Глава 34
Возвращение Павла Воронкина
Среди заключенных Степлага было немало художников, писателей. Однажды в кафе села Улытау я увидел картину Шишкина «Утро в сосновом бору». Сбоку внизу «шедевра» стояла подпись: копия художника Воронкина. Я задумался: где-то я уже встречал эту фамилию. И мне вспомнилась редакция областной газеты «Джезказганская правда». Я дежурил по номеру, и вдруг в дверь постучали. Я крикнул:
– Входите!
И тут на пороге комнаты появился высокий красивый мужчина в темных очках, с тростью. Он попросил у меня номер газеты, посвященный съезду участников восстания в Степлаге. Я сказал, что такого не выпускали.
– Как? – взволнованно воскликнул незнакомец. – Неужели свободы слова не прибавилось! Такое событие в нашей жизни, а вы молчок…
Я предложил незнакомцу чаю, он охотно согласился, присел на одиноко стоящий в моем кабинете табурет.
Оказалось, что пришедший на тусклый огонек дежурного редакции не кто иной, как известный в Узбекистане художник Павел Данилович Воронкин. Он приехал в Джезказган на съезд участников восстания в Степлаге, потому что «сам хватил немало горя от сталинского режима». В 1949 году он был арестован, и уже 9 января 1950 года официально обвинен в шпионаже в пользу Америки и Англии. Военный трибунал войск МВД определил ему 25 лет с отбыванием в ИТЛ особого режима. Так он попал в наш знаменитый Степлаг на медные рудники. Он бы там умер от силикоза или туберкулеза, если бы ни его тяга к искусству. В свободное время в клубе культурно-воспитательной части лагеря Павел рисовал по памяти живые картинки, которые запомнились с детства – Владивосток, залив Петра Великого, бухту Золотой Рог, белоснежные пароходы и яхты… Бригадир зэков-горняков увидел несколько его рисунков и крякнул:
– Здорово!
И, подумав, спросил:
– А меня с бригадой запечатлишь?
Павел «запечатлил» бригадира с ребятами, да так натурально, близко к действительности, что сам удивился, как могло такое получиться. И вот слух по лагерю пошел: у нас на руднике гениальный художник объявился, прямо-таки Репин! И слух этот до высокого руководства дошел. И начальник шахты назначил его художником-оформителем, чтобы наглядную агитацию оживить. И стал Павел Воронкин многим известен. Ведь он писал картины передовиков на Доску Почета масляными красками, создавал плакаты и лозунги, которые читали все: «Да здравствует КПСС – авангард народа!», «Наше будущее – в наших руках» и т. д.
Не забывал Павел писать и самобытные картины, опять же море, Владивосток, где родился… Как-то нарисовал карандашом портрет отца, и бригадир спросил его:
– Кто это? Не контра ли?
Павел не стал объясняться. Зачем? Узнают – засмеют, издеваться начнут, ведь он – сын дальневосточного капиталиста.
… Да, его отец – Данила Воронкин – до знаменитой Октябрьской революции был на Дальнем Востоке солидным владельцем пароходов, которые ходили из Владивостока в крупные порты Японии, Китая, Гонконга, Индонезии и даже Австралии. Многие морские волки-капитаны приходили к отцу и приносили Павлуше необыкновенные диковины голубых глубин в подарок – огромные раковины, розовые кораллы, морские звезды, меч-рыбу… Кто-то подарил ему обезьянку по имени Малышка, а боцман, седой и, судя по всему, добряк, даже зебру из Африки доставил… Все это забавляло Павлушу и делало его жизнь светлой, интересной и счастливой, во всяком случае, так он думал. Он, не знающий с детства ласки матери (она умерла сразу после родов ребенка), довольствовался добротой и вниманием моряков, приходивших в их дом. Это было как бы компенсацией Бога за преждевременный уход матери в заоблачные выси.
