ГЛАВА 23

Безнадежный, заунывный плач, напоминающий больше скулеж смертельно раненного зверя, чем человеческие рыдания, тоненьким шилом вонзался в гудящий тяжелой болью мозг, заставляя морщиться и пытаться заткнуть уши. Но рук больше не было, от них осталась только нестерпимая ломота в вывернутых назад плечах. Острая тревога обдала жаркой волной, породив не ненависть, а неизбывное отчаяние, почти животный ужас, от встряхнувшего разум понимания, что вот это и есть самый последний крайний случай. Конец всему, ради чего он много лет копил деньги и амулеты, трудился с рассвета и до полуночи, отбирая у себя и любимой драгоценные минуты нежности.

И значит, понапрасну он почти год живет в разлуке с самыми дорогими и любимыми людьми, вступив в отчаянную, но, как выяснилось, бессмысленную борьбу со злом и подлостью, жадностью и непроходимым эгоизмом. Зря сидят в далекой бедной деревушке его дети, его ученики и единомышленники, зря выглядывает по ночам в окно женщина, ставшая светом его жизни. Днем она ждать не должна, он сам ей сказал: «Если вернусь, то ровно в три часа пополуночи, и вестник от меня тоже придет только в это время. Все остальное — это ловушки, и не верь им ни в коем случае».

Вой ударил по ушам с новой силой, горестным отчаянием вырывая мастера из накатывающегося забытья и заставляя сделать над собой нечеловеческое усилие.

— Кто тут? — с трудом прохрипел Тарен пересохшим ртом.

— А-а-а! — взвизгнул невидимый плакальщик, и сразу наступила такая тишина, словно поблизости никого не было.

Зато стало слышно, как где-то размеренно каплет вода.

— Пить дайте, — просипел мастер и тотчас сообразил, как бессмысленна его просьба.

Он лежал вниз животом на чем-то очень жестком и остром, уткнувшись лицом в песок и мусор и пока не имел сил даже голову повернуть, чтобы оглядеться. Тарен и глаз еще открыть не мог, и из всех чувств у него остался один лишь слух.

А для того чтобы напоить, его нужно перевернуть и усадить, или хотя бы поднять выше голову, а его сокамерник наверняка в таком же состоянии. Но даже если руки у него не связаны, то вряд ли хватит сил перевернуть хотя и неимоверно худого, но тяжелого мужчину.

— Мне не достать, — обреченно всхлипнул тоненький голос. — А они еще спят…

— Кто «они»? — встревожился Тарен, пытаясь унять головную боль и вызвать в памяти последние события.

— Все… — Обладатель смутно знакомого мастеру голоска снова тоненько и безысходно заплакал.

— Перестань реветь. — Собравшись с силами, Тарен с трудом немного повернул голову и как можно строже прохрипел: — И расскажи мне, кто ты и где мы.

— Мы в шахте, — безнадежно всхлипнул невидимый собеседник. — А я Кес. Они вас чем-то напоили и связали… и тебя, и Барта, и Тонью… и остальных женщин. А меня и Месси не стали, так бросили.

Вот теперь искусник понял, что произошло, пока он спал. Осознал так явственно, словно был в полном рассудке, когда их грузили в клеть. Его самого и самых слабых женщин и детей. И так же четко понимал, как мало теперь у них надежды на спасение.

— А ты что-нибудь видишь? — небрежно поинтересовался Тарен, и когда в ответ раздался еще более горький плач, строго прикрикнул: — Кес! Ты парень или девчонка?

— Нет, — невпопад прорыдал самый маленький и болезненный из всех рабов. — Не вижу. Они свечку не зажигали… Кинф сказал: «Вы с ума сошли? А если там газ? Мы ведь даже убежать не успеем, да и наемники не дураки, сразу все поймут!»

«Спасибо Кинфу», — вздохнул про себя искусник, хотя без света и плохо, но лекарь был совершенно прав. В заброшенные выработки, где давным-давно засорилась и обвалилась старинная вентиляция, с огнем в руках лезут только законченные дураки и самоубийцы. О том, при чем тут наемники, Тарен даже не думал, Кес вполне мог понять слова лекаря по-своему.

— А из клети мы как вылезли? — спросил Тарен, начиная обдумывать свое положение.

Все равно ничего иного не осталось, а поддаться отчаянию искуснику никогда не позволят его убеждения, ставшие девизом и судьбой.

— Они вытащили… — всхлипнул мальчишка, — и уехали. А потом раздался грохот, и стало совсем темно.

