Глава 3

Роберта, которую они в первый день приняли за хозяйку фермы, оказалась таким же нанятым работником, как они, – ее взяли присматривать за другими работниками, снабжать их едой и платить им за труд. Она дружелюбный человек, ее здесь все любят. Ей интересна личная жизнь работников, она оделяет детишек маленькими подарками: сладостями, печеньем, лимонадом. Они узнают, что фермой владеют три сестры, которых в округе знают просто как Трех Сестер, они уже пожилые, бездетные и время свое проводят либо на ферме, либо в Эстрелле.

У Роберты происходит долгая беседа с Инес.

– Как же вы собираетесь учить сыночка? – спрашивает она. – Он, я вижу, умный малый. Жалко будет, если у него все сложится, как у Бенги, – этот школы толком и не видел. Это не значит, что Бенги плохой. Он славный мальчик, но без всякого будущего. Будет таким же работягой на ферме, как и его родители, а что это за жизнь – по большому-то счету?

– Давид ходил в школу в Новилле, – говорит Инес. – Неудачно. У него не было хороших учителей. Он от природы умный ребенок. Занятия в классе оказались для него слишком медленными. Пришлось его забрать и обучать на дому. Боюсь, если опять сдадим его в школу, выйдет то же самое.

Рассказ Инес об их делах со школьной системой в Новилле не вполне правдив. О неурядицах с властями в Новилле они решили помалкивать, но Инес, очевидно, считает допустимым доверять старшей женщине, и он, Симон, не вмешивается.

– А он хочет в школу? – спрашивает Роберта.

– Нет, не хочет – после того, что он пережил в Новилле. Здесь, на ферме, он совершенно счастлив. Ему нравится свобода.

– Для ребенка это чудесная жизнь, но сбор урожая вообще-то заканчивается. И носиться по ферме дикарем – не подготовка к будущему. Вы о частном педагоге не думали? Или о какой-нибудь академии? Академия – это не обычная школа. Может, такому ребенку, как ваш, академия подойдет.

Инес молчит. Он, Симон, заговаривает – впервые.

– Частный преподаватель нам не по карману. А академии… В Новилле их нет. По крайней мере никто о них не говорил. А что такое академия? Если это просто затейливое наименование школы для беспокойных детей, для детей себе на уме, нам такое не нужно – правда, Инес?

Инес качает головой.

– В Эстрелле две Академии, – говорит Роберта. – Они вовсе не для беспокойных детей. Одна – Пения, а вторая – Танца. А есть еще Атомная школа – но она для детей постарше.

– Давиду нравится петь. У него хороший голос. Но что происходит в этих академиях помимо пения и танцев? Там обычные уроки бывают? А таких маленьких детей туда берут?

– Я не специалист в образовании, Инес. Все семьи, с которыми я знакома в Эстрелле, отдают детей в нормальные школы. Но, уверена, Академии учат основным навыкам – ну, чтению, письму и всякому такому. Могу спросить у сестер, если хотите.

– А что это за Атомная школа? – спрашивает он. – Чему там учат?

– Они учат про атомы. Смотрят на атомы в микроскоп, чем они, атомы, там занимаются. А больше я ничего не знаю.

Они с Инес переглядываются.

– Мы будем иметь эти академии в виду, – говорит он. – А пока мы совершенно счастливы жить здесь, на ферме. Как думаете, сможем мы остаться здесь после того, как сбор урожая закончится, если предложим сестрам небольшую плату за постой? Иначе нам придется связываться с морокой регистрации в Asistencia, искать работу и жилье, а мы к этому не готовы пока – правда, Инес?

Инес качает головой.

– Давайте я поговорю с сестрами, – говорит Роберта. – С сеньорой Консуэло. Она самая практичная. Если скажет, что можно здесь остаться, вам, наверное, стоит связаться с сеньором Роблесом. Он дает частные уроки, недорого. Из любви работает.

– Кто такой сеньор Роблес?

– Окружной инженер водоснабжения. Живет в нескольких километрах дальше по долине.

– С чего бы инженеру водоснабжения давать частные уроки?

– Он много чем еще занят помимо инженерного дела. У него уйма талантов. Пишет историю освоения этой долины.

– Историю. Я не знал, что у таких мест, как Эстрелла, есть история. Если дадите номер телефона, я свяжусь с сеньором Роблесом. А вы не забудете поговорить с сеньорой Консуэло?

– Не забуду. Не сомневаюсь, она не будет против, если вы останетесь, пока не подыщете что-нибудь постоянное. Вам наверняка хочется перебраться в собственный дом.