Но где-то в 1919 году отец Данила вынужден был бежать из Советской России со всей семьей. Он заколотил досками двери и окна своего большого дома о семи комнатах на Первой Речке, конюшню… Где-то в подполье дома он схоронил банку с золотыми царскими червонцами, надеясь, что большевиков всех перебьют, и он вернется в родимое гнездо и раскопает клад-загашник…
Прощай, милая, родная до боли Россия! И чем дальше уходил пароход от дальневосточных берегов, тем печальнее становилось лицо отца. А когда земля российская скрылась за тяжелой завесой тумана, скупые слезы побежали по щекам Данилы… До этого Павлуша никогда не видел отца плачущим.
… Якорь парохода впервые загрохотал близ берегов Китая. В конце концов отец обосновался в Шанхае. Здесь Павел получил, как говорят сейчас, среднее образование. Затем по воле отца учился в университетах Англии и Америки. А когда Данила узнал, что сын хочет стать художником, то отправил его учиться живописи в Гонконг.
Вскоре отец умер. И тут, как на грех, по радио прозвучало выступление Вячеслава Молотова. Премьер-министр СССР обратился к соотечественникам за рубежом с призывом вернуться домой. В память Павла врезались его слова:
«Возвращайтесь на родину! Мы с радостью примем вас и обеспечим вашу жизнь всем необходимым».
Правду ли говорил Молотов? Можно ли верить этому человеку? Судя по тем временам, конечно, можно! СССР разгромил фашистскую Германию, всюду воспевали Сталина как Миссию-освободителя от горя горемычного, конца Света. Жизнь в России налаживалась, становилась лучше, хватало и хлеба, и сахара, и даже масла. Родная тетка Павла, которая жила в Ташкенте, написала ему: «Дорогой мой племянник Павлуша, сиротливый ты мой! Как же тебе без отца-матери, родственников жить в чужеземной стране?
Приезжай лучше в Ташкент ко мне, у нас на хлеб-соль хватит и для тебя. Квартира у меня большая, уютная. Есть светлая комната – в ней ты устроишь художественную мастерскую».
Как ни откликнуться! Тем более, что в Гонконге он чувствовал себя совсем одиноким человеком. Конечно, колебался, но зов предков был сильным, все-таки он – русский, его родина – Россия. Он все чаще представлял себя на вершине сопки во Владивостоке, а внизу – город с кирпичными домами, а дальше – бухта Золотой Рог, вся в солнечных бликах, и, наконец, российские пароходы, и приветливо машет флажками матрос судна, идущего в Японию с русским лесом и металлом…
Первые дни пребывания в СССР были для Павла прямо-таки золотыми. Он решил определиться у тети в Ташкенте. Но ехать туда задумал через Владивосток и Москву.
Первый же пароход унес его в далекое детство весело, покачиваясь на голубых волнах… А вот и его малая родина, порт семи морей – Владивосток!
Павлу не терпелось побывать в доме отца Данилы, он быстро разыскал его в долине Первой Речки. Хозяева оказались радушными, угощали пирогами с медвежатиной. Когда же узнали, что Павел хочет разыскать клад Данилы, то с огорчением вздохнули:
– Поздновато ты явился, дорогуша. Клад твоего отца мы еще до Отечественной войны нашли, сдали государству. А положенные нам 25 процентов на еду да на охотничье ружье потратили…
И все же они Павла в Москву без денег не отпустили, а на вокзале, провожая его, подарили ему охотничье ружье, купленное за счет клада. Так с этим ружьем и устроился наш возвращенец в гостинице «Россия» в Москве.
Москву того времени он запомнит на всю жизнь. Здесь он познакомился со своей первой любовью – Юлей. Она была администратором гостиницы «Россия». Высокая, красивая брюнетка с необыкновенно изящными длинными пальцами, которые он любил целовать. На первых порах Юля казалась недоступной высокомерной женщиной. Но это только была ее внешняя личина, за которой пряталось доброе гостеприимное сердце.
