Глава двадцатая
Ксенофил лавгуд

Гарри не ждал, что за ночь Гермиона сменит гнев на милость, поэтому утром не удивлялся ни ее суровым взглядам, ни подчеркнутому молчанию. Рон, усердно демонстрируя раскаяние, при ней был неестественно мрачен. Ни дать ни взять похороны, на которые почти никто не пришел, сердился Гарри. Впрочем, в те редкие минуты, когда они с Роном оставались вдвоем (таскали воду или искали грибы в подлеске), тот сразу же начинал бессовестно веселиться.

– Кто-то нам помог, – твердил он. – Послал лань. Кто-то за нас. И, друг, уже одним окаянтом меньше!

Воодушевленные уничтожением медальона, они вновь, как раньше, обсуждали, где могут находиться другие окаянты. Гарри верил, что дальше все пойдет только лучше, и даже угрюмая мина Гермионы не лишала его оптимизма. Неожиданная удача, появление таинственной лани, возвращение меча Гриффиндора, а главное Рона, наполняли Гарри таким счастьем, что ходить с постной физиономией просто не получалось.

Ближе к вечеру они с Роном опять сбежали от Гермионы – якобы поискать несуществующую чернику в облетевших кустах – и продолжили обмениваться новостями. Гарри наконец в подробностях рассказал Рону о скитаниях с Гермионой и о том, что произошло в Годриковой Лощине. Рон, в свою очередь, поведал, что творится в колдовском мире.

– Да, а как вы узнали про Табу? – спросил он после очередной истории о том, как трудно муглорожденным прятаться от министерства.

– О чем?

– Ну и ты, и Гермиона перестали называть Сам-Знаешь-Кого по имени.

– Да это просто дурная привычка. Очень уж заразная, – отмахнулся Гарри. – Я запросто могу называть его Во…

– НЕТ! – заорал Рон.

Гарри отпрянул и угодил в заросли ежевики, а Гермиона, поглощенная чтением, бросила на них недовольный взгляд от входа в палатку.

– Извини, – Рон помог Гарри выбраться из кустов, – просто на имя наложено заклятие. Так они выслеживают людей! Произносишь имя – разрушаются защитные чары, идут как бы магические волны. Нас так и нашли на Тотнэм-Корт-роуд!

– Потому что мы назвали его по имени?

– Да! Надо отдать им должное, в этом есть смысл. Только те, кто взаправду с ним борется, вроде Думбльдора, не боятся произносить имя вслух. Теперь на имя наложили Табу. Скажешь – и тебя вычислят! Быстрый и легкий способ расправиться с Орденом! Чуть не схватили Кингсли…

– Серьезно?!

– Еще как! Билл говорил, свора Упивающихся Смертью зажала Кингсли в угол, но тот сумел вырваться. Теперь в бегах, как мы. – Рон задумчиво почесал подбородок кончиком палочки. – Может, это он послал лань?

– Его Заступник – рысь, мы видели на свадьбе, помнишь?

– Ах да…

Они побрели дальше вдоль зарослей, прочь от палатки и Гермионы.

– Гарри… как думаешь, может, это Думбльдор?

– Что Думбльдор?..

Рон слегка смутился, но тихо продолжил:

– Послал лань? В смысле, – Рон искоса посмотрел на Гарри, – это же он последним держал настоящий меч?

Гарри не стал смеяться над Роном, прекрасно понимая, что кроется за нелепым вопросом. Насколько спокойнее было бы, если бы Думбльдор чудесным образом вернулся и присматривал за ними! Гарри покачал головой.

– Думбльдор погиб, – сказал он. – У меня на глазах. Я видел тело, он точно был мертв. И в любом случае его Заступник – феникс, не лань.

– Но Заступник ведь может меняться? – спросил Рон. – Заступник Бомс изменился, так?

– Да, но если Думбльдор жив, почему бы ему самому не появиться? Почему просто не передать нам меч?

– Мне почем знать, – ответил Рон. – Все потому же, почему он не отдал его тебе, пока был жив. Почему завещал тебе Проныру, а Гермионе – детские сказки.

– И почему же? – Гарри уставился Рону в лицо, отчаянно мечтая получить ответ.

