Глава 14
По обе стороны баррикады, 1905–1907 годы

1905 год начался с трагического события, вошедшего в историю как Кровавое воскресенье.

Главные причины трагедии, произошедшей 9 января, – крайне неразумные, убийственно непоследовательные действия высшего руководства Российской империи, недопонимание роли и места рабочего движения в политической жизни страны. В этой связи уместно вспомнить «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», в котором правящий класс увидел угрозу своему благополучию.

Эсеры и эсдеки активно пытались использовать рабочее движение в собственных интересах. Игнорирование предпринимателями законных требований пролетариата привело к новому витку серьезного социального напряжения. После увольнения в декабре 1904 г. всего лишь четырех рабочих Путиловского завода 3 января 1905 г. в столице началась массовая забастовка. На 9 января было назначено шествие к Зимнему, чтобы вручить царю петицию от имени рабочих. Уже тогда представители радикальной оппозиции желали использовать демонстрацию как повод к началу восстания. К счастью для власти, действовать решительно и тактически грамотно революционеры еще не умели.

Возможно, кому-то покажется утомительным чтение приведенных ниже мемуаров и документов, но, по нашему глубочайшему убеждению, понять логику и дух той эпохи без изучения подлинных текстов с их стилистическим и терминологическим колоритом невозможно. Каждый документ – беспристрастный и четкий свидетель событий, бесценный первоисточник, позволяющий читателю составить собственное мнение. Умение вчитываться в старые бумаги сродни тонкой нити разговора: дружеская беседа и жесткий допрос, кружева политически витиеватых нагромождений и по-солдатски простые и доступные установки – все это здесь есть. Если читатель почувствует, как перед ним раскрывается «шифр» понятий того времени, как за строчками возникают события и живые реальные лица, если у него вспыхнет искорка интереса, он будет вознагражден новыми открытиями и неповторимым ощущением личного погружения в историю.

«Партийная интеллигенция того времени, – писал С. Д. Мстиславский, – действительно отнеслась к гапоновскому движению попервоначалу с явной недооценкой: оно казалось несерьезным, „без упора“, поскольку в нем совершенно не было никакой „идеологии“, а у нас тогда все начиналось и все кончалось, строго говоря, именно идеологией.

Практически мы были не только неопытны, но и бессильны за пределами кружковой практики. Гапоновское движение было первым в данном отношении уроком, потому что оно выдвинуло чисто практические, и только практические, лозунги. Гапон ответил рабочей массе на тот вопрос, на который партийная интеллигенция того времени не умела ответить: „Что сейчас делать?“ Не в будущем, не тогда, когда „придет час“, сложится та или иная ситуация и т. п., – а вот именно сейчас, сегодня, в той ситуации, какая есть, и теми силами, какие есть. Насколько „практическое решение“, предложенное Гапоном, было „практическим“ на самом деле, это – другой вопрос <…>; но что оно явилось конкретным предложением, противопоставленным в те дни „идеологическим“ разговорам партийной интеллигенции, ведшей кружковую работу в рабочей среде, это – факт несомненный. И один уже этот факт отодвинул в январские дни партийное интеллигентское руководство и повел массы за Гапоном. Партийному руководству, чтобы не остаться вне событий, естественно, пришлось так или иначе к этому движению примкнуть. <…>

Если бы у нас были в то время на это нужные знания, способность к руководству массовой революционной борьбой, то не было бы вообще гапоновского дела. Но знаний не было. <…>

Чрезвычайно характерным в этом отношении эпизодом было собрание представителей общественных организаций (или, точнее говоря, общественных деятелей) Петербурга в ночь на 9 января (если память не изменяет, в помещении Вольно-Экономического Общества). Едва ли не большинством выступавших высказывалась твердая уверенность в том, что мирное гапоновское шествие неизбежно приведет к столкновению с войсками и может развернуться в дальнейшем в восстание. На этот случай выражалась готовность поддержать его всеми имеющимися в распоряжении представленных на совещании организаций средствами. Более того: для общего руководства, в случае указанного выше оборота событий, избран был особый комитет из трех членов, облеченный неограниченными диктаторскими полномочиями. Все общественные силы предоставлялись в распоряжение этого комитета на началах безусловного ему подчинения. Выборы комитета, ввиду его революционного характера, произведены были особенно конспиративно, тайным голосованием, подсчет голосов был доверен одному только лицу – председателю собрания (кажется, инженеру Лутугину). Этот единственный осведомленный о составе избранного комитета человек должен был оповестить трех избранников и, очевидно, в дальнейшем свидетельствовать о врученных им полномочиях, если бы в том встретилась надобность, ибо иных доказательств наличия полномочий у них не было. Как это свидетельство производить и как установить связь трех „диктаторов“ с общественными организациями и с тем движением, которое им поручалось возглавлять, никто и не думал. Фактически „тройка“ не только потеряла связь со всеми остальными уже на подъезде Вольно-Экономического Общества, по окончании собрания, но и сама не принимала (и не могла, конечно, принять) всерьез возложенной на нее диктатуры. Осенью 1925 г. мне довелось беседовать с Владимиром Ивановичем Чарнолусским, одним из деятельнейших тогдашних работников „Союза Освобождения“, попавшим в ту ночь в число трех диктаторов; об этом своем избрании он помнит, но имена двух остальных „диктаторов“ безнадежно забыл, факт в высокой мере характерный. <…>

Ночное совещание не выработало никакого плана действий на 9 января; кроме тех, кто примкнул к гапоновским колоннам, все остальные выступили в этот день „очевидцами“ или, в лучшем случае, чисто индивидуальными участниками демонстраций, шедших на улицах Петербурга».

Оппонент Мстиславского, специалист в области охраны А. В. Герасимов впоследствии писал:

«Для власти было два прямых пути: или пытаться раздавить движение, арестовав его вождей и ясно объявив всем, что шествие будет разогнано силой; или убедить царя выйти к рабочей депутации для того, чтобы попытаться по мирному успокоить движение. <…> Мне передавали, что государь хотел выйти к рабочим – но этому решительно воспротивились его родственники во главе с великим князем Владимиром Александровичем».

В итоге император остался в Царском Селе.

Командующий Петербургским военным округом великий князь Владимир Александрович решил подавить демонстрацию с помощью военных, не поставив об этом в известность полицию. Не имея опыта в разрешении сложных политических конфликтов, он принял наихудшее из возможных решений: отдав приказ расстрелять мирную демонстрацию, тем самым выстрелил в императора. Бумеранг, подорвавший веру народа в справедливого царя, был запущен.

В результате расстрела были убиты и ранены не менее десяти полицейских, сопровождавших демонстрацию и пытавшихся остановить военных. После этого случая далеко не дружественные отношения между армией и полицией еще более ухудшились.

Реакция части общества на кровавое событие последовала немедленно. В тот же день в Петербурге на Васильевском острове была захвачена оружейная мастерская Шаффа и разгромлено управление 2-го участка Василеостровской полицейской части. Но продолжения не последовало.

«Попытки организовать сопротивление войскам были единичны (Васильевский остров) и не носили массового характера; и причина этого, конечно, отнюдь не в том, что при создавшемся положении нельзя было бы этого массового отпора организовать. Город не был во власти войск, твердо державших, по существу, только центр и главные тактические пункты города. Целый ряд районов был свободен от войсковой охраны, что широко использовано было хулиганами, произведшими в некоторых частях города (на Петербургской стороне, например) форменный разгром магазинов. Поздним вечером мне пришлось быть на Большом проспекте Петербургской стороны. Он имел зловещий вид, так как уличное освещение не действовало, уцелевшие магазины были заколочены, и на улицах не было не души. Тучков мост занят был батальоном Финляндского полка. На всем остальном протяжении Петербургской стороны не было ни войск, ни патрулей. Приблизительно тоже было и на Выборгской и в „рабочей части“ Васильевского острова. Для борьбы были, таким образом, опорные пункты; но для нее не было ни руководителей, ни (что самое главное) желания масс эту борьбу начать. С 10 января, в сущности, „порядок“ был уже восстановлен: начались аресты».

Ситуация в России постепенно накалялась. В январе 1905 г. в Москве, Варшаве, Риге, Саратове, Киеве, Одессе, Лодзи, Ревеле, Екатеринославе, Харькове и многих других городах прошли демонстрации, забастовки и митинги протеста, переходившие в открытые столкновения с полицией и войсками. Разгон демонстраций, аресты и ссылка участников движения не дали практического результата: события продолжали стремительно развиваться.

Одиннадцатого января император вновь учредил пост генерал-губернатора Санкт-Петербурга, на который назначил генерала Свиты Д. Ф. Трепова.

Восемнадцатого января вышла работа В. И. Ленина «Начало революции в России» с призывом к подготовке вооруженного восстания против самодержавия. А в Лодзи начались уличные бои между рабочими боевыми дружинами и двумя полками регулярной армии.

Двадцатого января вместо П. Д. Святополка-Мирского министром внутренних дел стал А. Г. Булыгин, в феврале заявивший Николаю II, что революция уже началась.

К работе в изменившихся политических условиях высшее руководство Российской империи оказалось слабо подготовленным. Общее состояние охранных служб Российской империи в описываемый период явно не отвечало требованиям времени. В этом ряду особенно выделяется убийство московского генерал-губернатора – великого князя Сергея Александровича. Будучи одним из наиболее влиятельных лиц при дворе, этот человек во многом определял внешнюю и внутреннюю политику Российской империи. Боевая организация эсеров приговорила его к смерти после расстрела демонстрантов 9 января 1905 г. Когда боевики начали подготовку к покушению, внутренняя агентура сообщила о готовящемся акте в полицию. Но дальше произошло нечто странное. Для организации дополнительной охраны великого князя у директора Департамента полиции А. А. Лопухина были запрошены 30 тысяч рублей, но он отказался их выделить, мотивируя это тем, что террористы якобы не посмеют совершить покушение на члена императорской фамилии. Охрану не усилили, и в итоге И. П. Каляев 4 февраля 1905 г. бросил бомбу в окно кареты Сергея Александровича непосредственно на территории Кремля – особо охраняемого режимного объекта! После получения известия о гибели великого князя Трепов бросил в лицо Лопухину одно слово – «убийца».

