Глава 5
В долине слез
Когда работаешь в архиве Генеральной прокуратуры РК, то невольно делаешь открытие за открытием… Большой волнительной неожиданностью для меня стала найденная здесь учетная карточка № 257299 заключенной Мессерер-Плисецкой Рахиль Михайловны – матери знаменитой балерины, народной артистки СССР Майи Плисецкой. И мои чувства можно понять, ибо в богатейшей литературе о приме советского балета нигде не говорится о том, что ее мать в 1938 году была надолго репрессирована, отбывала свой срок в Карлаге. Даже в книге Н. Рославлевой «Майя Плисецкая», выпущенной в издательстве «Искусство» в Москве в 1968 году, ничего не сообщается об этом. Да что там – до сих пор историки, краеведы не дают никаких сведений о матери Плисецкой. Тем более мне было интересно читать скупые данные о Рахиль Михайловне Мессерер-Плисецкой: «Родилась в 1902 году в городе Вильно (Польша). Местожительство: г. Москва, Гагаринский переулок,7/8, квартира 3. Профессия – киноактриса. Образование – среднее. Осуждена Особым совещанием НКВД СССР 16 марта 1939 года на срок восемь лет как «социально опасный элемент». Из Бутырской тюрьмы была доставлена в Карлаг 4 мая 1938 года, распределена в Акмолинское спецотделение в тот же день».
Как мы уже знаем, Акмолинское спецотделение – это сокращенно «Алжир» (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Он был организован в январе 1938 года. Прямо в степи спешно поставили несколько саманных бараков, четыре вышки для часовых, обтянули это треклятое место колючей проволокой – и вот вам лагерь готов! И он постоянно расширялся и расширялся, так как мест для женщин – заключенных не хватало. И вновь прибывшие сами строили себе бараки в пургу и метель, жару и дождь, устанавливали в них нары, вместо матрацев бросали на деревянный настил солому, и так жили, как скот, как звери…
Рахиль Михайловна была отправлена из Бутырской тюрьмы в казахстанские степи так называемым «столыпинским» вагоном с решетками вместо дверей и окон. И чего только она не вынесла в Карлаге: сорокоградусные морозы, голод и тиф. Вместе с ней из Бутырской тюрьмы прибыло 1600 женщин. Бараки в Алжире были переполнены до отказа, приходилось спать прямо на полу на грязных соломенных матрацах.
Со временем в Акмолинском отделении Карлага собралось более 18 тысяч женщин, осужденных Особым совещанием НКВД СССР. Здесь отбывали свои сроки жены, родственницы видных государственных деятелей страны, военачальников, ученых, писателей, дипломатов. Достаточно напомнить, что в Алжире содержались жены Бухарина, Енукидзе, Блюхера, Сейфуллина, Майлина, Нурмакова, сестры Тухачевского… Здесь, в Алжире, Рахиль Михайловна чем только не занималась: доила коров, рыла арыки, собирала камыш, сеяла пшеницу. Летом 1938 года началось строительство швейной фабрики, и она была задействована на производстве саманных кирпичей, которые изготавливали вручную. Ее руки, не знавшие до этого тяжелой физической работы, покрылись мозолями, опухли, покраснели.
Успокаивало одно: рядом с ней находились такие же известные люди искусства. Они в свободное от работы время душными тоскливыми вечерами собирались вместе: пели песни, читали стихи… До сих пор бывшие заключенные вспоминают хор, которым руководила М.Лер, танцевальную группу Т.П. Ивинг-Афониной. Кстати, о досрочном освобождении Татьяны Павловны Ивинг-Афониной, а затем о ее полной реабилитации постоянно хлопотал Леонид Осипович Утесов. В фондах музея поселка Малиновка Акмолинской области до сих пор хранится его письмо: «Татьяну Павловну Ивинг-Афонину знаю с 1928 года как артистку, танцовщицу, неоднократно выступал вместе с ней в концертах, в которых она с партнерами великолепно демонстрировала свое мастерство. Свидетельствую это обстоятельство с ответственностью и удовольствием, так как всегда получал радость от ее выступлений».