– Не знаю! Иногда, от усталости, я думал, что он издевался – или хотел усложнить задачу. Но больше я так не считаю. Он ведь знал, что делает, когда оставлял мне мракёр. Он… хм… – Уши Рона ярко покраснели, и он сосредоточенно воззрился себе под ноги, пиная пучок травы, – кажется, знал, что я от вас убегу.

– Нет, – поправил Гарри, – он знал, что ты всегда захочешь вернуться.

Рон ответил благодарным, хоть и смущенным взглядом. Гарри, отчасти чтобы сменить тему, спросил:

– А ты в курсе, что о нем написала Вритер?

– Да уж! Про это много говорят. Конечно, будь все по-другому, вышла бы сенсация – Думбльдор, да дружил с Гриндельвальдом. Но сейчас это так… повод позубоскалить, если Думбльдор не нравился, и легкая пощечина, если ты считал его хорошим человеком. Я вообще не уверен, что это дико важно. Все-таки он был совсем мальчик…

– Нашего возраста, – оборвал Гарри его, как прежде Гермиону, и что-то в его лице заставило Рона умолкнуть.

На кусте ежевики замерзла паутина – в центре сидел большой паук. Гарри нацелил на него новую палочку, которую Гермиона соблаговолила осмотреть и определила как терновую.

– Энгоргио!

Паук вздрогнул. Гарри попробовал еще раз. Паук слегка увеличился.

– Прекрати, – бросил Рон. – Прости, что я не то сказал про Думбльдора, и вообще…

Гарри забыл, что Рон терпеть не может пауков.

– Извини… Редуцио.

Паук не уменьшился. Гарри посмотрел на терновую палочку. Каждое ерундовое заклинание с ней стоило бóльших усилий и оказывалось менее действенным, чем с его старой палочкой. Эта была неприятной и незнакомой, будто чужая кисть, пришитая к его запястью.

– Просто нужно попрактиковаться, – сказала Гермиона. Она бесшумно подошла сзади и с беспокойством наблюдала за попытками Гарри увеличить и уменьшить паука. – Главное – уверенность, Гарри.

Он знал, почему ей хочется так считать: она все еще винила себя за то, что сломала его палочку. Он сдержался и не стал предлагать ей, раз уж нет разницы, обменять свою палочку на терновую. Ради общего мира и спокойствия Гарри кивнул, но, когда Рон нерешительно улыбнулся Гермионе, та гордо отошла и опять спряталась за книгой.

С наступлением сумерек все вернулись в палатку. Гарри дежурил первым. Сидя у входа, он заставлял левитировать камешки под ногами, но ему по-прежнему казалось, что теперь он колдует неловко, неуклюже.

Гермиона лежала на кровати и читала, а Рон, тысячу раз нервно посмотрев на Гермиону, достал из рюкзака небольшой деревянный радиоприемник и попытался его настроить.

– Есть одна станция, – шепнул он Гарри, – передает новости как на самом деле. Остальные переметнулись к Сам-Знаешь-Кому и поддерживают министерство, но эта… Подожди, сам услышишь, это кайф. Только они не могут выходить в эфир каждую ночь, мотаются все время, чтоб не выследили, и для настройки требуется пароль… Беда в том, что последний выпуск я пропустил…

Он легонько постучал волшебной палочкой по приемнику, наугад шепча слова и то и дело украдкой посматривая на Гермиону, явно опасаясь ее гнева. Но для нее он словно был пустым местом. Минут десять Рон постукивал и бормотал, Гермиона переворачивала страницы, а Гарри учился колдовать терновой палочкой. Наконец Гермиона встала с кровати. Рон моментально прекратил постукивать.

– Если тебя раздражает, я не буду! – испуганно сказал он.

Гермиона не снизошла до ответа, но приблизилась к Гарри и объявила:

– Надо поговорить.

Он посмотрел на томик в ее руках: «Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора».

– Что? – спросил он, не ожидая ничего хорошего. Он мельком вспомнил, что в книге есть глава и про него. Гарри сомневался, что готов узнать, каковы, с точки зрения Риты, были его отношения с Думбльдором. Но ответ Гермионы его удивил:

– Я хочу встретиться с Ксенофилом Лавгудом.

Гарри уставился на нее:

– Что?

