Глава четырнадцатая
Вор

Гарри открыл глаза, и его ослепило зелено-золотое сияние. Он не понимал, что случилось, знал только, что лежит на опавших листьях и ветках. Он глубоко вдохнул – легкие словно сплющились, – моргнул и понял, что безумное сияние – это яркий солнечный свет, льющийся сквозь шатер древесных крон. Над его лицом что-то мелькнуло. Гарри поднялся на четвереньки, готовый к нападению маленького, но опасного существа, но увидел лишь ступню Рона. Гарри огляделся. Они трое лежали на земле, и рядом никого не было.

Первым делом он подумал про Запретный лес и, даже зная, что очутиться на территории «Хогварца» для них и опасно и глупо, обрадовался, представив, как прокрадется к хижине Огрида. Но Рон тихо застонал, Гарри пополз к нему – и сообразил, что это вовсе не Запретный лес. Деревья моложе, растут реже, земля чище.

Гермиона, тоже на четвереньках, стояла у головы Рона. Едва глянув на друга, Гарри забыл обо всем на свете: левый бок у того был залит кровью, серое лицо на фоне листвы казалось мертвым. Всеэссенция выветривалась; Рон из Кэттермоула превращался в себя, волосы рыжели, а лицо бледнело с каждым мигом.

– Что с ним?

– Разомклинило, – сказала Гермиона и занялась рукавом Рона, насквозь пропитавшимся темной густой кровью.

Гарри с ужасом наблюдал, как она разрывает рубашку. Разомклинч всегда казался ему комическим, но такое… Гермиона оголила руку Рона, с которой будто ножом срезали большой кусок плоти, и Гарри передернуло.

– Гарри, скорей, в сумке флакон «Экстракт бадьяна дикого»…

– В сумке… сейчас…

Гарри бросился туда, где приземлилась Гермиона, схватил шитую бисером сумочку и сунул руку внутрь. И тотчас вещи одна за другой принялись предлагать себя на выбор: его руки касались кожаные переплеты книг, шерстяные рукава джемперов, каблуки…

Он схватил с земли волшебную палочку и указал ею в глубину сумочки:

– Акцио бадьян!

Из сумки вылетел коричневый флакончик, Гарри поймал его и ринулся к Гермионе. Глаза Рона закатились, под полузакрытыми веками виднелись белки.

– Потерял сознание. – Гермиона, смертельно бледная, больше не походила на Мафальду, хотя в волосах еще оставалась проседь. – Открой, у меня руки трясутся.

Гарри вытащил пробку, Гермиона взяла флакон и три раза капнула зельем на кровоточащую рану. Вверх взвился зеленоватый дым, а когда он рассеялся, стало видно, что кровь остановилась, а рваная рана затянулась молодой кожей, словно после ранения прошло несколько дней.

– Ничего себе, – сказал Гарри.

– Единственно безопасное средство, – объяснила Гермиона, не переставая дрожать. – Есть заклинания, которые бы его совсем вылечили, но я боюсь: если ошибешься, станет хуже… А он и так потерял много крови…

– Как его ранило? В смысле, – Гарри потряс головой, пытаясь понять, что вообще произошло, – почему мы здесь? Я думал, мы вернемся на площадь Мракэнтлен.

Гермиона тяжело вздохнула. В ее глазах стояли слезы.

– Гарри, боюсь, уже не получится.

– О чем ты?..

– Понимаешь, когда мы дезаппарировали, Гнусли меня схватил, и я не смогла оторваться, он слишком сильный. Так и держался до самой площади Мракэнтлен, а потом… наверное, он увидел дверь и решил, что мы на месте, ослабил хватку, и я его стряхнула. И перенесла нас сюда!

– А где же он?.. Погоди… По-твоему, он в штаб-квартире? Ему ведь туда не проникнуть?

Глаза Гермионы влажно блестели. Она кивнула:

– Боюсь, он там. Я… применила отвратку, но он меня выпустил уже в сфере действия Заклятия Верности. После смерти Думбльдора Хранителями Тайны стали мы… а я… выдала секрет, согласись?