— А до этого темно не было? — уцепился искусник за хлипкую надежду.

— Нет… чуть-чуть было видно…

Значит, сбросили всего на первый уровень. И с одной стороны, это хорошо, сюда попадает свежий воздух. А с другой — несколько десятков локтей без клети им не преодолеть. Хотя и клеть бы не помогла, ее нужно поднимать лебедкой, а ни у кого из них не хватит сил выбраться наверх без веревок и крючьев. Но это не причина сдаваться, до тех пор пока есть силы дышать и думать.

— Кес, а ям поблизости не было?

— Нет, — подумав, уверенно сообщил мальчишка. — Но я туда не пойду… дальше было темно и капала вода.

— Не нужно, — с сожалением отказался от мысли о воде искусник. — Иди лучше ко мне. Развяжешь веревки, пальцы у тебя ловкие.

— А они тут лежат, — испуганно признался Кес.

— Ну ты их ощупывай и пробирайся не спеша, я потерплю. И по пути рассказывай мне, ради чего они всех нас сюда посадили. В налет, что ли, отправились?

— Нет… — Служивший бандитам мальчиком на побегушках, Кес частенько изображал немого дурачка, только Тарен давно понял, как он сообразителен. И даже хитроват, но иначе он тут и не выжил бы. — Там пришли наемники.

— Куда пришли? — осторожно переспросил Тарен, но сердце дрогнуло, зачастило, подгоняемое невозможной, несбыточной надеждой.

— К дороге, — чем-то шурша и временами прерывая свой рассказ, начал бессвязно пояснять ребенок. — Они ночью ходили смотреть… костры со всех сторон. А потом кто-то начал кричать, так громко, даже я немножко слышал… каждый получит выкуп за раба. Бел, а ты раб?

— Мы все тут рабы, — горько усмехнулся Тарен, так и не открывший бандитам своего имени.

Держался за придуманную легенду крепче клеща, точно зная: если им станет известно, кто он, то все мечты о побеге можно будет закопать в этой самой шахте. А его самого опутают цепями и немедленно отправят Корди, как диковинную зверушку. Слышал он, какой выкуп предлагали люди барона за искусника Тарена Базерса.

— За меня денег не дадут, — недоверчиво вздохнул Кес почти рядом, и вскоре к ноге искусника осторожно прикоснулись чьи-то робкие пальцы.

— Я соглашусь, чтобы ты продал меня, — не стал разрушать мечты мальчишки Тарен. — Но с одним условием. Сначала развяжи. Измученные и связанные рабы стоят намного дешевле.

— Почему? — не переставая возиться с веревками, задумался мальчишка, с удобством усевшись на ногах искусника.

Впрочем, ног Тарен почти не ощущал, как не чувствовал и стянутых за спиной рук, да и самой спины. Дорого обошлась ему последняя выходка. Но и терпеть издевательства, придумываемые для рабов отупевшими от безделья, скуки и дешевого вина бандитами, не мог. Не считаясь с мизерностью запаса энергии, появившегося у него после долгих экспериментов с артефактом пробуждения, как называл свое изобретение Тарен, он с упорством и изощренностью самоубийцы продолжал свою негласную войну. А полностью истратив на очередную пакость всю магию, снова оставался без сил на последующие три-четыре дня, беся своей слабостью и бесполезностью хозяев, исключительно из жадности не выкидывающих за террикон слабого одаренного. Придя в себя, он успевал до следующего приступа усилить несколько дешевых целебных зелий и мазей, которыми Кинф лечил рабов.

— Ну ты же умный мальчишка, — сдув от губ песок, пробурчал искусник, не собираясь пока делиться с Кесом своими предположениями. — Сам понимаешь, здоровый раб сразу начнет работать, а от больного и хилого пользы мало, его нужно сначала лечить и кормить.

— Тут никак не развязывается, — вздохнул вдруг Кес. — Может, зубами?

— Нельзя! — встревожился Тарен, прислушался к своему запасу магии и со вздохом предложил: — Прикоснись пальцами к моей щеке, они согреются и станут сильнее. Ты ведь давно не ел?

Последним вопросом он нарочно запутывал мальчишку, не давая ему задуматься о странном предложении и необычном применении небритых и грязных щек долговязого чудака.

— Не помню, — огорченно признался Кес совсем рядом с его лицом, ощупал лохматый затылок искусника, потом ухо и наконец сунул руки между мусором и его щекой. — Ты и правда горячий. А тебе не колко?

