Глава 19
Всё то, за что нам платят деньги
Я думаю, Густав Рихардович ждал этого момента лет двадцать как минимум. По крайней мере, выражение его лица – торжественно-лихое – свидетельствовало именно об этом.
– Внимание! – сказал он. – Справа от нас – звездолет химероидов. Его не трогаем и лучше в его сторону даже не смотрим. Наша задача – успеть отцепить тахионную антенну со всей отрицательной жидкостью. Аквариум может рухнуть в тартарары в любую минуту.
– Тахионную антенну? – переспросил Тополь. – Какую еще тахионную антенну?
– Да борону же, – вполголоса ответил я. – Тут всё равно больше отцеплять нечего…
Призывно взмахнув неким щегольским бластером (я такого раньше не видел… а главное: откуда он у него взялся, ведь Литке демонстративно оставил всё оружие на марсоходе?!), наш вождь увлек всех нас в сумрак ангара, где тревожно перемигивались зеленые огни.
– Где-то здесь должен быть лаз на нижнюю палубу, – снизошел он до объяснений. – А там – вся машинерия, связанная с антенной.
Я уверен, что в обычной ситуации – «обычная» тут означает, что Аквариум не разваливается на куски, а драгоценный звездолет химероидов не лижут хищные языки пламени из марсианской преисподней, – нас перестреляли бы как куропаток.
Охранная автоматика, надо отдать ей должное, боролась с нашим вторжением даже и в тех роковых обстоятельствах.
Тут и там по ангару были развешены плазмометные турели, которые посылали в нас смертоносные шаровые молнии. Но их прицельные системы явно не были рассчитаны на работу в условиях многобалльного землетрясения, а также на крен палубы в пятнадцать градусов. Поэтому большинство зарядов летело «в молоко». А те немногие, что мы с Тополем все-таки схлопотали, были успешно парированы нашими силовыми агрегатами.
Правда, у Тополя в итоге отстрелился тепловой сердечник. Это означало, что очередного попадания мой товарищ уже не пережил бы…
Но тут, на наше счастье, в тартарары улетел еще кусок Аквариума, и турели наконец заглохли…
Анонсированный Литке лаз на нижнюю палубу оказался квадратным проемом площадью эдак метров двадцать пять квадратных. То есть являл собой, по сути, большегрузный механизированный подъемник, на котором можно было бы тягать вверх-вниз самолет палубной авиации столетней давности.
У химероидов в Аквариуме, ясное дело, таковые не базировались. Но позаимствованный у хризалид биопринтер мог посоперничать с иным самолетом и в весе, и в габаритах.
Это была просто немереная дурища. Куда больше тех агрегатиков, что мы видели у Пахивира в Белом Зале.
– Да на таком динозавра напечатать можно! – ахнул Щенин.
– Похоже, его и печатают, – сказал я, вглядываясь в переливчатое мерцание у нас под ногами.
Мы стояли у края прямоугольного проема в палубе, направив вниз лучи фонарей. В темноте угадывались контуры биопринтера и пульсировали десятки живых огоньков, обрамляющих активную зону устройства.
Там, в этой активной зоне, прямо на наших глазах творилось таинство пресуществления белков, углеводов, минералов и жидкостей в… в монстра!
– Обещали альфа-пилота, – сказал я, – а это что?
За то время, пока мы с Капелли и Тополем собирали в «Городе-1» экипировку перебитых нами химероидов, я успел в общих чертах изучить анатомию этих непривлекательных существ.
И должен сказать, что тот, чьи контуры сейчас проступали в биопринтере, имел с ними совсем мало общего.
Во-первых, у существа были крылья.
Во-вторых, существо имело скрученный спиралью хобот.
А в-третьих, оно было раза в три крупнее Угла Девяносто, да и того Угла, что я взял в плен!
Другой биологический вид? Или тот же самый, но в другой фазе развития, наподобие того, как это заведено у хризалид?
Удивительно, но ответа на мой вопрос не знало и начальство.
– Тут одно из двух. Либо это да, альфа-пилот… Либо это… кто-то другой. И тогда всё, что мы узнали в последнее время такой дорогой ценой, было откровенной дезинформацией, – сказал Литке. – К счастью, сейчас нам это по большому счету безразлично. Наша цель – отрицательная жидкость. Обратите внимание на жгут с красными полосками, отходящий от сферической детали на дальнем конце устройства, – Литке ткнул в биопринтер лазерным целеуказателем своего бластера. – Это интерфейсный кабель, ведущий к консоли управления антенной. – И красное пятнышко лазерного целеуказателя перескочило на пятнадцать метров правее, в совсем уж непроглядную тьму.
