39
Мгновение тишины, потом начались вопли. Глаза миссис Керриган вылезли из орбит, рот искривился в гримасе над оскаленными зубами. Она сидела на мокром асфальте, обняв руками правую лодыжку, и раскачивалась взад и вперед. Из дырке в туфле капала кровь.
– ААААГГГГХХХХ!
– Я же тебе сказал, что я исследование провел. – Раскольник швырнул пистолет в темноту. – «Обожжение за обожжение, рана за рану, ушиб за ушиб». Напомню: Исход, стих двадцать первый, строфа двадцать пятая. Ты приказала выстрелить мистеру Хендерсону в ногу, и теперь пожинаешь то, что тобою посеяно.
– О ГОСПОДИ, КАК БОЛЬНО!
Дождь стучал по асфальту, сверкал в свете фар внедорожника, прибивал меня к земле.
Он наклонился, снова взял в руку молоток. Мотнул им сначала в мою сторону, потом в сторону краденого «ягуара»:
– Кажется, лучше всего будет снова вернуться к работе, ты так не думаешь?
– ТВОЮ МАТЬ! ГОСПОДИ! АААГГХХХ!
Я подтянул к себе трость, оперся на нее и встал на ноги. Уставился на вопящую фигуру, корчившуюся у моих ног:
– Мы должны ее убить.
– Око за око. – Пнул миссис Керриган носком ботинка. – В следующий раз.
– Она тебя преследовать будет, меня будет преследовать. На наши семьи наедет…
О господи, Элис…
Я повернулся и быстро поковылял – если можно ковылять быстро – прямо по лужам, мимо «ягуара», к проходу между складом и контейнерами.
Если Элис сделала так, как мы договаривались – дала деру, – то нам всем крышка. Как только она удалится от меня на сто ярдов, сработает сигнализация, и сюда на всех парах примчится группа захвата. А тут все в крови, и люди покалеченные валяются.
Вот черт.
Достал телефон, ткнул пальцем в приложение Сабира. Оно слегка подумало, загружаясь, потом пискнуло, и экран окрасился оранжевым. Значит, до того места, где она находится, футов семьдесят.
Я сложил ладони рупором:
– ЭЛИС! – Сделал еще несколько шагов в сторону контейнеров, по направлению к отверстию в заборе. – ЭЛИС!
Экран из оранжевого стал желтым, писк почти прекратился.
Прошел еще немного вперед, в темноту.
– ЭЛИС!
Зеленый.
На земле рядом с контейнерами чья-то фигура.
Джозеф.
Он лежал на спине, одна рука запрокинута над головой, ноги согнуты. Рядом валялась бита, толстый конец покрыт красными пятнами, заметными даже в темноте.
Я взглянул на экран телефона. Зеленый. Она где-то рядом.
– Элис?
Еще два шага вперед, в темноту между контейнерами, между ржавыми стенами едва можно протиснуться. Воняло горелым пластиком и плесенью. Еще пара шагов. Потом еще два шага.
– О нет…
Она лежала на боку, свернувшись в клубок, колени прижаты к груди, маленькие красные кеды нелепо торчат. Обнимала себя одной рукой. Висок пересекала засохшая полоска крови. Рядом раскрытая сумка, молотка не видно.
Ублюдок.
Я встал рядом с ней на колени, убрал с лица мокрые волосы:
– Элис? Ты меня слышишь?
Приложил два пальца к шее под челюстью… Ага, есть – пульс.
Со свистом выдохнул. Наклонил голову, положил ей на плечо. Слава богу.
Потом грудь заполнилась чем-то темным.
Встал, подошел к Джозефу, врезал ногой в живот пару раз. Никакой реакции. Схватил биту:
– Ты, вонючий кусок дерьма.
Бей по ноге, по ногам бей.
Бита едва не треснула от удара, даже в руках отдалось.
Один удар. Второй. Третий. Он даже не крякнул, так и лежал, пока я перемалывал ему кости.
Вмазал последний раз, для надежности, отбросил биту, поднял Элис на руки и похромал к автомобильной стоянке, припадая на правую ногу. Ножи из грязного льда раздирали плоть и кости.
Когда доковылял до машины, ни Хитрюги, ни миссис Керриган там уже не было. Правда, Пол Мэнсон все еще валялся на земле лицом вверх, пулевые отверстия в груди и во лбу блестели, как миниатюрные «черные дыры».
Раскольник стоял на том же месте, где я его оставил, держал в одной руке молоток, в другой – мой пистолет. Вздернул подбородок:
– Она в порядке?
