Книга: Такой чудесный день
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 2

Часть третья
Побег

Глава 1

Старые города сносили, новые строили. Здания в них были выше, площади шире, парки просторнее, а поезда монорельса носились стремительнее, хотя реже.
Были запущены еще два межгалактических корабля: к Сириусу В и 61 Лебедя. Марсианские колонии, заново населенные и защищенные от повторения трагедии 152-го, росли день ото дня, как и колонии на Венере и Луне, а также аванпосты на Титане и Меркурии.
Свободный час продлили на пять минут. Телекомпы с голосовым вводом постепенно заменяли старые, клавиатурные. Появился второй, приятный на вкус вариант макси-кейков. Продолжительность жизни выросла до шестидесяти двух лет и четырех месяцев.
Товарищи работали, питались, смотрели телевизор, спали, пели, ходили в музеи и гуляли по паркам аттракционов.
На двухсотлетнюю годовщину со Дня рождения Уэя во время парада в новом городе огромный портрет улыбающегося Уэя нес, в числе прочих, товарищ лет тридцати, обычный во всех отношениях, если бы не правый глаз – зеленый вместо карего. Давным-давно товарищ этот болел, а теперь поправился. У него было свое задание и комната, а также девушка и наставник. Он был умиротворен и всем доволен.
Во время парада произошла странная штука. Когда товарищ маршировал улыбаясь, внутри его само собой стало повторяться цифроимя: Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь двадцать три; Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь двадцать три. И товарищ задумался, кому бы оно могло принадлежать и почему ни с того ни с сего звучит в голове.
Внезапно осенило: это из его болезни! Цифроимя другой больной, которую звали Ласточка… нет, Лилия. Почему после стольких лет он ее вспомнил? Он принялся четче печатать шаг, стараясь заглушить цифроимя в сознании, и обрадовался, когда дали команду петь.
Рассказал наставнице.
– Не волнуйся. Вероятно, что-то тебе о ней напомнило. Может быть, ты даже видел ее саму. В воспоминании нет ничего страшного, если, разумеется, оно не начинает беспокоить. Повторится – скажи.
Не повторилось. Он был здоров, слава тебе Уни.

 

Однажды на Рождество, когда он выполнял уже другое задание в другом городе, они с его девушкой и четырьмя товарищами поехали на велосипедах за город. Захватили с собой макси-кейки, колу и расположились обедать рядом с какой-то рощицей.
Он потянулся к банке с колой, которую поставил на почти плоский камень, и нечаянно ее опрокинул. Товарищи с ним поделились.
Через несколько минут, складывая обертку макси-кейка, он заметил на мокром камне плоский искрящийся капельками колы лист с завернутым кверху, словно ручка, черешком. Приподнял лист за хвостик. На камне осталось сухое овальное пятно. Серый участок на мокром черном фоне. Это почему-то показалось важным, и он молча сидел, глядя на листок в одной руке, обертку макси-кейка – в другой и сухой островок на камне. Его девушка что-то сказала. Он встрепенулся, сложил листок и обертку и отдал их товарищу, который протягивал мешок для мусора.
В тот день сухой овал на камне всплывал в сознании несколько раз. И на следующий день. После терапии он про него забыл, а спустя несколько недель с недоумением вспомнил. Может, он уже когда-то поднимал вот так листок? Если и да, память этого не сохранила…
То и дело, когда он гулял в парке, или, как ни странно, ожидал в очереди на терапию, образ сухого островка вновь всплывал в памяти, заставляя его хмуриться.

 

Произошло землетрясение. (Его сбросило со стула, в микроскопе треснула линза, из недр лаборатории раздался ужасающий рев.) Позже по телевизору объяснили, что на другом краю континента заклинило сейсмоклапан и поломку вовремя не заметили. Хотя товарищи должны, конечно, оплакивать погибших, в будущем это не повторится.
Обрушились десятки зданий, количество жертв исчислялось сотнями, медцентры ломились от раненых. Свыше половины аппаратов для терапии не работали, и процедуры задерживались по неделе и больше.
Через несколько дней после несостоявшейся терапии он стал думать о Лилии: как он любил ее иначе и сильнее, более волнующе, чем кого бы то ни было. Он хотел ей что-то рассказать. Что? Ах да, про острова. Замаскированные острова на карте до-У. Острова неизлечимых…
Позвонил наставник.
– Ты в порядке?
– По-моему, нет, Карл. Мне нужна терапия.
– Подожди минуту. – Наставник тихо сказал что-то в телекомп. Через мгновение повернулся к Сколу. – Сегодня в семь тридцать. Только придется пройтись до медцентра в Т 24.
В семь тридцать он стоял в длинной очереди, думая о Лилии и пытаясь точно вспомнить, какая она. Когда подошел к кабинкам, в голове всплыл образ сухого овала на камне.

 

Позвонила Лилия (она живет в этом же здании), и он пошел к ней в комнату, которая превратилась в хранилище музея до-У. Из ушей у нее свисали зеленые драгоценные камни, оттеняя розоватую смуглость шеи, а длинное платье зеленой переливающейся материи открывало мягкие конические груди с розовыми сосками.
– Bon soir, – улыбнулась она. – Comment vas tu? Je m’ennuyais tellement de toi.

