Он великолепно знал классику. Когда я пригласил его на роль Теодоро в свою картину «Собака на сене», на пробу приехал человек, прекрасно знающий Лопе де Вега, на равных и свободно разговаривающий с режиссером обо всем, что касалось литературного сценария картины и собственно пьесы.

Но… В то время Олег Даль был в очень депрессивном, подавленном состоянии. Я никогда не искал и не ищу сейчас каких-либо причин этого. Я могу бесконечно строить догадки, но не люблю «фантазий», да это теперь и не нужно.

Теодоро — романтичный, радостный, лучезарный бард. Певец. А Олег… В том, какой он был горестный, не оставалось и следа страстной влюбленности, а оптимизм в нем, что называется, и не ночевал. Я очень хотел его снимать и пытался «подъехать» к нему и так, и эдак, но грустные далевские глаза совсем не говорили о любви к своей госпоже. Сегодня для него не существует танец, а к бурлеску он не готов. Внутренне не готов. Он закрывает рукой лицо, потом убирает ладонь: улыбается все, кроме глаз. Он пытается еще раз, но у него ничего не получается. В итоге выходит неплохая проба «жизнерадостного плана». Но это не Теодоро.

Не довелось… Мне не довелось поработать с Далем, снять его, хотя мне очень того хотелось. Случилось то, о чем еще полтора столетия назад говорил великий Ленский: артиста выдали глаза.

Мы остались друзьями. Я помню и никогда не забуду наших встреч с Олегом в Репине, где он бывал со своей женой, когда работал на «Ленфильме» или просто отдыхал, что случалось так нечасто.