– С Ксенофилом Лавгудом, отцом Луны. Я хочу с ним поговорить!

– А… зачем?

Она сделала глубокий вдох, словно набираясь терпения, и сказала:

– Знак. Знак в «Сказках барда Бидля». Смотри!

Она сунула «Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора» под нос Гарри, и тот против воли уставился на снимок оригинала письма Думбльдора к Гриндельвальду. До боли знакомый тонкий наклонный почерк, стопроцентное доказательство авторства Думбльдора. Рита ничего не придумала. Гарри отвратительно было это видеть.

– Подпись, – пояснила Гермиона. – Обрати внимание на подпись.

Сначала Гарри не понял, о чем речь, но, приглядевшись в свете волшебной палочки, увидел, что «А» в своем имени Думбльдор заменил таким же треугольным значком, какой кто-то нарисовал в «Сказках барда Бидля»…

– И… что это зна?.. – осторожно начал Рон, но Гермиона истребила его взглядом и снова обратилась к Гарри:

– Опять он. Виктор считает, это знак Гриндельвальда, но этот же знак мы видели и на старой могиле в Годриковой Лощине, а дата смерти на надгробье такая, когда никакого Гриндельвальда в помине не было! А теперь вот здесь! У Думбльдора с Гриндельвальдом ничего не узнаешь – неизвестно, кстати, жив ли Гриндельвальд, – зато у нас есть мистер Лавгуд! На свадьбу он пришел с таким амулетом. Я уверена, Гарри, это важно!

Гарри ответил не сразу. Он посмотрел на Гермиону – ее лицо горело нетерпением – и задумчиво уставился в темноту. Наконец после долгой паузы он произнес:

– Нам не нужна еще одна Годрикова Лощина. Мы себя уговорили, что нам туда надо, и…

– Но знак вылезает повсюду! Думбльдор оставил мне «Сказки барда Бидля»! Это ли не подсказка?..

– Ну вот, опять! – разозлился Гарри. – Всюду ищем его намеки да подсказки…

– Мракёр оказался очень полезен, – подал голос Рон. – По-моему, Гермиона права: надо навестить Лавгудов.

Гарри ответил мрачным взглядом. Ему было предельно ясно: Рон поддерживает Гермиону вовсе не потому, что мечтает побольше разузнать о треугольной руне.

– Как в Годриковой Лощине не будет, – добавил Рон. – Лавгуды на твоей стороне. «Правдобор» всегда выступал за тебя и сейчас призывает тебе помогать!

– Я уверена, что это важно! – убежденно повторила Гермиона.

– Если уж настолько, Думбльдор бы мне сказал, тебе не кажется?

– Может, и да… А может, ты сам должен выяснить! – ответила она, довольно явно хватаясь за соломинки.

– Да-да, – заискивающе подхватил Рон, – здесь определенно есть смысл.

– Нет здесь никакого смысла! – рявкнула Гермиона. – Но все равно, надо поговорить с мистером Лавгудом. Символ, который объединяет Думбльдора, Гриндельвальда и Годрикову Лощину! Гарри, обязательно надо узнать, в чем тут дело!

– Я считаю, надо проголосовать, – объявил Рон. – Кто за то, чтобы навестить Лавгудов?..

Он поднял руку первым. Губы Гермионы подозрительно задрожали, когда она вскинула свою.

– Перевес на нашей стороне, Гарри. Прости. – Рон хлопнул его по спине.

– Великолепно, – бросил Гарри, досадуя и одновременно смеясь. – Только сразу после Лавгуда начнем искать другие окаянты, хорошо? А где они вообще живут? Кто-нибудь знает?

– Да, недалеко от меня, – ответил Рон. – Не знаю, где точно, но мама с папой, когда о них говорят, всегда показывают на холмы. Вряд ли их очень трудно найти.

Когда Гермиона снова легла, Гарри, понизив голос, сказал:

– Ты согласился, только чтобы с ней помириться!

– На войне и в любви все средства хороши, – радостно отозвался Рон. – А тут и то и другое. Веселей, сейчас рождественские каникулы, Луна будет дома!