За Рахиль Михайловну вроде бы хлопотать было некому, хотя она в то время уже была знаменитой актрисой немого кино. Р.М. Плисецкая успешно снялась в фильмах «Вторая жена», «Прокаженная», «Долина слез» и других. Ей предвещали большое будущее, как и ее сестре Елизавете Михайловне Мессерер, характерной актрисе театра имени Ермоловой. Но самой яркой звездой в семье Мессерер считали их сестру Суламифь Михайловну, прекрасную балерину Большого театра. Именно она первой рассмотрела в Майе огромный талант танцовщицы и взяла ее под опеку. Уже в четыре года дочь Рахиль, маленькая Майя станцевала дома весь детский балет «Красная Шапочка» (на музыку Дрига). Причем, одна освоила и представила все роли спектакля – Красной Шапочки, Волка, Бабушки. И Суламифь сразу взяла девочку танцевать на балетные утренники в Московский мюзик-холл.
Ох, Майя, Майя… Забившись в деревянный угол на верхних нарах в бараке, Рахиль Михайловна вспомнила, как в конце двадцатых годов она неожиданно потеряла дочь. Выбежав на бульвар, она увидела большую толпу, которая аплодировала ее дочери. Оказывается, Майя услышала по радиодинамику свой любимый вальс Делиба (из балета «Коппелия»), не выдержала и стала танцевать под знакомые звуки, вытянувшись на носочках… Рахиль Михайловна решила сохранить башмачки, в которых впервые «публично» танцевала ее трехлетняя дочурка, и спрятала их в комод. Пройдут года, она вернется домой в Москву, откроет ящик и найдет в нем эти башмачки, в которых носки были протерты до дыр. И прижмет их к щекам, и впервые заплачет от счастья. Ее дочь Майя к тому времени станет артисткой Большого театра Союза ССР, покорит всех в спектаклях «Лебединое озеро» П.Чайковского, «Умирающий лебедь» К. Сен-Санса.
Когда Рахиль Михайловну арестовали, Майе было тринадцать лет. Волшебный мир балета уже вошел в ее жизнь. И Рахиль Михайловна часто вспоминала в Карлаге, как впервые приехала с дочерью к своему мужу на остров Шпицберген. Михаил Плисецкий был поражен талантом своей дочери. И за великолепные танцы он, шутя, подарил ей весь архипелаг вместе с Полярной звездой. В то время Михаил Плисецкий был консулом и главой советской угольной концессии на Шпицбергене. Как раз во Дворце культуры угольщиков Майя исполнила первую на сцене роль Русалочки из оперы «Русалка» в самодеятельном спектакле.
Как они были счастливы в то время! Посмотрев свою дочь в спектакле, Михаил сказал Рахиль:
– Милая Ра, надо Майю отдавать в Московское хореографическое училище. Иначе здесь, на Шпицбергене, ее талант замерзнет.
Да и сама Рахиль понимала, что талант – не пустой звук, и если им не заниматься всерьез, не будет песни. И когда семья вернулась в Москву, то Рахиль сразу бросилась с дочерью в хореографическое училище Большого театра. И ее девочка выдержала жесткие условия конкурса и стала учиться в классе Елизаветы Павловны Гердт, прекрасной балерины академического плана.
Все складывалось в их семье удачно до тех пор, пока в 1937 году не арестовали мужа Рахиль Михаила Плисецкого как врага народа. С тех пор начались черные дни. Вскоре мужа расстреляли, а ее спровадили в Бутырку.
Прощаясь с родными, Рахиль попросила старшую сестру Суламифь Михайловну Мессерер взять Майю к себе на воспитание. И в первом же письме из Москвы, которое Ра получает еще в Бутырке, Суламифь сообщает, что Майя с самозабвенным упорством постигает прекрасную и трудную науку танца. Конечно, безумно скучает по матери, но ее тоску захлестывают занятия, она, кажется, живет в другом мире. Помогает Майе и ее дядя Асаф Михайлович Мессерер, которого в то время критики по праву называли первым классическим танцовщиком советского балета. Он был ведущим солистом Большого театра, в начале тридцатых годов вместе с Суламифь они давали гастроли в ряде европейских стран, являясь первыми «полпредами» советского балета за рубежом.