Их прогулки по Москве, залы Третьяковки, ее картины, Пушкинский музей – все это осталось навечно в его памяти. С Юлей договорился: как приедет в Ташкент, обустроится, сразу сообщит ей и будет ждать ее приезда. Но случилось непредвиденное – едва он прибыл в столицу Узбекистана, побыл немного у тети, как его арестовали, обвинив в шпионаже в пользу США и Англии. Приехавшая к нему в гости Юля тоже была схвачена органами госбезопасности, и ОСО определило ей 5 лет пребывания в ИТЛ. Ее тоже отправили в Степлаг – в женскую зону. Там они снова нашли друг друга во время восстания в лагере в 1954 году, когда была сломана кирпичная кладка между мужской и женской зонами.
Эту встречу невозможно описать простыми словами. Она показывала ему свои пальцы, которые стали толстыми и корявыми от тяжелой работы на свиноферме, и рыдала: «Ты, Павлуша, никогда их уже не поцелуешь…» Но он кивал в разные стороны своей поседевшей головой, приговаривая: «Напрасно ты так думаешь, голубушка. Вот вырвемся на свободу, я буду работать, а ты отдыхать и твои пальцы снова станут изящными и тонкими, как в Москве. Ты снова будешь принцессой». И он целовал ее огрубевшие руки и соленые губы горячо и страстно, как в первые дни знакомства…
Вскоре наших героев освободили, но в Москву не пустили. Пришлось возвращаться в Ташкент. И жить бы им поживать, горюшка не знать, но фортуна опять отвернулась от них.
Правда, несколько лет были безоблачными и даже радостными. В местном издательстве в Ташкенте сразу оценили графические работы Воронкина, его иллюстрации к узбекским народным сказкам, повестям и рассказам местных писателей. Свои офорты, картины Павел представлял несколько раз на выставках в Москве и был удостоен Почетных грамот и Дипломов Союза художников СССР.
Ему очень повезло на супругу. Юля была очень простой женщиной, без высшего образования, но у нее существовало одно прекрасное качество – она невероятно любила природу. Воронкин купил за городом дачу, семь соток, и все свободное время они с Юлей проводили там. Правда, Павел и на даче не расставался с мольбертом, но всегда помогал Юле сажать клубни картофеля, поливать грядки, окучивать их. В саду выросли березы, яблони, груши, огромный дуб… Павел любил обнимать его, приговаривая: «Дубок, родимый, дай мне твои силы и твое здоровье – все выдержу, выстою и своего добьюсь». Наверное, дубок давал ему много энергии, потому что в то время Павел работал очень энергично, с подъемом.
Но вскоре все стало складываться самым неудачным образом.
Однажды его вызвал к себе директор издательства и сказал тихо, но властно:
– Ты должен отблагодарить меня за то, что я тебя содержу. Отныне каждый месяц ты будешь отдавать мне 30 процентов своих гонораров и зарплаты. Все так делают. Мне эти деньги нужны для Министра, разных мероприятий.
Павел возмутился: «За свой труд я и так ничего не получаю. Почему я должен отдавать честно заработанное? Так не пойдет!»
Директор мрачно рассмеялся:
– Да я пошутил!
Отказав руководителю во взятках, Воронкин и не думал, какой шквал невзгод обрушил на себя. Его больше не продвигали по службе, ему отказывали в поездках в Москву для участия во всесоюзных выставках, его лишали разных премий. Зато всякие бездари, художники-графоманы, отдающие 30 процентов зарплаты директору, процветали. Им – первый калач и первая рюмка на всяких празднествах, им – почет и уважение, в президиумах они сидели на первых рядах, обласканные взглядом хозяина.
Когда его представили к ордену, а затем по непонятной причине отказали, Павел вообще впал в тоску и уныние.
Как могла, изо всех сил его поддерживала Юля. Он держался. Но вскоре его должность сократили. И тут Павел не упал на больничную койку, не бросил мольберт и кисть. Он взялся за поделки – рисовал копии с картин Шишкина, Левитана и продавал их на рынке. Они быстро расходились, и Павел был при деньгах. Он уже мог позволить себе одну-две рюмки водки в роскошных ресторанах, сидя под созданными им копиями картин знаменитых передвижников.