– Надо этот кабель перерубить? – Щенин рвался в бой на чистом адреналине.
– А зачем? Пусть печатают своего альфа-пилота. Нам не жалко. Для нас главное – отцепить антенну, не распыляясь на ерунду.
«Великодушно», – подумал я.
А еще я подумал, что большинство людей, под началом которых мне приходилось служить, непременно кабель отключили бы. Либо просто из любви к силовым решениям, либо из ненависти к химероидам. Либо еще из каких-нибудь соображений. А Литке – Литке оказался не такой. Лучше. И это вызывало неподдельное уважение.
Впрочем, всё это я подумал сгоряча. Потому что если бы мы в ту секунду отключили антенну, то пилот остался бы хотя и напечатанным, но неодухотворенным.
А ведь именно этим Литке и собирался заняться – отключить антенну. В общем, сумбур моих мыслей вполне соответствовал хаосу происходящего…
Первым в проем подъемника шагнул Литке.
За ним – мы.
Короткая перебежка – и вот мы уже у консоли управления антенной.
Впервые в жизни я видел так близко инопланетную приборную доску. И, надо сказать, вид она имела… совершенно инопланетный.
Сама по себе консоль была выполнена в лаконичной манере: несколько выстроенных в ряд острых конусов. Но эти конусы служили голографическими проекторами, благодаря чему над консолью бушевал шторм разноцветных форм и образов.
Причем, несмотря на нечеловеческую семантику, я сразу понял, какая информация голограммами отображалась.
Там был поток тахионов, ежесекундно меняющий плотность и угол наклона.
Была и антенна – причем выраженная не своей физической формой (решетка со штырями), но – динамической диаграммой фактической принимающей способности.
Диаграмма эта представляла собой набор пятен, которые вели себя примерно как стадо баранов: то сбивались в тесную отару, то разбредались по сторонам.
Каждый «баран», как я сразу догадался (сообразительность у меня прям зашкаливала в тот день!), отвечал одному грибообразному элементу антенны, наполненному отрицательной жидкостью. И, в зависимости от того, как именно шел через него тахионный поток, бит передаваемой информации либо проходил, либо терялся…
Ну и самое главное: инфоматрица альфа-пилота. Или, проще говоря, его «душа».
Она тоже была видна!
Мечты средневековых схоластов сбылись! Конечно, душа выглядела вовсе не как человечек с крылышками, но как набор передаваемых инфопакетов, и была теснейшим образом переплетена с ливнем тахионов, хлещущим антенну.
Вся принятая часть души альфа-пилота отображалась в углу как растущая желтая лужа. Единственное, что было мне совершенно неясно, это каков процент принятой информации. Десять? Пятьдесят? Девяносто девять?
Точно прочитав мои мысли, Литке сказал:
– Восемьдесят семь процентов, однако… Жаль, что мы не можем себе позволить рисковать.
– Что вы имеете в виду?
– Пора механически отсоединить антенну от Аквариума. Если бы не это – мне лично как ученому и как военному было бы интересно увидеть рождение альфа-пилота из ничего. Щенин, твоя задача – взяться за вон те два рычага и опустить их по моей команде!
Литке указал лучом лазера на два пупырчатых выступа, торчащих из переборки напротив.
– Будет сделано!
Наш командир погрузил обе руки в недра синих голограмм, обрамляющих диаграмму с тахионами.
Где-то под палубой раздалось нарастающее жужжание – я подумал, что наш командир привел в действие механизм, отвечающий за соединение антенны с Аквариумом.
В том, что это какой-то механизм, я не ошибся. А вот с антенной произошел у меня промах.
Стоило Щенину прикоснуться к пупырчатым выступам, как за его спиной в палубе раскрылся люк-диафрагма.
Из люка выскочил зонд, похожий на юлу.
Такой точно зонд мы с Тополем видели среди руин корпуса «Т». Тогда он на наших глазах собрал с пола отрицательную жидкость.
– Осторожно! – крикнул я Щенину, а Тополь без лишних слов вскинул лазерную винтовку и выстрелил.
Увы, он не попал.
В следующий миг зонд обдал Щенина струей отрицательной жидкости.
