Бабз врезала локтем по матовому стеклу двери, превратив его в разноцветную паутину из трещин. Потом еще один удар, стекло с грохотом взорвалось и провалилось внутрь, засыпав осколками пол. Она сунула руку в образовавшуюся дыру, прижавшись лицом к двери, и стала возиться с замками.

– Пам!

Дверь растворилась, и мы прошли внутрь.

Все, кроме Элис.

– Разве нам не нужен офицер полиции, ордер и…

– Следи за входом!

Внутрь, по коридору направо. Дверь в гостиную приоткрыта, из телевизора доносится рев какой-то детской программы, что-то сопливо-радостное:

В гостиной никого, пара диванов, кофейный столик и ковер из овечьей шерсти перед электрическим камином. Рядом с телевизором видеокамера на треноге.

Показал пальцем на столовую:

– Твоя дверь налево, я беру правую.

Бабз расправила плечи и, потопав по коридору, распахнула дверь. Я тоже свою открыл. Она сунула голову внутрь:

– Кладовка. Чисто.

Я открыл дверь в ванную комнату, вонявшую аммиаком. На краю розовой ванной полотенце в коричневых разводах. В углу пара пластиковых бутылочек и коробка от краски для волос.

– Чисто.

– Сушильный шкаф. Чисто.

Последняя дверь вела на кухню. Встроенные шкафы, рабочие поверхности из розового искусственного мрамора, персикового цвета кафельная плитка на полу. Дверь на задний двор нараспашку. В окне над раковиной промокший сад в свете уличного фонаря…

Вирджиния Каннингем карабкалась на кучу пластиковой мебели, сваленной у забора. Красный ночной халат развивался у нее за спиной, выставляя напоказ пару бледных ног, большие трусы в пятнах и брюхо беременной женщины. Седьмой месяц, наверное, если не больше.

– Бабз! На заднем дворе.

Бабз, оттолкнув меня, протопала по кухне:

– Давай возвращайся!

– И поспокойнее. Без жестокости.

Каннингем едва успела забросить мучнисто-белую ногу на забор, как Бабз схватила ее обеими руками за халат и дернула вниз. Каннингем зашаталась, вскинула руки, халат соскочил, и Бабз со всего маху шлепнулась задом на мокрую траву.

Я поднялся на верхнюю ступеньку. Каннингем, цепляясь за забор, приводила себя в вертикальное положение. Сейчас на ней ничего не было, кроме нижнего белья.

– Вы что, серьезно? Хотите сбежать в бюстгальтере и трусах? Как вы думаете, сколько нам времени потребуется, чтобы поймать вас?

Она застыла:

– Я ничего не сделала.

Бабз поднялась и схватила ее за бретельку бюстгальтера промышленно-серого цвета:

– Сними это. Я тебя умоляю.

Каннингем зажмурилась. Дождь приклеил ей волосы к черепу.

– Вот черт…

Она стояла на кухне, прижимая руки к беременному животу, вода с нее капала на кафельную плитку.

– Могу я хоть что-то на себя набросить?

Я прислонился к холодильнику:

– Как только скажете нам, где вы были вчера ночью.

Ее щеки зарозовели, стали очень заметными на фоне мясистого бледного лица.

– Я была дома. Здесь. Всю ночь. Никуда не выходила.

– И вы конечно же можете это доказать. У вас есть свидетели?

Элис откашлялась.

– Что думают о вашей беременности проверяющие?

Каннингем безучастно взглянула на нее:

– Мне нужна какая-нибудь одежда. И еще я писать хочу. Это нарушает мои права.

– Хорошо. – Холодильник залеплен детскими рисунками, я снял один. Счастливое семейство, все улыбаются под улыбающимся желтым солнышком. – Одна дома, понятно. Ни свидетелей. Ни алиби.

Она вздернула подбородок, складка кожи под ним расправилась.

– Не думаю, что свидетели мне нужны. Хотите, чтобы я пописала на пол? Это вас заводит? Когда беременные писают?

– О, ради бога. Никаких проблем. Идите писайте. – Махнул рукой в сторону коридора. – Бабз, встань у двери и проследи, чтобы она чего-нибудь не вытворила. Хотя вряд ли она сможет пролезть через окно туалетной комнаты.