Но Юля не чувствовала себя счастливой, она говорила Павлу:
– Ты загубишь себя, мой дорогой. Ведь ты тратишь свой талант не по назначению. Твои графические работы самобытны, оригинальны – в них твой почерк, стиль, твоя душа… А что копии? Это все не твое, это все чужое. Какой же ты художник?
Слова жены глубоко ранили Павла. Но она была права – зарабатывая не самым приятным способом, он спасал себе жизнь, но губил свой талант. Где же выход?
Когда Павел гостил в Москве у своего побратима по Степлагу, писателя Павла Стефановского, тот ему посоветовал:
– А что тут мудрить? Меняй квартиру в Ташкенте на московскую, и весь лад… В Москве и работу, и друзей настоящих обретешь…
Но на Ташкент москвичи не соглашались. В конце концов состоялся вариант: Ташкент-Казань. И Павел с Юлей, не жалея ни о чем, выехали в Татарстан, и там наш художник устроился опять на работу.
Но беда не ходит одной. Вскоре скончалась Юля. Бросился было за ружьем, чтобы покончить с собой, но не нашел его. Вспомнил, что Юля продала ружье еще в Ташкенте, когда он оказался без работы и без денег. Обычно он приносил домой каждый вечер буханку хлеба, возвращаясь из издательства, а тут появилась Юля с хлебным караваем. На вопрос: «Где взяла деньги?» ничего не ответила. Но Павел догадался: с ковра на стене исчезло охотничье ружье, которое ему подарили во Владивостоке. Так он ни разу и не выстрелил из него…
Павел приехал в Джезказган, чтобы встретиться с такими же горемычными, как и он. Степлаг оставил тяжелый след не только в его судьбе, но в жизни сотен других людей. Однако он не терял веру в то, что подобное больше не повторится… Жаль только одно: журналисты мало пишут о погубленных, тех, у кого сталинизм отнял все: дом, семью, любимую… В его судьбе хотя бы была Юля! Как она бежала ему навстречу, когда он ворвался в женскую зону, пробив проход в стене-перегородке. Как нежно обнимала его!
Ее выпустили из Степлага сразу после восстания заключенных, реабилитировали. Но она не уехала из Джезказгана, устроилась дамским мастером в парикмахерскую вольного городка и таким образом ждала освобождения Павла. И дождалась – в декабре 1955 года Павла амнистировали, сняли с него телогрейку зека с номером, даже выдали какую – то сумму денег и открыли ворота лагеря. Свободен! Его встречала Юля. И они больше не расставались 30 лет, жили вместе душа в душу.
После смерти Юли наш художник дал себе слово больше не жениться. И вот Павел снова в лагерных местах своей первой и единственной любви. Он даже сходил в парикмахерскую, где работала его Юля, как раз напротив редакции. И его порадовало, что нашлись товарки, которые ее помнили и очень печалились, когда узнали от него, что Юли уже нет в живых.
…Вскоре мой рассказчик замолчал, тяжело встал с табуретки, опираясь на трость, и тепло пожал мне руку.
«Не забывайте писать о прошлом», – эту его последнюю фразу помню до сих пор. И, скажу честно, давно мне хотелось написать о любви Павла и Юли, рожденной в Москве, арестованной в Ташкенте и вновь обретенной в лагерях Джезказгана… Нет, никакие силы зла и насилия не могут загубить любовь, если она настоящая!
Я проводил Павла Даниловича Воронкина до калитки, и долго смотрел, как этот человек с мужественным красивым лицом и крепкими плечами, прихрамывая, шел по пыльной улице Джезказгана… Казалось, он шел с думой о своей любимой в бессмертие.
Позже я узнал, что вскоре после нашей встречи Павел Данилович Воронкин скончался в Москве, в раковом центре, куда лег на лечение. В руках у него нашли фотографию Юли. Это была его последняя весна…