Суламифь передавала слова утешения и от другого брата – Азария Мессерера, который был любимым учеником Е.Б. Вахтангова, одним из лучших артистов театра.
Рахиль в то время еще не знала, что все они давно бились за справедливость, за отмену ее жестокого осуждения органами НКВД, даже написали письмо И. Сталину.
Подруги по нарам говорили Р. Плисецкой:
– Эх, Рахиль, Рахиль, не надо было тебе играть в фильмах с такими названиями: «Прокаженная», «Долина слез». Вот и стала ты прокаженной и в долину слез попала. Скоро ли теперь нас отсюда вызволят?
И все же надежда на освобождение не покидала Р.Плисецкую. Суламифь уже в Карлаг писала ей: «Будет и на твоей улице праздник. В Москве говорят, что многих заключенных освобождают. Недавно вернулся из ссылки сценарист Николай Эрдман. Верю, что дойдет очередь и до тебя».
В апреле 1939 года был арестован и расстрелян как враг народа нарком НКВД Н.И. Ежов. Заключенные вздохнули с облегчением: будут освобождать, Сталин разберется, даст команду. Но прошло немного времени, и по приказу нового «генерального чекиста» Берии были арестованы и расстреляны И. Бабель, В. Мейерхольд, М. Кольцов и многие другие. Преследование и уничтожение талантливых людей страны продолжались.
Многие хотели бежать из акмолинской степи – долины слез. Но затем отказывались от этой мысли. Бежать, но куда? Вдали – свинцовое небо, необъятная пустота, не видно никаких дорог. Как поется в песне, пыль да туман. А если грянет выстрел?
И все же что-то стало ломаться в жестокой машине сталинизма. Всему есть предел. Однажды Рахиль вызвал начальник Акмолинского спецотделения С.В. Баринов и сказал:
– Собирайся в Москву. Если бы не твоя дочь, то гнить бы тебе в лагере до самой кончины.
Вскоре Рахиль посадили на полуторку, повезли в Акмолу на московский поезд. Вокруг стояла невероятная июльская жара. Рахиль смотрела на желтую степь, местами покрытую караганником, черными крестами кладбищ, и ей хотелось плакать. Сколько загубленных людей осталось лежать навечно. Прощай, долина слез!
Но Москва давно стала для Ра мачехой. Ее не освободили окончательно, как просили об этом Сталина сестра Мита и брат Асаф, награжденные орденами за творческие успехи на балетном поприще. Ее из Москвы направили на «вольное поселение» в Чимкент. Разрешили взять с собой маленького сына.
Вскоре Майе разрешили навестить мать на двадцать дней, не больше. Чимкент встретил ее невыносимой жарой. Но она этого не замечала, целуя синие губы матери, касаясь ее огрубевших ладоней… Мать есть мать!
Только весной 1941 года Рахиль освободили из ссыльного плена. Но радость была преждевременна. Началась Великая Отечественная война, и семью эвакуировали в Свердловск. Майя заботилась о матери и двух братьях, как могла, – выстаивала двухкилометровые очереди на улицах за хлебом, картошкой, носила воду из промерзших колодцев.
Вскоре из Москвы пришло письмо от Суламифь Мессерер. Она требовала срочно, немедленно вернуть Майю в столицу. Ей уже шел семнадцатый год, медлить было нельзя – пропуски занятий балетом затянулись на неопределенный срок, еще немного, и можно было попрощаться с Большим театром. Жаль было матери терять помощника по дому, уходу за детьми, и она попросила Майю остаться. Но та показала свой характер, огромную любовь к балету.
– Мама, это мой единственный шанс стать Мастером, – твердила она. – Неужели ты меня не отпустишь?
Мать отпустила. И в том, что она так поступила, нисколько потом не жалела, радуясь успехам дочери в балете.