В оппозиционной среде началась интенсивная работа по вооружению партийных боевых отрядов.

«На улицах Петербурга, – вспоминала С. М. Познер, – впервые в день 9 января раздался клич „к оружию“, в последующие дни он перешел в подполье и властно требовал своего скорейшего разрешения. Петербургский пролетариат, готовый выйти на улицу для открытого боя с самодержавием, прекрасно понимал, что с голыми руками в бой не идут, что нужна боевая подготовка, нужно оружие. Оружия не было, его надо было достать во что бы то ни стало. Армия была не наша, она была во власти „присяги царю и отечеству“ – эту власть надо было разрушить. Во всей работе стал сказываться совсем иной темп. Напряжение росло. Лихорадочно с первых же дней после 9 января принялись добывать оружие. То и дело на явки петербургского комитета большевиков приходили товарищи и сообщали сведения о том, что можно получить 20–30 револьверов за плату или без нее, сообщали адреса. Горячо обсуждались вопросы о том, где и как добыть эти револьверы. Бегали по указанным адресам, чтобы заполучить эти „драгоценности“, но зачастую все эти предложения десятков револьверов оказывались или плодом пылкого воображения, или совершенно негодными к действию револьверами, причем цифры из 20–30 превращались на деле в 2–3.

Но надо было пройти этот путь погони за оружием, чтобы, отбросив его, подойти к планомерной работе по приобретению оружия. Приблизительно половина января проходит в такой хаотичной добыче оружия, когда все члены петербургской организации с. – д (б) считали это своим делом, и не было выделено еще специальных людей, которые занялись бы исключительно им. Но очень скоро членам организации стало ясно, что всем нельзя заниматься этим делом, как и нельзя заниматься вооружением пролетариата между делом. Потребность в людях, которые специально взяли бы на себя функции добывания оружия и всецело, не отвлекаясь ничем другим, занялись бы этим, выявилась вполне определенно. И вот в январе Петербургским комитетом был выделен Николай Евгеньевич Буренин, которому поручено было взять на себя дело добывания оружия. В то время он был ответственным техником ПК, занимался доставкой транспортов литературы из-за границы и распределением ее по России. Буренин был очень энергичный конспиративный работник, а главное – он обладал большим талантом объединять и привлекать к себе людей. Вскоре вокруг него образовалась небольшая группа товарищей, которая в дальнейшем разрослась в организацию, имевшую большие связи среди рабочей и учащейся молодежи и среди интеллигенции, сочувствовавшей идее вооруженного восстания».

«В январе 1905 г., – вспоминал Н. Е. Буренин, – по распоряжению ПК, организована была „Боевая техническая группа“, с целью ввоза огнестрельного оружия в Россию, организации приемки такового, хранения и распространения его. Как только „Боевая техническая группа“ приступила к выполнению своей задачи, выяснилось, что удовлетворить все возрастающие требования рабочих всех районов в этой области невозможно, так как поступление оружия из-за границы было крайне скудно, организация всего дела – чрезвычайно трудна, особенно ввиду его новизны. Получение оружия в самом Петербурге тоже не налаживалось, и приходилось искать иных способов вооружения. Тогда-то и возник вопрос об изготовлении бомб.

На одной из явок у профессора Технологического института Явейна поднят был вопрос об объединении „Боевой технической группы“ с химической группой – была установлена связь между ними, и в задачи технической группы вошло также транспортирование и хранение оболочек, бикфордовых шнуров и всевозможных взрывчатых веществ, т. е. всего необходимого для изготовления бомб, хранения и распространения таковых уже в готовом виде. <…>

Для изучения вопроса об изготовлении бомб был послан в феврале 1905 г. в Македонию наш химик, покойный Скосаревский по кличке „Омега“. Ему удалось установить связь с македонцами через Тюфекчиева, с которым впоследствии и мне пришлось познакомиться. Скосаревский привез чертежи типа македонской чугунной бомбы, которая и была нами принята».

Что касается «химической группы», то ее задачами были: подобрать мощное и безопасное при хранении взрывчатое вещество, создать надежный и безопасный при обращении запал и разработать небольшую ручную бомбу, годную для уличного боя. В состав группы входили Ю. А. Грожан, Д. И. Лещенко, Л. Н. Пескова, М. П. Скосаревский и А. М. Игнатьев.

Четвертого марта 1905 г. директором Департамента полиции стал С. Г. Коваленский, ранее проходивший государственную службу исключительно по судебному ведомству; 29 июня его сменил Н. П. Гарин, а Гарина, 9 ноября, – Э. И. Вуич. Двое последних были квалифицированными юристами, но имели слабое представление об оперативно-розыскной деятельности. Кадровая чехарда и попытки каждого нового руководителя проводить свою собственную концепцию только усиливали хаос и бюрократическую неразбериху в деятельности департамента, тормозя и без того пробуксовывавшую полицейскую машину. В правление Николая II из всех структур, отвечавших за обеспечение внутренней безопасности государства, наибольшее внимание правящей династии было обращено на положение дел в личной охране ее членов.

Зимой – весной 1905 г. основную угрозу для царской семьи представляли боевики партии эсеров. Однако изменившихся в условиях против дома Романовых стали выступать различные силы. В частности, началось сближение фракции РСДРП(б) и эсеров. Подготовке вооруженного восстания была посвящена и беседа Ленина с Гапоном, состоявшая во время их первой встречи в середине февраля 1905 г. С. И. Гусев (Я. Д. Драбкин), бывший в 1904–1905 гг. секретарем Петербургского комитета РСДРП(б), писал в мемуарах о своих контактах с представителями эсеров и «Союза освобождения», члены которого позднее вошли в состав Конституционно-демократической партии, а также подпольной военной организацией, которую представлял библиотекарь Академии Генштаба С. Д. Мстиславский.

«Пасха в 1905 году была в конце апреля. За месяц до Пасхи в Петербургский комитет было сообщено, что ЦК социал-революционеров хочет переговорить с нами по одному важному вопросу. ПК командировал меня. <…>

Таким образом, весь разговор происходил между представителем ПК и представителем гвардейской организации. Последний сообщил, что у них существует в противовес гвардейско-офицерской организации „лига белого орла“ такая же „лига красного орла“, и что цель этой последней заключается в том, чтобы свергнуть Николая и добиться конституции. В этих целях они решили войти в соглашение с революционными организациями. План гвардейской организации был таков: во время заутрени, под Пасху, когда все войска выводят из казарм в церковь без оружия, отряды из рабочих должны были напасть на казармы и захватить оружие. Другой план, на случай, если этот план не был бы принят, заключался в том, чтобы объявить в войсках питерского гарнизона, что Николай хочет дать конституцию, но что он захвачен в Гатчине в плен, и двинуть питерский гарнизон против гатчинских войск.

Представитель гвардейской организации поставил вопрос, сколько эсеры и социал-демократы могут выставить рабочих. Представитель ЦК эсеров сказал, что они могут выставить 10 000 рабочих, представитель социал-демократов заявил – несколько сот.

В дальнейшем произошел спор между представителем гвардейской организации и представителем ПК по вопросу о политических целях. Гвардейцы предлагали договориться на земском соборе, милостиво предоставляя социал-демократам в дальнейшем проводить свою собственную программу. Представитель ПК твердо стоял на Учредительном собрании. В конце концов ни до чего не договорились, а главное, не достигнута была основная цель, ради которой был командирован представитель ПК, – разузнать у представителя гвардейской организации о возможности захватить оружие в арсеналах. От ответа на этот вопрос представитель гвардейской организации дипломатически уклонялся. На вопрос о численности гвардейской организации представитель ее указал цифру 1000».

Что касается противодействия агитационной работы в армии и на флоте, то перед полицейскими и жандармами стояли два серьезных препятствия, устранить которые не смог даже министр внутренних дел. В-первых, Николай II запретил агентурную работу в войсковых частях и на кораблях, считая достаточным общий надзор командного состава. Во-вторых – негативное отношение подавляющего числа офицеров к деятельности полиции и жандармерии. Указанные факторы способствовало созданию весной 1905 г. в Петербурге нелегальной офицерской (но не гвардейской, как указывает Гусев) организации.

