Глава одиннадцатая
Алло, док, давно я здесь торчу?
Порядочно.
И вы не собираетесь объяснить, где я нахожусь?
Не имею права.
Но я не дома.
Откуда ты знаешь?
Воздух. В нем есть какая-то мягкость. Она придает весеннему воздуху плотный сладковатый привкус земли. В Новом Свете я не сталкивался ни с чем подобным. По-видимому, меня окружает холмистая загородная местность с полевыми цветами и увитыми виноградом беседками. Заглянуть поверх стены не могу, но в прогулочном дворе слышен птичий щебет — это не те птицы, что водятся в наших краях. К тому же темнеет здесь поздно. Думаю, вы, братцы, сослали меня в европейское Средиземноморье, и это само по себе неплохо… пытка не изощренная и ограничена моими размышлениями о том, что со мной произошло… кроме вас, поговорить здесь не с кем, адвоката мне не назначили, держат в заключении без суда и следствия, причем уже неопределенный срок. Звездное, так сказать, время. Я приговорен вертеться вместе с планетой и отсчитывать солнца, луны, времена года… Вы серьезно считаете, что я угрожал жизни президента?
По большому счету, нет.
И все же я не осуждаю вас за то, что вы подчиняетесь приказам и ведете себя как ничтожество. А знаете почему?
Почему?
Если бы не возможность с вами поговорить, мне было бы здесь совсем паршиво.
Ты, главное, не волнуйся.
Хотя у меня на полке стоит собрание сочинений М. Т., я постоянно думаю, как бы не потерять рассудок. И если мой рассудок провалится в тартарары, не последует ли за ним вся страна?
Ты считаешь, между ними есть связь?
Мой рассудок пронизан видениями, снами, а также словами и поступками незнакомых мне людей. Я слышу беззвучные голоса, из моих снов поднимаются фантомы, взмывают на стену и там медлят, корчатся в муках, содрогаются в зримых конвульсиях боли, бессловесно умоляют о помощи. Что вы со мной делаете! — кричу я и валюсь на кровать, чтобы уставиться в черный потолок, а моя каморка превращается в затемненный кинотеатр, где вот-вот начнется фильм ужасов. Я говорю о нарушенной цельности. Ее можно вынести лишь при помощи веры в то, что за ней стоит какая-то наука. Видимо, я ношу в мозговом веществе нейронную запись минувших веков. Знаю, вам не доводилось испытать ничего похожего, вы слишком безропотны перед своими ощущениями. Они буйно расцветают у вас внутри, заполняя весь объем вашего мозга. Но когда вы сделаетесь столь же бесчувственным, как я…
Опять мы за старое?
…У дремлющих генетических микроследов ушедших времен появится, наверное, возможность выражать себя в сновидениях.
Этому учит когнитивная наука?
Пока еще нет. Этому учит только страдание.
Ответьте мне, док: я — компьютер?
Что?
Я — первый компьютер, наделенный человеческим сознанием? Одержимый кошмарными снами, чувствами, скорбью, желаниями?
Нет, Эндрю, ты человеческое существо.
Это вы так считаете.
Я вижу, ты оброс, отпустил бороду. И впрямь сошел бы за Блаженного. Но для этого недостает одной вещи.
Какой же?
Бейсболки с символикой «Янкиз». Тебе нужно обновить гардероб.
Сколько лет сейчас Уилле?
Двенадцать.
И где они живут?
Мы это уже…
Где?
В Нью-Рошель.
Все в том же доме?
Да.
Марта и солидный муж Марты.
Да.
Им требуется мое согласие? Зачем? Любой суд решит дело в их пользу — Марта воспитывала ее с младенчества. А я нагрянул из вражеского стана.
Ты не из вражеского стана.
Пусть так, но законных прав у меня кот наплакал, верно?
На первом месте стоят интересы ребенка. Вот документы.
Стало быть, по закону отцом моей дочери станет Борис Годунов, этот пьянчуга, самозванец.
Он вступил в «АА». И уже бросил пить.
И когда же они сошлись, любящие супруги?
По-моему, несколько лет назад. Года три-четыре.
А куда она увезла моего ребенка, когда сбежала?
Как я тебе уже говорил, Марта обосновалась близ маленького городка в западной части Пенсильвании. На ферме, унаследованной от дяди и тетки.
А средств у них достаточно, чтобы содержать мою дочь, как она того заслуживает?
Их семейство не бедствует. Она преподает фортепиано, а он ведет мастер-класс по вокалу. Оба работают в Джульярдской школе.
Здесь написано, что Уилле обо мне не рассказывают. Здесь написано, что я не имею права к ней приближаться и заявлять о своем отцовстве…
У девочки нет причин сомневаться, что Марта приходится ей родной матерью. А о том, как видится ребенку статус ее мужа, — не могу судить…
…Равно как и о том, что ее настоящая мать погибла, пытаясь спасти людей.
Вот как ты теперь это трактуешь?
Да.
Сомневаюсь, что они так скажут ребенку.
Тогда пусть катятся ко всем чертям!
Господи, неужели ты хотя бы для разнообразия не можешь проявить здравый смысл? Задумайся о ком-нибудь, кроме себя.
Эх, док. Я ли не задумываюсь? Да я постоянно думаю о своих двух девочках. Мечтаю читать им вслух, как читал своим девочкам М. Т., сочинять, как он, для них истории на ночь. У него сказано, что рассказы его действуют как настойка опия, только быстрее.
Эндрю, прошу тебя…
У него ведь есть один рассказ специально для отцов, помните? В нем каждое название, а где возможно — и каждое слово заключает в себе кота: котильон, Кот д’Ивуар, котангенс. Девочки то и дело перебивают: «Папа, что такое “коверкот”?» Сейчас посмотрю, говорит он и делает вид, что роется в словаре. Ага, это плотная материя. А я-то думал, это коверканье слов, но кот, если хорошо себя чувствует, не коверкает слов, а вот на плотной материи поваляться не прочь. «Спасибо, папа», — говорит дочурка. «Всегда пожалуйста», — отвечает он и продолжает историю.
Эндрю…
Какие только небылицы не придумывал М. Т., чтобы рассказать своим детям на сон грядущий. Как он защитит их от любых бед, как мир останется безопасным и уютным местом. Как они вырастут большими, вспомнят эту историю и посмеются, с любовью думая об отце. И это послужит ему искуплением.