Выпустил он ее под огромным давлением. Так что летящее крошечными шариками вещество сразу пробило скафандр Щенина в нескольких местах.
Щенин обернулся со словами «Это что еще за па?..»
Слово «пакость» наш друг договорить до конца не успел – горлом пошла кровь.
На этот раз мы выстрелили втроем – я, Тополь и Литке из своего бластера.
Раскаленные куски зонда разлетелись по палубе.
Полведра отрицательной жидкости пролилось на пол.
Но Щенина уже было не спасти – его лицо и взгляд были недвижимы. Маска смерти.
Нелепая гибель Щенина внезапно придала решимости моему другу Тополю. Не дожидаясь приказа Литке, он твердым шагом направился к пупырчатым рубильникам. И, нет никаких сомнений, одним медвежьим движением рванул бы их вниз, если бы дорогу ему не перегородило… удивительное существо!
Это был со всей очевидностью гуманоид.
Ростом и пропорциями со среднего человека. Его походка тоже не напоминала химероидов с их иллюзорной плавностью. Вот почему я не стал стрелять, хотя и прицелился в двуногого из ракетомета.
Голова существа была полностью скрыта шлемом причудливой конструкции – многогранником с блестящими плоскостями. Тело же было будто полиэтиленовой пленкой обернуто – ну, скажем так, на скафандр это похоже не было совсем.
– Не трогайте! Ничего не трогайте, пожалуйста! – отчаянно закричало существо.
И голос, и интонации показались мне смутно знакомыми.
– Профессор?.. Профессор Перов? – догадался я. – Вот так встреча!
Не обращая внимания на мое приветствие, профессор продолжал:
– Если вы повредите установку, человечество утратит свой единственный шанс! Это будет чудовищно! Я никогда не прощу себе этого! Одумайтесь, люди!
– Какой шанс, профессор?
– Шанс послать звездопроходца к далеким светилам! Шанс увидеть миры, недостижимые для современного уровня развития техники!
– Звездопроходца?
– Меня! – пояснил Перов с горячностью, свойственной всему академическому племени. – Мы уже обо всем с ними договорились! Мы стали друзьями! Партнерами! Мы даже решили главную проблему – заменителей чая и кофе, а ведь как я страдал первые дни!
– Послушайте… Чай, кофе… Это, конечно, хорошо. Но неужели вы не скучаете по детям? По внукам? – не удержался от вопроса я.
– Как вам не стыдно спрашивать меня об этом, молодой человек?! Я жертвую всем ради знания! Ради прогресса! Жертвую даже Лилечкой! А вы… Вы шантажируете меня моими чувствами! Прекратите немедленно! – Мне показалось, Перов сейчас заплачет.
Я и впрямь устыдился. Мое ли это дело, в конце концов?
Бог весть в какие психоаналитические кущи забрел бы наш разговор с профессором, но в него, как нож в масло, вошел стальной голос Литке.
– Во-первых, приветствую вас, Тимофей Аркадьевич.
– И я вас приветствую, – ответил профессор кисло. – Кем бы вы ни были.
– Меня зовут Густав Литке, и мы с вами никогда раньше не встречались. Хотя теперь, когда я прошел по вашим следам восемьдесят миллионов километров, я знаю о вас не меньше, чем, к примеру, о своем родном брате Марке…
– И чем только я заслужил такую честь!
– Во-вторых, в свете вашего грядущего межзвездного путешествия к химероидам меня интересует ответ на один вопрос. Если вы действительно предпринимаете его в интересах прогресса, в интересах развития земной науки, то как вы намерены пересылать нам на Землю полученные вами научные результаты?
«А Литке молодчина! – восхитился я. – Всегда блюдет государственный интерес!»
Однако профессора вопрос Литке в тупик не поставил.
– Хорошо, что вы спросили! Я, конечно, тоже много об этом думал. И вот к какому выводу пришел: я буду передавать вам информацию на этот самый тахионный приемник, который вы столь опрометчиво намерены отключить!
– Что же, это вариант, – усмехнулся Литке. – Но вы сейчас с удивительной легкостью на словах распорядились дорогой инопланетной собственностью, которая вообще-то принадлежит химероидам. Где гарантии, что, заполучив альфа-пилота, химероиды не испортят антенну или не заберут ее с собой?
