Глава тридцать четвертая
Снова в лесу

Так вот она, правда. Лежа ничком на пыльном ковре в кабинете, где некогда, казалось бы, изучал науку побеждать, Гарри наконец-то понял: он не выживет. Его задача – невозмутимо шагнуть в объятия Смерти. А попутно оборвать все связи Вольдеморта с жизнью и броситься ему наперерез, не защищаясь, чтобы без сучка без задоринки завершить дело, которому полагалось кончиться давно, еще в Годриковой Лощине: выжить не суждено никому.

Сердце Гарри яростно билось. Как странно: на пороге смерти оно упрямо, отважно перекачивает кровь, поддерживает в нем жизнь. Но оно остановится, и скоро. Его удары сочтены. Сколько раз оно успеет сократиться, пока он встанет, в последний раз пройдет по замку, по двору, в лес?

Ужас охватил Гарри. Он лежал на полу и слушал похоронную барабанную дробь в груди. Больно ли умирать? Сколько раз он чудом избегал гибели, но никогда по-настоящему не задумывался о смерти: его воля к жизни всегда пересиливала страх погибнуть. Однако теперь ему и в голову не приходило спасаться, бежать от Вольдеморта. Он знал: все кончено, остается лишь умереть.

Ах, если бы он погиб той летней ночью, когда навсегда покинул дом № 4 по Бирючинной улице! Пусть бы его не спасла палочка с пером благородного феникса. Если бы он умер, как Хедвига, мгновенно, не успев понять, что произошло! Или – спасая кого-то дорогого, любимого… Сейчас он завидовал даже смерти своих родителей. А хладнокровно шагнуть навстречу собственной гибели – для этого требуется какая-то другая храбрость… У Гарри тряслись руки. Он попробовал унять дрожь, хоть его никто и не видел: с портретов все разбежались.

Медленно, очень медленно он сел. Никогда еще он не чувствовал себя настолько живым, не ощущал так остро жизнь своего тела. Почему он не ценил это чудо – мозги, нервы, сердце? Все это исчезнет… или, по крайней мере, он все это покинет. Он дышал медленно и глубоко; во рту, в горле пересохло, но сухими были и глаза.

Предательство Думбльдора в общем-то ерунда. Гарри лишь по глупости не понимал, что он винтик, часть грандиозного плана. Решил почему-то, что его жизнь Думбльдору важна. Да – но только до той поры, пока не уничтожены окаянты. Думбльдор завещал ему эту задачу, и Гарри послушно обрывал связи с жизнью – и Вольдеморта, и свои! Как ловко, как изящно – без лишних жертв! Опасное задание выполнит мальчик, уже предназначенный на заклание. Его смерть не станет катастрофой, нет – всего-навсего последним ударом по Вольдеморту.

И ведь Думбльдор знал, что Гарри не отступит, пойдет до конца, даже такой ценой. Он немало постарался, хорошо изучил того, кого сделал своим орудием. Он, как и Вольдеморт, не сомневался: Гарри никому не позволит умирать за него, едва поймет, что в его власти прекратить смертоубийство. Гарри вспомнил тела Фреда, Люпина и Бомс в Большом зале и задохнулся: Смерть была нетерпелива…

Но Думбльдор переоценил его. Гарри не справился с задачей: змея жива. Даже после его гибели один окаянт будет связывать Вольдеморта с этим миром. Что же, кому-то достанется легкая работенка. Интересно, кому… Очевидно, Рону и Гермионе, они знают, что делать… Вот почему Думбльдор хотел, чтобы Гарри доверился еще двоим… чтобы они продолжили его дело, если он выполнит свое истинное предназначение раньше срока…

Эти мысли, как дождь по холодному стеклу, стучали по твердой, непреложной данности: он должен умереть. Я должен умереть. Все закончится.

Казалось, Рон и Гермиона давным-давно остались где-то далеко, в другой стране. И хорошо: не надо ни прощаний, ни объяснений. Он не возьмет друзей с собой в последнее путешествие, и незачем тратить драгоценное время на их попытки остановить его. Гарри взглянул на потертые золотые часы, которые получил на семнадцатилетие. Из часа, отведенного Вольдемортом, прошло почти тридцать минут.

