Глава 3

Конкретный план мероприятий он собирался обсуждать с другими людьми. До отдела НКВД было рукой подать. Алексей шел по дощатому тротуару, скользил глазами по прохожим. Вроде люди как люди. Тетушка в платочке и пышной юбке толкала тележку с бидоном. Мужик в картузе тащил связку лопат, опустил глаза, проходя мимо. Убогая старушка божий одуванчик испуганно прижалась к забору, разглядев его форму, стала креститься, когда он прошел. Интересно, форма СС вызывала у нее такую же реакцию?

В отдел он вошел беспрепятственно – красная книжица работала. Два милиционера вытаскивали из кабинета начальника бородатого дядьку в тонкой безрукавке. Они пинками погнали его по коридору. Тот что-то лопотал по-украински, хлюпал носом. Алексей постучал из соображений вежливости.

Капитан Ткачук сидел за колченогим столом и высыпал из полупустых папирос табак, чтобы набить одну нормальную.

– Вот уроды, – пробормотал он. – Всю фабрику надо бы расстрелять. Когда они научатся нормально делать свою работу?

– Ты про бородатого типа? – не понял Алексей.

– Я про табачную фабрику, где делают гильзы для папирос, но забывают набить их табаком, – ответил главный районный милиционер. – Ладно, доберутся еще до них наши длинные руки. Вот только разделаемся с другими врагами!..

– Никого не любишь сегодня? – догадался Алексей.

– Да, когда я не спавший, то никого не люблю. – Ткачук рассмеялся, протянул руку. – Проходи, располагайся. Уже устроился?

Алексей с любопытством огляделся. Пыточные приспособления с потолка не свешивались. На стене портреты Сталина и Дзержинского, все остальное тоже обычное, как и везде. Сейф, стол, старый славянский шкаф.

На краю стола валялась пачка мятых дензнаков. Алексей взял их, повертел. Какие-то странные купюры. Вроде карбованцы, выпускаемые на Украине Третьим рейхом, но на них почему-то изображен бандеровец с автоматом и напечатан призыв к свержению Советской власти. Впрочем, были в пачке и обычные бумажки, выпущенные в сорок втором году так называемым Украинским банком.

– Мзду берешь, капитан?

– Хорошая шутка, – заявил Ткачук. – Можешь взять себе, если хочешь. Или в печке сожги. Просто бумага, ничем не обеспеченная. Хождения в Стране Советов не имеет, не признается, не обменивается и не представляет никакой ценности, даже нумизматической. Этот крендель пытался откупиться от меня карбованцами, которые штампуют бандеровцы в своих подпольных типографиях. Кстати, когда эти юмористы конфискуют у крестьян последние продукты, они иногда расплачиваются с ними такими вот бумажками. Они обещают селянам, что, как только воцарится самостийное украинское государство, эти деньги мигом будут обменяны на новые, настоящие. Кто-то верит. Наивные люди копят их в баночках, зарывают в подвалы. Не понимают, что Советский Союз – штука вечная, на века, на тысячелетия. Западная Украина навсегда стала советской, иначе быть не может.

«Аминь, – подумал Алексей. – Или аллилуйя?»

– А этот крендель? – Он кивнул на дверь. – Из леса дяденька?

– Да какое там из леса, – отмахнулся Ткачук. – Господин Бородай, завсклада в зерновом хозяйстве, что от мукомольного комбината. Как у Маршака, помнишь? – Ткачук засмеялся. – «А то веселая птица-синица, которая часто ворует пшеницу, которая в темном чулане хранится». Страна поставила Бородая на ответственную должность, а он тащит муку мешками и отвозит темными ночами в лабаз на Буковой улице, где его подельники прячут товар с глаз подальше. Куда потом уходит мука, нам пока неизвестно. Работаем над этим. – Ткачук развел руками. – Может, и в лес, дело темное. Зато как он плакался, на коленях ползал!.. И детишек вспомнил, и старенькую маму. Аж на слезу пробил, уродец.

– Пожалеть хочется? – спросил Алексей.

– Удавить! – отрезал Ткачук. – Чтобы больше такая мразь не гадила. Мало нам леших по лесам. – Он набил папиросу, чиркнул спичкой.

Но она сломалась, головка ее раскрошилась.

