Глава 8

Представление группы руководству комендатуры пришлось отложить. На изолятор НКВД той ночью было совершено нападение! Преступники действовали тихо, шума не поднимали.

Вход в «казематы» местного отдела внутренних дел располагался с торцевой части здания, особняком от основного. Патруль, проходящий на рассвете мимо здания, не обнаружил часового у крыльца, вошел на территорию, чтобы выяснить, куда тот пропал, и поднял тревогу. Примчалась дежурная смена комендантского взвода, прибежали сотрудники из соседствующего отделения ГБ. В общежитие, где спали оперативники СМЕРШа, нагрянул взъерошенный посыльный с ошеломительной вестью.

В хваленых застенках НКВД творилось что-то ужасное. Тела еще не остыли. Атака произошла примерно час назад, перед рассветом.

Начальник патруля, заикаясь, уверял Алексея, что за час до этого часовой стоял на своем месте, они даже перекинулись парой слов. Его бездыханное тело солдаты затащили в тамбур, чтобы не мозолил глаза. У молодого ефрейтора было перерезано горло. Как-то издевательски поблескивал значок на груди – «Отличник ГТО».

– Олежка Макаров, с Тамбовщины он, – проговорил командир отделения. – Призвали в сорок четвертом, пол-Европы прошел, под Берлином воевал. Девушка такая красивая ждет. Он фото показывал.

Со своими обязанностями Олег Макаров явно не справился, проморгал нападение.

За железной дверью лежал убитый милиционер, под лестницей – еще одно бездыханное тело в форме. Нападение было внезапным, оба не успели схватиться за оружие. Убивали их ножами, чтобы не шуметь.

Между зарешеченными камерами лежал еще один. Этого подкараулили сзади, вонзили нож в загривок.

Целью дерзкого нападения были Елизар Гомула и Игнат Сирко, вставшие на путь сотрудничества с Советской властью. Бандиты могли бы забрать их с собой, но предпочли уничтожить на месте. Они взяли ключи у мертвого надзирателя, вошли в камеры.

Эти люди, наверное, умоляли не убивать, уверяли своих вчерашних сообщников в том, что никого не выдали. На окровавленных физиономиях застыли ужас и мольба. Им отрезали уши, выкололи глаза и только после этого нанесли смертельные ножевые ранения.

Других бандеровцы не тронули, никого не освободили. В камерах томились несколько местных жителей, заподозренных в сотрудничестве с ними, и два провинившихся красноармейца. Эта компания не вызвала интереса у налетчиков. Они сделали дело и растворились во мраке ночи, никем не замеченные. И это в районе, напичканном патрулями!

Честно говоря, Алексей немного растерялся, но быстро взял себя в руки. Здание оцепили солдаты. Прибыли уцелевшие сотрудники отдела. Их осталось совсем немного.

Оперативники СМЕРШа осматривали место преступления, жестко допрашивали выживших милиционеров. Какое право они имели спать, когда в их отделе творилось такое?!

Прибежали комендант Глазьев с бегающими глазами и смертельно бледный капитан Рыков.

Алексей сорвался, заорал на них:

– Какого хрена не обеспечили охрану здания?! Под трибунал хотите?!

– Охрана и патрулирование осуществлялись согласно графику. Все посты были усилены. Мы не несем ответственности за то, что происходит в ведомствах НКВД и ГБ. Они сами обеспечивают свою безопасность и сохранность арестованных, – ответил майор.

– Товарищ капитан, вы явно не по адресу, – подал голос осмелевший Рыков. – Все это возмутительно, но какие претензии к руководству гарнизона? Мы выполнили все, что нам предписано. На других объектах ночью не было происшествий. Именно за них мы несем ответственность. Это и ваш недосмотр, товарищ капитан. И капитана Ткачука, в ведомстве которого случилось ЧП. Почему у вас посторонние на объекте? – Он косил на незнакомых мужчин в штатском.

Те с недовольными минами извлекали из карманов удостоверения.

– Капитан, вы не слишком осмелели? – осведомился Алексей.

Но ведь Рыков оказался прав. Во всем случившемся была и его доля ответственности.