«Начавшаяся в этом году работа в казармах была чрезвычайно слабо поставлена и не шла дальше опять-таки кружковых работ; массовое издание литературы для солдат <…> началось лишь в 1906 году (кроме с.-д. „Казармы“, начавшей выходить в конце 1905 года). Эта недостаточность работы с солдатами объяснялась не только тем, что „военные организации“ партий состояли в то время почти целиком из штатских, не имевших связей с солдатской массой, и не тем только, что условия казарменной жизни и весь полковой уклад 1900-х годов ставил революционной работе совершенно исключительные трудности: как показала в дальнейшем та же наша практика, трудности эти можно было в конце концов преодолеть. Но к работе с солдатами не проявлялось особого рвения, главным образом потому, что ей не придавалось того значения, которое приписывалось вовлечению в движение офицеров. Дело представлялось так: если за нами будут офицеры, тем самым мы получим и солдат – офицеры могут вывести их за народное дело „по команде“, даже без всякой предварительной подготовки. Напротив того, сорганизовав небольшую группу солдат (а о крупных организациях при существующих условиях мечтать не приходилось), мы фактически ничего не приобретаем, так как увлечь за собою данную воинскую часть – всю инертную массу, увлечь против офицеров, против железной и тупой дисциплины, царившей в полках, – таким одиночкам-солдатам было бы невероятно трудно. <…>

По инициативе военных юристов весной 1905 года на квартире известного адвоката <…> Сергея Петровича Елисеева состоялось учредительное собрание „Всероссийского Офицерского Союза“. На собрание допущены были только военные: представители партий, настойчиво требовавшие разрешения выступить для изложения партийных программ и установления контакта с вновь создающейся организацией, получили совершенно единодушный отказ. Помню, как бушевал в прихожей Елисеева Авксентьев, приехавший по поручению Петербургского комитета с.-р. и требовавший, так сказать, „по партийной линии“, чтобы я добился его допущения. Но собравшиеся офицеры в данном отношении оказались совершенными „синдикалистами“: никакой зависимости от политических партий и никакой официальной с ними связи. Отдельным членам будущего союза состояние в партии не возбраняется, но при условии подчинения в первую очередь союзной дисциплине. Обособление было проведено настолько далеко и последовательно, что „Офицерский Союз“ постановил не входить и в состав Союза Союзов, сохраняя, таким образом, абсолютную во всех смыслах свободу действий.

Состав учредительного собрания был очень односторонним: были только академики, преобладали в числе слушатели Юридической академии; на втором месте – слушатели Инженерной академии, два-три офицера Артиллерийской академии, один электротехник; из академии Генерального штаба не было, кроме меня, никого; совершенно не представлены были строевые части и в первую очередь гвардия. <…>

Должно отметить, что собрание происходило без каких-либо особых предосторожностей. О нем не только знали все партийные организации, но я сам узнал о нем еще до официального оповещения, так сказать, из третьих и достаточно случайных уст. На лестнице Елисеева уныло дежурили филеры…».

Поскольку достать значительные партии оружия не привлекая внимания полиции было практически невозможно, взгляды революционеров обратились за границу. Главным спонсором российских революционеров с февраля 1904 г. стала японская разведка, координатором от которой в Европе выступал М. Акаши. Япония (как в 1914–1917 гг. и Германия) экономически не могла вести затяжную войну, основанную на стратегии измора, и была заинтересована любым способом ослабить Россию. Основными помощниками Акаши являлись представители сепаратистских сил Грузии, Польши и Финляндии: Г. Деканози, Ю. Пилсудский и К. Циллиакус, рассчитывавшие (в случае военного поражения России и последующего свержения царизма в результате вооруженного восстания) на приобретение независимости.

Второго апреля по н. с. в Женеве состоялась межпартийная конференция, в которой (по сведениям Департамента полиции) приняли участие представители армянской партии «Дашнакцутюн», Белорусской социалистической громады, Грузинской партии социалистов-федералистов, Латышского социал-демократического союза, Партии социалистов-революционеров, Польской социалистической партии, финской Партии активного сопротивления. Конференция была подготовлена при активном участии М. Акаши, К. Циллиакуса и эсера Н. В. Чайковского. Они привлекли к делу организации конференции Георгия Гапона, как человека, имеющего громкое революционное имя и стоящего вне отдельных партий.

По итогам конференции были выработаны две совместные декларации, в которых содержались призывы к вооруженному восстанию, созыву Учредительного собрания, созданию в России федеративной демократической республики и социализации земли. Главным практическим результатом конференции стало создание единого Боевого комитета (Г. Гапон, Е. К. Брешко-Брешковская), который должен был ведать организацией вооруженного восстания: собирать деньги, устраивать оружейные склады, мастерские взрывчатых веществ и т. п. Первоначально вооруженное восстание в Петербурге было запланировано на лето 1905 г.

В середине мая 1905 г. сотрудники Манасевича-Мануйлова сумели сфотографировать составленный К. Циллиакусом список с калькуляцией расходов на закупку оружия для некоторых революционных организаций. В нем, в частности, значилось: 5000 ружей для Грузинской партии социалистов-федералистов, 1000 ружей для Партии социалистов-революционеров, 8000 ружей для финской Партии активного сопротивления, 5000 ружей для Польской социалистической партии. Кроме того, для раздачи эсерам и финским сепаратистам предназначались 500 ружей-карабинов братьев Маузеров (пистолетов С-96).

К тому времени все антиправительственные группировки приступили к закупке и перевозке оружия в Россию. Количество закупаемых стволов измерялось десятками тысяч. Для выявления намерений подпольных организаций Манасевич-Мануйлов предложил создать резидентуры Департамента полиции в семи крупнейших портовых городах Европы. Его поддержал и посол Нелидов. Однако предложение не было принято – во многом из-за интриг в самом руководстве Департамента полиции.

Объединительные тенденции российской оппозиции были своевременно и с нескрываемым беспокойством отмечены органами политического сыска. «Вопрос о слиянии партии социалистов-революционеров с социал-демократами для совместных террористических действий, – сообщал Л. А. Ратаев полиции еще в середине марта 1905 г., – подвигается быстрыми шагами вперед <…>. Положение становится день ото дня серьезнее и опаснее».

Но практическое противодействие революционерам, начавшим подготовку к вооруженному восстанию, не соответствовало текущему моменту. Мы полагаем, что не последнюю роль в ухудшении работы Департамента полиции сыграло искусственное разделение системы политического сыска и общей полиции. Сотрудники общей и политической полиции были вынуждены работать автономно, иногда открыто конкурируя друг с другом. Решение общей задачи обеспечения безопасности государства отходило на второй план, первостепенными становились конъюнктурные интересы: кто, когда и кому доложит о собственных успехах и о неудачах конкурентов. Возникло множество невидимых «локальных сетей», в том числе и внутри политической полиции, передача информации по которым зависела от личных пристрастий и принадлежности их участников к той или иной придворной группировке.

В качестве примера достаточно привести длительную борьбу друг с другом двух корифеев политического сыска – П. И. Рачковского и Л. А. Ратаева. Их противоборство нанесло колоссальный ущерб деятельности Заграничной агентуры Департамента полиции. Противостояние правительственных группировок, происходившее при прямом попустительстве, а порой и при непосредственном участии высшего политического руководства страны, значительно ослабляло позиции органов безопасности и власти в целом.

Указанные обстоятельства привели к падению уровня оперативной работы Особого отдела и подчиненных ему розыскных органов на местах. Заведующий отделом Н. А. Макаров больше занимался надзором за соблюдением законности в деятельности органов политического сыска, чем активизацией оперативной работы и реализацией оперативной информации. С. П. Белецкий, возглавлявший Департамент полиции в 1912–1914 гг., впоследствии писал:

«События 1905 г. – результат непринятия своевременно решительных мер, что в свое время было результатом неосведомленности розыскных органов вследствие неудовлетворительной постановки политического розыска, почему все подготовительные работы революционеров прошли незамеченными или были учтены недостаточно серьезно местными розыскными органами».

Даже в тех случаях, когда необходимая оперативная информация имелась, ее практическая реализация блокировалась из-за нерешительности и непоследовательных действий Николая II и его ближайшего окружения.

В этих условиях особое значение приобретали личные качества руководителей территориальных органов безопасности, зачастую действовавших на свой страх и риск. Одним из таких решительных людей являлся полковник А. В. Герасимов, 17 февраля 1905 г. ставший заведующим Петербургским охранным отделением. В первый же день работы он застал в помещении отделения одного из офицеров беседующим с секретным сотрудником, что было вопиющим нарушением правил работы с агентурой. И это в столичном Охранном отделении! Медленно, но методично Герасимов исправлял недостатки в служебной деятельности вверенного ему отделения, постепенно наладил работу агентуры, по донесениям которой работали филеры Летучего отряда. Была арестована группа эсеров, готовившая одновременное покушение на четырех высших чиновников империи, затем задержана с поличным дочь якутского губернатора Т. А. Леонтьева, намеревавшаяся убить Николая II. Но повлиять на изменение ситуации в целом эти тактические успехи не могли. Высшая власть была практически полностью парализована. Аресты лидеров оппозиции обычно заканчивались тем, что даже при наличии документальных доказательств незаконной деятельности их не судили, а по распоряжению властей отпускали под надзор. В такой ситуации многие служащие полиции и жандармерии оказались дезориентированы и деморализованы.

До 1905 г. социал-демократы (как меньшевики, так и большевики) считали террористическую деятельность нецелесообразной, не связанной со всей системой борьбы пролетариата. В условиях революционного кризиса позиция руководства РСДРП по отношению к актам терроризма и к организации боевой работы изменилась.

На третьем съезде РСДРП, состоявшемся 12–27 апреля (25 апреля – 10 мая) 1905 г. в Лондоне, была определена единая тактическая линия партии в начавшейся революции. В резолюции «О вооруженном восстании» съезд указал, что для свержения самодержавия необходим переход от массовых политических стачек к вооруженному восстанию.

К середине 1905 г. при ЦК РСДРП была сформирована Боевая группа центрального подчинения, а при столичных и губернских организациях эсдеков стали создаваться боевые комитеты, которые занимались военной подготовкой членов партии. Закупкой и распространением оружия, производством взрывчатки занималась Боевая техническая группа при ЦК и ПК РСДРП. Ее куратором со стороны ЦК большевиков стал инженер Л. Б. Красин. Закупка и перевозка оружия в Россию была многократно увеличена.

