Глава 15
Синяя птица
Впервые о Наталье Сац я услышал от казахстанского писателя и журналиста Олега Васильевича Мацкевича. В апреле 1985 года он подарил мне в Алма-Ате свою новую книгу «Три цвета радуги», посвященную музыке, живописи и кинематографии: Казахстана. И с горечью сказал:
– Жаль, что в этой книге я мало написал о театрах республики. И совсем ни слова не упомянул о театре юного зрителя в Алма-Ате. Его создала москвичка Наталья Сац, человек нелегкой, я бы сказал, трагической судьбы. Давно хотел написать о ней, да все времени не хватает. Может, напишешь?
Тогда я впервые заинтересовался жизнью и деятельностью Натальи Ильиничны Сац. И выяснил, что она была довольно известным советским режиссером, театральным деятелем. В 1921–1936 годах Н.И. Сац работала директором и художественным руководителем Московского театра для детей. Кстати, этот театр она создала сама и была счастлива, когда ее поддержали в этом важном деле и легендарный друг В.И. Ленина, автор «Варшавянки», инженер-электрификатор Глеб Кржижановский, и советский журналист, популярный в то время Михаил Кольцов, и композитор Сергей Прокофьев, и даже гениальный режиссер Художественного театра Константин Сергеевич Станиславский… И, конечно же, что немаловажно – ее всегда поддерживал муж Израиль Яковлевич Вейцер, в то время народный комиссар внутренней торговли Советского Союза. В своей книге «Новеллы моей жизни» Сац назвала его «и радостью, и горем».
Несчастье пришло в ее семью в 1937 году, когда Вейцера арестовали как врага народа. А через некоторое время и на Сац завели «дело» как на члена семьи изменника Родины.
В чем же была ее вина? Следователь сухо объяснил: «Вы не могли не знать о его преступлениях».
Ее изолировали от общества на целых пять лет. Вначале она попала в сибирские лагеря, затем были Карлаг и Рыблаг (Волгострой).
Однажды в Сиблаге она подошла к зеркалу и ужаснулась: черные волосы стали бело-серебряными, пепельными. Это совсем выбило ее из колеи, погрузило во мрак тоски и уныния. И, может, она долго еще пребывала бы в этом состоянии плачевном, если бы ее неожиданно не успокоил какой-то урка в брюках-клеш. Указав пальцем на седые волосы Натальи, он спросил:
– Под «вышкой» сидела?
– Нет.
– Какой срок имеешь?
– Пять лет.
Урка презрительно улыбнулся:
– Из-за этого седеть? Какие вы, интеллигенты, все хлюпики, мизерные!
И тут Сац впервые рассмеялась, будто с души свинцовая тяжесть упала. Урке дали все 15, и ни один волос у него не поседел. А она… Нет, надо взять себя в руки, бороться за свои светлые идеалы, за свое творческое счастье. И в лагере необходимо утверждать культуру, воспитывать в людях любовь к театру, драматургии!
Со временем она создает в Сиблаге маленькие драматические коллективы, ставит «Бесприданницу» Островского, увлекая за собой на сцену многих осужденных. О том времени она пишет: «Заключенные меня слушались, как маленькие. Несмотря на свое прошлое, они тянулись к культуре, театру, ценили спектакль, вдохнувший в них свежий ветер… Нам разрешили показывать «Бесприданницу» не только в Мариинском, но и в соседних лагерях. Я стала знаменита на весь Сиблаг».
Но вот Сац попадает в мрачный Карлаг. Как сообщает в своей книге «Свидетельствую…» казахстанский писатель Владлен Берденников, ее держат в одной из самых страшных пересылок в стране – Карабасе, затем переводят в Акмолинский лагерь жен изменников Родины.
Об Алжире у Натальи Ильиничны Сац остались весьма и весьма неприятные воспоминания. В главе «Суровая полоса» она пишет: «Снова лагерь, но абсолютно иной. Теперь я попала в среду людей своего круга – жен ответственных работников… Они так же, как и я, жили верой, что все выяснится, в своей каждодневной работе доказали, что высокое положение их мужей не убило в них выдержку, потребность труда на общую пользу».
Но все эти «жены», по мнению Н.И.Сац, жили в прошлом, в бесконечных воспоминаниях и стонах. Что им приказывали лагерные начальники делать, они делали, но сверх того ничего не хотели и не думали совершать. Никаких театров, художественной самодеятельности, песен и танцев, стихов они не признавали, хотя среди них находилось немало знаменитых киноактрис, певиц, балерин.
На четвертый день пребывания в Алжире Сац вызвал начальник лагеря, почитал ее «Дело», характеристики из Сиблага и сказал:
– Значит, в Сибири «Бесприданницу» ставила? И уголовники аплодировали? Молодец!
И, тупо уставившись в «Дело», неожиданно спросил:
– А что еще можешь?
Сац ответила, что в Сиблаге фельдшерские курсы посещала.
– Вот это подходяще, подойдет! – неожиданно заулыбался довольный ее ответом гэбист. – Пошлю тебя на фельдшерский пункт медсестрой. А то «Бесприданницу» опять вздумаешь ставить. Этого нам не надо!