– Запомните лица этих людей. Это моя группа, прибыла ночью. Они имеют такие же полномочия, как и я. Про мою ответственность вы лучше не поминайте. Вам же легче будет. Капитан Ткачук выполняет мое задание. Контролировать события, происходящие в его отделе, он не мог. Все силы на несение службы, товарищи офицеры. Усилить посты. Личному составу еще раз прочесать центральные кварталы, брать всех подозрительных. Никакого самосуда! Всех задержанных доставлять в комендатуру, оформлять протоколы. Я позднее разберусь. Если обнаружу, что кто-то занимается делом, не относящимся к выполнению прямых обязанностей!.. – Он царапнул въедливым взглядом смущенного Рыкова.

Городок опять напоминал взорванный муравейник. Гудели полуторки с солдатами. Патрули стояли на всех углах, солдаты проверяли документы у прохожих. Люди попрятались, выходили на улицы только по крайней нужде.

Явился расстроенный Березин, подивился пополнению оперативной межведомственной группы. Он пожал каждому руку и мрачно выразил надежду на то, что в скором будущем с бандитизмом в районе будет покончено.

– А у вас тут весело, командир, – заявил Гаспарян. – Хотя, по сути, обычная ситуация. В Западной Галиции мы видели то же самое. Полагаешь, у бандитов поблизости лаз?

Вопрос был чертовски в точку.

По мере работы Кравец вводил товарищей в курс. Те схватывали на лету. Березин с Волковым осматривали трупы. Малашенко лазил по окрестностям, пытаясь выяснить, с какой стороны пришли бандиты. Старший лейтенант Волков допрашивал заключенных, которые, как ни крути, были очевидцами происшествия.

Алексей отправился в комендатуру, откуда хотел позвонить во Львов. Связь работала. Но телефонистка долго соединялась с областным управлением, линию разрывали помехи.

Полковник Самойлов оказался на месте, выслушал рапорт капитана и разразился площадной бранью. Достойный образец мрачного юмора сотрудников контрразведки: «Прошу разобраться и расстрелять!»

– Что за хрень творится в этом паскудном городишке, капитан Кравец? – гремел разгневанный начальник, явно вставший не с той ноги. – Я начинаю сомневаться в твоих способностях переломить ситуацию и разделаться с бандой! Ты там уже несколько дней и чем можешь похвастаться?

– Определенные успехи есть, товарищ полковник, – смущенно проговорил Алексей. – Мы проводим следственно-оперативную работу, отражаем и пресекаем вылазки бандитов. Ваш покорный слуга лично обезвредил бандгруппу, атаковавшую его. Был захвачен пособник УПА, давший показания. Выявлен тайник, в котором бандформирования обмениваются посланиями. К сожалению, связник при задержании погиб. Ликвидирована банда некоего Табачника, состоявшая из тринадцати человек.

– А чем за это время могут похвастаться члены бандгрупп УПА? – ядовито осведомился Самойлов. – Что-то мне подсказывает, что их успехи куда более внушительны. Какая польза от твоих достижений? Ладно, Кравец, я понимаю, что ты работаешь, и очень удивляюсь, что тебя до сих пор не убили. – Полковник шумно выдохнул. – Ты получил подкрепление, надеюсь, это ускорит работу. Не хочу угрожать тебе оргвыводами, трибуналом и прочими прелестями, о которых ты сам знаешь. У тебя неделя, Кравец. Это максимум, что я могу тебе дать. Справишься? Ну и хорошо. Будь здоров. Считай мой разнос за утреннюю зарядку.

Проходя мимо приемной, он не удержался от соблазна и снова сунул туда нос. Ирина Владимировна Савицкая стояла у окна, скрестив руки на груди. Когда она обернулась, с ее губ еще не сошла прохладная усмешка. Женщина быстро стерла ее, изобразила испуг. Он не стал выяснять отношения – не будет у него таковых с этой особой! – хлопнул дверью.

Трупы увезли в морг. Ткачук не появлялся, гонцы от него тоже не спешили. Отдел НКВД по-прежнему был оцеплен.