«Когда в 1905 году <…> вооруженное восстание после III съезда стало лозунгом нашей партии, – писал Б. Стомоняков, – вопросы технической подготовки революции начали приобретать все большее и большее значение в практической работе партийных организаций. Среди этих вопросов особенно важным был вопрос о массовой заготовке оружия. Так как возможности получения его внутри страны при тогдашних условиях были весьма ограничены, то необходимо было озаботиться привозом его из-за границы. При большом несоответствии между финансовыми средствами Центрального комитета партии и стоявшими перед ним задачами естественно, что снабжение оружием происходило преимущественно в децентрализованном порядке, путем посылки местными организациями за границу собственных агентов, которые закупали оружие и, пользуясь транспортом центральных или окраинных организаций, с большим или меньшим успехом направляли закупленные партии в Россию по назначению.

Логика революционной борьбы 1905 года толкала на этот путь вооружения и мелкобуржуазные российские революционные партии. Массовыми заготовками оружия и вооружением рабочих занимались под влиянием революционизированной рабочей массы даже некоторые меньшевистские организации, несмотря на яростную борьбу, которую вели с нашей партией руководители меньшевизма вокруг лозунга вооруженного восстания. <…>

Естественно, что из всех европейских стран наибольший интерес в смысле закупки оружия представляла Бельгия. Ее оружейные заводы, особенно льежские, издавна пользовались мировой известностью, в особенности в области изготовления револьверов, которые были в то время излюбленным оружием революционной борьбы в России. <…> Необходимо далее иметь в виду, что Бельгия в то время, несмотря на долгое господство католически-клерикальной партии, была одной из наиболее свободных и наименее полицейских стран, где русские революционеры не встречали почти никаких стеснений при проживании, передвижении и занятии делами своих организаций. Это обстоятельство имело особенное значение в 1905–1906 гг., когда по настоянию царского правительства усилились репрессии против русских революционеров в Германии, которая была и является главнейшим конкурентом Бельгии в производстве оружия. Наконец, Бельгия привлекала российские революционные организации в отношении закупки оружия также и тем, что Брюссель был местопребыванием Международного социалистического бюро – центра социалистического Интернационала. При недостатке связей и незнакомстве с заграничной обстановкой выезжавшие за границу для заготовки оружия представители организаций, естественно, часто обращались за помощью к Международному социалистическому бюро в Брюсселе».

«На первое время, – вспоминал московский боевик Н. Колокольцев, – поступало оружие плохое: смит-вессоны, большие и малые, и бульдоги – одним словом, всякая дрянь, но и это оружие в руках рабочих было очень хорошее.

Потом, помню, в июне месяце, вечером, я выходил из артели, вижу, подъезжает ломовой извозчик, спрашивает мою фамилию, я отвечаю, что это я, спрашиваю, в чем дело. „Примите багаж“. – „Какой багаж?“ <…> Он ответил, что сейчас придет человек и объяснит, что здесь. Перетаскали ящики, и извозчик уехал, после чего я дожидался 1 1/2 часа, но никого не было. Со мной был один тов. П. Седов: решили вскрыть ящики. Там, в ящиках, к нашей неожиданности, оказались средние браунинги и маузеры, а также ящики с патронами к ним. Мы стояли в недоумении: что делать? У того и другого не работала голова, так потеряли всю ночь. Все-таки удалось разместить оружие в удобные места.

На следующий день приходит Петр Кавказец, который говорит, что оружие, которое получено, нужно быстрее раздать.

Тогда был выработан пароль, с которым приходили рабочие из других районов: 1) Москворецкого, 2) Рогожского, 3) Лефортовского, 4) Городского, к которому принадлежали Пресня, Бутырки, Сущево, Большая Дмитровка и вся окружающая местность.

Раздача оружия происходила очень медленно, и раздавать его было очень неудобно, приходили в артель во время работы. Кто придет – возьмет 3 штуки, кто – 5 штук и т. д. И так раздача происходила очень долго, затем в артель каждый вечер собирались для практической стрельбы, а также учились разбирать и собирать оружие. Я помню, что происходила практическая стрельба в Техническом училище».

Впервые после 1825 г. в Российской империи отдельные воинские части начали выходить из повиновения командирам и присоединяться к забастовщикам. Четырнадцатого июня 1905 г. на Черноморском флоте взбунтовался экипаж броненосца «Потемкин». Его поддержали моряки еще четырех военных судов. 15–18 июня имел место мятеж моряков на военно-морской базе Балтийского флота в Либаве, 25–26 июня – мятеж двух батальонов Кавказской саперной бригады в Александрополе. Многие офицеры армии и флота занимали выжидательную позицию, заявляя, что находятся «вне политики». Колебались даже некоторые командиры гвардейских полков, дислоцированных в столице.

«Пестрота состава и зыбкость, мягко говоря, программных задач повели к тому, что в меру развития работы [офицерского] Союза стала естественно складываться „организация в организации“. „Центральный комитет“, как таковой, продолжал блюсти свою „внепартийную независимость“, а революционные элементы – на этот раз почти исключительно офицеры Генерального штаба – создали негласное объединение, вошедшее в связь с революционными партиями и поставившее в программу вместо „демократизации армии“ подготовку вооруженного восстания в Петербурге.

Работа по подготовке этого восстания и легла в основу всей нашей фактической деятельности летом и осенью 1905 года. Она велась в двух направлениях: во-первых, разрабатывался самый план восстания, собирались необходимые сведения о распределении сил противника, военных складов, телеграфных и телефонных станций и т. п. – с одной стороны, и о распределении наших сил, т. е. рабочего населения города, – с другой; во-вторых, подготовлялись и самые кадры будущего выступления, – я разумею кадры командные. И в той и в другой работе мы не могли обойтись без участия петербургского офицерства, т. е. гвардии, поскольку из негвардейских частей в Питере стоял только один Новочеркасский полк. <…>

В гвардии шло своеобразное „классовое“ расслоение. Оно сказывалось и внутри полков, и в междуполковых отношениях: при внешней чрезвычайной корректности отношения эти по существу достигали в отдельных случаях большой остроты. „Синие“ кирасиры, сохранившие дворянский состав, искренне презирали „желтых“. В гвардейской артиллерии рознь между частями дошла по тем же основаниям до такой резкости, что мы имели некоторые основания предполагать, что в момент восстания на нашей стороне обязательно будет или конная гвардейская артиллерия, или 1 гвард. артиллерийская бригада, ибо вместе они ни за что не пойдут: если конная артиллерия выступит против восставших, она тем самым заставит, так сказать, офицеров 1-й гв. бригады присоединиться к восставшим. И наоборот. По крайней мере, именно так говорила офицерская молодежь названных частей, говорила совершенно открыто. <…>

В течение лета разработка плана восстания продвинулась довольно далеко вперед: нами была произведена детальная разведка Петропавловской крепости и особенно подступов к Трубецкому бастиону (где тогда содержались политические), причем все данные закреплены были специальным планом. Равным образом составлены были ориентировочные планы всех полковых казарм и зданий, которые предполагалось захватить при начале восстания (государственный банк; телеграфная и телефонная станции и т. п.). Во время этих работ сказалась, между прочим, черта, очень характерная для тогдашних офицеров, членов Союза: при составлении планов казарм ни один не соглашался дать планы казарм своего полка, а предлагал снять план у любого другого: „А то как-то на предательство похоже“. И в результате измайловец снимал план л. – гв. Егерского полка, а егерь – план Измайловского, вместо того чтобы дать каждый своего, прямо на память.

Прикомандированная к нам партийными, а отчасти и общественными организациями (с которыми мы держали связь) студенческая молодежь работала по обследованию улиц (проходные дворы, командующие дома, особо пригодные для обороны, и т. п.) в районах, где предполагались наиболее упорные столкновения. Помнится, где-то в районе Сенного рынка мы нашли место, заложив баррикаду на котором можно было ею одною замкнуть целых пять улиц. Молодежь была в восторге неописуемом от этой столь наглядной полезности „тактического изучения местности“.

Результаты обследований города наносились на планы Петербурга – один большой, очень крупного масштаба, добытый из городской думы (его называли „штабным“), и на несколько мелких. Хранились все эти материалы в библиотеке Академии Генерального штаба, бывшей в то время в моем ведении. Часть их, вероятно, еще и сейчас сохранилась: она была запрятана в огромных папках с какими-то (итальянскими, помнится) чертежами по гражданской архитектуре; поскольку эти чертежи, не имевшие никакого касательства к военным наукам, изучавшимся в академии, никому не могли понадобиться, место хранения было безопасным; тем более что на всякий случай я вычеркнул эти атласы из всех каталогов и инвентарей».

В течение 1905 г. наиболее компетентным должностным лицом в МВД, имевшим значительный опыт и успехи в оперативной работе, был П. И. Рачковский. По представлению Трепова 4 июля он вступил в должность вице-директора Департамента полиции с правом подписи документов за своего непосредственного начальника. К концу месяца, 27 июля, директора освободили от заведования делами по государственным преступлениям и розыска по ним, возложив эти обязанности на Рачковского.

В целом в обязанности Рачковского входило:

1) руководство розыском по делам о государственных преступлениях, осуществляемом на месте охранными отделениями и чинами Отдельного корпуса жандармов;

2) надзор за производством дознаний по делам о государственных преступлениях чинами Отдельного корпуса жандармов и Департамента полиции;

3) надзор за осуществлением на местах гласного надзора над лицами, подчиненными надзору, и негласного за лицами «сомнительной благонадежности»;

4) вопросы, связанные с учреждением и устройством на местах органов политического розыска;

5) участие в Особом совещании по делам об административной высылке.