Каннингем вышла, Бабз потащилась за ней.

Как только дверь туалета захлопнулась, Элис нахмурилась:

– Мне очень не нравится сама мысль о ее беременности, в смысле, если это будет мальчик, она что, не сможет сексуально надругаться над ним только потому, что он ее, и вообще, большая часть сексуальных преступлений случается внутри семей, и я не уверена, что ребенок будет в безопасности, ну, если, конечно, это не девочка, но даже тогда… Куда ты пошел?

– В гостиную.

– А-а. Можно я с тобой?

Детское шоу все еще крутилось, пара идиотов в флюоресцентных комбинезонах танцевали с третьим идиотом, в костюме диккенсовского Джейкоба Марли, звеневшего цепями при ходьбе.

Я бросил детский рисунок на кофейный столик, взял пульт и нажал на «паузу», трио замерло, не допев песню.

Рядом с телевизором на треноге стояла небольшая видеокамера, из тех, у которых небольшой экранчик сбоку. Она была направлена на ковер из овечьей шерсти, лежавший перед электрическим камином.

Из коридора донеслись звуки смываемой воды, потом что-то хлопнуло, наверное, дверь туалета, потом еще хлопок. Спальня.

Она, наверное, даже руки не вымыла.

Элис стояла у дверей, смотрела через плечо, обнимая себя руками.

– Как ты думаешь, нам следует поговорить с ее социальным работником и проверяющими, она ведь не может…

– Я думаю, им прекрасно известно, что она очень подозрительна.

Подошел к видеокамере, немного поправил экран. Включил.

Экран засветился голубым, загорелся ряд иконок внизу. «Перемотка», «стоп», «запись». Я нажал на «плей», экран заполнился ковром и камином – очевидно, снимали с этого места.

В кадр вошла Каннингем в черном бюстгальтере и трусиках, сквозь бледную кожу просвечивают синие вены на ногах, пупок торчит.

Неуклюже легла на ковер – беременный живот явно ей мешал. Бросила кокетливый взгляд в камеру и начала себя тереть, облизывая губы и стягивая с груди бюстгальтер.

Я врезал по «перемотке» – Каннингем вскочила на ноги и, пятясь, выбежала из кадра.

Откуда-то из гостиной донеслось пение. Голос не самый замечательный, но и не противный.

– Пускай нам станет страшно, мы не пойдем назад, нам нравятся ужасно чипсы и лимонад… – Каннингем, наверное, с какой стати Бабз горланить «Храбрую песню»? – Мы «Песню храбрую» споем, когда подступит страх, ведь с песней мы не пропадем, она у нас в сердцах…

На экране появился маленький мальчик, белокурый, из одежды только нижняя рубашка. На голых руках и ногах красные рубцы. По виду года четыре или пять. Я нажал на «паузу», он остановился, уставившись голубыми глазами в камеру, слезы на щеках, на верхней губе блестят сопли.

Я еще перемотал. Каннингем вернулась в кадр, совершенно голая, за исключением пары черных кожаных перчаток.

А потом она стала… Не выдержал, вырубил камеру. Отошел в сторону.

– Эш? С тобой все в порядке? Ты весь красный.

Я отвернулся, стал смотреть на закрытые жалюзи.

– Давай ее сюда. Тащи сюда эту гнусную суку. Быстро.

Гипсокартон завибрировал, когда я врезал по нему кулаком.

– И скажи этой твари, ЧТОБЫ ЗАТКНУЛАСЬ, МАТЬ ЕЕ!

Молчание.

Элис шаркнула маленькими красными кедами и выскочила из комнаты.

Приглушенный разговор в коридоре, потом загрохотал голос Бабз:

Через пару минут Элис вернулась с Каннингем. Бабз прикрывала тылы, заблокировав дверной проем.

Каннингем сменила халат на платье для беременных, темно-синее, в мелкий красный цветочек. Кроссовки. Белый кардиган. Села на диван, сжала руки в кулаки, потом разжала, как будто пытаясь избавиться от судорог.

– Я ничего не сделала.

Я схватил камеру вместе с треногой и сунул ей под нос:

– А ТЕПЕРЬ СКАЖИ ЕЩЕ РАЗ!