– Не нашли никаких очевидцев, командир, – смущенно проговорил Малашенко. – Бандиты напали на отдел перед рассветом, в самое сонное время. Охрана не ожидала ничего подобного, за что и поплатилась. Пришли оттуда. – Малашенко кивнул на церковь, расположенную на другой стороне дороги, и здания, стоящие за ней. – На клумбе мягкий грунт, сохранилась пара следов. Отпечатки подошв смазанные. Гады словно в калошах были или чем-то обмотали обувь. Могли и специально оставить эти следы, чтобы нас заморочить. Еще и перцем посыпали, перестраховывались, чтобы собаки след не взяли. Работали умелые, бывалые люди. Они знают, как незаметно прийти и бесследно испариться.

– Работали прирожденные убийцы, – заявил Газарян. – Охрану резали, как цыплят. Приставили часовому нож к горлу, тот и сделал, что они хотели, попросил надзирателя открыть, по нужде, например. Слабость проявил боец, испугался. Но это его не спасло. Бандиты спокойно спустились в подвал и убили всех, кого хотели. Резали мастерски, твердой рукой.

Алексей мрачнее тучи вышагивал по подвалу, всматривался в землистые лица узников. Заключенных было немного, они сидели, нахохлившись, смотрели в пол. На стенах поблескивала кровь, засохла лужица на полу.

Он поднялся на улицу, закурил.

К нему подошел старший лейтенант Волков, стрельнул сигарету, шумно затянулся и заявил:

– Только некий Ипат Кандыба мог что-то видеть, поскольку его клетка рядом. Остальные за углом, лишь слышали. Бывший водитель зернопогрузчика на элеваторе. Уверяет, что взяли ни за что, всегда поддерживал Советскую власть. Ну, они все такие, это понятно. Сам вызвался на дачу показаний, когда узнал, откуда я. Бандиты свет не включали, с фонарями шли. Он слышал хрипы, когда людей убивали. А последнего милиционера напротив его клетки зарезали, сзади напали, несколько ударов ножом в загривок нанесли. Он слышал, как открывали камеры, видел яркий свет. К нему не зашли, но он все равно от страха обделался, дар речи потерял. Тех двоих мучили, но недолго, ничего не спрашивали. Между собой говорили по-украински. Те умоляли не убивать, но это и понятно. Кто спешит на тот свет? Отпускали реплики, ничего интересного: «Собаке собачья смерть», «Получай, Иуда». Вроде четверо было. Лиц не видел. Они друг дружку не освещали. Все вооружены, ступали бесшумно. Одного он узнал по голосу. Бывший шапочный знакомый, несколько лет не пересекались. Некий Карпо Шинкарь. Он прежде работал на скотобойне, вот и резал бедолаг. Отношения с Шинкарем у Кандыбы были не ахти, оттого он и обделался. Шинкарь бобыль, дом его в Збровичах давно сгорел, сотрудничал с немцами, ходили слухи, что проходил тренировку в каком-то лагере в Западной Галиции. С нравственностью и моралью – соответственно. Внешность такая же: бык. Ненавидит все советское. Возможно, есть смысл пройтись по старым знакомцам и соседям Шинкаря. Вдруг он засветился где-то в последнее время?

– Вот этим и займись, – сказал Алексей. – Больше ничего?

– Остальные косвенно подтверждают показания Кандыбы, но реально ничего не видели. Ты не задумывался, где у этих парней может быть лаз?

Да Алексей уже все мозги в ветошь стер!

Малашенко с двумя милиционерами убыл проводить следствие. Остальных Кравец собрал в кабинете Березина.

Не факт, но лазутчиком Бабулы, сливающим ему важную информацию, может оказаться женщина. Выбор, в сущности, небольшой. Женщин в городе хватает, но имеющих доступ к информации можно пересчитать по пальцам. Так что выбора нет. Газаряну и Волкову придется углубиться в тему.

Оперативники ушли.

Лева Березин с интересом воззрился на товарища из смежного ведомства и заявил:

– Ты ведь понимаешь, что все эти действия, скорее всего, никуда не приведут? Всех хватать, изолировать – тоже глупо.