В подчинение Рачковскому были переданы образовавшие «политическую часть» 5-е (подготовка докладов Особому совещанию) и 7-е (наблюдение за ходом политических дознаний) делопроизводства Департамента полиции и Особый отдел.

Рачковский продолжил прерванную с уходом Зубатова практику внедрения секретных агентов в революционные кружки и партии, поставив главной своей целью наблюдение за Боевой организацией эсеров. Наряду с Азефом в ее рядах успешно работал в это время агент Н. Ю. Татаров. Однако, как мы указывали, Азеф уже вел свою игру, сообщая выгодные лишь ему самому сведения.

Благодаря Рачковскому были предотвращены террористические акты против генерала Трепова, великих князей Владимира Александровича и Николая Николаевича, однако политическая ситуация в стране продолжала ухудшаться, и эксперты Департамента полиции не всегда могли объективно оценить масштабы революционной деятельности.

В условиях роста революционных настроений власть пошла на уступки, встав на путь либеральных преобразований. Шестого августа Николай II издал манифест о созыве к началу 1906 г. Государственной думы с совещательными полномочиями. Объявленная университетская автономия, по мнению властей, должна была примирить интеллигенцию и правительство, однако этого не произошло.

Для подготовки вооруженного восстания в августе 1905 г. в соответствии с решениями Женевской конференции Акаши и Циллиакус привлекли Азефа, который должен был возглавить Объединенную боевую организацию. Предполагалось, что ударной силой восстания станут боевики партии эсеров и «Боевого рабочего союза», созданного летом 1905 г. при «Собрании русских фабрично-заводских рабочих».

«Союз был объявлен внепартийным, – вспоминал Мстиславский, – иной программы, кроме чисто боевой, повстанческой, он не имел. Первыми организаторами его выступили бывшие гапоновцы, перенесшие в него характерную для них „нелюбовь“ к интеллигенции, „гапоновскую“ тенденцию обойтись собственными низовыми силами, без политических партий – по уставу Союза в его ряды интеллигенция не допускалась. Союз делился на районные дружины, возглавленные выборными начальниками; общее руководство принадлежало Совету этих начальников – „Центральному Комитету“; в районах руководящими органами являлись советы дружин, пользовавшиеся очень широкими автономными правами: несмотря на боевые задания, требовавшие, казалось бы, самой строгой дисциплины, Союз был очень анархичен; „Свободе действий“ районных дружин содействовал в огромной мере и тот факт, что <…> каждая дружина имела свою кассу, и только закупка оружия (в Финляндии) осуществлялась через Центральный орган по соображениям технического порядка. <…>

Первоначально Союз имел крупный успех в рабочей среде: привлекала конкретность заданий, наличие материальных средств, получение оружия на руки и – в крупнейшей мере – „свободность“ организации. Наряду с беспартийными в дружинах было довольно много причислявших себя к той или иной партии».

Однако восстания в конце лета 1905 г. не произошло, поскольку доставка большой партии оружия (по разным данным, 15–16 тысяч винтовок, 2,5–3 тысячи револьверов, 2,5–3 миллиона патронов и три тонны взрывчатых веществ) на пароходе «Джон Графтон» сорвалась. Двадцать шестого августа пароход сел на мель в Ботническом заливе, в 22 километрах к северу от Якобстада. Экипаж подорвал судно и ушел на шлюпках на берег. Подавляющая часть оружия была поднята русскими водолазами, кое-что попало в руки местного населения.

А план был таков.

«Для подготовки восстания в Петербурге был организован комитет в который, само собою разумеется, вошел Азеф, ведь он был главою боевых организаций с.-р. Азеф стал руководителем комитета, на который была возложена задача созвать всех членов комитета в момент, который покажется ему наиболее целесообразным. Определение дня восстания и необходимых мероприятий, с ним связанных, находилось, таким образом, в его руках. План восстания в общих чертах был следующий: оружие, снаряжение и т. д. должны были быть доставлены на грузовом судне в заранее условленный пункт у северного побережья Финского залива. Там груз должен был быть перегружен на два других судна, и все три судна должны были отправиться в Петербург и пристать в заранее определенный день и в точно установленных пунктах различных рукавов Невы.

С этой целью предполагалось прибегнуть к рабочим организациям. Они должны были выделить достаточное число надежных людей для приемки оружия – в таком количестве, чтобы можно было вооружить им 12 000 человек: эти люди в заранее назначенные сроки должны были находиться в пунктах разгрузки в виде больших или меньших групп портовых рабочих. Тотчас после разгрузки судна они должны были вооружиться оружием и военными припасами и немедленно занять несколько заранее определенных важных стратегических пунктов в городе; чтобы во время разгрузки удалить полицию, несколько сот рабочих, снабженных заранее привезенными автоматическими маузерами, должны были быть распределены на прилегающих площадях в качестве охраны. Чтобы ввести в заблуждение власти и заставить их рассеять гарнизонные войска в различных отдаленных от Невы пунктах, небольшие отряды, снабженные взрывчатыми веществами, привезенными контрабандным путем, должны были поджечь несколько необитаемых в то время дач, а также взорвать несколько императорских дворцов в окрестностях города.

План, который теперь может показаться нелепым или фантастичным, но при тогдашних условиях осуществление его не было невозможным. Цель его, разумеется, заключалась не в завоевании Петербурга <…> а в том, чтобы в течение нескольких дней поддерживать восстание, служа, таким образом, по возможности, сигналом для одновременного взрыва в других местах.

Но этот план никогда не был доведен до конца, и этим самодержавное правительство обязано в первую очередь, если не исключительно, агенту охранки Азефу».

За два дня до аварии «Джона Графтона», 24 августа 1905 г., Рачковский направил в адрес начальников жандармских управлений, охранных отделений и розыскных пунктов циркуляр «О регулярном предоставлении Особому отделу отчетов о деятельности революционных партий»:

«Противоправительственное движение, органами борьбы с которым являются главным образом жандармские управления и охранные отделения, получило за последнее время весьма широкое развитие, выразившееся в образовании целого ряда самостоятельных революционных партий и организаций, действующих каждая по собственной программе и системе.

Ближайшее ознакомление с характером, целями и способами действий тайных организаций, несомненно, должно составлять первейшую обязанность офицеров Отдельного корпуса жандармов, призванных к непосредственной борьбе с ними, так как только полная в этом отношении осведомленность может дать розыскным органам правительства правильный взгляд на дело и содействовать выработке целесообразных приемов борьбы, которая в противном случае будет сводиться лишь к временному, часто случайному изъятию из преступной среды отдельных ее представителей или задержанию одних средств пропаганды, которыми они пользуются.

Между тем опыт показывает, что некоторые представители жандармского надзора на местах не проявляют надлежащего интереса к теоретическому ознакомлению с программами и тактикой отдельных революционных организаций, не имеют посему ясного представления о характере противоправительственного движения во вверенных им районах, вследствие чего доносят Департаменту полиции о частных случаях проявления революционной деятельности отдельных лиц или групп, оставляя Департамент полиции в неизвестности относительно общего положения революционного движения в районе, вследствие чего департамент, как центральное учреждение, ведающее розыском, встречается с весьма значительными затруднениями при оценке положения противоправительственного движения и при выработке общих руководящих указаний и планомерной борьбы с таковым.

Ввиду изложенного Департамент полиции признает необходимым установить за общее правило, чтобы главные начальники губернских и областных жандармских управлений и охранных отделений периодически, два раза в год, представляли в департамент, независимо от обычных, по ходу текущих дел, донесений, особые записки, в которых без излишних подробностей и мелочей, затемняющих дело, но с достаточною определенностью и точностью излагали [бы] обоснованные более или менее фактически, а не на одних предположениях сведения по нижеследующим вопросам:

I. Какие революционные организации существуют в данном районе, когда они возникли, в чем выразилась их деятельность (демонстрации, забастовки, террористические факты, пропаганда словом и литературой), каков их полный состав и кто выдающиеся по своему значению их руководители. В этом отношении наибольшего внимания должны заслуживать местные группы ниже перечисляемых организаций:

1) партии социалистов-революционеров с ее союзами, Боевой организацией и боевыми дружинами;

2) „анархистов-коммунистов“, „непримиримых“ и „махаевцев“;

3) Российской социал-демократической рабочей партии, в виде ее местных союзов, комитетов и групп фракций, так называемых „большинства“ и „меньшинства“;

4) „Всеобщего еврейского рабочего союза в Польше, Литве и России“ (то же – „Бунд“, действующий преимущественно на Западе России);

5) „Польской социалистической партии“, „Социал-демократии Королевства Польского и Литвы“ и партии „Пролетариат“ (Привислинский край);

6) „Латышской социал-демократической рабочей партии“ (Прибалтийский край);

7) „Армянской партии революционеров-федералистов“ („Дрошак“, то же – „Дашнакцутюн“) и Грузинской социально-революционной федералистической партии „Сакартвело“ (Кавказ);

8) „Партии активного сопротивления“ (Финляндия), а также самостоятельных организаций: „Военно-революционной“, „Сионистов-социалистов“ (Поалей-Цион) и „Союза освобождения“.

II. Какие указания получены на существование в данном районе технических революционных предприятий, как то: изготовление разрывных снарядов, приобретение оружия, организация паспортных бюро, постановка тайных типографий и устройство других множительных аппаратов.

III. Какие появились в пределах района за определенный период времени наиболее характерные преступные издания (брошюры и листки) и от имени каких революционных организаций и каким способом тиснения они выпущены. В этом случае надлежит указывать, с представлением образцов, главным образом те издания, которые имеют программный характер, или направлены к агитации в военной и крестьянской среде, или же изданы по поводу отдельных, особенно серьезных событий.