Что уж тут притворяться; Гарри практически не сомневался, что так и есть. А значит, дело серьезное. Если Гнусли попал в дом, возвращаться нельзя. Может, туда уже слетаются другие Упивающиеся Смертью. Дом, пусть мрачный и неприветливый, был их единственным безопасным убежищем, а в последнее время, когда Шкверчок так изменился, казался почти родным. Гарри вообразил, как эльф печет пирог с мясом и почками, которого им уже не отведать, и глубоко вздохнул, причем вовсе не о еде.

– Гарри, прости меня, прости!

– Глупости, ты не виновата! Скорее уж я…

Гарри достал из кармана глаз Хмури. Гермиона отшатнулась.

– Кхембридж врезала его в дверь своего кабинета, чтобы шпионить за сотрудниками. Я не мог его там оставить… Но так они и узнали про незваных гостей.

Гермиона не успела ответить: Рон застонал и открыл глаза. Его серое лицо блестело от испарины.

– Как ты? – шепотом спросила Гермиона.

– Паршиво, – хрипло ответил Рон и поморщился, ощупывая больную руку. – Мы где?

– В лесу, где был мировой чемпионат по квидишу, – сказала Гермиона. – Я хотела попасть в защищенное, тайное место, и это…

– …первое, что пришло в голову, – закончил за нее Гарри, оглядывая вроде бы пустынную поляну. Он поневоле вспомнил, что в прошлый раз первое пришедшее Гермионе в голову место Упивающиеся Смертью вычислили через считаные минуты. Легилименция? То есть, возможно, Вольдеморт с приспешниками уже в курсе?

– Думаешь, надо делать ноги? – спросил Рон, и Гарри по его лицу понял, что их мысли совпали.

– Не знаю.

Рон выглядел неважнецки и даже не пытался сесть – видимо, слабость. Куда ему в таком состоянии.

– Давайте пока останемся здесь, – решил Гарри.

Гермиона с видимым облегчением вскочила.

– Ты куда? – спросил Рон.

– Если остаемся, надо защититься, – объяснила она, подняла волшебную палочку и заходила широкими кругами, бормоча заклинания. Воздух стал зыбким, словно Гермиона наколдовала тепло. – Сальвио хексия… Протего тоталум… Репелло муглотум… Заглуши… Кстати, Гарри, можешь поставить палатку…

– Палатку?

– В сумке!

– В су… Естественно, – кивнул Гарри.

На сей раз он не полез внутрь, а сразу воспользовался призывным заклятием. Палатка вылетела: ком брезента, веревок, колышков. Гарри узнал ее – в основном по кошачьему запаху. В ней они ночевали на чемпионате по квидишу.

– Я думал, это палатка Перкинса из министерства, – сказал он, распутывая колышки.

– Он не захотел ее забирать, у него прострел в пояснице, – проговорила Гермиона, волшебной палочкой выписав в воздухе сложную фигуру восемью штрихами. – И папа Рона разрешил взять. Эректо! – Она указала палочкой на смятое полотно, ткань взмыла, и перед Гарри встала палатка, полностью собранная. Колышек выскочил из его дрогнувших рук и со стуком вонзился в землю, закрепив оттяжку. – Каве инимикум, – закончила Гермиона, выводя над головой узор. – Вот все, что я могу. По крайней мере, будем знать, если они появятся, но гарантий, что это оградит от Воль…

– Не произноси имя! – рявкнул Рон.

Гарри и Гермиона переглянулись.

– Извините. – Рон, постанывая, приподнялся и посмотрел на них. – Но оно звучит как проклятие. Пусть он будет «Сам-Знаешь-Кто»… пожалуйста.

– Думбльдор говорил, что страх перед именем… – начал Гарри.

– И чем это в итоге закончилось! – бросил в ответ Рон. – По-моему… по-моему, лучше проявить к Сам-Знаешь-Кому капельку уважения.

– Уважения? – потрясенно переспросил Гарри, но осекся под строгим взглядом Гермионы: дескать, не спорь с больным.

Гарри с Гермионой почти волоком втащили Рона в палатку. Там все было в точности как Гарри запомнил: небольшая квартирка с ванной и крошечной кухонькой. Он отпихнул старое кресло и осторожно опустил Рона на нижнюю полку двухъярусной кровати. Даже от этого короткого перемещения Рон сильно побледнел и, как только его уложили, закрыл глаза и замолчал.

– Я приготовлю чай. – Запыхавшаяся Гермиона достала из глубин сумочки чайник и кружки и направилась в кухню.