– Значит, мы ничего не должны делать? – огрызнулся Алексей. – Сидеть сложа руки и смотреть, как нас убивают?

– Не мое, конечно, дело. – Березин смущенно вертел в пальцах карандаш. – Но мне кажется, что ты распыляешь силы, заставляешь своих людей заниматься тем, что должны делать сотрудники Ткачука.

Алексей посмотрел на часы. День летел. От Ткачука, сидящего в засаде, не было ни гонца, ни слуха, ни духа. Ловит и не может поймать попутную машину? Бред какой-то.

– Что-то не в порядке? – спросил Березин.

– Что тут вообще может быть в порядке? – прорычал капитан. – Распорядись насчет машины и трех автоматчиков. Да быстрее, Лева, в Кривеньки едем.

Капитан бродил по опушке, без меры курил, сидел, привалившись спиной к заброшенной каплице. Отчаяние душило его. Но нет, не дождетесь! Он никогда не сдастся и не пустит пулю себе в висок! Пусть это делают другие, может, они и правы будут.

Тела уже остыли, но их еще не тронуло разложение. Люди в засаде чем-то выдали себя, утратили бдительность. На них напали сзади, стреляли, судя по рассыпанным гильзам, густо и долго.

Царевич не успел подняться. Удача на сей раз изменила ему. Пули изрешетили его спину.

Бурмистров, имевший опыт, успел откатиться, даже поднялся, встретил смерть стоя. Его нашпиговали свинцом, как булочку изюмом. Одна пуля попала в лицо, обезобразила его до неузнаваемости.

Ткачук среагировал, кинулся за ближайшее дерево – с него пулями была срезана кора, – произвел несколько выстрелов, судя по всему, безуспешных. Видимо, сначала ему прострелили ногу. Потом руку, сжимающую пистолет. После этого бандиты подошли к нему и потешались, стреляли по конечностям, по органам, не имеющим жизненно важного значения. Наблюдали, как он ломается от боли. Потом они перевернули его на живот и застрелили в затылок. В засаде сидеть не стали, ушли.

У Алексея потемнело в глазах. Он рухнул перед капитаном на колени, хотел перевернуть.

– Не трогай его! – крикнул наблюдательный Березин.

То ли интуиция сработала, то ли имелся уже опыт такого рода.

Он тоже опустился на колени, сунул руку под мертвое тело, осторожно вынул лимонку, прижимая к ребристому корпусу рычаг взрывателя. Офицеры с ужасом смотрели друг на друга. Автоматчики залегли. Всем была ведома немалая убойная сила оборонительной гранаты «Ф-1».

В принципе Лева поступил логично. Он вышел на опушку, сжимая рычаг побелевшими пальцами, швырнул гранату в каплицу и повалился за ближайший куст.

Граната влетела в проем. Взрыв удался на славу, разворотил и обрушил две стены. Остальные остались стоять, но, видимо, лишь до ближайшего сильного ветра. Накренилась и рухнула крыша. Да и бес с ней.

Автоматчики прочесали окрестности. Бандиты ушли. Кто это был? Как гады проведали, что у часовни осталась засада? Кабы не знали, явился бы только связник, чтобы забрать послание для Золотницкого.

Капитан сидел на поваленном дереве, раздавленный, опустошенный, не чувствовал запаха цветов, не замечал живописной речушки, на стремнине которой играла крупная рыба.

Подошел Березин, сел рядом, уставился на него как-то странно.

– Что? – не выдержал Алексей, кулаки которого сжимались от злости. – Да, я один знал, где именно находится эта гребаная часовня, у которой сидит засада! Будешь меня подозревать?

– Да уймись ты, – огрызнулся Лева. – Я похож на человека, не умеющего соображать и не разбирающегося в людях? Приятель, сейчас не тридцать седьмой, когда основаниями для предъявления обвинений не очень заморачивались. У нас тот случай, когда нужен конкретный враг, а на роль засланца ты не тянешь. Не думаю, что бандитов навели. Работала небольшая группа, возможно, разведка. Попутно им было приказано забрать послание. Действовали умно, а наши чем-то выдали себя. Жалко Клима, но он сам виноват и людей своих подставил. Пора забыть про эту точку, Алексей. Бандиты сюда не придут, найдут другое место для обмена посланиями. В утешение могу сказать, что какое-то время у Бабулы и Золотницкого не будет связи. Если есть резервный тайник – другое дело. А если нет – им придется контактировать напрямую, а это в один день не произойдет.