— Колко, — вздохнул Тарен. — Но двинуться я пока не могу.

— Я попробую еще, — пообещал ребенок и снова взялся за веревки, даже не подозревая, какую волну признательности и тепла вызвал в душе долговязого раба своим состраданием.

Многие взрослые, попав в это ужасающее безнадежностью место, очень скоро утрачивали человеческие качества, становясь дикими зверями, способными думать и заботиться только о себе, не оглядываясь на более слабых сокамерников. А дети стремительно превращались в забитых и запуганных зверенышей, быстро теряющих способность мыслить и разговаривать.

И лишь очень немногим удавалось остаться людьми.

Плечо вдруг пронзило острой болью, и Тарен, не сдержавшись, застонал, не сразу сообразив, что это ослабли стягивающие его руки веревки.

— Больно? — расстроенно спросил Кес. — Я потихоньку.

— Ничего, распутывай, я потерплю, — пообещал искусник, нехотя отправляя часть силы в собственную кровь, добавляя ей свойств, какие дает только употребление зелья регенерации.

И через четверть часа, когда мальчишка, так и не догадавшийся, почему его пальцы стали такими сильными, распутал на нем последние узлы, Тарен сумел перевернуться. Стиснув зубы, чтобы не стонать от пронзающей суставы боли, вытянул вдоль тела онемевшие руки, несколько раз согнул в локтях и сжал кулаки. Потом немного отгреб от себя камни и наконец, перевалившись на очищенное место, сел, вглядываясь в разбросанные вокруг тела.

— Кес, распутай руки Тонье, я тебе буду подсказывать, куда ползти.

— А ты видишь? — замер испуганной мышкой мальчишка.

— Ну я же одаренный, — нарочно добавил в голос гордости искусник и поспешил успокоить компаньона: — Но вижу очень плохо, амулет у меня слабый.

— А где он у тебя? — подозрительно оглядел тот выцветшие лохмотья Тарена.

— А вот пуговица на штанах… но ты помалкивай, ладно? А я немного отдохну и пойду за водой.

— Ага, — успокоился Кес и принялся за работу, пить ему с каждой минутой хотелось все сильнее.

Почти так же как есть, но голод давно стал тянущим и привычным, как боль в вывернутой ноге, не дающей мальчишке бегать, как раньше.

Шорох осыпающихся камней и песка, донесшийся со стороны разбитой клети, заставил их мгновенно смолкнуть и замереть пойманными зверьками, затем Кес оставил свои попытки развязать очередного пленника, на сей раз повариху, и ползком вернулся к Тарену. Прижался к его спине дрожащим загнанным зверьком и заскулил тихо, но пронзительно, как зимний ветер в разбитых окнах пустого дома.

— Кес, — тихо выдохнул Тарен, прикинул, сколько осталось сил, и отказался от мелькнувшей было мысли усыпить мальчишку. Протянул непослушную руку, привлекая ребенка к себе под бок, и успокаивающе погладил по выступающим острым позвонкам: — Может, это наемники? Ты помнишь об уговоре?

Песок посыпался в шахту еще раз, и еще, потом начали падать куски досок и камни, видимо, наверху рухнула давно покосившаяся стена. Затем сквозь далекий стук отбрасываемых кем-то досок и камней донеслись короткие и четкие команды, но не они успокоили искусника, а звучавшая в голосах неведомых спасателей тревога. Хотя это вполне могли быть люди Корди, но в этот раз искусник не собирался с ними воевать.

Никакая свобода не стоит жизни шести молоденьких женщин и двоих мальчишек.

Однако не думать, как действовать дальше, если это не чудо и невозможный счастливый случай привел сюда вовсе не наемников и свободных искусников, все же не мог, слишком глубоко въелись в душу недоверие и почти звериная бдительность.

Над старинной клетью, валявшейся горой неопрятных обломков, метнулся светлый лучик, свернулся в округлое пятно света и начал быстро приближаться, и Тарен замер, не зная, как поступить. Молча отдаться во власть случая или закричать, чтобы немедленно погасили фонарь.

И не успел ни того, ни другого. Опустившийся почти на обломки свет оказался округлым, радужно переливающимся облачком, бесшумно плывущим под потолком. Оно медленно приблизилось к рабам, валявшимся на кусках пыльного малахита, и зависло на высоте человеческого роста, озаряя неярким свечением невеселую картину.

— Эт-то что? — Кес крепче вжался в бок искусника, и тот с нарочитой бодростью пояснил:

— Свет. Бывают такие амулеты.

