и О.
– Полная тарабарщина. – Она отложила книгу.
– Хорошо бы почитать что-нибудь, – произнес он, глядя на ее гладкую розовато-смуглую щеку.
– Да, хорошо бы. Их, видимо, фильтруют, прежде чем отправить сюда. Вот ничего и не находится.
– Думаешь?
– На нашем языке должно сохраниться много. Как он мог стать единым, если не был самым распространенным?
– Конечно. Ты права.
– Я все еще надеюсь, что они что-нибудь проглядели. – Лилия нахмурилась и положила на стопку очередную книгу.
Ее набитые карманы двигались вместе с ней, и Сколу неожиданно почудилось, что они пустые, а под ними – округлые груди, как рисовал Карл, почти как у женщин до-У. Вполне возможно, учитывая ее излишне смуглую кожу и разнообразные физические дефекты членов группы. Он поднял глаза, чтобы не смущать ее, если это на самом деле правда.
– Думала, что проверяю по второму разу, а теперь закрадывается подозрение, что уже по третьему.
– Зачем фильтровать книги?
Она оставила коробку и, опираясь локтями о колени, серьезно посмотрела на него большими почти горизонтальными глазами.
– Наверное, нам лгут – о жизни до Унификации.
– Лгут про что?
– Насилие, агрессию, жадность, вражду. Кроме них, думаю, было и другое. А нам говорят только про «капиталистов», которые угнетали «рабочих», болезни, пьянство, голод и самоуничтожение. Ты в это веришь?
– Не знаю. Как-то не задумывался.
– А хотите знать, во что не верю я? – Снежинка уже поднялась со скамьи, очевидно, закончив игру. – Что они обрезали мальчикам крайнюю плоть. Может, в раннем до-У, очень-очень раннем, но никак не в позднем; это совсем уже невероятно. Были же у них хоть зачатки разума!
– Да, невероятно, – произнес Король, выбивая трубку. – Однако я видел фотографии. По крайней мере, то, что выдают за фотографии.
Скол повернулся и сел на пол.
– То есть? Фотографии могут быть ненастоящими?
– Конечно, – ответила Лилия. – Приглядись здесь к некоторым. Явная ретушь.
Она принялась укладывать книги обратно в коробку.
– Я и не знал, что это возможно.
– С двухмерными – да, – подтвердил Король.
– То, что нам преподносят, – заявил Леопард с позолоченного стула, поигрывая оранжевым пером своей шляпы, – скорее всего, смесь правды и лжи. Можно только гадать, где что и чего сколько.
– А если проштудировать книги и выучить языки? – предложил Скол. – Одного было бы достаточно.
– Зачем? – спросила Снежинка.
– Узнать, где правда, а где нет.
– Я пыталась, – сказала Лилия.
– Верно, она пыталась, – улыбнулся Сколу Король. – Некоторое время назад просидела уж и не знаю сколько ночей, ломая свою очаровательную головку над этой абракадаброй. Хоть ты этим, пожалуйста, не занимайся. Я тебя умоляю.
– Почему? Вдруг мне повезет больше?
– Допустим. Ты расшифруешь язык, прочитаешь несколько книг и выяснишь, что нам лгут. Может быть, лгут во всем, и жизнь в 2000 году от Рождества Христова была сплошным оргазмом: люди выбирали правильные профессии, помогали ближнему и по уши погрязли в любви, здоровье и благополучии. И что с того? Ты по-прежнему в 162-м э. у., с браслетом, наставником и ежемесячной терапией. Только станешь еще несчастнее. И сделаешь несчастнее всех нас.
Скол насупился. Лилия, не глядя на него, упаковывала книги в коробку. Он снова посмотрел на Короля и попытался подобрать слова:
– Все равно смысл есть. Счастливость, несчастливость – разве в них суть? Знать правду – тоже своего рода счастье, и я думаю, что такое счастье, даже если оно печальное, принесет больше удовлетворения.
– Печальное счастье? – улыбнулся Король. – Это выше моего понимания.
Леопард погрузился в задумчивость.
Снежинка поманила Скола.
– Пойдем, хочу кое-что тебе показать.
Он встал на ноги и добавил:
– Скорее всего, мы бы выяснили, что факты просто преувеличены: голод был, но не такой массовый; агрессия была, только в меньших масштабах. А мелочи вроде обрезания крайней плоти или поклонения флагу, возможно, выдуманы.
– Коли так, затея вовсе бессмысленная, – отозвался Король. – Ты хоть представляешь, какой это титанический труд?!
Скол пожал плечами.
– Хорошо было бы знать, только и всего. – Он посмотрел на Лилию, которая убирала последние книги.
– Идем. – Снежинка взяла его за руку. – Братцы, оставьте нам табаку.
Они вышли в темноту экспозиционного зала. Снежинка включила фонарь.
– Что ты хочешь показать?
– А ты как думаешь? Кровать, конечно. Не книги же!