– Ладно, хоть что-то. – Алексей поднялся. – Сделаем Бабулу, тогда и будем лить слезы. Тела заберем. Придется нам тоже поработать носильщиками, Лева.

Районный отдел внутренних дел фактически перестал существовать. Шестеро уцелевших сотрудников были переведены под начало ГБ, чему Лева Березин и не думал противиться. Ликвидировать целый отдел и за счет него укрупнить другой – нормальная ведомственная чехарда.

Начальство, сидевшее во Львове, обещало в ближайшие дни прислать новые кадры, а заодно руководителя. Но все понимали, что это случится не скоро. Кадровый голод в разгаре.

Тела были отправлены в морг, здание опечатано. Функционировал только подвал. Теперь его охраняли бойцы гарнизона. В комендатуре чувствовалось напряжение.

Патрули ходили по трое. Они неплохо постарались, весь день хватали на улице мужчин, которые им чем-то не нравились, и доставляли в комендатуру. Там с ними особо не церемонились, хорошо хоть что не расстреливали без суда и следствия. Необорудованный подвал был забит возмущенными людьми.

До вечера Алексей разбирался с этой публикой, ясно понимая, что тянет пустышку. Местные мужики. Возможно, добрая половина из них и сочувствовала бандитам, но что с того? Преступлений они не совершали, документы в порядке.

Если подходить с такими мерками, то надо всю Западную Украину сжигать и в асфальт закатывать. Репрессии не помогут, лишь ненадолго притушат пожар.

Алексей был убежден в том, что единственный способ смирить население с Советской властью – дать людям понять, что она не монстр, убедить, что и при большевиках возможна нормальная жизнь. Но сегодня он это доказывать не собирался. Желчь стояла в горле, его трясло от злости. Погибли люди, убит хороший мужик Ткачук. Кто будет следующим?

Перед ним проходили угрюмые дядьки. Одни тряслись от страха, другие смотрели на него с презрением. Но последних было немного. Именно таковых после проверки личности он приказывал изолировать от других, а потом направить под конвоем в милицейские подвалы. Пусть посидят денек-другой. А потом можно выпустить. Государство не намерено кормить этих дармоедов!

Березин ушел в отделение, разбираться с таким вот пополнением и ставить ему задачу.

Алексей сидел в кабинете, пока не стемнело. Согрел чайник, грыз какое-то странное кукурузное печенье, купленное в магазине. Идти в столовую ему не хотелось. Мысль о еде, приготовленной там, вызывала жгучий протест всего организма.

К ночи стали подтягиваться члены группы. Он выставил на стол все, что у него было: печенье, ржаные сухари.

– Бедствуешь, командир? Много денег не бывает? – сказал Газарян, плеская чай в алюминиевую кружку.

– Так их вообще уже почти нет, – сказал Волков, для убедительности выворачивая карманы. – Снова задерживают довольствие. Хоть бы коммунизм быстрее построили и деньги наконец-то отменили. Устал уже выкраивать эти крохи.

– Наступление коммунизма по техническим причинам временно откладывается, – заявил Алексей. – С разрухой сначала надо бы справиться, последствия войны устранить. Что такое коммунизм, Максим? Это не только каждому по потребностям, но еще и от каждого по способностям. Что ты сегодня сделал, чтобы не стыдно было ужинать?

– Савицкая весь день сидела в приемной, – проворчал тот. – Нормальная, кстати, баба. Есть в ней некое очарование. Комендант как увидит ее, так млеет. Я несколько часов сидел напротив, в компании каких-то девчонок с печатными машинками. Они из райкома, боятся там находиться, ходят под охраной. Какие-то списки печатали весь день.

– Девочки из секретариата? – уважительно проговорил Газарян, знавший толк в прекрасной половине. – Ни одной не назначил свидание?