IV. Какие имелись указания на сношения и связи революционных организаций данного района с таковыми же других местностей и сообщалось ли и что именно об этом подлежащим начальникам жандармских управлений и охранных отделений.

V. Какие именно меры, административные и другие, были предпринимаемы в каждом отдельном случае по предупреждению главнейших явлений революционного характера и преследованию уже совершенных преступлений политического свойства.

Принимая засим во внимание, что сроки 1 января и 1 июля уже приурочены для представления жандармскими управлениями и охранными отделениями отчетностей по негласному наблюдению, департамент предлагает включать в вышеуказанные записки сведения по полугодиям, с 1 октября по 1 апреля, и препровождать в департамент (по Особому отделу) немедленно и не позднее недели по наступлении этих сроков».

«К октябрю, – писал Мстиславский, – в развитии подготовительных наших работ произошла заминка, так как со сбором необходимых сведений было приблизительно покончено, и на первый план выдвинулся вопрос о „живой силе“, ее учете, ее вооружении, ее подготовке. С учетом было неблагополучно, так как сведения, поступавшие из районов, были явно преувеличены. Вооружения по-прежнему почти не было. Что же касается технической подготовки, то поставить ее сколько-нибудь удовлетворительно и сколько-нибудь широко представлялось невозможным, так как офицеры, как я сказал, за редкими исключениями, уклонялись от общениях с „внешним миром“, а заменить живое слово хотя бы суррогатом печатных каких-либо руководств тоже нельзя было за отсутствием хороших пособий. Ходило по рукам „Руководство к уличному бою“, но книжка эта была очень слабая: конкретных указаний она почти не давала, ограничиваясь „беллетристикой“. <…> Даже для ознакомления с оружием, которое поступало в дружины, формировавшиеся партиями, организаторам приходилось пользоваться, за отсутствием иных пособий, иллюстрированными прейскурантами оружейных магазинов. Таким образом, и техническая, и особенно тактическая подготовка тех небольших организованных кадров, которыми располагали мы осенью 1905 года, была очень низка.

К середине октября политическая атмосфера сгустилась до крайности. „Верхи“ сильно волновались».

Четырнадцатого октября 1905 г. петербургский генерал-губернатор и начальник Петербургского гарнизона генерал Д. Ф. Трепов в извещении к жителям столицы писал:

«Если бы, однако, где-либо возникли бы попытки к устройству беспорядков, то таковые будут прекращаемы в самом начале, и, следовательно, серьезного развития не получат. Войскам и полиции мною дано приказание всякую подобную попытку подавлять немедленно и самым решительным образом; при оказании же к тому со стороны толпы сопротивления – холостых залпов не давать и патронов не жалеть».

В крупных городах страны вводилось военное положение. Прорабатывались даже варианты эвакуации государя и членов его семьи за границу, когда в октябре 1905 г. в Петербурге началась всеобщая забастовка. В те дни кайзер Вильгельм прислал Николаю письмо с предложением переехать в Германию. Немецкое правительство воспринимало революционную ситуацию в России настолько серьезно, что начало выдвижение к русской границе нескольких армейских корпусов, а на Балтику – крейсеров военно-морского флота.

Трепову, назначенному в октябре 1905 г. дворцовым комендантом Петергофского, а с ноября – Зимнего дворца, принадлежит особая заслуга в организации охраны императорской фамилии. До этого он десять лет служил московским обер-полицмейстером, затем командиром Отдельного корпуса жандармов и хорошо знал ситуацию в Российской империи. За короткое время Трепов полностью реорганизовал охрану императора и что особенно важно – объединил полицию, жандармерию и службы личной охраны в единую систему.

Дворцовый комендант находился в непосредственном подчинении Министерства Императорского двора. В его функции входило общее наблюдение за безопасностью проживания и передвижения императора и его семьи и руководство деятельностью полицейских органов, находившихся в ведении данного министерства. Коменданту подчинялись: Управление дворцового коменданта, Дворцовая полиция, Инспекция императорских поездов. В 1905 г. общий расход средств исключительно на охрану императорской фамилии составлял 159 тысяч рублей.

Девятого октября премьер-министр С. Ю. Витте представил императору доклад о положении в стране и предложил два варианта разрешения политического кризиса: ввести в России военное положение или даровать народу конституцию. Император колебался, но сторонники либеральных реформ в его окружении победили: 17 октября был опубликован манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». В нем, в частности, объявлялось:

«1) даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собрания и союзов;

2) не устанавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку; и

3) установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей».

Верховная власть, хотя и с запозданием, сделала первый шаг навстречу оппозиции. Многие искренне полагали, что теперь начнется «новая жизнь».

«Наутро [18-го], – вспоминал Мстиславский, – в ранний час, ко мне приехал штабс-капитан Финляндского полка <…>. Он был возбужден и радостен: конституция, по мнению наших офицеров-финляндцев, от имени которых он приехал, разрешала вопрос, которым болела организация последние дни. Не только отпадала необходимость выступления, но под сомнение ставилась целесообразность самого дальнейшего существования Союза. Ибо с переходом к „конституционным формам правления“ иными, легальными, путями должны были получить разрешение и задания, стоявшие в программе Союза.

Я поспешил разочаровать его, указав, что акт 17 октября – не конец, но начало; что не только нельзя думать о роспуске организации, но, напротив того, именно теперь более, чем когда-либо, надо озаботиться приведением ее в боевую готовность. Штабс-капитан потемнел. Как раз в это время приехал Чарнолусский вызвать меня на экстренное междупартийное совещание в связи с предполагавшимися днем демонстрациями (в частности, на Казанской площади). Мы поехали втроем, но совещание уже закончилось; все торопились „на места“. Дожидался лишь представитель Петерб. комитета партии с.-р., сообщивший, что есть предположения с Казанской площади двинуться к тюрьмам на освобождение политических заключенных. Это могло повести к крупным событиям, поскольку в случае штурма тюрем можно было ожидать вызова войск, что поставило бы наших офицеров перед выбором: или „выступить“, или стрелять по народу. Ввиду этого я предложил финляндцу немедленно ехать в полк, собрать наших офицеров, предупредить их о возможном выступлении и держаться в казармах наготове, связавшись с Егерским и Гренадерским полками, где числилось наибольшее число строевых членов Союза. <…>

Центральный комитет делегировал „Ивана Николаевича“ – Азефа. <…> Я сделал подробный доклад как о состоянии военной организации, так и о всей боевой подготовке, поскольку она шла через комитет. При этом я не мог скрыть, что подавляющее большинство наших офицеров – в лучшем случае, „однозарядные пистолеты, из которых можно выстрелить только один раз“. И в сущности, если не „выстрелить“ сейчас, то, пожалуй, через несколько дней даже будет уже поздно: они совсем откажутся стрелять…

Азеф заметно и искренно (совершенно искренно – я в этом готов поручиться) волновался. <…> Наконец он отнял ладони от лица, откинулся в кресле и сказал отрывисто и глухо: „Дайте отбой. Не выступать“. Комитетчик тихо охнул. Я вышел. <…>

Разрядить „однозарядные“ пистолеты эти так и не пришлось. 18 октября дело обошлось без вызова войск: движение к тюрьмам, как известно, „самоликвидировалось“, столкновения не произошло. А в последующие дни, когда объявлена была амнистия, начался тот легкий угар „дней свободы“, которого не выдержали не одни только офицерские головы. Многие в те дни использовали предлог „дать отбой“ напряженным атмосферою предоктябрьских дней нервам. В Союзе большинство офицеров держалось того мнения, что „конституция“ коренным образом изменила программу и тактику Союза, что о каких-либо самостоятельных выступлениях и действиях не приходится говорить, а дальнейшая ориентация Союза должна идти на Думу. Это повело в ближайший же срок к дальнейшему расслоению внутри Союза».

Авторы манифеста считали, что свобода политических партий, выборы в Государственную думу и объявленная 21 октября амнистия для политических заключенных будут способствовать согласию и примирению в обществе. Но многие лидеры оппозиции восприняли такую позицию как слабость; они полагали, что наступил исключительно благоприятный момент для свержения самодержавия, поскольку в правоохранительных органах столицы царила растерянность, близкая к панике.

«Большинство сходилось на том, – вспоминал Герасимов, – что Охранное отделение теперь будет устранено. И многие просили меня оказать им протекцию, – кто для поступления в железнодорожное жандармское управление, кто – в пограничную стражу <…>. Я обещал <…> но отшучивался: „Успокойтесь, господа. Без нас не обойдутся. Полиция имеется даже во Французской республике. Кто хочет, может уйти, – а нам работа найдется“. <…> Утром, когда я шел на службу, наткнулся на маленький летучий митинг. Какой-то оратор, уцепившись за фонарь, говорил о том, что не благодарить царя, не служить молебны нужно – а прогнать царя прочь <…>. Положение было еще хуже, чем я думал».

В октябре 1905 г. в работе «Задачи отрядов революционной армии» В. И. Ленин изложил свое мнение по вопросам теории и практики подготовки и использования боевых революционных групп:

«Отряды должны составляться по возможности из близко живущих или часто, регулярно в определенные часы встречающихся людей (лучше и то и другое, ибо регулярные встречи могут быть прерваны восстанием). Задача их – наладить дело так, чтобы в самые критические минуты, при самых неожиданных условиях можно было оказаться вместе. Каждый отряд должен поэтому заранее выработать приемы и способы совместного действия: знаки на окнах и т. п., чтобы легче найти друг друга; условные крики или свистки, чтобы в толпе опознать товарища; условные знаки на случай встречи ночью и т. д. и т. д. Всякий энергичный человек с 2–3 товарищами сумеет разработать целый ряд таких правил и приемов, которые надо составить, разучить, упражняться в их применении. Надо не забывать, что 99 % за то, что события застанут врасплох и соединяться придется при страшно трудных условиях.