Я положил Элис на заднее сиденье «ягуара»:
– Жива.
– Хорошо. – Подошел к трупу Мэнсона, толкнул ногой. – Забери это с собой. Мне хватит трупов.
Захлопнул дверь, выпрямился.
– А где Хитрюга?
– Жирный голый парень? Я за ним присмотрю. А ты присмотришь за мертвым бухгалтером и за девчонкой. А потом уберешься отсюда и будешь искать мою дочь.
Мой рот наполнился наждачной бумагой.
– Я без него не уйду.
– День рождения Джессики, ей исполнилось пять лет. Праздновали в больнице, рядом с ее матерью. Она едва могла поднять голову с подушки, из рук и носа торчали трубки, но все равно улыбалась нам. Джессика поцеловала ее в щеку и сказала, что мама скоро станет ангелом.
– Послушай, ему нужна помощь.
– Сказала, чтобы мама возвращалась, стала ее ангелом-хранителем и превратила тыкву в карету, а мышей – в лошадей.
– Уильям, ему нужен врач.
Раскольник поднял пистолет:
– Когда ей было шесть, она попросила еще один кусок торта на свадьбе, а когда ее мачеха спросила, зачем ей это нужно, она ответила, что ее мамочка очень любила пирожные и что в следующий раз, когда мы будем навещать ее на кладбище, мы этот кусок ей оставим там.
Я повернулся к нему спиной и стал оглядывать землю вокруг машины. Где, черт возьми, пистолет миссис Керриган?
В глаза лезли пучки травы, заполненные дождевой водой ямы в асфальте и темнота.
– Когда Джессике было семь, умер ее кролик. Она плакала целую неделю, потому что кролики не могут попасть в рай, ведь у них нет души. Успокоилась, когда я сказал, что зато они и в ад не попадут.
Где этот чертов пистолет?
– Она выросла. Стала непокорной. Отвернулась от Господа. Но она все еще моя маленькая девочка.
Как будто у меня есть лишние три сотни, чтобы купить новый пистолет.
– Вот что будет дальше. Я буду держать твоего друга у себя до тех пор, пока ты ее не найдешь. И за каждый упущенный день я буду посылать тебе понемногу от него. И если… – Голос Раскольника на мгновение охрип. – Если она умрет…
– Можно догадаюсь: «Обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб»?
И куда, черт возьми, делся этот гребаный пистолет?
Раскольник наклонился, поднял что-то с земли у своих ног.
– Ты не это ищешь? – Пистолет миссис Керриган. Раскольник вытащил обойму, бросил на землю, пистолет швырнул в другую сторону. Он стукнулся о мокрый асфальт в полуметре от меня.
– Ты ее убил?
– Око за око. Найди мою дочь.
Сел за руль внедорожника. Взревел мотор. Потом BMW сдал назад, развернулся и выехал в распахнутые ворота.
Дождь сочился сквозь куртку, лепил брюки к ногам, каплями стекал с лица.
Свет задних фонарей растворился в ночи.
Ублюдок.
Больше ничего не осталось, кроме огней уже закрытого «кэш энд кэрри».
Не стой без дела. Приберись и сматывайся, пока кто-нибудь не набрал 999 – сообщить, что слышал выстрелы.
Натянул пару перчаток из набора. Взял пистолет. Проковылял к тому месту, где стоял Раскольник, поднял обойму. Осталось четыре патрона.
Вставил обойму в рукоятку, бросил пистолет в пакет для улик. Так, на всякий случай. Ни за что на свете я бы не оставил свои отпечатки на оружии, из которого убили человека.
Открыл багажник «ягуара», вытащил пару мешков для мусора, натянул на голову и плечи Пола Мэнсона, чтобы прикрыть ту кашу, в которую превратился его затылок. Подтащил к машине, сунул в багажник. Встал, уставившись на труп, все еще перетянутый упаковочной лентой.
Убили просто потому, что хвастался своей семьей на благотворительном ужине.
– Знаю, что это не поможет, но все равно прости меня.
Хлопнул крышкой багажника.
* * *
Таблетки сухого горючего воняли парафином. Я разламывал их и бросал на самые сухие куски дерева, которые только смог найти, – палочки и веточки, под ними газета, а сверху ветки побольше. Устроился в канаве за старой каменной стеной, в самой глубине Монкюир Вуд. Наверное, в далеком прошлом здесь была ферма, задушенная впоследствии ветвями буков и сосен. А сейчас – несколько рядов камней, протянувшихся сквозь заросли мертвой крапивы и скорбной ежевики. Место укромное и заброшенное.