Объяснять деревенскому мальчишке разницу между артефактами и обычными амулетами Тарен не собирался, напряженно вглядываясь в ту сторону, где зависло над обломками клети второе такое же облачко. А затем сверху спустился наскоро связанный из нескольких досок щит, и на нем три или четыре человека. В руках они держали какие-то доски и веревки, и едва люлька остановилась, ловко и быстро перебросили через завал узкий мостик. И первым по нему уверенно, как ярмарочный канатоходец, скользнул мужчина в нелепо алых штанах.

Но не бросился к рабам, как сделал бы сам Тарен, а сначала с невообразимой скоростью ловко откинул в сторону несколько острых обломков и привязал за опоры пару веревок. И лишь после этого сделал спутникам до боли знакомый искуснику жест.

По мостку тотчас проворно пронеслась тонкая мальчишечья фигурка с растрепанными светлыми волосами и стремительно помчалась к Тарену:

— Папа!

— Ален? Откуда? — неверяще выдохнул искусник, и тотчас горло перехватил тугой комок тревоги и радости.

А в следующий миг искусник оказался в плену худых, но неожиданно сильных мальчишеских рук.

— Папа… — всхлипнул ему в ухо такой знакомый голос сына и сразу предупредил: — Поговорим позже.

Затем Ленс оглянулся на своего спутника и деловито добавил:

— Я их усыпил.

— Правильно, — одобрил обладатель красных штанов. — Сейчас напою их зельем и развяжу. Тарен, ты выпей первым. А что у тебя с пальцами?

— Откуда… — Почти выхватив дрожащими, изуродованными руками кружку, Тарен жадно проглотил кисловатое питье и за эти секунды сам догадался откуда. — Главарь признался?

— Не успел… и больше ничего уже не скажет, — спокойно сообщил незнакомец. — Кстати, я Юдган.

— Что? — ошеломленно вытаращился Тарен, бережно прижимая к себе счастливо сопящего сына.

— Сейчас рабов отправим, и все объясню. — Клоун оглянулся на подходящих от шахтного ствола людей, мягко окликнул кого-то: — Дайг, попроси стул, ему нужно немного прийти в себя. Забирайте пока женщин и детей, я дал им зелья и усыпил. Травницам скажешь, пусть нас не ждут, мы его на лошади потихоньку довезем.

— Сейчас будет, — покладисто кивнул наемник в потрепанной одежде и помчался к люльке, на которой уже поднимали наверх первых рабов.

А через минуту вернулся со складным полотняным стулом и помог клоуну усадить Тарена, попутно окинув внимательным взором покрытые синяками и шрамами руки раба. Приветливо улыбнулся в ответ на его встревоженный взгляд, подхватил Кеса и понес к шахте.

— Он наш друг, — тихо сообщил отцу вставший за спинкой стула Ленс и крепче обнял костлявые плечи. — Тут все свои. А дед теперь — мой учитель. Но он не старый.

— Только это секрет, — предупредил клоун, уселся прямо у стены и достал из кармана свирель. — Сейчас будет фокус.

Подул в украшенную камнями и знаками дудочку, и облака тотчас пришли в движение, поплыли к Тарену, медленно вращаясь и переливаясь тремя цветами.

— Юдган, мы закончили, — негромко окликнул от люльки Дайг и замер в ожидании ответа.

— Поднимайся, мне нужно еще минут десять, — откликнулся тот и снова подул в дудку.

— Я всегда думал, что Юдган — это миф, шутка мастеров Восточной долины, — негромко произнес Тарен и оглянулся на прильнувшего к плечу сына, страшась задать вопрос, волновавший его сильнее всего.

— А он и был мифом, — непонятно почему засмеялся клоун. — Пока не появилась Лил.

— А при чем тут… — снова встревожился Тарен и прозевал момент, когда облачко зависло прямо над его головой.

Спохватился, лишь заметив надо лбом бледное свечение.

— Не волнуйся, — успокаивающе погладил плечи отца Ленс. — Это защита. Очень сильная, дед всех наших защитил. И Лил тоже.

— Ничего не понимаю… — пробормотал Тарен, внимательно приглядываясь к отношениям сына с его неизвестно откуда взявшимся учителем. — А где она?