Через несколько месяцев Сац отправляют в Москву. Повезли на станцию, в двухкомнатном домике сдали конвоиру-блондину. Он стал упрекать ее в том, как же она не сумела доглядеть за своим мужем – «врагом народа». Мол, разобраться должна была, что супруг – двуличный человек.
Но Сац уже была далеко мыслями – в родной Москве, и слова конвоира ее не трогали. Что еще можно было услышать от малограмотного паренька, обязанного унижать и убивать ни в чем неповинных людей?
Наконец, поезд тронулся, и черные постройки станции слились с наступившей темнотой ночи. За окнами вагона падали звезды, сгорая в ночной мгле…
Сац тогда не думала, что судьба снова забросит ее когда-нибудь в Казахстан. Ее сердце билось под перестук колес: в Москву, в Москву! Сац надеялась, что ее освободят. Ведь она написала жалобу самому Сталину! Но в Москве ее бросили в тюрьму, опять пошли постылые допросы. Следователя – капитана НКВД интересовало только то, что так или иначе могло компрометировать ее мужа, близких, знакомых.
Следователь долго допрашивал Сац о ее связях с врагом народа, журналистом Михаилом Кольцовым. Она познакомилась с ним во времена НЭПа, когда организованный ею театр для детей переживал трудные годы, вынужден был работать в одном здании «по совместительству с кино-люксом «Арс». Тогда киношники пытались вытеснить театр из здания, закрыть его.
К кому идти за помощью? Сац бросилась в редакцию газеты «Правда» к Михаилу Кольцову. Она была почему-то уверена, что он все поймет. И не ошиблась. Вскоре в газете появился фельетон «Дети смеются».
«Казалось, Кольцов включил над крышей Детского театра солнце, – вспоминала Сац. – Театр был спасен, его никто не тронул. Все в Москве поняли, что дети – привилегированный класс, и у них должен быть свой театр. И его не закрывать, а помогать ему надо».
Слезы радости текли по щекам Сац, когда она читала статью Кольцова, прославляющую детский театр. И теперь, в тюрьме, она должна была дать на этого прекрасного журналиста, правдолюбца, любящего людей скверный донос, облить его грязью? Ответить на его добро злом? Ни за что!
Позже она узнала, что Михаил Кольцов в 1938 году был арестован, затем расстрелян. Сталин не любил знаменитого журналиста, который геройски сражался в Испании, отстаивал правду в СССР.
Ничего не добившись от Сац, сталинские вершители судеб отправляют ее в Рыблаг. Там, в грязных бараках, ей часто снится по ночам Синяя птица – символ счастья и мечты детей из пьесы-сказки бельгийского драматурга М. Метерлинка. Как трудно найти эту птицу! Но тот, кто ее отыщет, обретет счастье не только для себя, но и для всего человечества. Музыку к этой пьесе в свое время написал ее отец – композитор Илья Сац. Эта музыка звучит в ее душе.
Но стоит утром открыть глаза, вокруг шум, лязг, матерщина, сплошное мельтешение лиц заключенных. Где же она, Синяя птица? Вспорхнула, растворившись в густом утреннем тумане за вышками постовых.
Но Наталья, как маленький ребенок, продолжает искать ее. Синяя птица для нее – это радость и удивление зрителей, их аплодисменты во время ее спектаклей. Это, когда она стоит на сцене, а к ее ногам летят букеты цветов – роз, гвоздик, тюльпанов… Букеты признания ее таланта, талантов ее друзей.
В Рыблаге она сколачивает великолепнейший музыкальный ансамбль, а затем новый по тем временам коллектив – «драмджаз под руководством Наталии Сац». Только 21 августа 1942 года она обретает относительную свободу, но в Москву ее не пускают, оставляют на спецпоселении в городе Переборах около Рыбинска, где она работает режиссером центрального клуба. Затем отправляют в ссылку в Алма-Ату, разрешая взять с собой дочь.
О годах пребывания в бывшей столице Казахстана Сац напишет в главе «В горах Алатау». Ее с дочерью поселили в одной из комнат в здании Театра оперы, которое поразило ее своим великолепием. «Его строители, – пишет она, – видно, хорошо знали итальянское зодчество, но, влюбившись в орнаменты Востока, дали «зазвучать» в удивительном сложном аккорде».
О самой Алма-Ате она пишет так: «Самое удивительное – горы со снежными вершинами. Они кругом, везде, куда ни погляди, словно город расположен в огромной воронке».
В этой главе слово «удивительное» встречаешь много раз. И, видимо, это прекрасно, что человек, перенесший сталинские лагеря, друживший с ворами и бандитами, побывавший, как говорится, на самом дне жизни, сохранил в себе самое ценное для художника – чувство удивляться, открывать красоту этого мира даже там, где ее не замечают другие, лишенные этого дара.
Соответственно воспринимает она и казахских артистов – «соловья» Куляш Байсеитову, получившую звание народной артистки СССР, братьев – близнецов Ришата и Муслима Абдуллиных… Она отмечает: «Что среди казахских артистов много одаренных – с радостью заметила, но сближение наше шло небыстро. В казахской труппе недоумевали:
– Зачем тут эта Наталья Сац? Мы сами себе режиссеры».