– Это уже полный капут, – расстроенно констатировал капитан. – Как можно делать такие спички, скажи?

– Напрасно вы взяли этого Бородая, Клим. Надо было проследить, куда мука уходит. А теперь, конечно, никто не придет за ней. Земля слухами полнится.

– Это задним умом легко думать, – возразил Ткачук. – А если передним, то все наоборот. У бандитов служба безопасности работает идеально. Они трижды проверят, можно ли приходить за мукой. Дети у них работают, понимаешь? Обыкновенные сельские или городские мальчишки и девчонки, которых сразу и не заметишь. Ловкие, смышленые, невидимые. «Старшие товарищи» забивают им мозги, вот они и стараются. Пионеры-герои наоборот, блин!.. На днях на базаре засек я знакомца, который ходил с таким же пацаном. В нашем батальоне служил, сам с Черкасс, но до границы не дошел, сгорел вместе со складом ГСМ. Оказалось, что подстроил свою смерть, а сам дезертировал. Внешность поменял, но я все равно узнал его.

– А он тебя?

– И он меня. Но промахнулся. – Ткачук криво усмехнулся. – Так я бы взял его, кабы не пацан. Лоток перевернул, бабы в шум, посыпались, как цыганки, дорогу перегородили. А физиономию пацана я даже толком не рассмотрел.

– Сочувствую, Клим. Узнал, что за типа мы кончили утром?

– Не мы, а ты, – поправил его Ткачук. – Герасим Палий, сын униатского священника, которого подстрелили год назад. Дьячком был при церкви, прихожан ублажал, потом в леса подался. Активный участник антисоветского подполья. Место жительства неизвестно, хорошо что хоть так его люди опознали. А из тех троих в нашей форме идентифицировали только одного, который за старшого себя выдавал. Евсей Хижняк, когда-то плотником трудился, в сорок первом школу абвера окончил, можно сказать, с отличием, служил в «Роланде», в батальоне вспомогательной полиции, участвовал в карательных акциях против поляков и евреев. В общем, редкая гнида. Подохли эти ребята и правильно сделали. Одно плохо – все они теперь трупы, не очень-то разговорчивые. Но мы постараемся отследить их связи.

– Отследи, очень прошу, Клим. Ты теперь работаешь по моему заданию, нравится это тебе или нет. Нужно подбираться к банде, желательно по-умному, выявлять связных, места закладки посланий, работать по схронам. Не убивать, если есть возможность, выпытывать все, что знают.

– Понял, – сказал Ткачук. – Договорились.

– И еще. Ты же в курсе нападений на райком, больницу, водозабор?

– Ну.

– Не думаю, что бандиты входили в город по одному, пряча оружие под одеждой, а потом собирались в условном месте. Их было никак не меньше десятка. Хоть кто-то обязательно попался бы патрулю. Всей толпой передвигались. Это ясно как день. Лаз у них где-то рядом.

– Догадываюсь, – неохотно проговорил Ткачук. – Думаешь, ты первый к этой гениальной мысли пришел?

– Козе понятно, что не может быть такого длиннющего подземного хода. От окраины до самого центра. Несколько объектов связаны между собой лазами. Они вышли недалеко от райкома, отстрелялись, а потом в эту же дыру и нырнули. Сколько времени им потребовалось на тарарам – минуты две? А казармы неподалеку. Значит, бандиты высчитали, когда на шум прибегут бойцы, и успели смыться. Вот и прикинь, Клим. Возьми листок бумаги, очерти квадрат. Улицы, здания, где что находится. Тебе виднее. Я пока не особо ориентируюсь. Мне представляются интересными госпиталь, школа, гаражное хозяйство, центральный базар, что там еще? Похоронная контора, хотя она дальше. Еще подумай вот о чем. Ведь дело не обошлось без надежного информатора, который и навел боевиков. Партактив в райкоме заседал – как удачно. А бойцы гарнизона в казармах сидели, с оружием по округе практически не шатались.

Ткачук задумался, вооружился карандашом. Что-то шевелилось у него под прической.

– Ладно, Клим, бывай, озадачил я тебя. – Алексей распрощался и покинул кабинет.

– Да мать твою за ногу, пень ты дубовый, заготовка для Буратино!.. – заковыристо выругался невысокий ушастый паренек, когда под ним зашатался стул.