Гарри пил чай с тем же остервенением, что и огневиски в ночь гибели Шизоглаза, – словно выжигая тоску в груди. Через пару минут Рон спросил:

– Как думаете, что сейчас с Кэттермоулами?

– Если повезло, сбежали, – ответила Гермиона, крепко сжимая кружку, чтобы согреться и успокоиться. – Надеюсь, мистеру Кэттермоулу хватило ума применить параллельное аппарирование, и сейчас они с миссис Кэттермоул и детьми уже за границей, как советовал Гарри.

– Хорошо бы так. – Рон откинулся на подушки. Чай пошел ему на пользу, щеки слегка порозовели. – Только, по-моему, Редж Кэттермоул умом не блещет, судя по тому, как со мной разговаривали, пока я был им. Надеюсь, у них все сложится… А то если из-за нас они загремят в Азкабан…

Гарри посмотрел на Гермиону, и его вопрос: могла ли миссис Кэттермоул аппарировать параллельно с мужем без волшебной палочки? – застрял в горле. Гермиона смотрела на Рона, переживавшего о судьбе Кэттермоулов, с такой нежностью, что Гарри смутился, будто застал их за поцелуем.

– Ну, он у тебя? – спросил Гарри, отчасти чтобы напомнить о своем присутствии.

– Он? Кто – он? – переспросила она, вздрогнув.

– А ради чего мы все затеяли? Медальон, конечно! Где он?

– Вы его раздобыли?! – закричал Рон, приподнимаясь повыше на подушках. – А мне ни слова! Могли бы и сказать!

– Вообще-то было не до того – мы спасались от Упивающихся Смертью, – напомнила Гермиона. – Вот он.

Она достала из кармана и протянула Рону медальон – размером с куриное яйцо, с витиеватой «С» на крышке. Инкрустированная зелеными камешками литера слабо мерцала в свете, проникавшем сквозь брезентовую крышу палатки.

– А есть шанс, что после Шкверчка его уже обезвредили? – с надеждой спросил Рон. – Вы уверены, что это все еще окаянт?

– Наверное. – Гермиона забрала медальон и внимательно в него вгляделась. – От уничтоженного колдовства остаются повреждения.

Она протянула медальон Гарри. Тот повертел его в руках. Изумительная, идеальная вещь. Он вспомнил изуродованный дневник и камень в кольце-окаянте, который треснул, лишившись магической силы, и сказал:

– По-моему, Шкверчок прав. Пока не поймем, как он открывается, нам эту дрянь не уничтожить.

Он вдруг осознал, что именно скрывается под золотой крышечкой, и ему, несмотря на все усилия, потраченные на поиски, ужасно захотелось выкинуть медальон подальше. Взяв себя в руки, он попробовал открыть крышку – сначала пальцами, потом заклинанием, которым Гермиона отперла дверь в спальню Регула. Ничего не вышло. Гарри передал медальон Рону и Гермионе, но и те, как ни старались, преуспели не больше.

– Вы тоже почувствовали? – тихо проговорил Рон, крепко сжимая окаянт в кулаке.

– Что?

Рон вернул медальон Гарри, и тот через пару мгновений понял. Что это – пульсация его собственной крови или внутри проклятой вещи билось крошечное подобие железного сердца?

– Что нам с ним делать? – спросила Гермиона.

– Хранить, пока не поймем, как уничтожить, – ответил Гарри и неохотно повесил цепочку на шею, под мантию, к кисету. – Надо по очереди охранять палатку снаружи, – сказал он Гермионе, встал и потянулся. – И позаботиться о еде. Ты лежи! – прикрикнул он на Рона, который, попытавшись сесть, неприятно позеленел.

Они аккуратно установили на столе горескоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, и остаток дня по очереди за ним следили, но тот оставался тих и спокоен – то ли благодаря защитным чарам и муглорепелленту Гермионы, то ли потому, что люди вообще редко сюда заходили. Птицы да белки, никого больше. В десять вечера Гарри, сменив Гермиону, зажег волшебную палочку и огляделся. По-прежнему ничего, одни летучие мыши в просвете над их полянкой.