— Жива и невредима, вместе с матерью живет в тепле и сытости, мы все расскажем тебе подробно. — Подтянув поближе второе облачко, Инквар мягко и добродушно смотрел в глаза Тарена. — Но на это потребуется не один час, слишком многое произошло, пока ты искал путь в Восточную долину. Ты только не расстраивайся… но там ничего нет. Заставы караулят пустое место, мечту искусников о собственном городе. Пока нас еще слишком мало, чтобы его строить, да и нельзя оставить без помощи травниц, наемников и слабых одаренных. А теперь нам пора отсюда уходить. Главарь самой крупной банды, Фужинт, заставил своего искусника сделать зелье бешенства, сейчас мы купаем и переодеваем всех, кто сдался. И нам после этой вылазки придется пройти эту процедуру, зелье очень мерзкое.

Тарен понимал, почему он говорит так небрежно, почти легкомысленно, но не мог сразу преодолеть вспыхнувшую в душе полынно-горькую обиду. Не так просто вдруг обнаружить, как тает, словно утренняя дымка, эфемерная сказочная страна, куда стремился столько лет и где уже прижился душой.

— Я ведь тоже туда шел, — невесело улыбнулся Тарену наблюдающий за ним Инквар. — Но однажды вечером увидел, как в деревеньке на другом берегу реки ночники вылавливают сельских детей. Вот с той поры и иду к этой шахте… и сегодня с меня снялось сразу два обета.

— Ленс, — сразу забыл про Восточную долину Тарен, — вас поймали?

— Дед освободил меня через два дня, вместе с Дайгом и Лильей. И всех остальных детей и женщин тоже. — Ленс погладил отца по колючей щеке и тяжело выдавил: — А дядя Парвен погиб.

— Но он же… — растерянно глянул на клоуна Тарен, рассмотрел его скорбно поджатые губы и смолк, начиная понимать, как многое пережили вместе за это время его сын и Юдган. — Спасибо тебе.

— Свои люди, почти родственники, сочтемся, — не желая в такой счастливый момент вспоминать оставшиеся в прошлом трудности, открыто и искренне засмеялся Инквар, с удовольствием глядя в по-детски изумленные глаза человека, за которым гонялись шпионы всех гильдий и отряды ловцов железного барона. — Но если можешь, объясни, почему твоя одежда не черная? Ты потерял амулет искусника?

— Нет, — слегка смутился Тарен. — Я его спрятал вместе с самыми ценными вещами.

— Но почему? — еще недоумевал Инквар, хотя и сам уже понимал, как все просто.

Самый талантливый из мастеров оказался еще и самым совестливым. Не захотел прятать под черной одеждой свои мысли и чувства, не пожелал склонять перед подлыми и наглыми бандитами голову и признавать себя рабом. И именно поэтому его до сих пор бесплодно ищут шпионы Корди, а жадный главарь остался без баснословного выкупа. Никто и подумать не мог, что подтвержденный мастер будет ходить в старенькой рубашке и жить среди обычных рабов.

— У меня есть чем доказать, что я искусник, — почти виновато заглянул снизу вверх в глаза сына Тарен. — А усиливать яды и боевые амулеты я никогда не любил. Вот и хотел оставить себе возможность потихоньку исцелять детей и женщин. Не думал застрять тут так надолго, но у него были сильные амулеты слежения. Меня ловили и каждый раз ломали палец.

— Жаль, что его уже застрелили, — с ненавистью процедил Ленс, и тотчас оба его учителя с укором уставились на мальчишку.

— Не жалей, ты же не палач. А он сдох, как бешеная собака, и все бандиты воочию увидели, какой конец ждет таких, как он, — мрачно произнес Инк и глянул в глаза ученика. — Я не верю, что это остановит всех, но думаю, самых рьяных Бранг больше уже не выпустит из виду. А теперь нам пора.

Втянув второе облако в свирель, клоун спрятал артефакт, решительно шагнул к Тарену, легко подхватил его вместе со стулом и понес к люльке.

— Юдган! — возмутился тот. — Отпусти! Я и сам могу дойти!

— Не спорь, ты для меня сейчас как перышко, — твердо остановил его Инквар. — А тебе еще на лошади ехать.

Вскоре они уже стояли у выхода из руин, рассматривая сверху раскинувшуюся в предвечерних прозрачных сумерках широкую дугу огней, поднимающиеся ввысь светлые дымки, силуэты дозорных башен.

— Это сколько же здесь народу собрали, — растерялся Тарен, представлявший эту операцию намного более скромной.

— Ровно столько, — ответил Зинерс, уже сидевший на лошади, — чтобы раз и навсегда вышвырнуть отсюда всяких негодяев и сделать дорогу от Азгора до долины надежной и безопасной.

— Но долины ведь нет? — хмуро глянул на него Тарен.