Только дождь и темень составляли мне компанию.
Кажется, после смерти Пол Мэнсон здорово потяжелел. Кто бы мог подумать, что четыре маленькие пули так много весят? Я подтащил его и бросил на костер.
Верхняя часть туловища все еще была завернута в мешки для мусора. То, что осталось от головы, прижималось изнутри к черной пластиковой пленке, образуя на ней выпуклость.
По крайней мере, лица не было видно.
Я встал. Потер поясницу.
Взял пятилитровую канистру с метиловым спиртом:
– Я уже попросил у тебя прощения… – Вылил половину на него, подождал, пока жидкость впитается в тело и в землю под ним. Швырнул пару зажженных спичек. Отступил назад и стал смотреть, как разгорается огонь.
Ветки хлопали и трещали, завитки дыма присоединились к синему мерцанию горящего спирта. Потом загорелось сухое горючее, и к синим языкам пламени добавились золотые.
Дерева, конечно, недостаточно, чтобы кремировать тело, но дело не в этом. Нужно, чтобы пламя горело долго и температура была достаточно высокой, чтобы уничтожить улики и ДНК, которые оставили мы с Элис.
Спустя полчаса я забросал все землей и похромал к стоянке машин рядом с дорогой.
На одной стороне дороги стоял «ягуар», на другой – «сузуки» Элис.
Вылил оставшиеся два с половиной литра из канистры на внутреннюю обивку «ягуара», от метилового спирта защипало глаза и во рту запершило. Бросил на заднее сиденье лопату вместе с брезентом, опустил окна и закрыл двери.
На дне коробки осталась последняя таблетка сухого горючего. Бросил на нее зажженную спичку, стал ждать, когда разгорится…
За спиной голос:
– Эш?
Повернулся.
Элис стояла рядом с машиной на подгибающихся ногах, держась рукой за крышу «сузуки».
– Ты очнулась.
Она моргнула, посмотрела на «ягуар»:
– Что…
– Все о’кей, садись в машину. Я приду через минуту. – Из коробки, которую я держал в руке, потянулся дымок. Швырнул ее в водительское окно, спирт вспыхнул с громким хлопком. Сгустки огня вырвались из открытых окон, ввинчиваясь в дождливую ночь.
Огонь на какое-то мгновение высветил стоянку, потом стал затухать, и все снова погрузилось в темноту.
Стянул с рук перчатки и бросил их в огонь вместе с коробкой от сухого горючего. Вспомнил: «Я счет потерял тем случаям, когда мы приезжали на вызов и находили тупого ублюдка, угнавшего машину, лежащим на противоположной стороне дороги с ожогами второй степени и рожей, изрезанной осколками стекла. Окна-то они не опускают, и эта хрень взрывается, как большая бомба».
Вздор, конечно, но на всякий случай я вынул сим-карту, которой пользовался, чтобы позвонить Мэнсону, из моего телефона и тоже бросил внутрь горевшего «ягуара». Вставил другую.
Не осталось ничего, что могло бы вывести на нас.
В свете объятой пламенем машины лицо Элис покрывалось рябью и расплывалось. На макушке у нее вздулась громадная шишка, верх шишки был рассечен и сочился кровью.
– Где Пол Мэнсон?
О’кей.
Потребовалось немного времени, но я все-таки смог выдавить улыбку:
– Договорился, что его включат в программу защиты свидетелей. Будет свидетелем обвинения на суде.
Ее рот искривился.
– Не ври мне!
– Я не вру. Он…
– Эш, я видела, как ты нес его в лес. Ведь он мог дать показания!
Блестяще. Именно этого мне не хватало, чтобы завершить этот чудный денек.
– Это все из-за миссис Керриган, она…
– Ты сказал, что никто не умрет, я тебе поверила.
– Я сделал все что мог, понятно? – Махнул рукой в сторону горевшей машины. – Он лежал там на земле, а она в него выстрелила. Четыре раза. И ухмылялась при этом. – Приговорила к смерти, потому что он надоедал ей за ужином. – Я ничего не смог сделать. – Сгорбился. – Прости. Это моя вина, только моя.
Элис прислонилась к дереву, закрыла руками глаза:
– О господи…
Я откашлялся. Отвернулся, чтобы она не видела моего лица.
– Правило номер четыре: он был бухгалтером мафии. Как только он начал красть у Энди Инглиса, он стал покойником. Никто больше в этом не виноват, только он сам. Он и люди, на которых он работал.
Все ты врешь. Это ты во всем виноват. Как и во всем остальном. Как это было всегда.