 

Они встречались дважды в неделю, по воскресеньям и еще средам или вудвергам. Курили, разговаривали, рассматривали экспонаты. Воробейка пела песни собственного сочинения, извлекая из струнного инструмента, который держала на коленях, мелодичные, веющие стариной звуки. В коротких и печальных песнях рассказывалось про детей, живущих и умирающих на космических кораблях; влюбленных, которых разлучает новое задание; вечном море. Иногда Король пародировал вечернее телевидение, передразнивая лектора по управлению климатом или хор из пятидесяти товарищей, поющий «Мой браслет». Скол и Снежинка использовали по назначению кровать семнадцатого века и диван девятнадцатого, а также деревенскую повозку раннего до-У и более поздний коврик из искусственного материала. Между встречами они иногда пробирались друг к другу по ночам. Табличка на ее двери гласила: Анна ПЮ24А9155. Цифра 24 – Скол не удержался и посчитал – означала, что ей тридцать восемь, старше, чем он думал.
День ото дня чувства обострялись, а ум становился более изобретательным и беспокойным. Терапия тормозила и отупляла только на неделю, и снова наступала бодрость – снова жизнь. Он принялся изучать язык, над которым корпела Лилия. Она показала ему книги и составленный ею список. Momento – момент, corda – аккорд… И так несколько страниц. Тем не менее в каждой строчке попадались слова, о смысле которых можно было только догадываться. Например, allora – это «затем» или «уже»? Что такое quale, sporse и rimanesse? Всякий раз он просиживал над книгами около часа. Иногда она заглядывала ему через плечо, говорила «Точно!» или «Может, это день недели?», но в основном держалась рядом с Королем, набивая ему трубку и слушая, что он говорит. Король смотрел, как работает Скол, и, отражаясь в стеклянных дверцах доунификационных шкафов, поднимал брови и многозначительно улыбался.

 

В субботу вечером и в воскресенье Скол виделся с Мэри КК. Он вел себя по-прежнему, улыбался, гуляя по парку аттракционов, и механически, без затей, ее трахал. Работал, как обычно. Неторопливо следовал инструкциям. Необходимость изображать из себя нормального начинала злить, с каждой неделей все больше.
В июле умерла Тихоня. Воробейка сложила о ней песню, и, вернувшись к себе, Скол вдруг подумал (и как ему это раньше не пришло в голову!) про нее и Карла. Воробейка, большая и неуклюжая, расцветает, когда поет; ей лет двадцать пять, и она одинока. Карла, надо думать, «вылечили», после того как он ему «помог», и все-таки вдруг у него хватило сил или наследственности, чтобы противостоять химии хотя бы отчасти? Как и Скол, он генетик-систематик. Вполне возможно, что он тут, где-нибудь в этом же институте, идеальный кандидат на вступление в группу и идеальный партнер для Воробейки. В любом случае попробовать стоит. Каким удовольствием было бы на самом деле помочь Карлу! При сниженной дозировке он бы рисовал – что только бы он не рисовал! – так, как невозможно даже вообразить! Наутро, едва проснувшись, Скол отыскал в дорожной сумке последнюю записную книжку, коснулся телефона и прочитал вслух цифроимя Карла. Экран остался пустым, а механический голос извинился – вызываемый товарищ недоступен.
Спустя несколько дней в конце консультации, когда он уже собрался уходить, Боб РО поинтересовался:
– Кстати, забыл спросить: с чего вдруг ты звонил Карлу УЛ?
– Ах, это… Проверить, как он. Теперь, когда я здоров, мне хочется, чтобы у других тоже все было в порядке.
– Разумеется, он в порядке. Странный поступок – после стольких лет.
– Просто вспомнил.
От звонка до звонка Скол вел себя как обычно и дважды в неделю встречался с группой. Продолжал трудиться над языком, который назывался Italiano, хотя подозревал, что Король прав и смысла нет. Все же это было какое-то занятие – лучше, чем играть в настольные игры, – и время от времени оно дарило ему общество Лилии. Она наклонялась, одной рукой опираясь на покрытый кожей стол, за которым он работал, а другую положив на спинку стула. Он чувствовал ее запах – не плод воображения, настоящий цветочный аромат – и смотрел на смуглую щеку, шею и комбинезон, который натягивался под двумя подвижными округлостями. Это груди. Точно.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4