 

Он обнял ее, поцеловал в мягкие, теплые, приоткрывшиеся ему навстречу губы – и проснулся в темноте, разочарованный: сон, только сон.
Но – странно и пугающе – в нем были мельчайшие детали: запах парфюмерной воды (parfum), привкус табака, напевы Воробейки, страсть к Лилии, злость на Короля, обида на Уни, сожаление о Семье и счастье, что он бодрствует, чувствует и живет.
А утром терапия, и все исчезнет. В восемь.
Сейчас 4:54. Три с небольшим часа…
Скол выключил свет и лежал, глядя в темноту. Пусть он болен, главное – сохранить эти счастливые воспоминания и способность вновь их переживать. Про острова думать не будет – нет, ни за что, это полный сдвиг, – только о Лилии и встречах группы в набитом артефактами хранилище. И может, когда-нибудь снова приснится такой сон.
Однако через три часа терапия, и все улетучится. Поделать ничего нельзя – разве что надеяться на новое землетрясение, но каковы шансы? Сейсмоклапаны исправно работали многие годы и теперь долго не сломаются. А что еще может отложить терапию? Да ничто. Тем более Уни знает, как он однажды солгал, чтобы ее отсрочить.
На ум опять пришел сухой овал на камне. Скол от него отмахнулся. Всего три драгоценных часа жизни. Хотелось думать о Лилии, вспоминать сон. Он и забыл, какие у нее большие глаза, очаровательная улыбка и смугло-розовая кожа, как трогательна ее искренность. Драка, он столько всего забыл: удовольствие курения, увлекательность расшифровывания Francais…
Сухой островок снова всплыл, и Скол раздраженно сосредоточился, чтобы понять, почему сознание цепляется за этот образ, и раз и навсегда его прогнать. Вспомнил весь смехотворно банальный эпизод: пальцы поднимают за хвостик лист в блестящих капельках, в другой руке – свернутая обертка; серый овал на черном мокром камне. Он разлил колу, а там лежал листок, и камень под ним остался су…
Скол сел на постели и испуганно схватился ладонью за правое предплечье в пижаме.
– Иисус и Уэй.

 

Он встал до сигнала к подъему, оделся и заправил кровать.
В столовую пришел первым, поел и вернулся к себе с оберткой от макси-кейка в кармане.
Развернул ее и как следует расправил на столе. Аккуратно сложил квадратик вдвое, а получившийся прямоугольник втрое. Загладил и проверил – несмотря на шесть слоев, фольга тонкая. Не слишком ли?
Принес из аптечки в ванной вату и катушку пластыря.
Положил вату на обертку – слой еще тоньше, чем фольга, – и начал приклеивать внахлест длинные полоски телесного пластыря, чуть прилепляя концы к столу.
Отворилась дверь, и он обернулся, заслоняя свою работу и пряча катушку в карман. Карл ТК из соседней комнаты.
– Идем завтракать!
– Я уже.
– Понятно. Увидимся.
– Давай, – улыбнулся Скол.
Он закончил, оторвал концы пластыря от стола и направился в ванную. Пристроил самодельную повязку на краю раковины фольгой вверх, засучил рукав.
Аккуратно приложил ее к внутренней поверхности предплечья, где касается инфузионный диск, и плотно прижал края.
Листок. Щит. Получится ли?
Если да, то он будет вспоминать только о Лилии. Никаких островов. Если вдруг начнет думать о них, скажет наставнику.
Опустил рукав.
В восемь Скол стоял в процедурной. Скрестил руки и положил ладонь на скрытую одеждой повязку – согревал ее, на случай если инфузионный диск реагирует на температуру.
Я свихнулся! Заболею всякими болезнями: раком, оспой, холерой… На лице волосы начнут расти!
Всего один раз. При первых же тревожных признаках расскажу наставнику.
Подошла очередь. Он засучил комбинезон по локоть, просунул запястье в резиновое отверстие кабинки, задрал рукав по плечо и одновременно запустил внутрь руку.
Сканер отыскал браслет, и инфузионный диск легко надавил на повязку с ватой… Скол ничего не почувствовал.
– Вы закончили, – сказал ждущий за ним товарищ.
Лампочка кабинки мигала синим.
– Ах да. – Он вынул руку, опуская рукав.
Пора было на работу.
После обеда Скол вернулся к себе и в ванной снял повязку. Фольга была целой, но и на коже после терапии он никогда не видел никаких отметин. Отодрал пластырь.
Ватка была сероватой и скомканной. Он выжал в раковину струйку похожей на воду жидкости.

 

Началось пробуждение, с каждым днем острее. Мучительно возвращалась память, воскрешая все новые подробности.
Вернулись чувства. Обида на Уни переросла в ненависть; страсть к Лилии – в безнадежный голод.
В ход пошли старые трюки: притворялся, что все нормально, на работе; прикидывался перед наставником, перед девушкой. Но с каждым днем необходимость что-то изображать раздражала больше и больше. Просто бесила.
В день следующей терапии Скол вновь изготовил повязку из обертки, ваты и пластыря и опять выжал в раковину прозрачную струйку.
На подбородке, щеках и над верхней губой показались черные крапинки – начинали расти волосы. Он разломал кусачки для ногтей, примотал проволокой к одной из ручек лезвие и каждое утро до первого звонка намыливал лицо и сбривал темные точки.
Каждую ночь видел сны. Иногда они вызывали оргазм.
Необходимость притворяться безмятежным, кротким и хорошим доводила до исступления. В Рождество Маркса он трусил с другими вдоль воды, а потом убежал вперед – прочь от товарищей и всей загорающей и жующей макси-кейки Семьи. Бежал, пока пляж не сжался до узкой полоски шлифованного камня, и еще дальше, по прибою и скользким опорам старого моста. Наконец, голый и одинокий, остановился между океаном и стремящимися ввысь скалами. Колотил кулаками по каменным стенам, выкрикивал в голубое небо проклятья и рвал неподдающуюся цепь браслета.
Пятое мая 169 года. Он потерял шесть с половиной лет. Шесть с половиной! Ему тридцать четыре. Он в США90058.
А где она? По-прежнему в Инд? На Земле или в межгалактическом корабле?
Тоже живая? Или мертвая, как остальная Семья?
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 2