Даже и без оружия отряды могут сыграть серьезнейшую роль: 1) руководя толпой; 2) нападая при удобном случае на городового, случайно отбившегося казака (случай в Москве) и т. д. и отнимая оружие; 3) спасая арестованных или раненых, когда полиции очень немного; 4) забираясь на верх домов, в верхние этажи и т. д. и осыпая войско камнями, обливая кипятком и т. д. При энергии организованный, сплоченный отряд – громадная сила. Ни в каком случае не следует отказываться от образования отряда или откладывать его образование под предлогом отсутствия оружия.

Отряды должны по возможности заранее распределять функции, иногда выбирать заранее руководителя, начальника отряда. Неразумно было бы, конечно, впадать в игру назначения чинов, но нельзя забывать гигантской важности единообразного руководства, быстрого и решительного действия. Решительность, натиск – 3/4 успеха.

Отряды должны немедленно по образовании, т. е. теперь же, взяться за всестороннюю работу отнюдь не теоретическую только, но и непременно практическую также. К теоретической мы относим изучение военных наук, ознакомление с военными вопросами, чтение рефератов по военным вопросам, приглашение на беседы военных (офицеров, унтеров и пр. и пр. вплоть до бывших солдатами рабочих); чтение, разбор и усвоение нелегальных брошюр и статей в газетах об уличном бое и т. д. и т. д.

Практические работы, повторяем, должны быть начаты немедленно. Они распадаются на подготовительные и на военные операции. К подготовительным относится раздобывание всякого оружия и всяких снарядов, подыскание удобно расположенных квартир для уличной битвы (удобных для борьбы сверху, для складов бомб или камней и т. д. или кислот для обливания полицейских и т. д. и т. д., а также удобных для помещения штаба, для сбора сведений, для укрывательства преследуемых, помещения раненых и т. д. и т. д.). Затем, к подготовительным работам относятся немедленные распознавательные, разведочные работы: узнавать планы тюрем, участков, министерств и пр., узнавать распределение работы в казенных учреждениях, в банках и т. д., условия охраны их, стараться заводить такие связи, которые бы могли принести пользу (служащий в полиции, в банке, в суде, в тюрьме, на почте, телеграфе и т. д.), узнавать склады оружия, все оружейные магазины города и т. д. Работы тут масса, и притом такой работы, в которой громадную пользу может принести всякий, даже совершенно не способный к уличной борьбе, даже совсем слабые люди, женщины, подростки, старики и проч. Надо стараться сплачивать теперь же в отряды непременно и безусловно всех, кто хочет участвовать в деле восстания, ибо нет и быть по может такого человека, который при желании работать не принес бы громадной пользы даже при отсутствии у него оружия, даже при личной неспособности к борьбе.

Затем, не ограничиваясь ни в каком случае одними подготовительными действиями, отряды революционной армии должны как можно скорее переходить и к военным действиям, в целях: 1) упражнения боевых сил; 2) разведки слабых мест врага; 3) нанесения врагу частичных поражений; 4) освобождения пленных (арестованных); 5) добычи оружия; 6) добычи средств на восстание (конфискации правительственных денежных средств) и т. д. и т. д. Отряды могут и должны ловить сейчас же всякий удобный случай для живой работы, отнюдь не откладывая дело до всеобщего восстания, ибо без подготовки в огне нельзя приобрести годности и к восстанию».

В качестве примера боевой работы на местах приведем воспоминания одного из активистов Петербургской организации РСДР. А. И. Сергеева:

«Приходилось вести работу в двух направлениях – чисто партийную и боевую. Личной жизни у нас совершенно не существовало. Для боевой подготовки наша организация устраивала лекции по подготовке к боевому делу. Ходили на эти конспиративные лекции представители дружин разных заводов; так, были представители дружин с завода Лесснера, патронного, набиралось иногда в комнате человек до десяти. Какой-то артиллерист-офицер, который бывал иногда в форме, иногда в штатском платье, читал нам о взрывчатых веществах, изготовлении бомб, употреблении оружия, постройке баррикад; о том, как свести поезд с рельс, о поджогах и пр. Слушали с большим интересом, задавали вопросы, читал он нам из Виктора Гюго о баррикадах. Принес он нам однажды фосфор, разведенный, кажется, в спирту, обмакивал в него бумажку, и когда она высыхала, то загоралась; всем нам хотелось иметь этот состав. И вообще слушали этого офицера с большим вниманием, потому что знали, что он – специалист в этом деле. Он пользовался у нас полным доверием. Собирались больше всего на Петербургской стороне у курсисток.

После таких лекций приходилось собирать свой кружок и передавать им содержание лекции. Организатор боевой дружины должен был инструктировать свою группу по практической стрельбе, и мне приходилось регулярно по субботам водить дружинников из Петербургского и Выборгского районов на Малую Охту, садились в лодку, ехали по реке, потом шли по лесу и там, на просеке, установив цель, занимались стрельбой. У меня были винтовка, маузер, браунинг и револьверы. Это было оружие для всей группы, хранилось оно у меня, причем некоторые боевики имели постоянно при себе оружие, а лучшее оружие хранилось у меня и давалось только во время практической стрельбы; потом это оружие опять оставляли у меня на хранение».

Еще один из членов РСДРП, Бутягин, проходивший специальную подготовку, позднее писал:

«Летом 1905 г. попал я на конференцию северокавказских организаций. Мы обсуждали вопросы подготовки к вооруженному восстанию, и, по соглашению с представителями Юга, наше собрание выделило меня для посылки в Киевскую школу.

В июле месяце, по явке где-то на Крещатике, я попал в Киев, имел несколько ночевок на Подоле, около Днепра, а затем на третий или четвертый вечер меня и двух товарищей отвели за город на огороды, в маленький, стоящий среди гряд домик. Нас было сначала трое, потом привезли еще пять человек – все с разных концов России, из областных социал-демократических организаций. Все крайне конспирировали и не называли своих имен и фамилий, даже клички переменили.

Нас замуровали в этом домишке из двух комнат; мы не могли показывать носа из дверей и окон, пока не стемнеет. Ночью разрешалось выйти подышать свежим воздухом, но выйти с огорода считалось против конспирации. Еще через день появились киевские товарищи: одного я видел на явках, двое других были мне незнакомы. Один начал знакомить нас с нитратами, кислотами и их реакциями. <…> Я сразу понял, что имею дело с опытным человеком и знатоком взрывчатых веществ. Другой товарищ <…> читал нам лекции, обучал военной технике, баррикадной борьбе, постройке баррикад, а главное – правильному пониманию вооруженного восстания и подготовке для него военно-технических средств. <…> Но некоторые товарищи плохо охватывали значение доз, значение температуры <…>. Им трудно было привыкнуть к крайней осторожности и четкости в работе; поэтому здесь, в школе, и потом в лабораториях – армавирской, екатеринодарской, новороссийской, ростовской – приходилось часто висеть на волосок от смерти.

Нам лаборант часто говорил, что так как мы работаем при 90 % за то, что все через полгода уйдем в потусторонний мир, то и не успеем раскинуть сети большевистских лабораторий. Его пророчества были довольно верны: тифлисская лаборатория взорвалась очень скоро, затем я слыхал о взрыве одесской лаборатории. У меня в екатеринодарской лаборатории тоже только случай и беззаветное самопожертвование моего помощника спасли положение, хотя этот товарищ все-таки сжег свою левую руку раствором металлической ртути в сильно дымящейся кислоте.

Благополучно закончив занятия, обучившись еще метанию бомб, мы поодиночке разъехались по разным организациям ставить партийные лаборатории».

Приведенные воспоминания приоткрывают завесу лишь над малой частью нелегальной антиправительственной деятельности, направленной на силовое устранение власти. Подобные мероприятия в той или иной мере проводили все оппозиционные организации и партии.

Одновременно с формированием, обучением и практической деятельностью боевых дружин происходило создание параллельных органов власти – советов рабочих депутатов. Первый совет появился в середине марта 1905 г. в Алапаевске, 15 мая создан Совет уполномоченных рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске, 13 октября – Петербургский совет рабочих депутатов. Интенсивно развивались союзы, объединявшие работающее население по принципу профессиональной принадлежности. В Москве 8–9 мая состоялся первый съезд Союза Союзов, на который прибыли представители четырнадцати профсоюзов. Дело дошло до того, что профсоюзы стали создавать даже сотрудники полиции.

Представители оппозиционных партий, входившие в руководство советов и союзов, вели активную антиправительственную агитацию и постепенно присваивали себе отдельные функции исполнительной власти. Герасимов вспоминал, что через несколько дней после опубликования указа об амнистии в Петербургское охранное отделение прибыли представители Совета рабочих депутатов и потребовали показать помещения для арестованных, что было исполнено.

Он также писал:

«Можно сказать, что Петербург находился в состоянии сплошного митинга. Из-за границы приехали эмигранты и присоединились к выпущенным из тюрем революционерам. Из-за границы же привезли русские нелегальные издания и начали открыто продавать их на улицах. <…> Как грибы росли революционные издания. Конфискации нелегальных типографий побудили революционные партии печатать свои издания в легальных частных типографиях. <…> И скоро появились легальные газеты с аншлагами: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь“, „В борьбе обретешь ты право свое“ <…>. Еще хуже распространения революционных изданий было другое: существование и рост влияния Совета рабочих депутатов. Он возник в дни октябрьской забастовки для руководства стачечным движением. После окончания забастовки совет расширился, реорганизовался – и стал вести себя как второе правительство. Во все учреждения он слал запросы, требовал справок и объяснений – и всего хуже было то, что учреждения, даже правительственные, даже полиция, эти справки и объяснения совету давали. Открыто он проводил сборы на вооружение, а вскоре приступил к созданию исполнительного органа своей власти – милиции. Представители этой милиции <…> вмешивались в действия чинов полиции <…> – и растерянная полиция нередко их слушалась».