– Заберут? Да она попросту не лезет в звездолет! В собранном виде, по крайней мере… Да и кому она там нужна? На родной планете наших друзей этой отрицательной жидкости – моря разливанные! А уж тахионных приемников…
– А как насчет порчи антенны?
– Знаете, Густав, – в голосе профессора послышалась обида, – химероиды в чем-то… да и не в чем-то, а во многом… нравственно выше и богаче людей. Они никогда не станут ничего портить просто так, чтобы досадить кому-то. Это мы, обезьянье племя, способны на что угодно…
«Стокгольмский синдром, – подумал я. – Притом типичный. Когда террористы начинают нравиться своим заложникам, а их якобы несравненные моральные качества вызывают восхищение».
– Я бы хотел письменных гарантий, – сухо сказал Литке.
«Да не гневи ты бога, Густав Рихардович!» – подумал я, но, конечно, молчал как рыба.
И в этот миг божественное присутствие вдруг обозначилось потоком сочного алого света, затопившего всю нижнюю палубу.
Нет, то был не прожектор.
Не зловещий лазерный целеуказатель.
В Аквариум ворвались лучи Солнца.
Ведь пока мы боролись за консоль управления антенной, пока погибал Щенин, а профессор Перов отстаивал свое право стать первым звездопроходцем человечества, за стенами Аквариума продолжало набирать силу извержение вулкана.
Носовая пирамида, кое-как удерживаемая гнутыми стонущими пиллерсами, наконец оторвалась от основной конструкции и рухнула в ширящийся провал. За ней последовали конструкции полегче, приборы, консоли.
Но самое страшное: со своего места сдвинулся биопринтер с недопечатанным альфа-пилотом!
Интерфейсный кабель, по которому заливалась в устройство инфоматрица, выскочил из гнезда и змеей заплясал по палубе.
– Девяносто восемь процентов! Осталось только два процента! Да что же это такое?! – Перов был в отчаянии, он приплясывал на месте, плотно сжав кулаки.
– Всё, хватит этого балагана! – сказал Тополь голосом человека, страдающего от тяжелого похмелья. – Давайте уже наконец отцепим нафиг эту проклятую антенну – как собирались!
Мой мозг работал как у гроссмейстера в цугцванге. Я вдруг с предельной ясностью осознал, что Тополь и Литке сейчас на волосок от роковой ошибки.
– Нельзя этого делать! Нельзя! – закричал я. – Тогда нас точно перестреляют химероиды! Со зла и профессора вальнут!
Говоря это, я подобрал интерфейсный кабель биопринтера и попробовал воткнуть его обратно в гнездо.
Куда там!
Биопринтер-то сдвинулся на метр, и длины теперь не хватало!
– Профессор, вы же вроде в этом лучше разбираетесь… Удлинитель для этой штуки есть?
– Просто потяните сильнее кабель в стороны, он самоудлиняется, – сказал профессор, как мне показалось, с презрением. Мол, деревенщина, с Земли прилетел, ни хрена в инопланетных технологиях не шарит.
И впрямь, удлинитель не понадобился.
Кабель раздался в длину, и… остатки души альфа-пилота вновь потекли в его хоботастую тушу!
Рождение твари сопровождалось воистину апокалиптическими эффектами.
Ни дать ни взять – исход трех духов нечистых!
Если бы за альфа-пилота не ходатайствовали в тот день буквально все собравшиеся, включая наше многодетное светило науки, командора химероидов и мою собственную интуицию, я бы его, конечно, пристрелил просто на рефлексе…
Стоило огонькам в рабочей зоне биопринтера погаснуть, как монстр резко распрямился, выбив вверх, в проем подъемника, крышку агрегата. Вслед за тем он пружинисто прыгнул – причем с такой силой, что оттолкнул многотонный принтер по палубе к нам.
Скрежещущая дура непременно насмерть зашибла бы профессора, но проявивший ловкость Литке буквально выдернул эмбрион звездопроходца из опасной зоны за секунду до удара.
Альфа-пилот достиг в прыжке следующей палубы. Вцепившись конечностями в обломок пиллерса, он замер, сверля нас огненным взором своих трех льдисто-синих очей.
При этом он тяжело, по-человечески, дышал. И с каждым вздохом две группы дыхалец, размещенные по бокам его шеи, исторгали струйки молочно-белого дыма.
«Похоже, для него тут душновато, – некстати подумал я. – Впрочем, какое там «душновато»?! Разгерметизация же! Как бы кони не двинул после всех перипетий!»