Гарри встал. Сердце испуганной птицей колотилось о ребра. Видно, понимает, как мало времени осталось, и хочет втиснуть в него удары за всю жизнь. Притворяя за собой дверь кабинета, Гарри даже не оглянулся.

Замок был пуст. Шагая по коридорам, Гарри чувствовал себя привидением, словно уже умер. Люди на портретах отсутствовали; «Хогварц» погрузился в тягостное безмолвие. Все живое сосредоточилось в Большом зале, полном смерти и скорби.

Гарри натянул плащ-невидимку, спустился по этажам, по мраморной лестнице сошел в вестибюль. Возможно, крошечной частью сознания он надеялся, что его почувствуют, заметят, остановят, но плащ, как всегда, выполнял свою работу образцово, и Гарри беспрепятственно достиг парадного входа.

И там в него чуть не врезался Невилл. Он в паре с кем-то еще вносил со двора тело. Гарри посмотрел – и его точно ударили под дых: Колин Криви. Несовершеннолетний, он все-таки исхитрился пробраться назад в замок, как Малфой, Краббе и Гойл. Мертвый Колин казался совсем крошечным.

– Знаешь, Невилл, я сам справлюсь, – сказал Оливер Древ, перекинул тело Колина через плечо и понес в Большой зал.

Невилл на мгновение прислонился к дверному косяку и отер лоб. Он смотрелся древним стариком. Затем он снова вышел на улицу, во тьму, за другими телами.

Гарри оглянулся на двери в Большой зал. Там все суетились, старались подбодрить друг друга, пили воду, стояли на коленях возле погибших, но Гарри не видел тех, кого любил. Он готов был отдать все, что ему еще осталось, лишь бы в последний раз посмотреть на Гермиону, Рона, Джинни, всех Уизли, Луну – но хватит ли тогда сил оторвать взгляд? Лучше уж так.

Гарри спустился с крыльца в темноту. Было около четырех утра, стояла гробовая тишина; земли «Хогварца» будто задержали дыхание и замерли в ожидании: сможет ли Гарри сделать то, что должен?

Он направился к Невиллу, склонившемуся над чьим-то телом.

– Невилл!

– Гарри! Ну ты даешь! Меня чуть инфаркт не хватил!

Гарри снял плащ. Его осенило: надо ведь подстраховаться.

– Куда это ты один? – подозрительно спросил Невилл.

– Так надо, – сказал Гарри. – Есть дело. Слушай, Невилл…

– Гарри! – Невилл явно испугался. – Ты же не сдаваться пошел?

– Нет. – Лгалось легко. – Еще чего… Тут другое. Меня не будет какое-то время. Короче, знаешь змею Вольдеморта? У него огромная змея… Он зовет ее Нагини…

– Да, слышал… А что?

– Ее надо убить. Рон и Гермиона в курсе, но если они…

При одной мысли об этом от ужаса перехватило дыхание. Но Гарри взял себя в руки. Момент решающий, нужно действовать, как Думбльдор, хладнокровно и трезво, вовремя подставляя запасных игроков. Думбльдор умер, зная, что в тайну окаянтов посвящены трое. Теперь место Гарри займет Невилл, и в игре будут трое по-прежнему.

– На случай, если они… не сумеют… а тебе представится шанс…

– Убить змею?

– Убить змею, – подтвердил Гарри.

– Понял. А ты как, в норме?

– Да. Спасибо, Невилл.

Но тот схватил его за запястье, не пуская.

– Мы все будем бороться. Ты же это понимаешь?

– Да, я…

Ком встал в горле, и Гарри осекся. Невилл нисколько не удивился. Он потрепал Гарри по плечу, выпустил его руку и ушел искать погибших.

Гарри снова накинул плащ и двинулся дальше. Кто-то неподалеку склонился над чьей-то распластанной фигуркой. Гарри узнал Джинни.

Он замер. Джинни нагнулась к девочке, которая шепотом звала маму.