– Они страшны, как первородный грех. – Волков передернул плечами. – Самых некрасивых в городе нашли. Нет, нормальные девчата, на красную книжицу реагируют здраво, но с Савицкой не сравнить. Несколько раз эта баба покидала помещение. Столовая, туалет, ничего интересного. Выходила в магазин через дорогу, стояла в очереди за хлебом. Люди шарахались от нее, волком смотрели. Она могла бы взять без очереди, но решила быть, как все. Впрочем, народ этого не оценил. Бабы шипели ей в спину, мужики скабрезные знаки делали.

– Ничего не передавала постороннему? – спросил Алексей. – Может, ей что подсунули?

– А вот этого, командир, каюсь, не разглядел. Толпа закрыла, никакой возможности. Вышла с булкой, вывалялась, так сказать, в народе, снова подалась в свою приемную. Лицо ее мне не понравилось. Вроде нормальное, а холодком от него веет. Ушла из кабинета вместе с комендантом. Отношения там тоже не радужные, выясняли чего-то. Он посадил ее в свой «газик», повез куда-то.

– Что у тебя, Арсен?

– Не хотелось бы мне оказаться в этой больнице, – признался Газарян. – Ольга Дмитриевна Антухович – женщина, конечно, заметная, специалист, наверное, грамотный, но оказаться под ее началом – это далеко не подарок судьбы. Дурдом, короче. Источник нервозности – именно она. Самодурство и все прочие бабские причуды. Дескать, я иной раз не знаю, о чем говорю, но всегда уверена в том, что права.

– Можно группу захвата высылать? – спросил Волков.

– Лучше психиатров. Ходит по отделениям, орет, всех строит, грозится разогнать. Санитарок – за грязь, медсестер за халтуру, больных – за нарушение режима. А сама дальше носа не видит. Я в халате там торчал, косил под санитара из Жлотова, так она даже не покосилась.

– Зря ты так считаешь, – заявил Алексей. – Эта дама все видит и очень непроста. Что случилось в Жлотове?

– Банда напала на истребительный отряд. В них вояки не особо умелые. Поступил сигнал, что в одном из сел банда. Кинулись на грузовике. В лесу перед ними дерево упало, дорогу перегородило.

– Да, это не очень хорошая примета, – сказал Алексей. – Надеюсь, выжившие есть?

– Четверо. Двое из них очень тяжелые. Пятеро погибли под пулеметным огнем. Водитель выжил, скорчился под баранкой, сумел увести машину задним ходом, а потом развернулся и удрал. Раненых доставили в Збровичи, двух сразу на операцию определили. Антухович рычала, что ей советских солдат лечить нечем. Мол, куда лезут эти украинцы, если воевать не умеют?

– С посторонними контактировала?

– Постоянно, – ответил Гаспарян. – В основном конфликтовала. Даже офицеры, прибывающие по каким-то делам, и те ее боятся.

– А может, в душе она добрая, ранимая и ей просто мужика не хватает? – с улыбкой предположил Волков.

– Хватает ей мужика, – отмахнулся Газарян. – Сам заместитель коменданта прибыл под конец дня. Так она и с ним разлаяться умудрилась. Потом, правда, вместе ушли.

– Что у тебя, Федор? – Алексей повернулся к Малашенко.

– Карпо Шинкарь проживал на улице Кабинетной, это на южной окраине. Дома давно нет, пожарище бурьяном поросло. Поговорил с соседями. Странная особенность у этих людей, командир. Если с ними по-человечески, то и они могут нормально. В общем, заведомо отрицательный персонаж. Быдло, мужлан, рожа страшная, оттого и не женился. Работал на скотобойне, очень любил свою профессию. По молодости грабил поляков, поколачивал евреев. Когда стало можно, принялся убивать и тех, и других. Сейчас ему глубоко за сорок. Люди давно его не видели. При немцах появлялся, щеголял новой формой, участвовал в показательных казнях местных активистов. Насиловал баб, а те, понятно, молчали в тряпочку. Где он жил, никто не знает. Потом ОУН объявила войну на два фронта – против немцев и наших, – и никто в форме его уже не видел. Как, впрочем, и без таковой. В леса ушел, сволочь. В места, где прошла его молодость, теперь, понятно, не сунется. Разве что ночью.