В годы Отечественной войны Алма-Ата превращается в большой культурный центр. Сюда эвакуируются киностудии, театры. Здесь, в столице Казахстана, Сац встречается и дружит с удивительными творческими людьми: главным режиссером Театра имени Моссовета Юрием Александровичем Завадским, киноактрисой Верой Марецкой, балериной Галиной Улановой. Все они были заняты любимым делом, перегружены так, что для себя времени не оставалось. Глядя на них, и Сац решила не отставать. И однажды она спросила у директора филармонии Жумина, бывают ли в Алма-Ате концерты для детей. И он посмотрел на Наталью Ильиничну с удивлением:
– Нет, никогда не было!
Значит, вперед! Сац взялась вначале за организацию воскресных утренников в филармонии, привлечение к концертам для детей таких знаменитых актеров как Николай Константинович Черкасов, а затем – за создание первого в республике театра юных зрителей. Ее сразу поддержали Мухтар Ауэзов, Куляш Байсеитова, Габит Мусрепов. Под новый театр правительство Казахстана выделяет просторный кинотеатр «Алатау», и Сац – в бегах, в заботах об его реконструкции, оформительстве.
Художник Исаак Иткин по ее предложению берется за создание скульптуры из карагача акына Джамбула Джабаева и мастерски выполняет задуманное.
Накануне открытия театра Сац видит страшный сон: лагерь для ЧСИР, ее муж, весь в крови, в одиночной камере. Она вскакивает с кровати, полная ненависти к сталинскому режиму, который разбил ее семью – основу основ жизни. И вдруг вспоминает слова лермонтовского Демона: «Не все я в мире ненавидел, не все я в мире презирал». Нет, на одной ненависти далеко не уедешь, надо стремиться делать добро в этом мире, надо обустраивать его не для устрашения юных, а для воспитания в них высоких чувств и помыслов.
Сац организует при театре для детей и юношества студию, которая будет радовать ее молодыми дарованиями. Эту студию окончат, станут профессиональными актерами многие школьники Алма-Аты, в том числе и ее дочь Роксана. Наталья Ильинична откроет миру редкий голос и музыкальность Ермека Серкебаева, приглашая его (тогда он был еще студентом) для исполнения песен в спектаклях.
Дети с восторгом встречали каждую постановку театра, особенно «Золотой ключик», «Двенадцатую ночь». Взрослые роптали, что в ТЮЗ не достанешь билеты.
К сожалению, о большой организаторской и творческой деятельности Сад в Алма-Ате почти ничего не написано. И нынешнее поколение артистов даже не знает, кто основал первый ТЮЗ в республике. И напрасно!
Сад прожила большую, полную творческих исканий жизнь. Конечно, Наталья Ильинична была реабилитирована, возвращена в Москву. Там она написала превосходную книгу «Дети приходят в театр», которая вышла в издательстве «Искусство» в 1961 году.
Журналисты спрашивали ее:
– Почему взялись за книги?
Сац отвечала:
– Сидя в тюрьме, я начиталась досыта. И уже тогда подумала: а почему бы самой не писать? И стала записывать отдельные мысли в дневники. А это позже вылилось в книгу.
Ее приняли в члены Союза писателей СССР, предложили написать книгу мемуаров.
Но не такова Сац, не очень «сидячий» она человек.
– Мемуары писать еще рано! – заявила она во всеуслышанье. – В Москве еще нет музыкального театра для детей. Если мы не будем с детства воспитывать в людях любовь к опере, симфонической музыке, то появится ли она в человеке в более зрелом возрасте? Навряд ли.
Вскоре в «Правде» появилась статья Н. Сац и Д. Кабалевского о необходимости создания в Москве стационарного Детского музыкального театра. Эту идею поддерживают композиторы, писатели, вся интеллигенция столицы. Падение у юношей и девушек интереса к поэзии и музыке, опере и симфоническим концертам надо непременно остановить! – вот основная мысль их выступлений. Советский поэт Михаил Светлов пишет: «Хорошая музыка делает любого человека талантливым, любого слушателя творческим».
И Синяя птица удачи стучится в двери жизни Сац. Ее поддерживает Министерство культуры, и в 1965 году она открывает в Москве государственный музыкальный театр для детей, пока, увы, в старом помещении театра кукол. Но одновременно в Москве началось сооружение нового величественного здания под театр Сац.
Конечно же, Наталья Ильинична довольно часто бывает на стройке. Для нее шум подъемных кранов, машин, работающих на возведении театра, «слаще, чем звуки Моцарта». Здесь, на стройке, ее поздравляют с Государственной премией СССР, присвоением звания народной артистки СССР. Ей посчастливилось увидеть наяву свою мечту – на ее глазах над куполом театра взмыла бронзовая Синяя птица. Так что не у всех политзаключенных ГУЛАГа была горькая судьба. Наталья Ильинична Сац – редкое тому исключение.