Ножка у него переломилась, он опрокинулся. Но парень не упал, приземлился на ноги, хотя его и повело на сторону. Он завалил тумбочку, что повлекло за собой парочку других разрушений. Портрет Феликса Эдмундовича сорвался с гвоздя. Толстая папка, которую молодой офицер пытался пристроить на шкаф, рухнула на пол и распахнулась. Из нее выпали документы.

– Ни хрена себе, – пробормотал офицер, присел на корточки, хотел было собрать бумаги, но передумал, поднялся и первым делом полез за портретом.

– Браво! – похвалил Алексей, входя в комнату, заваленную коробками и макулатурой. – Это было незабываемо. Первое зрелище за сегодняшний день, доставившее мне удовольствие. Опомнитесь, старший лейтенант! Зачем вы товарища Дзержинского вверх ногами вешаете? Он вам такого не простит.

Офицер хотел ругнуться, но прищурился, пересчитал звезды на погонах посетителя и не стал этого делать. Молодой парень, до тридцати, круглолицый, лопоухий, в смешных очках. Он что-то фыркнул, перевернул портрет самого узнаваемого в стране чекиста, оценил вертикальность его расположения.

– Капитан Кравец, СМЕРШ, – без преамбул представился визитер и протянул руку. – Можно просто Алексей. Хочешь ты того или нет, старлей, но будешь работать под моим началом.

– Ничего себе начало, – проворчал офицер, поправил очки и ответил на рукопожатие.

В противовес странной внешности в руке его чувствовалась сила.

– Лев Березин, временно исполняю обязанности начальника отделения. – Он всмотрелся в лицо гостя и неуверенно добавил: – Можно просто Лева.

– Отлично. – Алексей улыбнулся. – Давай на «ты». Вот документ. – Он сунул Березину свои корочки. – Вот еще один, популярно объясняющий, зачем я здесь. – Капитан развернул лист плотной бумаги, на котором красовались целых две печати, вызывающие уважение, дал время на ознакомление.

– Я понял, – сказал Березин. – Слышал про тебя, сорока на хвосте принесла. Присаживайся, если место найдешь. А я пока свое несчастье соберу.

Он сел на колени, стал запихивать в папки бумаги, кое-как собрал их, уныло покосился на сломанный стул, на рослый шкаф, но папку бросил на столешницу, с которой мгновенно взметнулся столб пыли.

Алексей едва успел отвернуться.

– Извини, – буркнул Березин. – Работать некогда, в бумагах тону. Слышал про наши потери? Треть народа выбило, и Лучанского тоже. Это его кабинет, он тут принципиально порядок не наводил. Копил барахло, как Плюшкин.

«А это точно Народный комиссариат государственной безопасности?» – на всякий случай подумал Алексей.

– Так что мне погибать теперь определенно не резон, – пробурчал Березин, освободил стул от пыльных гроссбухов и подвинул его гостю. – Иначе кто будет разгребать все эти авгиевы конюшни?

– Что за папка? – спросил Алексей. – Закрытые дела?

– Открытые, – сказал Березин. – Чтобы их закрыть, дивизию чекистов нужно привлечь и парочку особых совещаний. Тебе интересно?

– Для полноты картины – да.

Березин снова поправил очки и начал вытаскивать из папки сшитые бумаги.

– Тут дела только за четыре месяца. Первое апреля – ликвидация бандитами участкового лейтенанта Мельниченко вместе с женой и парой родственников, которые остались на ночь у него в селе Салибор. Четвертое апреля – хозяйственные хлопцы из ОУН конфисковали на государственной мельнице в Задворне зерно и муку. Директору предприятия переломали кости в жерновах. Тридцатое апреля – уничтожение первого секретаря райкома партии в Тернополье, следы ведут в Хованский лес. При этом бандиты взорвали машины, стоявшие в райкомовском гараже, расстреляли двух механиков, работавших внеурочно. Так, это уже за май. Уничтожение сельской рады в Мариничах вместе со списками избирателей. Расстрел трех милиционеров в Угриновом Доле. Нападение на партийца, присланного в село Дороговище. Товарищ Якимович был назначен председателем сельсовета и пытался организовать колхоз. Взорван мост на узкоколейке между селами. Сожжена кинопередвижка, убит механик, из Сталино, несущий в массы важнейшее из искусств. Расстреляны два коммуниста в Дубцах, директор торфяного завода, секретарь первичной комсомольской организации. Уничтожена телефонная линия. Опять ликвидация председателя колхоза, теперь уже через повешение. Бандиты согнали всех жителей села смотреть на казнь…

– Хорошо, я понял, – перебил его Алексей, увидев, что Березин перебрал только треть папки. – А теперь представь, какая у Бабулы сеть осведомителей.