Алексей с тоской смотрел в окно. Синий фон превращался в черный. На улице практически стемнело. На что они спустили целый день? Нет ни одной зацепки, мало-мальски стоящей улики.

Он не боялся темноты. Товарищи потянулись в общежитие, а капитан решил пройтись по ночному городку. До комендантского часа еще оставалось время, но людей на улице почти не было. Дважды за полквартала у него проверили документы. Алексей не возражал. Ряженых боевиков УПА он почувствовал бы.

Он медленно шел по тротуару. В госпитале горели отдельные окна – трудились дежурные медсестры и нянечки. Горело электричество в хирургии, но окна были задернуты.

Потом глухая зона между зданиями, стена кустарника. Из школы тоже не все удалились. Светились окна учительской и библиотеки. Он вдруг с какой-то потрясающей ясностью осознал, что школа беззащитна. Бандиты могут нагрянуть в любое время, пострелять учителей, бросить спичку, от которой все вспыхнет.

Его сердце вдруг задергалось. Он перевел дыхание, вошел в калитку, постоял на крыльце, ступил внутрь. Поскрипывал пол под ногами. За закрытыми дверями учительской кто-то бубнил.

В горле капитана пересохло. Он подошел к двери библиотеки, расположенной в конце коридора, и протянул руку, чтобы ее открыть. Она вдруг отворилась и едва не ударила его по лбу! Испуганно вскрикнула женщина. Оба отшатнулись.

– Лиза, ради бога, не бойтесь, – пробормотал он. – Это я, Алексей, капитан Кравец.

Девушка испустила тяжелый вздох, прислонилась к косяку.

– Господи, Алексей, вы опять меня испугали. Сердце сейчас потеряю. Вы знаете который час?

– Лизонька, простите, умоляю вас, – взмолился он. – Я подошел к двери, а вы ее сами открыли. Совпало так, понимаете?

– Ой, не верю, – прошептала она. – Знаете, Алексей, я становлюсь какой-то фаталисткой, зацикленной на мистике. Да еще местные педагоги ужасы всякие рассказывают. Во время войны хоть было понятно: вот хорошие, вот плохие. А сейчас все перепуталось. – Она качнулась, облизнула губы. – Вы два дня не приходили, Алексей. Могли бы зайти хоть из вежливости. Я разных глупостей насочиняла. Вас заколдовала злая ведьма и держит в заточении. Вы уже погибли… – Она неуверенно засмеялась.

– Нет, Лиза, все в порядке. Злой ведьме не удалось меня закабалить. Я был страшно занят, работа, знаете ли.

Их вдруг неодолимо потянуло друг к другу. Он шагнул вперед, и она соскользнула с приступочки. Они как-то очень просто оказались в объятиях друг друга, а потом застыли, не могли пошевелиться. От Лизы исходило что-то упругое, желанное. Его тянуло к ней, как магнитом.

– Девушка, что вы делаете сегодня вечером? – как-то топорно пошутил Алексей.

– Я согласна, – прошептала она. – На все. Господи, Алексей…

«Господа нет», – подумал он, погружаясь в какую-то сладкую истому, и вдруг начал бешено ее целовать.

Она отвечала, подставляла губы, льнула к нему, тяжело дышала. Алексей заключил ее в плотные объятия, чувствовал, как колотится ее сердце.

– Ты закончила работу?

– Да, уже выходила. – Она опять прильнула к нему, обвила руками его шею. – Хватит на сегодня. Милый, пойдем ко мне? – Девушка задрожала. – Тут недалеко, ты знаешь.

– Но у тебя же полоумные родственники. Они меня прогонят.

– Черт, верно. Что нам делать, Алеша?

Алексей уже знал, как им быть. Он не упустит этот лучик света в темном царстве!

Они торопливо шли по полутемному коридору, держась за руки.

– Алеша, подожди. – Она сильно волновалась. – Я должна попрощаться с Галиной Николаевной.