Его мучил голод, голова кружилась. Гермиона, полагая, что вечером они вернутся на площадь Мракэнтлен, не положила в сумку ничего съестного, поэтому из еды у них были только грибы, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и потушила в походном котелке. Рон, проглотив пару ложек, с отвращением отодвинул тарелку, а Гарри не последовал его примеру, только чтобы не обидеть Гермиону.

В тишине вдруг что-то зашуршало, захрустели ветки. Скорее всего, зверьки какие-то, подумал Гарри, но вскинул палочку. Ему и так было не по себе из-за грибов, а стало еще хуже.

Он предполагал, что обрадуется, когда они вернут окаянт, но почему-то не радовался. И сейчас, глядя во мрак, лишь чуть-чуть отступивший под светом его палочки, он боялся того, что предстоит. Будто несся куда-то сломя голову неделями, месяцами, годами и вдруг резко остановился, потому что дорога кончилась.

А ведь есть и другие окаянты – решительно непонятно, где именно. И неизвестно, что они из себя представляют. Непонятно даже, как уничтожить этот, у него на груди. Странно: он не теплеет, остается холодным, словно только что вынут из ледяной воды. Время от времени Гарри чудилось, будто рядом с его сердцем бьется чужой, прерывистый, слабый пульс.

В темноте им овладели дурные предчувствия. Он сопротивлялся, гнал их прочь, но они подступали неотвратимо. Выжить суждено лишь одному. Рон и Гермиона, которые сейчас тихо разговаривают в палатке, могут, если захотят, вернуться домой. А он – нет. И пока он сидит, борясь со страхом и усталостью, окаянт неумолимо отсчитывает оставшееся время… «Ерунда, – приструнил себя Гарри. – Нельзя так думать…»

Опять покалывало шрам. Сам виноват: нечего малодушничать. Надо подумать о другом. Например, о бедном Шкверчке. Он ждал их, а дождался Гнусли. Будет ли эльф молчать или расскажет что знает? Хотелось верить, что Шкверчок за последний месяц изменился и останется верен Гарри, но мало ли что? А если Упивающиеся Смертью станут его пытать? В голове замелькали ужасные картины, но их Гарри тоже отогнал: чем он сейчас поможет Шкверчку? Они с Гермионой уже решили его не призывать. Гнусли, уцепившись за рукав Гермионы, попал на площадь Мракэнтлен – где гарантия, что вместе с эльфом к ним не заявится целое министерство?

Шрам пылал. Гарри думал о том, что они очень многого не знают, что Люпин был прав: такая магия им и не снилась. Почему Думбльдор не объяснил больше? Может, думал, что еще будет время, что ему предстоит жить долгие годы, а то и столетия, как его другу Николя Фламелю? Если так, он ошибся… Злей распорядился по-своему… Злей, дремавший змей, ужаливший Думбльдора на вершине башни.

И Думбльдор пал… пал…

– Отдай, Грегорович.

Голос Гарри был пронзителен, ясен, холоден. Его длинные белые пальцы сжимали волшебную палочку. Человек, на которого он указывал, висел в воздухе вверх ногами без всяких веревок. Он покачивался в ужасных незримых путах, притянувших к телу его руки и ноги, побагровевшее лицо – вровень с лицом Гарри – перекосил ужас. Белоснежные волосы, густая борода – связанный Санта-Клаус.

– У меня нет, больше нет! Украли много лет назад!

– Не лги лорду Вольдеморту, Грегорович. Он знает… он все знает.

Зрачки несчастного расширились и продолжали расширяться, пока их чернота не поглотила Гарри целиком…

Он спешил по темному коридору следом за маленьким плотным Грегоровичем, который нес перед собой лампу. В конце коридора Грегорович открыл дверь, и лампа осветила какую-то мастерскую. Стружки, золото заблестели в нестойком кругу света. На подоконнике, точно гигантская птица на жердочке, застыл золотоволосый юноша. Лампа на секунду осветила его, и Гарри прочел на красивом лице восторг. Волшебная палочка красавца пальнула сногсшибателем, и незваный гость, заливаясь смехом, грациозно выпрыгнул наружу, за окно.

Гарри поволокло обратно по широкому тоннелю зрачков… прочь от потрясенного лица Грегоровича.

– Кто этот вор, Грегорович? – осведомился пронзительный ледяной голос.

– Не знаю, никогда не знал, какой-то парень… нет… пожалуйста… ПРОШУ ВАС!

Крик не кончался, затем полыхнуло зеленым…

– Гарри!