– Не у самого Бабулы, – поправил собеседника Березин. – Хотя и у него, конечно. Суть вещей такова, Алексей. Бабула томится от безделья в бункере, расположенном где-то в Хованском лесу. Во всяком случае большую часть времени он проводит там. Иногда выходит в свет, подышать, так сказать, свежим воздухом и встретиться со своим народом, чтобы кого-нибудь прибить. Не исключено, что в Хованских лесах у него несколько убежищ. Думаю, при нем не больше тридцати бандитов. Вблизи бункера стоят посты. Есть и технические средства оповещения. Тихо не подберешься. Помимо этого по району разбросаны мелкие схроны, где сидят группы по десять-пятнадцать человек. Они выходят оттуда, действуют и опять укрываются. Ты верно подметил. Бандиты работают оперативно, поскольку проблем с получением информации у них нет. На местах работают агенты. К ним приходят связники, получают сведения и убывают. В условном месте, расположенном, как правило, в лесу, они оставляют записки. Иногда используют шифр или обходятся без оного. Прибывает человек из банды, забирает записку. Вот и все. Информация получена, можно работать. Рядовые члены разных групп не знают друг друга. Иногда видятся только их командиры. Все они подчиняются Бабуле, который изредка устраивает совещания командного состава, выдает инструкции. Дисциплина в бандах железная, иначе они не выживут. Именно поэтому их трудно взять. Бандиты знают только членов своей группы и собственные схроны. Для них это неудобно. В случае гибели командира рядовые негодяи становятся слепыми котятами, блуждают по лесам, не зная, где свои, атакуют кого ни попадя. В итоге их ликвидируют. Но мозговой центр и прочие ресурсы остаются в целости. Мы можем гоняться за ними не один год. Ты прав еще и в том, что населенные пункты опутаны сетью подземных ходов. Их рыли еще в тридцатые, в начале сороковых. Они использовались против поляков, немцев, нас. Что-то мы находим и закрываем. Другие норы продолжают действовать.

Алексей озвучил соображения, высказанные Ткачуку.

– Мы думали с Лучанским по этому поводу. – Березин замолчал, его смешное гладкое лицо затуманилось.

Он машинально пригладил вихор, торчащий как антенна.

– Но где он теперь?! Да, пожалуй, следует очертить участок, на котором произошло проникновение. Комендатура, казармы, плац, гарнизонные постройки, отделы НКВД и НКГБ – эту глупость мы сразу отбрасываем, поскольку там всегда посты. Десяток бандитов, обвешанных оружием, проглядеть невозможно. Да, ты прав. Имеем больницу, школу, базар, недействующую церковь, похоронную контору, хотя она и далековато. Все пустыри, свалки, сараи. Ты в курсе, что на проверку всех этих объектов потребуется целая армия?

– Полсотни солдат, не задействованных в караулах, несколько десятков местных активистов, – проговорил Алексей. – Хотя, конечно, глупо выйдет. – Он сокрушенно вздохнул. – Поднимется шум. Допустим, найдем мы лаз, приберем парочку осведомленных персонажей. Ничего не изменится. Только обозлим бандитов, которые нанесут удар в другом месте.

– Мне нравится, что ты не сторонник шумных и пафосных мероприятий, – проговорил Березин, похлопал себя по карманам и осведомился: – Куревом не богат?

Алексей извлек пачку, в которой осталось несколько мятых папирос. Офицеры закурили.

– Давай прогуляемся по округе, капитан. – Березин посмотрел на часы. – День еще не кончился, базар работает. Купим курево, а там, глядишь, и на ужин пора.

На крыльце он пошептался с часовым. Тот кивнул, пропал в здании, но быстро вернулся.