– Все хорошо, – говорила Джинни. – Все хорошо. Сейчас мы перенесем тебя в замок.

– Но я хочу домой, – шептала девочка. – Я больше не хочу сражаться!

– Я знаю. – Голос Джинни сорвался. – Все будет хорошо.

Холод пробежал по телу Гарри. Ему хотелось кричать – в пустоту, в черноту, – чтобы Джинни знала: он здесь. Чтобы знала, куда он идет. Чтобы его остановили, утащили обратно, отправили домой…

Но он и так дома. «Хогварц» – его первый настоящий дом, лучшего он не знал. Он, Вольдеморт, Злей – брошенные мальчишки – нашли здесь свой кров…

Джинни стояла на коленях возле раненой девочки и держала ее за руку. Огромным усилием воли Гарри заставил себя пройти мимо. Джинни, кажется, оглянулась. Неужели почувствовала? Но Гарри ни слова не сказал и не обернулся.

В темноте неясно вырисовывалась хижина Огрида. Только свет не горит, и не слышно приветственного лая Клыка, и собачьи когти не царапают дверь. Сколько они здесь бывали! Медный чайник на огне, и печенье с изюмом, и гигантские гусеницы, и большое бородатое лицо Огрида, и как Рона рвало слизняками, и как они с Гермионой спасали Норберта…

Он пошел дальше и на краю леса остановился.

Дементоры скользили меж деревьев. Гарри обдало гнетущим холодом. Он сомневался, что сможет их миновать, у него не осталось сил вызывать Заступника. Он и дрожь-то унять не в состоянии. Оказывается, умирать – дело нелегкое. Каждый миг, каждый вдох и выдох, и запах травы, и прохладный ветерок на лице ощущались как драгоценный подарок. Подумать только, у других впереди годы и годы – столько времени, что его можно тратить впустую и жаловаться, что оно еле тянется, – а он цепляется за секунды. Ноги отказываются идти – но он ведь должен, должен! Долгая игра окончена, Проныра пойман, пора приземляться…

Проныра. Непослушными пальцами Гарри достал из кисета мяч.

Часто и тяжело дыша, Гарри глядел на золотой шарик. Теперь, когда он хотел, чтобы время шло как можно медленней, оно летело стремглав, зато и понимание пришло сразу, без раздумий. В конце. То есть сейчас.

Гарри прижал Проныру к губам и прошептал:

– Я скоро умру.

Золотая скорлупа раскрылась. Гарри опустил дрожащую руку, поднял под плащом волшебную палочку Драко и пробормотал:

– Люмос.

В Проныре лежал черный камень с ломаной трещиной посередине. Он треснул по вертикали, символизирующей бузинную палочку. Треугольник и круг – плащ и камень – были еще различимы.

И снова понимание пришло само: воскрешать мертвых ни к чему, он скоро сам к ним присоединится. Это не он призывает их, а они – его.

Он закрыл глаза и трижды повернул камень в руке.

И почувствовал: получилось. По усыпанной хворостом опушке задвигалось что-то легкое, невесомое. Гарри открыл глаза и огляделся.

То были не призраки и не живые люди. Больше всего они напоминали Реддля, вышедшего из дневника: воспоминание, почти обретшее плоть. Не так материальны, как живые тела, но гораздо плотнее призраков. Они шли к нему, и их лица одинаково светились ласковыми улыбками.

Джеймс был одного роста с Гарри и одет так же, как в ночь смерти. Волосы встрепаны, очки слегка перекошены на носу, как у мистера Уизли.

Высокий, статный Сириус выглядел очень молодым – Гарри знал его много старше. Сириус двигался с непринужденной грацией, руки в карманах, на губах усмешка.

Люпин тоже был моложе и гораздо приличнее одет, а волосы темнее и гуще. Казалось, он счастлив вернуться в знакомые места, видевшие столько его юношеских проделок.

Лили улыбалась лучезарнее всех. Она приблизилась к Гарри, отбросила назад длинные волосы; зеленые глаза, так похожие на его собственные, жадно всматривались ему в лицо – и не могли насмотреться.

– Ты у меня такой храбрый.