– Некогда, Лиза. Завтра попрощаешься.

На улице он чуть с ума не сошел от страсти. Звезды нагло подглядывали за ними. Голова Алексея опять пошла по кругу. Он вытащил Лизу через калитку на тротуар. Они почти бежали мимо госпиталя, церкви, потом срезали путь через лесок, пустырь. Попади капитан в этот вечер на прицел к бандеровцам, и все, поминай, как звали.

Бесшумно пройти по коридору общежития им не удалось. Высунулась Ванда Ефимовна, уставилась им в спину. Вот же старая ведьма!

Алексею было все равно. Он тянул девушку в глубину коридора, она спотыкалась, но и не думала сопротивляться. Капитан насилу справился с замком, ввалился в номер, стянул гимнастерку.

Скрипела старая кровать под молодыми телами. Они лихорадочно освободились от одежды, склеились в объятиях. Страсть захлестнула их. Они предавались ей очень долго, время для них потеряло всякий смысл. Потом мужчина и женщина отдышались и снова набросились друг на друга. В момент экстаза Алексею показалось, что сейчас подломятся ножки кровати, обрушится панцирная сетка с металлической рамой и они будут погребены под обломками.

Но кровать выстояла. Советское – значит, отличное! Они лежали, приходя в сознание, и как-то стыдливо посмеивались. Действительно стыдоба, кто бы мог подумать!..

– Не знаю, что со мной случилось, – прошептала Лиза. – Затмение нашло. Ты приходил, мы с тобой гуляли. Потом ты пропал. В городе происходили какие-то нападения. Позавчера ночью я выстрелы слышала. Мне показалось, что это у твоего общежития. Я волновалась, места себе не находила. Сегодня ты пришел, и во мне все…

Они успокоились, лежали, переплетя конечности. Повеяло мирной жизнью. Поблескивали в темноте глаза девушки. Капитан даже позабыл, где находится его пистолет. Молния паники сверкнула в голове. Нет, все в порядке. Оружие в кобуре, она на ремне. Портупея висит на крючке, куда он ее швырнул, даже не подозревая, что попадет.

Товарищи за стенкой как-то озадаченно помалкивали. Потом там заскрипели кровати, раздался сдавленный гогот.

Лиза ахнула, задрожала. Вот уж точно позор! Разве так поступают порядочные девушки?

Он подался к ней, стиснул в объятиях, сам начал усиленно сдерживать смех.

– Командир, не наше, конечно, дело. Это ты там воюешь? – спросил Газарян из-за стены. – Мы вроде спали уже, и вдруг такое!.. Полной жизнью живешь?

– Расскажешь завтра? – под глухой хохот поинтересовался Максим Волков. – Нам же любопытно. На свадьбу пригласишь?

– Так, спать! – строго приказал им Алексей и обнял женщину, сгорающую от стыда. – Не волнуйся, Лизонька, – начал он ее успокаивать. – Это мои сослуживцы, им только дай позубоскалить. На самом деле они безвредные, я бы даже сказал, глубоко порядочные люди. – Ему самому стало смешно, он прыснул. – Больше мы их не услышим, не волнуйся.

– Неужели ты завтра будешь с ними меня обсуждать? – прошептала она. – Мне так стыдно. Я ведь совсем не такая. Не знаю, что на меня нашло. Как увидела тебя, в глазах потемнело, пот побежал…

– Все в порядке. – Он погладил ее взъерошенные волосы. – Никто тебя не осудит. Я им этого не позволю. Давай спать… Подожди. – Алексей приподнялся. – Тебя не хватятся дома?

– Боже!.. – Она беспокойно завозилась, потом застыла, задумалась. – Хотя, знаешь, эти странные люди очень рано ложатся. Когда я прихожу с работы – особенно если задерживаюсь, – они уже спят у себя и никогда не выходят. В пять утра начинают топтаться, курей кормят, дровами гремят, печку топят, чтобы еду разогреть.

– Вот и отлично, – обрадовался Алексей. – Тогда утром встанем пораньше. Я провожу тебя домой, а сам пойду работать.