С замерзших холмов, куда они аппарировали утром, открывался прекрасный вид на деревню Колготтери Сент-Инспекторт. С высоты, в косых лучах солнца, пробивавшихся сквозь облака, дома казались игрушечными. Все трое постояли пару минут, прикрывая глаза ладонями и глядя на «Гнездо», но разглядели только высокую изгородь и деревья в саду, которые защищали кособокий дом от глаз муглов.

– Странно: оказаться так близко и не навестить, – пробормотал Рон.

– Можно подумать, ты их сто лет не видел! Ты же был здесь на Рождество, – холодно заметила Гермиона.

– Я не был в «Гнезде», – усмехнулся Рон. – По-твоему, я мог явиться и сказать им, что бросил вас? Вот бы Фред с Джорджем обрадовались! А уж Джинни точно бы поддержала!

– Где же ты был? – удивилась Гермиона.

– У Билла и Флёр. В «Ракушке», их новом доме. Билл всегда ко мне хорошо относился. Он, конечно, тоже не похвалил, когда узнал, что я сделал, но не занудствовал. Понимал, что я и так переживаю. И никто из семьи не знает, что я у них появлялся. Билл сказал маме, что они с Флёр не приедут на Рождество, хотят побыть одни. Типа первый семейный праздник и все такое. Флёр, честно говоря, не расстроилась. Вы же знаете, она ненавидит Прельстину Солоуэй.

Рон повернулся к «Гнезду» спиной.

– Давайте сюда, – сказал он, направляясь к вершине холма.

Они шли несколько часов; Гарри, по настоянию Гермионы, под плащом-невидимкой. На двух низких холмах, похоже, никто не жил – нашелся лишь один маленький коттедж, да и тот заброшенный.

– Думаете, это их? Они что, уехали на Рождество? – Гермиона через окошко с геранью на подоконнике осмотрела кухоньку.

Рон фыркнул.

– По-моему, дом Лавгудов мы бы через окно мигом опознали. Надо вон в тех холмах поискать.

И они аппарировали на несколько миль к северу.

Ветер еще развевал их волосы и одежду, а Рон уже крикнул: «Ага!» – и указал вверх, на вершину холма, куда они перенеслись. Там громоздился крайне странный дом – огромный черный цилиндр, над которым в предвечернем небе завис призрачный месяц.

– Это точно дом Луны! Кто еще согласится тут жить? Какая-то гигантская ладья!

– Не очень-то похоже на лодку, – бросила Гермиона, хмурясь.

– Шахматная фигура. Башня, если по-твоему.

Рон, как самый длинноногий, достиг вершины первым. Когда, задыхаясь и держась за бока, подошли Гарри и Гермиона, Рон широко улыбался:

– Это он! Посмотрите.

К покосившимся воротам были прибиты три дощечки с рукописными надписями краской. Первая гласила: «“Правдобор”. Редактор К. Лавгуд». Вторая: «Выбери себе омелу». Третья: «Осторожно: сливы-дирижабли».

Они открыли ворота. Те заскрипели. Вдоль извилистой дорожки росли всевозможные странные растения, и среди них – куст оранжевых редисок, которые Луна иногда носила вместо сережек. Гарри заметил, кажется, трухлявый свирепень и шагнул подальше. По обе стороны от двери, покачиваясь на ветру, стояли на часах две согбенные дикие яблоньки, уже без листьев, но еще увешанные маленькими, размером с ягоду, красными фруктами и увенчанные пушистыми, в белых бусинках, коронами омелы. На одной ветке неподвижно сидела небольшая сова с чуть приплюснутой головой, похожей на ястребиную.

– Лучше сними плащ-невидимку, Гарри. Мистер Лавгуд призывает помогать тебе, а не нам, – сказала Гермиона.

Он послушался и отдал плащ Гермионе, чтобы та убрала в сумку. Гермиона трижды постучала в толстую черную дверь, обитую коваными гвоздями и с молотком в форме орла.

Не прошло и десяти секунд, как Ксенофил Лавгуд отворил – босой, в грязной ночной рубахе, с немытыми и нечесаными длинными волосами, белыми как сахарная вата. На свадьбе Билла и Флёр он определенно выглядел опрятней.

– Что такое? В чем дело? Вы кто? Что вам надо? – сварливо взвизгнул он, переводя взгляд с Гермионы на Рона, а затем и на Гарри. Рот его потешно раскрылся, образовав идеально круглое «О».