Гарри не мог говорить. Он глядел на мать, и ему хотелось стоять и глядеть на нее вечно.

– Ты почти у цели, – сказал Джеймс. – Совсем близко. Мы… очень гордимся тобой.

– Это больно? – Детский вопрос сам сорвался с губ Гарри.

– Умирать? Нисколько, – небрежно ответил Сириус. – Быстрее и проще, чем уснуть.

– К тому же тянуть он не станет. Разделается со всем поскорее, – прибавил Люпин.

– Я не хотел, чтоб вы умерли! – против воли выпалил Гарри. – Никто из вас. Мне очень, очень жаль… – Он умолял о прощении, Люпина в особенности. – Только родился сын… Рем, мне так…

– Мне тоже, – улыбнулся Люпин. – Я никогда его не узнаю… Зато он будет знать, почему я умер, и надеюсь, поймет. Я боролся за мир, где он будет счастлив.

Холодный ветерок из чащи леса взъерошил челку Гарри. Он понимал – они не скажут: «Пора». Он должен сам решить.

– Вы будете со мной?..

– До конца, – заверил Джеймс.

– Они вас не увидят?

– Мы – часть тебя, – ответил Сириус. – Для остальных нас нет.

Гарри посмотрел на мать.

– Будь ко мне поближе, – тихо попросил он.

И зашагал дальше. Холода дементоров он не замечал; мертвые служили ему Заступниками. Вместе они шагали меж старых деревьев, таких густых, что их ветви сплелись, а узловатые корни путались под ногами. Гарри кутался в плащ и углублялся в лес, не имея понятия, где находится Вольдеморт, но точно зная, что отыщет его. Рядом почти бесшумно шли Джеймс, Сириус, Люпин, Лили. Их присутствие придавало Гарри храбрости, помогало делать шаг за шагом, шаг за шагом…

Его сознание и тело странно разъединились. Руки и ноги работали так, словно он был пассажиром, а не водителем своего тела, которое ему вот-вот предстояло покинуть. Мертвые, шагавшие подле него, казались реальнее людей в замке. Рон, Гермиона, Джинни и все прочие сделались для него призраками. Подскакивая на колдобинах, его жизнь катилась к концу – к Вольде морту…

Раздался глухой стук и шепот: рядом кто-то завозился. Гарри замер, озираясь и прислушиваясь. Его родители, Сириус и Люпин тоже остановились.

– Там кто-то есть, – послышался хриплый шепот вблизи.

– У него плащ-невидимка. Может, это он?

Из-за ближнего дерева появились двое. Вспыхнули палочки, и Гарри увидел Гнусли и Долохова. Они всматривались в темноту, туда, где стояли Гарри, Лили, Джеймс, Люпин и Сириус. Упивающиеся Смертью явно ничего не видели.

– Я точно что-то слышал, – проговорил Гнусли. – Думаешь, тварь какая-нибудь?

– Этот придурок Огрид держал здесь целый зверинец, – отозвался Долохов, оглядываясь через плечо.

Гнусли посмотрел на часы.

– Время на исходе. У Поттера был час. Он не идет.

– А Черный Лорд был так уверен! Он расстроится.

– Лучше вернуться, – сказал Гнусли. – Пусть даст указания.

И они с Долоховым зашагали в глубь леса. Гарри последовал за ними, зная, что они выведут его куда надо. Он обернулся, и мама улыбнулась ему, а отец ободряюще кивнул.

Так они шли несколько минут, пока впереди не замаячил свет. Гнусли и Долохов выступили на поляну. Гарри ее узнал: когда-то здесь жил ужасный Арагог. Повсюду виднелись остатки необъятной паутины, но мириады паучьих потомков были угнаны Упивающимися Смертью сражаться.

Костер посреди поляны красными бликами озарял толпу притихших, настороженных соратников Вольдеморта. Одни в масках и капюшонах, другие открыли лица. В стороне, отбрасывая огромные тени, сидели двое гигантов со зверскими физиономиями, будто высеченными из скал. Фенрир затаился в тени, грызя длинные когти, массивный блондин Раул промакивал кровь с губы. Люциус Малфой смотрел затравленно; заплаканные, ввалившиеся глаза Нарциссы переполнял страх.