Она отпрянула, вжимаясь в диванную обивку:

– Вы ордер мне не предъявили. Это не может считаться уликой. – Улыбнулась. – Я свои права знаю. Мне нужен адвокат.

– О, я знаю, что тебе нужно… – Поставил видеокамеру на телевизор. – Кто это? Соседский мальчик? Готов поспорить, что так и есть. Чудесная доверчивая семья, которая не знает, что ты любишь развлекаться с маленькими мальчиками. И как ты думаешь, что они сделают, когда я покажу им этот фильм? Пригласят тебя на выпивку с легкими закусками?

– Я знаю свои права.

Я улыбнулся ей. Это потребовало кое-каких усилий, но я справился. Успокоился, закрепил улыбку:

– Ты, кажется, спутала нас с офицерами полиции. Нам наплевать на возню с уликами, мы это делать не обязаны. – Наклонился к ней: – Видишь мою подругу у дверей? У нее обрез в багажнике. Уверяю тебя, она очень позабавится, когда отстрелит тебе коленные чашечки.

– Вы что, не полицейские? – Каннингем отвела взгляд от меня, взглянула на Бабз. – Вы не имеете права прикасаться ко мне. Я бере…

– Вообще-то, – Бабз подвигала плечами, сжала-разжала кулаки, – я и не собираюсь патроны тратить. С ломом поработаю. Ломом такое можно натворить.

– Я вам не верю. – Вздернула подбородок. – Вы пытаетесь меня напугать, но у вас ничего не получится. – Оскалилась. – Беременная я. Хочешь коленную чашечку отстрелить беременной женщине? Не. Не получится. Пошли вон из моего дома.

Элис села на краешек дивана. Сплела пальцы, положив их на колени:

– Вирджиния, вы правы. Они ничего вам не сделают. Как они могут? Но, понимаете, мы преследуем одного очень плохого человека, который вспарывает женщинам животы и зашивает внутрь разные штуки. Нам кажется, что вы знаете, кто он. Может быть, поможете нам в этот раз?

– Я хочу, чтобы вы убрались из моего дома.

Элис взглянула на меня:

– Эш, когда был звонок?

Быстро взглянул на письмо от Сабира:

– В прошлую среду, пять дней назад. В половине пятого. Звонок длился пятнадцать минут.

Каннингем скрестила руки под оплывшими грудями:

– Заканчивайте, или я закричу.

– Вирджиния, вы не виноваты в том, что общество не понимает вашей любви, не правда ли? Вы любите этих мальчиков, а они конечно же любят вас. Но этот человек – он очень плохой. И все, что происходит, в этом только его вина. Мы бы не пришли к вам, это все из-за него. Он вынудил нас обратиться к вам.

– Я… – Снова закрыла рот. Вздернула вверх плечо, почти к уху. – Я ничего не сделала.

– Я знаю, что вы ничего не сделали, Вирджиния, но мы хотим, чтобы вы стали героем и помогли нам поймать его. Вы ведь хотите стать героем, не так ли? Чтобы люди посмотрели на вас по-другому? Сейчас ведь они все понимают вас неправильно, да? Думают, что вы чудовище, а вы совсем не такая. Будет здорово доказать им это. С вами ничего плохого не случится, я вам обещаю.

– Я… – Вздох. Посмотрела вверх, на угол комнаты, как будто там был написан ответ. – Они меня не знают. Настоящую.

– Так что, вам позвонили в прошлую среду, в половине пятого. Это был кто-то, кого вы знаете?

– Я… Я не помню. На прошлой неделе часто звонили. Ну, это насчет подготовки к рождению ребенка, вы понимаете? Хотела приготовиться, чтобы в порядке было все.

– Вспомните, пожалуйста, прошлую среду. Половина пятого, днем, что вы тогда делали?

Бросила взгляд на видеокамеру:

– Я это… пирог пекла. Шоколадный. Шоколад все любят.

– Это было, когда зазвонил телефон, да, Вирджиния?

Нахмурилась:

– Это вроде какой-то опрос был. Ну, знаете, типа «по шкале от одного до пяти дайте оценку назначенной вам акушерке». Они все спрашивают и спрашивают.

Элис положила руку на колено Каннингем:

– Может быть, еще что-то было? Еще кто-нибудь звонил?

Покачала головой:

– Нет, только этот дурацкий опрос, я точно помню, я как раз… пирог пекла.