В октябре – ноябре 1905 г. произошло несколько крупных военных мятежей и вооруженных выступлений оппозиции: 26–28 октября – Кронштадт (двенадцать из двадцати флотских экипажей); 30–31 октября – Владивосток (матросы Сибирской военной флотилии и солдаты Хабаровского запасного полка); 11–16 ноября – Севастопольское восстание (команды крейсера «Очаков» и еще 11 кораблей, солдаты Брестского пехотного полка и саперной роты); 17–18 ноября – Киев (мятеж нескольких батальонов местного гарнизона); 23 ноября – Харьков (вооруженная демонстрация солдат четырех пехотных полков под лозунгом «Долой самодержавие!»). В Бессарабии начал действовать партизанский отряд Г. И. Котовского. Во всех этих случаях мятежные войска поддерживали контакты с представителями революционных партий и их боевыми дружинами. Митинги, стачки, демонстрации, крестьянские волнения, нападения на полицейских и военных исчислялись сотнями.

В условиях государственной политики, неадекватной росту террористической активности, ответной реакцией на выступления левых политических группировок стало появление правых радикальных организаций. Их целью было противодействие революционным экстремистским выступлениям, поддержка самодержавия и борьба с любыми формами осуществления демократических преобразований. В ноябре 1905 г. организационно оформился «Союз русского народа» (черносотенцы), созданный при участии сотрудников Департамента полиции и поддержанный некоторыми представителями правящей элиты. Впоследствии был создан «Союз Михаила Архангела». Методы действия правых организаций (пропаганда, устрашение политических противников, тактические приемы и т. п.) были зеркальным отражением методов действия левых. Можно сказать, что экстремизм одних неизбежно приводил к выступлениям других. В Петербурге основным оппонентом боевиков «Союза русского народа» стали дружинники «Боевого рабочего союза».

«Готовясь – закупкой и распределением оружия и патронов и боевой учебой – к вооруженному восстанию, районные дружины в повседневной жизни играли роль рабочей самообороны. В меру нарастания черносотенного движения и создания по районам дружин „Союза русского народа“, роль эта возросла, и в 1906 г. за заставами едва не ежедневно происходили стычки между дружинниками обоих лагерей, иногда разраставшиеся в крупные столкновения. Особенно напряженной была борьба за Невской заставой, где находились „штаб-квартиры“ – и черносотенная (в трактире „Тверь»“), и наша (в трактире „Васильки“). <…>

Перестрелки за заставами проходили обычно при „нейтралитете“ полиции: городовые в рабочих районах, затерянные на своих „постах“ среди рабочего моря, одинаково рисковали получить пулю и от тех, и от других в случае вмешательства. В силу этого арестов в дружинах почти не было. Первый крупный провал был после нападения отряда невскозаставских дружинников на „штаб-квартиру“ „черных“ – „Тверь“ – в конце января 1906 г. <…> Но и в данном случае аресты шли не по линии Союза, а по партийной линии, поскольку участники нападения были связаны с большевистским „Боевым центром Невского района“.

Оружие и патроны доставлялись, как я упоминал уже, из Финляндии; закупка производилась через финских активистов; для приемки высылались дружинники в Выборг; перевозка через границу шла контрабандным путем, переправой через реку Сестру».

В 1905 г. вооруженные столкновения боевых дружин правых и левых организаций происходили и в других городах. Боевики всех революционных партий осваивали тактику уличных боев сначала на практике. Одно из первых теоретических пособий по уличному бою под названием «Приложение тактики и фортификации к народному восстанию» подготовил (с редакционными правками В. И. Ленина) В. Северцов. Оно было издано в Женеве в типографии ЦК РСДРП и осенью 1905 г. переправлено в Россию. В этой работе имелись следующие разделы:

1. Вооружение.

2. Постройка баррикад и укрепление домов, стен и т. п.

3. Расположение наших сил.

4. Атака: а) Разведка; б) Атака кавалерии; в) Атака пехоты; г) Атака артиллерии.

5. Наступление восставших.

6. Общий план восстания.

Но именно в боевых столкновениях рождался тот бесценный практический опыт, который в дальнейшем ляжет в основу тактики боевых действий малых подразделений в городских условиях. Этот опыт нередко доставался дорогой ценой.

«…Боевую дружину, – вспоминал московский боевик М. Виноградов, – которая возвращалась в университет, чтобы там уже разойтись, ожидал кровавый финал. Нас было 80 человек вооруженных. Быстрым шагом подходили мы к университету с Никитской и заворачивали за угол против Манежа, как вдруг со всех сторон – перекрестный огонь, загремели выстрелы, и 40 человек дружинников уложили на месте, некоторые были ранены.

Засада была хорошо организована: угол Никитской и Манежа был освещен электричеством, тогда как на всех прилегающих улицах весь свет был потушен, и мы не могли видеть, кто и откуда в нас стреляет.

Мы проникли во двор университета, захватив всех своих убитых и раненых. За последним, оставшимся лежать на мостовой, я вернулся и унес под градом пуль. Но и на двор еще сыпались пули, пока наконец нам не удалось войти в самое здание университета.

Там мы тотчас же забаррикадировались в ожидании дальнейших нападений, но ночь прошла спокойно. Раненых перевязали, убитых уложили на столы, а утром их увезли близкие, явившиеся за ними.

Ясно стало, что против винтовок нужна винтовка и, кроме того, нужна тактика уличного боя, нужна хорошо обученная боевая дружина, обученная и стрельбе с приемами передвижения и приемами боя, и с этой минуты я все внимание перенес на организацию такой дружины в Миусском парке.

Революционными связями были добыты средства – тысяча рублей, на них купили 40 винтовок-винчестер, коротких, чтобы можно было носить их под пальто. К ложу каждой винтовки прибит был ремень, в который продевалась рука, после чего уже надевалось пальто. Винтовка оказывалась под мышкой, и дружинник по внешнему виду ничем не отличался от обыкновенного прохожего. Кроме того, были приобретены два маузера для руководителей – меня и т. Щепетильникова. На патроны денег не хватало, и пришлось обратиться к ассоциации инженеров, которая в складчину раскошелилась всего на 100 целковых на вооруженное восстание, каждый же „революционный“ банкет обходился им в несколько сот рублей.

В людском материале, разумеется, недостатка не было, и боевая дружина в 48 человек была быстро сорганизована. Дружина была разбита на 3 шашки по 16 человек. Нормальный строй был: 3 шашки, друг за другом, по 4 ряда. Из этого строя по беззвучному сигналу дружина переходила мгновенно в любой строй: развернутый направо, налево, вперед, назад, в каре, по двум сторонам улицы и, главным образом, в рассыпной, с использованием естественных прикрытий. Командовать дружиной приучался каждый дружинник, и во время упражнений командование велось по очереди всеми, по дню каждый. Цель была та, чтобы в случае гибели вождей дружина продолжала оставаться боеспособной. Начальники наши стояли в общих рядах, так что ничем не отличались от остальных дружинников. Для упражнения в строю мы отвели бывший цейхгауз во дворе и там целыми часами ежедневно вели строевые упражнения, пока не добивались полной отчеканенности движений.

Кроме различных видов строя, мы упражнялись немало также и в невидимых передвижениях по городу. Покидая Миусский парк, мы условливались, где сойтись, и, выходя поодиночке, шли туда каждый своей дорогой.

Придя на условленную площадь, мы циркулировали по ней, все не успевали добраться, и затем по условленному сигналу, как по мановению волшебного жезла, сразу вырастала вокруг начальника боевая дружина в 48 человек в полной боевой готовности. Однако между появлением первого дружинника в условленном месте и приходом последнего проходило не более 5 минут.

Пока у нас в распоряжении были только револьверы в небольшом количестве, упражнения в стрельбе мы вели в мастерских Миусского парка, но когда мы вооружились винтовками, то пришлось подумать о стрельбище. Такое мы нашли в Сокольниках, в глухом месте рощи, где были сложены поленницы дров.

Мы брали трамвайный вагон, ставили на нем вывеску „служебный“, засаживались в нем все 48 человек и через несколько минут были уже у Сокольничьего круга. Вагон ставился на запасный путь, а сами мы направлялись на наше стрельбище гуськом друг за другом, ступая, как волки, в след друг другу, чтобы на снегу оставался след только одиночный, а не от толпы людей. Придя на место, мы так же, не топча снега, развертывались в шеренгу против поленницы дров. Стреляли по очереди, всякий со своего места, все в одну точку поленницы, начиная с очень близкого расстояния и постепенно увеличивая и увеличивая изо дня в день, причем предварительно в мастерских парка мы вели упорные упражнения в прицеле без патронов, в спуске курка и вообще во всех тонкостях, обеспечивающих точное попадание. Каждый выброшенный из винтовки патрон тщательно подбирался; это делалось для того, чтобы не оставалось следа и [чтобы] использовать патрон в дальнейшем: ввиду ограниченности их мы перезаряжали и вновь пускали в дело. По окончании стрельбы точка, куда ложились пули, замазывалась грязью и снегом, дружина свертывалась и по старому следу гуськом возвращалась к вагону, который уносил нас обратно.