– Здравствуйте, мистер Лавгуд. – Гарри протянул руку. – Я Гарри, Гарри Поттер.

Ксенофил не пожал руки, но его взгляд – точнее, тот его глаз, который не косил к носу, – скользнул прямиком к шраму на лбу Гарри.

– Можно войти? Мы хотели кое о чем спросить.

– Я… не думаю, что это целесообразно, – шепотом ответил Ксенофил, нервно сглотнул и быстро оглядел сад. – Довольно странно… честное слово… боюсь, что мне… мне… не следовало бы…

– Это ненадолго, – заверил Гарри, несколько разочарованный не слишком теплым приемом.

– Я… ну хорошо. Входите, быстро. Быстро!

Ксенофил захлопнул дверь, едва они переступили порог. Гарри в жизни не видел такой удивительной кухни – абсолютно круглой. Они словно попали внутрь гигантской перечницы. Все было изогнуто под стать стенам – печь, мойка, шкафы – и разрисовано яркими цветами, насекомыми, птицами. Узнаю стиль Луны, подумал Гарри. В круглом замкнутом пространстве эффект получался ошеломительный.

Посреди кухни располагалась кованая лестница. Сверху доносился грохот и лязг. Интересно, чем это там занимается Луна?

– Вам лучше подняться. – Ксенофил с очень неверенным видом пошел первым.

Комната на втором этаже оказалась помесью гостиной с мастерской, и в ней царил еще больший хаос. Поменьше, конечно, и круглая, но чем-то она напоминала Кстати-комнату в незабываемый день, когда та предстала гигантским лабиринтом, хранилищем многовековых наслоений всякой всячины. Здесь тоже повсюду громоздились стопки книг и бумаг, с потолка свисали изящные модели каких-то неведомых существ – они махали крыльями, щелкали челюстями…

Но Луны тут не было. Стучала и гремела причудливая деревянная машина с зубцами и шестернями, которые вращались под действием магии. Помесь верстака с книжным шкафом, подумал Гарри, но затем распознал старинный печатный станок. Оттуда листок за листком выплевывались свеженькие номера «Правдобора».

– Прошу прощения. – Ксенофил прошел к машине, выдернул откуда-то из-под кипы книг и бумаг, рухнувших на пол, грязноватую скатерть и набросил ее на станок. Лязг и грохот стали глуше. Затем Ксенофил повернулся к Гарри: – Что привело вас сюда?

Не успел Гарри ответить, Гермиона потрясенно вскрикнула:

– Мистер Лавгуд, что это?

Она показала на огромный серый спиралевидный рог на стене – примерно как у единорога и в несколько футов длиной.

– Это рог складкорогого стеклопа.

– Ничего подобного! – воскликнула Гермиона.

– Гермиона, – смущенно пробормотал Гарри, – сейчас не время для…

– Но Гарри, это рог сносорога! Товар класса Б! Держать его в доме чрезвычайно опасно!

– С чего ты взяла, что это сносорог? – спросил Рон, отпрыгнув подальше, насколько позволяли завалы в комнате.

– В «Фантастических тварях» есть описание! Мистер Лавгуд, от него нужно немедленно избавиться! Они же взрываются от малейшего прикосновения!

– Складкорогий стеклоп, – ясным голосом упрямо возвестил Ксенофил, – крайне пугливое животное с колоссальным магическим потенциалом, и его рог…

– Мистер Лавгуд, посмотрите на желобки у основания! Это сносорог, и он опасен! Не знаю, откуда он у вас…

– Купил, – категорично объявил Ксенофил. – Две недели назад у одного весьма приятного молодого колдуна, который знает о моем интересе к складкорогим стеклопам. Рождественский сюрприз для моей Луны. А теперь, – он повернулся к Гарри, – объясните, зачем вы пришли, мистер Поттер?

– Нам нужна помощь, – ответил Гарри, пока Гермиона опять не начала спорить.

– А, – сказал Ксенофил, – помощь. Хм…

Его здоровый глаз вновь опасливо и зачарованно уставился на шрам Гарри.

– Да. Но… в наше время помогать Гарри Поттеру… мягко говоря, рискованно…

– Разве не вы писали, что это наипервейший долг всех честных людей? – осведомился Рон. – В вашем собственном журнале?