– Не очень. Нас устраивает, как все складывается. Для нас жить по-цыгански – все еще приключение, правда, Инес?

Инес кивает.

– И ребенок доволен. Он учится жизни, даже если не ходит в школу. Есть ли на ферме еще какая-нибудь работа, чтобы я мог воздать вам за доброту?

– Разумеется. Работа здесь всегда найдется. – Роберта задумчиво умолкает. – Вот еще что. Я уверена, вы знаете, что в этом году перепись населения. Переписчики – люди очень тщательные. Они приезжают на каждую ферму, даже на самые дальние. Если вы пытаетесь уклониться от переписи – а я этого не утверждаю, – вам не удастся, если здесь останетесь.

– Мы не пытаемся ни от чего уклониться, – говорит он, Симон. – Мы не беглецы. Мы всего лишь желаем нашему ребенку лучшего.

На следующий день после обеда к ферме подъезжает грузовик, и с него спрыгивает тучный, краснолицый мужчина. Роберта встречает его и ведет в общежитие.

– Сеньор Симон, сеньора Инес, это сеньор Роблес. Я вас оставлю, поговорите о своих делах.

Разговор у них краток. Сеньор Роблес, как он сам сообщает им, любит детей и хорошо с ними ладит. Он с радостью познакомит юного Давида, которого так хвалила сеньора Роберта, с основами математики. Если они согласятся, он будет заезжать на ферму дважды в неделю – давать мальчику урок. Никакой платы ни в каком виде он не примет. Общение с юным живым умом будет ему достаточной наградой. Сам он, увы, бездетен. Его жена ушла в мир иной, и он один в этом мире. Если среди детей сборщиков кто-то еще пожелает примкнуть к урокам с Давидом, сеньор Роблес будет рад. Родители – сеньора Инес и сеньор Симон – тоже, конечно, могут присутствовать на занятиях, само собой.

– А вам не скучно будет преподавать азы математики? – спрашивает он, Симон, родитель.

– Разумеется, нет, – говорит сеньор Роблес. – Для истинного математика основы науки – самая интересная часть, и обучение юных умов основам – самое дерзкое начинание; дерзкое и благодарное.

Они с Инес рассказывают о предложении сеньора Роблеса нескольким сборщикам на ферме, но когда подходит время первого занятия, присутствуют лишь Давид – единственный ученик, и он, Симон, – единственный родитель.

– Мы знаем, что такое «один», – говорит сеньор Роблес, начиная урок, – а вот что такое «два»? Таков интересующий нас сегодня вопрос.

День стоит теплый и безветренный. Они сидят под тенистым деревом у общежития, за столом – сеньор Роблес напротив Давида, он, Симон, тоже сбоку, скромно, с Боливаром у ног.

Сеньор Роблес достает из нагрудного кармана две авторучки и кладет их рядом на столе. Из другого кармана извлекает маленькую склянку, вытрясает из нее две белые пилюли и кладет их рядом с авторучками.

– Что общего между этими… – удерживает ладонь над авторучками, – и этими… – ладонь над пилюлями, – молодой человек?

Мальчик молчит.

– Не обращая внимания на их отношение к письму или медицине, рассматривая их просто как предметы – нет ли некоего качества, которое и у этого, – он отодвигает авторучки слегка вправо, – и у этого, – отодвигает пилюли чуть левее, – общее? Какого-нибудь качества, которое делает их похожими?

– Это две авторучки и две пилюли, – говорит мальчик.

– Хорошо! – говорит сеньор Роблес.

– Две пилюли одинаковые, а две авторучки – нет, потому что одна синяя, а вторая красная.

– Но их по-прежнему две, правда? Так что же за качество у пилюль и авторучек общее?

– Что их по две. Две авторучки и две пилюли. Но это разные две.

Сеньор Роблес бросает на него, Симона, раздраженный взгляд. Достает из кармана еще одну ручку и одну пилюлю. Теперь на столе три авторучки и три пилюли.

– А что общего у этих… – ладонь над авторучками, – …и у этих? – ладонь над пилюлями.

– Что их по три, – говорит мальчик. Но это не одни и те же три, потому что авторучки – разные.

Сеньор Роблес не обращает внимания на это уточнение.