Все взгляды были устремлены на Вольдеморта. Тот стоял, склонив голову, с бузинной палочкой в белых пальцах. Он словно молился или считал в уме. Как будто ребенок в прятки играет, подумал Гарри, замирая на краю поляны. Нелепое сравнение. За головой Вольдеморта, словно чудовищный нимб, извиваясь, сплетаясь кольцами, в сверкающей заколдованной клетке плавала огромная Нагини.

Когда Долохов и Гнусли ступили в круг света, Вольдеморт поднял глаза.

– Поттера не видать, милорд, – сообщил Долохов.

Вольдеморт остался невозмутим. Его красные глаза горели в свете костра. Он медленно погладил бузинную палочку длинными пальцами.

– Милорд… – Это заговорила Беллатрикс. Она сидела к Вольдеморту ближе всех – растрепанна, лицо слегка расцарапано, но в остальном невредима.

Вольдеморт поднял руку: молчи. И она больше не произнесла ни слова, лишь смотрела с благоговейным восторгом.

– Я думал, он придет, – сказал Вольдеморт пронзительно и ясно, глядя на взметнувшееся пламя. – Ждал, что придет.

Повисла тишина. Видимо, Упивающиеся Смертью перепугались не меньше Гарри. А его сердце билось о ребра так, словно решило вырваться из тела раньше души. Повлажневшими руками он снял плащ-невидимку и сунул под одежду вместе с палочкой, чтобы отрезать себе все пути к сопротивлению.

– Но я, похоже… ошибся, – произнес Вольдеморт.

– Не ошибся.

Гарри сказал это очень громко и очень твердо: пусть не думают, что он боится. Камень воскрешения выскользнул из онемевших пальцев, и Гарри краем глаза увидел, как исчезли его родители, Сириус и Люпин. Он шагнул вперед, к костру. И в этот миг ничто больше не имело значения – они остались с Вольдемортом один на один.

Эта иллюзия тотчас развеялась. Гиганты взревели, Упивающиеся Смертью разом встали, раздались крики, ахи, даже смех. Вольдеморт замер; его красные глаза впились в Гарри и следили, как он приближается. Их разделял только огонь.

Кто-то завопил:

– ГАРРИ! НЕТ!

Гарри обернулся: неподалеку к стволу прикрутили Огрида, связанного по рукам и ногам. Он отчаянно бился, рвался, мощное тело сотрясало дерево до самой кроны.

– НЕТ! НЕТ! ГАРРИ, ТЫ ЧТО?..

– ЦЫЦ! – И Раул взмахом палочки заставил Огрида замолчать.

Беллатрикс, вскочив, нетерпеливо переводила взгляд с Вольдеморта на Гарри. Ее грудь вздымалась. Больше ничто не двигалось, кроме пламени и змеиных колец в сверкающей клетке.

Гарри чувствовал палочку у себя на груди, но не попытался ее достать. Нагини слишком хорошо защищена; стоит прицелиться, как в него полетит минимум пятьдесят проклятий. Вольдеморт и Гарри все смотрели друг на друга; Вольдеморт слегка склонил голову набок, и его безгубый рот скривился в замечательно безрадостной улыбке.

– Гарри Поттер, – промолвил он очень тихо, не громче потрескивания костра. – Мальчик, который остался жив.

Упивающиеся Смертью не шевельнулись. Все ждали. Все вокруг замерло, только Огрид рвался из пут, и тяжко дышала Беллатрикс. А Гарри непонятно почему думал о Джинни, видел ее огненный взгляд, чувствовал на губах ее поцелуй…

Вольдеморт поднял палочку. Его голова по-прежнему склонялась набок, как у любопытного ребенка: интересно, что сейчас будет? Гарри смотрел прямо в красные глаза и хотел, чтобы все случилось как можно быстрее, пока он еще способен стоять, пока не потерял над собой контроль, не поддался страху…

Он увидел движение рта, зеленую вспышку – и все исчезло.