Ксенофил оглянулся на печатный станок, неуемно стучавший под скатертью.

– Ммм… Да, я выражал такую точку зрения, но…

– Но это касается остальных, а не вас лично? – перебил Рон.

Ксенофил молчал, нервно сглатывая и бегая глазами. Казалось, он мучительно борется с собой.

– А где Луна? – спросила Гермиона. – Давайте спросим, что она думает.

Ксенофил сглотнул, явно стараясь успокоиться. Затем дрожащим голосом, еле слышным за шумом станка, произнес:

– Луна на речке, ловит пресноводных плескарей. Она… будет рада вас видеть. Схожу позову ее, а потом… так и быть. Попробую вам помочь.

Он отбыл по винтовой лестнице. Внизу открылась и закрылась дверь. Гарри, Рон и Гермиона переглянулись.

– Старая трусливая баба, – сказал Рон. – Луна стоит десятка таких, как ее папаша.

– Он, наверное, боится, что с ними будет, если Упивающиеся Смертью узнают о моем визите, – отозвался Гарри.

– А я согласна с Роном, – заявила Гермиона. – Жалкий лицемер! Призывает тебе помогать, а сам юлит! Да, кстати, умоляю: держитесь подальше от этого рога.

Гарри прошел к дальнему окну и где-то внизу, у подножия холма, увидел тонкую блестящую ленту реки. Они были очень высоко. Мимо окна пролетела птица. Гарри смотрел туда, где за холмами скрывалось «Гнездо». Джинни сейчас там. Они почти рядом, впервые со свадьбы Билла и Флёр, но сегодня она и понятия не имеет, что он здесь и думает о ней. Впрочем, по идее и хорошо, что не имеет: всякий, кто с ним общается, в большой опасности. Поведение Ксенофила это доказывает.

Гарри отвернулся от окна и на гнутом серванте, уставленном всякой ерундой, увидел еще одну странную вещь: каменный бюст прекрасной и очень строгой ведьмы в невероятном головном уборе. По бокам изгибались две золотые трубки, напоминающие слуховые; на кожаном ремне, охватившем голову от уха до уха через макушку, сверкала пара голубых крылышек, а на втором ремне, стянувшем лоб, висели оранжевые редиски.

– Смотрите-ка, – сказал Гарри.

– Обалдеть, – отозвался Рон. – Странно, что он не надел эту красоту на свадьбу.

Снова хлопнула дверь. Через минуту Ксенофил, на тонкие ноги нацепивший резиновые сапоги до колена, поднялся по винтовой лестнице с подносом, где стояли разномастные чашки и чайник, испускавший пар.

– А, нашли мое любимое изобретение. – Он сунул поднос Гермионе и подошел к Гарри. – Отлично сидит на прекрасной Эвране Вранзор, что весьма уместно. «Ум и талант – вот главный брильянт!» – Он показал на слуховые трубки: – Хоботки мутотырков. Вытягивают из головы ненужные мысли. А это, – он ткнул пальцем в крылышки, – вертивжик. Стимулирует мышление. И наконец, – Лавгуд указал на оранжевую редиску, – слива-дирижабль. Усиливает восприимчивость к необычайному.

Ксенофил вернулся к подносу, который Гермиона шатко примостила на одном из захламленных столиков.

– Позвольте предложить вам настойку корнеплоха. Сами делаем, – похвастался Ксенофил и, уже разливая свекольную жидкость, добавил: – Луна внизу, по ту сторону Нижнего моста. Очень обрадовалась, что вы здесь. Она долго не задержится: уже почти наловила плескариков на суп. Хватит на всех. Присаживайтесь! Сыпьте сахар… Ну-с, – он убрал высоченную кипу бумаг из кресла и сел, скрестив ноги в резиновых сапогах, – чем могу помочь, мистер Поттер?

– Видите ли, мистер Лавгуд, все дело, – Гарри взглянул на Гермиону, и та ободряюще ему кивнула, – в амулете, который был у вас на свадьбе Билла и Флёр. Мы хотели спросить, что он означает.

Ксенофил поднял брови:

– Вы имеете в виду знак Даров Смерти?