Он, задыхаясь, открыл глаза; шрам пульсировал болью. Гарри потерял сознание под стенкой палатки, соскользнул боком и теперь лежал на земле. Над ним стояла Гермиона. Пышные волосы закрывали кусочек неба, видимый сквозь густые заросли.

– Сон, – сказал он, поспешно поднимаясь и с невинным видом встречая ее недовольный взгляд. – Наверное, я заснул, извини.

– Будто я не знаю, что это шрам! У тебя же на лбу написано! Опять читал мысли Воль…

– Не говори имя! – донесся из палатки сердитый голос Рона.

– Хорошо, – огрызнулась Гермиона, – мысли Сам-Знаешь-Кого.

– Я не нарочно! – воскликнул Гарри. – Это во сне! Сама-то умеешь управлять снами?

– Если б ты научился окклуменции…

Гарри неинтересно было выслушивать упреки; он хотел обсудить увиденное.

– Гермиона, он нашел Грегоровича и, кажется, убил, но сначала прочитал его мысли и…

– Пожалуй, мне лучше тебя сменить, раз ты засыпаешь, – холодно перебила она.

– Я могу досидеть дежурство!

– Нет, ты явно устал, иди приляг.

И она упрямо уселась у входа. Гарри разозлился, но не хотел затевать ссору, поэтому ушел в палатку.

На нижней кровати белело лицо Рона. Гарри забрался наверх, лег и уставился в брезентовый потолок. Вскоре Рон заговорил – очень тихо, чтобы Гермиона не услышала:

– Что поделывает Сам-Знаешь-Кто?

Гарри прищурился, вспоминая подробности, а затем прошептал:

– Он нашел Грегоровича. Связал его, мучил.

– Интересно, как бы связанный Грегорович изготовил ему новую палочку?

– Не знаю… странно, да?

Гарри закрыл глаза, размышляя. Как-то это все бессмысленно… Вольдеморт ничего не сказал ни о палочке Гарри, ни о сердцевинах-близнецах, и не требовал изготовить новую палочку, сильнее, способную победить палочку Гарри…

– Он что-то хотел от Грегоровича, – произнес Гарри, не открывая глаз. – Требовал отдать, но Грегорович сказал, что это украли… а потом… потом…

Он вспомнил, как в теле Вольдеморта проник в память Грегоровича сквозь зрачки…

– Он читал мысли Грегоровича, и я видел: молодой парень влез на карниз, сшиб Грегоровича и спрыгнул. Он выкрал то, что ищет Сам-Знаешь-Кто. И… кажется, я его откуда-то знаю…

Хорошо бы еще раз глянуть в лицо смеющегося мальчишки. Кража, по словам Грегоровича, случилась много лет назад. Почему же юный вор знаком Гарри?

Шум леса почти не проникал в палатку; Гарри слышал только, как дышит Рон. После паузы тот шепотом спросил:

– А ты не видел, что было у вора в руках?

– Нет… видимо, что-то маленькое.

– Гарри…

Рон лег поудобнее; деревянные кроватные перекладины заскрипели.

– А вдруг Сам-Знаешь-Кто ищет, что бы еще превратить в окаянт?

– Не знаю, – медленно отозвался Гарри. – Не исключено. Но это ведь для него опасно – создать еще один? Гермиона же говорила, что с расщеплением души он и так уже дошел до предела.

– Да, но, может, он об этом не знает.

– Да… может быть, – сказал Гарри.

Он считал, что Вольдеморт ищет старого изготовителя волшебных палочек, чтобы узнать, как разобраться с одинаковыми сердцевинами… А тот безжалостно убил Грегоровича, даже не спросив про это.

Что же ему нужно? Почему сейчас, когда министерство и весь колдовской мир лежат у его ног, он мотается невесть где, разыскивает вещь, которую некогда украл у Грегоровича светловолосый мальчишка? Перед глазами Гарри стояло его лицо, веселое, шальное, как у Фреда и Джорджа после очередной каверзы… Спорхнул с подоконника, словно птица… Гарри точно знал, что видел его раньше, только не мог вспомнить где…

Грегорович мертв, и теперь веселый воришка в большой опасности. Гарри думал и думал о нем, но вскоре Рон захрапел, и Гарри тоже медленно погрузился в сон.