ПРЕДИСЛОВИЕ
Предпочтение, отдаваемое публикой анекдоту, давно уже высмеивается и осуждается критиками, которые претендуют на высшую мудрость; но если рассмотреть его в должном свете, предпочтение это служит несомненным доказательством разумности и глубокой философичности нашего времени.
Сколь немногие из всех тех, кто изучает — или, по меньшей мере, читает — историю, извлекают из сих трудов хоть какую-то пользу! Герои истории так приодеты изысканным воображением самозваного историка, изъясняются такой размеренной прозой, действуют из таких божественно высоких или дьявольски низких побуждений, что мало у кого найдется достаточно вкуса, испорченности или героизма, чтоб испытывать участие к их судьбе. К тому же даже в самых достоверных древних и новых историях слишком много неопределенного; и та любовь к истине, которая от рождения присуща некоторым умам, неизменно рождает в них любовь к потайным мемуарам и анекдотам частной жизни. Чувства и характеры людей невозможно с безусловной точностью оценить по их поступкам и поведению на публике; подлинные их характеры можно всего скорее надеяться узнать из их небрежной беседы и отрывочных фраз. Жизнеописание человека, великого или малого, сделанное им самим, семейные и дружеские письма, дневник любого из нас, опубликованный посмертно нашими друзьями или врагами, становятся, по всеобщему признанию, важными литературными документами. Наше горячее желание собирать самые мелкие факты, относящиеся к частной жизни — не только людей великих и добродетельных, но даже и незначительных и порочных, — несомненно оправдывается тем, что, только сравнивая истинное их счастье или несчастье в уединении частной жизни, мы можем по справедливости оценить подлинную награду добродетели и наказание порока. Все моралисты утверждают, что великие мира сего вовсе не так удачливы, как кажется, что такие внешние обстоятельства, как богатство или титул, не составляют еще счастья человека; однако историк не часто может, не теряя достоинства, прервать свое повествование, чтобы проиллюстрировать эту истину; а потому нам остается лишь надеяться на биографа. Понаблюдав, как великолепные герои играют свои роли на высоких всемирных подмостках во всем блеске декораций и театрального освещения, мы настоятельно просим, чтобы нас пустили за кулисы, где мы могли бы разглядеть актеров и актрис поближе.
Некоторым может показаться, что достоинства биографии зависят от вкуса и суждений биографа; на самом же деле они находятся в обратной зависимости от его умственных способностей и литературных талантов. Простой безыскусственный рассказ предпочтительней любого пышно разукрашенного повествования. Естественно предположить, что у человека есть желание нас обмануть, коль скоро мы видим, что у него есть к тому способности; и те, кто привык к литературным поделкам, знают, сколь многим нередко жертвуют ради плавности периода или четкости антитезы.
Бесспорно, что невежды, так же как и люди ученые, наделены предрассудками; но ошибки вульгарные мы видим и презираем и никогда не склонимся перед авторитетом того, у кого нет громкого имени, извиняющего его несообразности. Приверженность биографа к недостаткам своего героя — в той мере, в какой она очевидна и бьет в глаза, — перестает быть опасной; но скрытая под личиной беспристрастия, коей столь искусно пользуются люди незаурядных способностей, она колеблет наши суждения, а подчас и нашу нравственность. Если бы ее светлость герцогиня Ньюкасл взяла на себя труд создать жизнеописание Дикаря, а не восторженный панегирик своему супругу, нам не грозила бы опасность принять неблагодарного бездельника и распутника за человека одаренного и высоконравственного. Таланты биографа нередко пагубны для читателя. Вследствие этого публика благоразумно одобряет тех, кто, не обладая ни проницательностью, чтобы судить о различных характерах, ни изысканностью стиля, чтобы разнообразить монотонность повествования, ни широтой ума, чтобы вывести какие-либо заключения из изложенных фактов, сыплет анекдотами и воспроизводит разговоры с утомительным многословием сплетника из маленького городка.
Автор нижеследующих «Мемуаров» имеет поэтому все основания рассчитывать на признательность и внимание публики; это старый невежда- дворецкий, чья приверженность семейству, в котором он родился и вырос, должна быть очевидна читателю. Он передает историю семейства Рэкрент тем языком, на котором говорят в его краях, и ни минуты не сомневается в том, что дела сэра Патрика, сэра Мэртага и сэра Конди так же занимают весь свет, как и его самого. Те, кому известны нравы определенного класса ирландского дворянства в недавнем прошлом, вряд ли нуждаются в подтверждении истинности того, что рассказывает честный Тэди; тем же, кто совершенно с Ирландией не знаком, нижеследующие «Мемуары» покажутся во многом непонятными или, возможно, совершенно невероятными. Для неосведомленного английского читателя издатель присовокупил к тексту некоторые примечания; он размышлял также о том, не перевести ли рассказ Тэди на обычный английский язык, но словечки, которыми Тэди уснащает свою речь, переводу не поддаются; к тому же подлинность его слов, если не сохранить характерную его манеру, могла бы вызвать сомнение. Несколько лет тому назад он поведал издателю историю семейства Рэкрент; убедить его записать свой рассказ стоило известного труда; однако его чувства, относительно — как он выразился — «чести семейства», — восторжествовали над привычной леностью, и с течением времени он завершил свое повествование, которое ныне мы представляем на суд публики.
Читатели заметят, как надеется издатель, что это «повесть времен минувших»; что нравы, описанные на этих страницах, отличны от нынешних; что род Рэкрентов давно уже кончил свое существование в Ирландии, и пьяница сэр Патрик, сутяга сэр Мэртаг, дуэлянт сэр Кит и бездельник сэр Конди являют собой характеры, которые в Ирландии ныне встретишь не чаще, чем сквайра Уэстерна или пастора Труллибера в Англии. Бывает время, когда людям легко снести насмешки над былой своей глупостью и несообразностью, ибо они успели обзавестись новыми привычками и новым сознанием. Нации, так же как отдельные личности, постепенно теряют привязанность к собственной самобытности, и нынешнее поколение скорее забавляет, чем оскорбляет, насмешка над их предками.
Возможно, что вскоре мы сможем подтвердить истинность этих наблюдений на сотне примеров.
Когда Ирландия потеряет свою самобытность вследствие союза с Великобританией, она с добродушной улыбкой оглянется на сэров Китов и сэров Конди своего прошлого.