– Вы уверены?

– Сказала же.

– Хорошо, я вам верю. – Элис похлопала ее по колену. Потом посмотрела на меня: – Вот и все.

– Вирджиния Каннингем, вы арестованы за изготовление и хранение непристойных изображений детей и по меньшей мере за одно сексуальное посягательство на малолетнего, в соответствии с законом о сексуальных преступлениях от 2009 года.

Она повернулась, уставилась на Элис:

– Ты сказала, что ничего не будет. Я тебе поверила! – Отхаркнулась и плюнула. Шлепок пенистой слизи расплылся по щеке Элис. – Сука!

– Все в порядке, миссис Каннингем. – Бабз подошла к ней, схватила за плечи и рывком подняла с дивана. Повернулась ко мне: – Ее в машину?

– Руки убери! – Глаза расширены, в углу рта пузырится слюна. – Я вас засужу за нападение, вы у меня…

– Да заткнись ты. Это называется применение силы в разумных пределах. Закрою ее на кухне. Если мы выведем ее из помещения, скажут, что похитили. Пусть все будет легально.

– Пригласите мне адвоката!

– Будет тебе адвокат. – Бабз крутанула ее и вывела через дверь в гостиную. Захлопнула дверь за собой.

На столе рядом со стопкой книг с раскрасками стояла коробка одноразовых салфеток. Я достал пару, протянул Элис:

– Ты в порядке?

Она вытерла щеку, лицо исказила брезгливая гримаса.

– Думала, Вирджиния правду сказала про телефонный звонок. Кажется, вся эта история с пирогом просто вранье. – Скомкала салфетку и, кажется, готова была швырнуть ее на пол. Потом достала из спецнабора пакет для улик и бросила в него. – Никогда не знаешь, когда пригодится образец ДНК.

Я протянул ей руку, помог встать с дивана:

– Кто может оказывать акушерские услуги из телефонной будки, стоящей черт знает где?

Элис уставилась на меня:

– Что?

Я ткнул в номер дежурной части у себя на телефоне.

– Мне нужен Отдел по наблюдению за лицами, совершившими сексуальные преступления, Маккевит или Ненова, кто подойдет.

Элис нахмурилась.

Пошел в гостиную, потом на кухню, пока из трубки хрипели звуки «Времен года» Вивальди.

Бабз стояла у холодильника, скрестив руки на груди, Каннингем скрючилась у кухонного стола. Перед ней стояла банка с йогуртом.

Я склонился над ней:

– Кто за тобой наблюдал? Из медиков?

Оскалилась:

– Думаешь, ты самый умный? Ошибаешься. Ты дурак, и ты пожалеешь.

– Уже пожалел, а ты пока ответь мне, что за акушерка с тобой работала?

– Это ты во всем виноват. Вот что я им скажу. Ты. Во всем. Виноват.

– Отлично. – Я отошел, выпрямился. – В больнице это узнаю. А ты в тюрьме будешь гнить всю оставшуюся жизнь.

Из телефона донесся визгливый женский голос:

– Ненова.

– У меня тут один из ваших клиентов, с видеокамерой, набитой любительским детским порно.

– Небольшая пауза, потом стон:

– Кто на этот раз?

Каннингем злобно взглянула на меня:

– Чего тебе надо?

– Не беспокой меня, если сама не хочешь себе помочь.

– Да это не вам, это Вирджинии Каннингем.

– Тогда вы знаете, как сюда добраться. Быстро в машину.

В трубке что-то захрипело, голос приглушили, отчего пропали визгливые нотки.

– Билли? На выезд… Нет, это чертова Вирджиния Каннингем, мать ее…

Звезда представления пару мгновений смотрела мне в глаза. Потом отвернулась. Ткнула ложкой в йогурт.

– У меня акушерка Джессика, фамилии не помню. Макнэб, Макдагал? Что-то вроде этого. На мышонка похожа, но глаза такие красивые… – Улыбнулась. – Был у меня однажды мальчик с такими глазами. Небесно-голубыми.

Мышонок, с голубыми глазами.

– Не Макнэб, а Макфи. Джессика Макфи?

Пожала плечами. Потом криво улыбнулась:

– Ты запомни, это твоя вина.

Только не в этот раз.