К счастью, тут на сцене появились химероиды.
Они действовали с быстротой и слаженностью натренированного артиллерийского расчета.
Впрочем, расчетом, а точнее, экипажем, они ведь и являлись…
Правда, как мне позднее объяснил Литке, химероиды вовсе не тренировались годами, готовясь к этой минуте. Просто на их мыслительные импланты были загружены соответствующие программы, позволяющие осуществлять комплекс сложнейших манипуляций с неимоверной быстротой…
Почему на те же импланты нельзя было загрузить программу альфа-пилота? Вот уж не знаю, но, видимо, и сама анатомия альфа-пилота, и его душа были теснейшим образом связаны со сверхсветовой навигацией в римановом пространстве…
Итак, появившиеся химероиды сразу же запечатали альфа-пилота в немыслимо сложный скафандр, куски которого они принесли с собой.
Пилот, конечно, не возражал – наоборот, он вытягивал хобот, пошире расставлял лапы и втягивал брюхо, чтобы облегчить задачу.
В это же время вторая группа химероидов, действуя чем-то вроде наших ацетиленовых горелок – они были почти во всем похожи на обычные, но обладали трехметровым пламенным форсом, – расчекрыжили перепутанные при крушении Аквариума конструкции и освободили корму звездолета.
…Да, теперь мы увидели его – настоящий звездолет химероидов.
Сразу было видно, что это сверхсложное переплетение криволинейных поверхностей, кобальтово-синих астроид, кроваво-красных пандусов и серпантинов, облитых льдистым глянцем наплывов, всё вместе отдаленно напоминающее смятый бублик приснопамятного стелларатора, совершенно не предназначено для каких-то презренных полетов в атмосфере.
Да и вообще, ни для какого полета в нормальном смысле слова – то есть для перемещения по криволинейной траектории с преодолением сопротивления какой-либо механической среды, будь это даже межпланетная среда, заполненная лишь пылью и отдельными молекулами – эта байда не была предназначена тоже…
А для чего была?
– Перед вами, друзья мои, – сказал Литке, и в его голосе зазвенел пафос покорения пространств, – законсервированный альфа-срез римановой свертки пространства, выращенный из крошечного эмбриона размером с кулак. Это невероятное технологическое решение недоступно нашим ученым. И, по большому счету, недоступно даже нашему восприятию… Ведь вся эта мешанина поверхностей является лишь карикатурой на подлинную суть межзвездного корабля!
– А какая у него подлинная суть?
– Да почем мне знать? – вдруг как-то неожиданно слез с высокой ноты Литке. – Вон профессор, может, знает… Спроси его.
Я повернулся к Перову.
Увы! Светилу науки было совсем не до нас. Он со всех ног бежал к своим новым друзьям, размахивая руками и исторгая мешанину звуков, которую не брал переводчик.
Полагаю, профессор орал «Господа! Погодите! Я с вами на планету Эу!» на языке химероидов, но с таким акцентом, что понять его могли только мыслительные импланты визитеров.
Литке не останавливал профессора.
То ли удовлетворился обещанием, что тот будет исправно слать тахионные телеграммы, то ли просто устал всем вокруг командовать…
Первым на борт звездолета поднялся, как и положено, альфа-пилот.
Он взмахнул крыльями. Но не полетел, а лишь с силой хлопнул ими по ангарной палубе.
Это придало ему импульс, который зашвырнул его в жерло конструкции, похожей на детскую водяную горку. По этой горке он и улькнул внутрь корабля.
Рядовые же химероиды, без хоботов, воспользовались другим входом. В обшивке звездолета появилась щель, которая быстро превратилась в прямоугольник. Оттуда ударил ослепительный свет, который сразу же затвердел, превращаясь в широкий пандус, – подобную картину мы видели, еще когда дисколет химероидов похищал профессора из корпуса «Т».
Визитеры толпой хлынули по пандусу вверх, туда же устремился и профессор Перов, нелепый и одновременно величественный в своем неостановимом безумии.
В верхней части пандуса профессор вдруг потерял равновесие и, неловко взмахнув руками, чуть было не сверзился вниз.
Но его сосед справа – Угол Неизвестный – ловко подгреб его своими верхними конечностями назад.
«Смотри-ка, заботятся о старике, – подумал я с умилением. – Интернационалисты! Или как поточнее выразиться?»
Вокруг корабля разгорелось призрачное голубое марево, и через секунду он растаял.