— Есть. Нет только города, и я не могу пообещать, что мы начнем его строить в ближайшие годы. Но легенду пока разрушать не будем, каждый, кто умеет держать в руках пирамидку, должен иметь шанс однажды сделать свой выбор. Едем, нас уже ждут.

Однако, несмотря на это предупреждение, особо спешить никто не стал. Удобно устроили Тарена в специальном кресле для тяжелораненых, напялили ему на голову широкую шляпу, почти скрывшую исхудавшее лицо, и в сопровождении воинов, поджидавших их в тени руин, неторопливо двинулись в сторону лагерей по черной полосе выжженной травы.

Тарен с наслаждением вдыхал теплый, пахнущий травами и дымом воздух и жадно рассматривал долину, до которой почти год назад так и не добрался. Бандиты напали на обоз ночью, и судя по пьяному хвастовству, взяли в тот раз неплохую добычу, большую часть которой тут же перепродали в одном из придорожных трактиров, где их поджидали торговцы живым товаром.

Но Тарена не продали, его выдала спрятанная в мешке пирамидка, без которой искуснику не удавалось так же легко, как Алильене, заряжать зелья и амулеты. Интересно, почему все-таки Ален и его старший друг так ловко ушли от ответа на вопрос, где сейчас Лави и Лилья? Хотя пообещали все рассказать, и теперь он может ждать спокойно. Сын никогда бы не промолчал, если бы его сестра была в опасности.

— Жечь будем? — обыденно поинтересовался вдруг Ленс у учителя, и тот задумчиво оглянулся:

— Нужно бы. Чтобы не полезли прятаться те, кто еще сидит в своих шахтах. У них сейчас все мысли о том, как бы избежать встречи с наемниками.

— Я могу забросить артефакт, — снял с пояса пращу Дайг.

— Там полно дерева, — непонятно хмыкнул клоун. — Но можешь и бросить, вот держи.

И, не глядя, сунул другу горсть колец и браслетов.

— Будешь возвращаться? — тихо спросил Тарен сына, разворачивающего коня, и поразился гордой усмешке, заигравшей на губах юного мага:

— Отсюда достанем. Дед, моя сторона левая.

— Как хочешь, — кивнул клоун и попросил воина: — Дайг, бросай поочередно. А потом сразу уезжай.

— Знаю уже, — буркнул тот, приподнялся в седле и пращой зашвырнул в руины браслет, за который можно было выкупить двух рабов. — Влево!

Снова раскрутил пращу и выкрикнул:

— Вправо!

Еще при подлете к руинам амулеты засветились все разгорающимися маленькими фонариками и взорвались над крышами и остатками стен жарким фейерверком. Но он не опал вниз угасающими звездочками, а пролился яростным жидким огнем, мгновенно воспламеняющим все на своем пути.

Слева, потом справа и снова слева. И так до тех пор, пока гудящее, как неисчислимый рой диких шмелей, пламя не охватило все постройки бывшей тюрьмы Тарена. Оно сияло на фоне потемневшего неба кусочком солнца, превращая для наблюдавших за этим действом зрителей наступающую ночь в жаркий полдень.

Потрясенный искусник смотрел расширенными от изумления и гордости глазами на свою ожившую мечту, не замечая, как усилившийся жар сушит невольные слезы и заставляет лошадь пугливо отворачивать голову.

— Уходим, — скомандовал клоун, махнул рукой, обдавая Тарена прохладой, и, перехватив у него вожжи, направил обрадованных коней в сторону притихшего лагеря.

Уводя свой маленький отряд в надежное укрытие, Инквар даже не сомневался: не только наемники и травницы сейчас любуются этим зрелищем. Десятки, а может, и сотни пар глаз следят за уничтожением бандитского убежища из укрытия последней не сдавшейся банды, и не во всех недавних сторонниках Фужинта кипит темная ненависть. Но для того, чтобы их главарь наконец принял нужное решение, его нужно подтолкнуть.

Искусник прислушался к себе, убедился, что шарик подрастраченной за последние часы энергии еще чувствуется теплым комком, и, ловко перебросив поводья Тарену, остановил коня.

Вынул свирель, выдул многоцветное, огромное, светящееся кольцо и направил в сторону не подающих признаков жизни терриконов.

Пусть немного поволнуются их обитатели, даже не догадывающиеся, что оно вовсе не боевое и ни огня, ни молний в себе не несет. Хотя при правильно выданном указании сможет защитить человека не только от врагов, но и от него самого.