– Но им не обязательно быть авторучками или пилюлями, верно? Я мог бы запросто заменить авторучки апельсинами, а пилюли – яблоками, ответ вышел бы тот же: их по три. Три слева – апельсины – имеют общее свойство с тремя справа – с яблоками. В каждом наборе – по три. Итак, что мы узнали? – И, не успевает мальчик ответить, сообщает ему, что́ они узнали: – Мы узнали, что три не зависит от того, что́ входит в набор, будь то яблоки, апельсины, авторучки или пилюли. Три – свойство, которое для всех этих наборов общее. И, – тут он убирает одну авторучку и одну пилюлю, – три – не то же самое, что два, потому что, – он раскрывает ладонь, а в ней – исчезнувшая авторучка, исчезнувшая пилюля, – я вычел по одному предмету из каждого набора. Так что же мы узнали? Мы узнали о том, что такое «два» и что такое «три», и в точности так же можем разобраться, что такое «четыре», «пять» и так далее до сотни, или до тысячи, или до миллиона. Мы поняли кое-что о числах, а именно: любое число – наименование свойства, общего для определенных наборов предметов в мире.

– До миллиона миллионов, – говорит мальчик.

– До миллиона миллионов – и далее, – соглашается сеньор Роблес.

– До звезд, – говорит мальчик.

– До числа звезд, – соглашается сеньор Роблес, – которое вполне может быть бесконечным, этого мы пока не знаем наверняка. Итак, чего мы достигли на первом занятии? Мы выяснили, что такое «число», а также нашли способ счета – один, два, три и так далее – способ переходить от одного числа к другому в определенном порядке. Давай подытожим. Скажи мне, Давид, что такое «два»?

– Два – это когда на столе две авторучки, или две пилюли, или два яблока, или два апельсина.

– Да, хорошо, почти точно, но не вполне. Два – это их общее свойство, и яблок, и апельсинов, и любых других предметов.

– Но они должны быть твердые, – говорит мальчик. – Мягкими они быть не могут.

– Это могут быть и твердые, и мягкие предметы. Любые предметы на свете годятся, без всяких ограничений, если их больше одного. Это важно. Любой предмет на свете подчиняется арифметике. Более того – любой предмет во вселенной.

– Но не вода. Или рвота.

– Вода – не предмет. Стакан воды – предмет, но вода сама по себе – нет. Можно сказать иначе: вода – несчетная. Как воздух или земля. Воздух и земля тоже несчетные. Но можно посчитать ведра земли или канистры воздуха.

– Это хорошо? – спрашивает мальчик.

Сеньор Роблес возвращает авторучки в карман, складывает пилюли обратно в склянку и обращается к нему, Симону.

– В следующий раз приеду в четверг, – говорит он. – Перейдем к сложению и вычитанию – как нам объединить наборы, чтобы получилась сумма, или убрать составляющие набор части и посчитать разницу. А пока пусть ваш сын поупражняется в счете.

– Я уже умею считать, – говорит мальчик. – Я могу досчитать до миллиона. Я сам научился.

Сеньор Роблес встает из-за стола.

– Кто угодно может досчитать до миллиона, – говорит он. – Важно понимать, что такое числа на самом деле. Чтобы иметь крепкую основу знания.

– Вы уверены, что не останетесь? – спрашивает он, Симон. – Инес заваривает чай.

– Увы, у меня нет времени, – говорит сеньор Роблес и уезжает в облаке пыли.

Инес возникает с чайным подносом.

– Уехал? – говорит она. – Я думала, останется на чай. Очень короткий урок получился. Как все прошло?

– Он в следующий раз будет в четверг, – говорит мальчик. – Займемся четырьмя. Сегодня занимались двумя и тремя.

– Не вечно ли вам в таком случае заниматься, если вы разбираете по одному числу за раз? – говорит Инес. – Побыстрее нет способа?

– Сеньор Роблес хочет, чтобы основа знания была крепкой, – говорит он, Симон. – Когда основы окажутся крепко заложены, мы будем готовы возвести на них чертоги нашего математического знания.

– Что такое «чертоги»?

– Чертоги – это такое здание. Эти конкретные чертоги будут, как мне кажется, иметь вид башни, тянущейся высоко в небо. Постройка башен требует времени. Нужно запастись терпением.

– Ему достаточно научиться складывать, – говорит Инес, – чтобы не быть в жизни ущербным. Зачем ему быть математиком?

Молчание.

– Что скажешь, Давид? – говорит он, Симон. – Хочешь дальше заниматься? Ты узнал что-то новое?

– Я уже знаю про четыре, – говорит мальчик. – Я знаю все числа. Я говорил, но вы не слушаете.

– Думаю, надо отказаться от занятий, – говорит Инес. – Пустая трата времени. Поищем еще кого-нибудь, чтоб учил, кого-то, кто может научить складывать.

Он сообщает эту весть Роберте («Какая жалость! – говорит она. – Но родители – вы, вам виднее») и звонит сеньору Роблесу.

– Мы вам бесконечно признательны, сеньор Роблес, за вашу щедрость и терпение, но мы с Инес думаем, что мальчику нужно что-то попроще, что-нибудь более практическое.

– Математика не проста, – говорит сеньор Роблес.

– Математика не проста, согласен, но мы и не собирались делать из Давида математика. Мы просто не хотим, чтобы ему пришлось разбираться с последствиями того, что он не ходил в школу. Мы хотим, чтобы он уверенно обращался с числами.

– Сеньор Симон, я видел вашего сына лишь единожды, я не психолог, у меня инженерное образование, но кое-что я вам все же сказать могу. Подозреваю, что юный Давид, возможно, страдает от того, что называется расстройством познавательной функции. Это означает, что ему не хватает определенной умственной способности, в данном случае – способности классифицировать предметы на основании их сходства. Эта способность дается нам, обычным людям, так естественно, что мы едва ее замечаем. Это способность видеть предметы как составляющие классов, и она делает возможным сам язык, речь. Нам нет нужды видеть каждое дерево как отдельную сущность, как это устроено у животных, – мы способны рассматривать дерево как представителя класса деревьев. Поэтому же возможна и математика.

Почему я заговорил о классификации? Потому, что в некоторых редких случаях эта способность слаба – или ее нет. Таким людям всегда трудно с математикой и языком абстракций в целом. Подозреваю, что ваш сын – как раз такой человек.

– Зачем вы мне все это говорите, сеньор Роблес?

– Затем, что, по моему мнению, вы обязаны разобраться в этом как следует – ради вашего мальчика, после чего, вероятно, найти ему подходящую форму обучения. Я бы настоятельно советовал вам назначить встречу с психологом – желательно со специалистом по расстройствам познавательной функции. Департамент образования сможет предоставить вам необходимые сведения.

– Подобрать подходящую форму образования – в каком смысле?

– Попросту говоря, я вот о чем: если ему так и не удастся разобраться с числами и абстрактными понятиями, ему, вероятно, лучше будет, к примеру, отправиться в ремесленную школу, где он обучится полезным практическим навыкам – к примеру, слесарному или плотницкому делу. Вот и все. Я взял на заметку, что вы хотите прекратить наши занятия математикой, и с вашим решением согласен. Думаю, оно разумно. Желаю вам, вашей жене и сыну счастливого будущего. Спокойной ночи.

– Я потолковал с сеньором Роблесом, – говорит он Инес. – Я отменил занятия. Он считает, что Давид должен пойти в ремесленную школу и выучиться на слесаря.

– Вот бы сюда этого сеньора Роблеса, я б ему врезала по лицу, – говорит Инес. – Он мне сразу не понравился.

На следующий день он едет в глубь долины к сеньору Роблесу и оставляет у задней двери литр фермерского оливкового масла – с запиской. «Спасибо вам от Давида и его родителей», – гласит записка.

Затем у них с мальчиком происходит серьезный разговор.

– Если мы найдем тебе другого учителя, кого-то, кто выучит тебя простому сложению, а не математике, ты будешь слушать? Будешь делать, что тебе говорят?

– Я сеньора Роблеса слушал.

– Ты прекрасно знаешь, что сеньора Роблеса ты не слушал. Ты подрывал его авторитет. Ты над ним насмехался. Ты говорил глупости – умышленно. Сеньор Роблес – умный человек. У него ученая степень в инженерном деле, университетская. Ты мог бы у него поучиться, но решил подурачиться.

– Я не дурачился, это сеньор Роблес дурачился. Я уже умею складывать. Семь и девять будет шестнадцать. Семь и шестнадцать будет двадцать три.

– Тогда чего ты не показал ему, как умеешь складывать, когда он тут был?

– Потому что, если по его, нужно сначала сделаться маленьким. Нужно сделаться маленьким, как горошина, а потом маленьким, как горошина в горошине, а потом как горошина в горошине в горошине. И тогда можно разбираться с его числами, когда ты маленький-малюсенький-малюсенький-малюсенький-премалюсенький.

– И зачем же быть таким маленьким, чтобы разбираться с его числами?

– Потому что его числа – ненастоящие.

– Ну вот лучше б ты ему это все объяснил, а не дурачился и не раздражал его; ты его оттолкнул от себя.