– Парочка моих сотрудников в штатском походит за нами, – проговорил Березин. – Ненавязчиво так, на расстоянии. Может, заприметят, если кто-то любопытство проявит. Не психуй, если почувствуешь наблюдение. Подожди, не рви, давай еще покурим, твои, разумеется.

Они закурили последние папироски, остановились в калитке. Алексей отыскал взглядом урну, метко послал в нее скомканную пачку.

За калиткой проехал грузовик, волоча на прицепе что-то небольшое, четырехколесное, плотно укрытое брезентом. Прошел патруль, солдаты отдали честь. Молодые, выбритые лица, русская речь. Алексей поймал себя на мысли о том, что начинает с опаской поглядывать на людей в советской форме.

Патруль отправился дальше, остановил молодого мужчину в кепке. Тот занервничал, стал судорожно шарить по карманам в поисках документов.

Их плавно обтекли две местные женщины. Одна несла корзинку, другая – тряпочную сетку. Они, судя по всему, возвращались с базара и энергично общались на каком-то наречии, непонятном офицерам.

– Никогда не понимал людей, которые не говорят по-русски, – пошутил Березин.

– Ты женат? – спросил Алексей.

В глазах офицера ГБ блеснуло что-то юмористическое.

– Был. Еще до войны. Заглянул, так сказать, на минутку в семейную жизнь и погрузился в нее по самые жабры. Не понравилось.

– С супругой не повезло?

– Загадка в ней была, – сказал Березин. – Я никак не мог взять в толк, какого хрена на ней женился.

Алексей улыбнулся.

– Извини за вопрос, Лева. Ты же еврей, да?

– Ты потрясающе наблюдателен, – проговорил Березин. – Хотя какие могут быть сомнения с моей-то физией? Каюсь, гражданин капитан. – Березин мелодраматично вздохнул. – Из них я, из тех самых, что немцы клали сотнями тысяч и миллионами. Мальчик из бедной еврейской семьи, так сказать. Это проблема?

– Для меня – нет. – Алексей пожал плечами. – Для тебя – не знаю. Похоже, ты, Лева, единственный еврей в этом негостеприимном городке. Да еще в форме офицера ГБ! Понимаю, ты не червонец, чтобы всем нравиться, но скажи, на тебя птицы в полете еще не гадят?

– Ты прав. Тут на меня смотрят, как на папуаса в перьях. – Лева снова не стал обижаться. – Не самая ходовая нация на Западенщине. Во Львове жили двести тысяч евреев. Всех подчистую расстреляли или живьем в землю зарыли. В селах, в маленьких городках тоже хватало наших людей. Смерть их была ужасна. Никого не пожалели. Только в гетто расстреливали не сразу, давали время поработать на благо рейха, если ты, конечно, молод и способен на это. Пусть привыкают, я подожду. – Он язвительно засмеялся. – Будем заново наводить мосты дружбы между народами. Я, слава богу, не с Украины. Моя бедная еврейская семья обреталась в Свердловске. Папа был профессором, деканом в институте железнодорожного транспорта. Мама трудилась вторым секретарем райкома партии. Ее боялись так же, как товарища Розалию Землячку в двадцатые годы в Крыму.

– Лева, ты и вправду уникум, – заявил Алексей. – Ну и какого, скажи, пожалуйста, хрена ты делаешь здесь и сейчас?

– Да, у меня была возможность отбояриться от армии, пойти по партийной линии или по научной. Но ты же знаешь эти извечные конфликты между отцами и детьми. – Лева оскалился, явил округе вполне приличные зубы, хотя и желтые от курева. – Еще Иван Сергеевич Тургенев верно подметил сей момент. Врагами народа, как ни странно, мои родители не были, доказали свою верность идеям и заветам. Всех вокруг хватали, а их пронесло. Учился в технологическом, бросил. Школа милиции с отличием, переезд в Москву, высшие курсы при комиссариате внутренних дел, а потом ГБ, окончание лучше всех, грамота от самого товарища Меркулова. Работа в освобожденных районах, зачистка тылов от фашистских и антисоветских элементов. Харьков, Одесса, теперь вот Западенщина, будь она неладна. Мог бы остаться в Западной Польше. Там, знаешь ли, женщины очень уж статные. – Лева мечтательно посмотрел на небо. – Но конфликт у меня вышел. – Он смущенно кашлянул. – В общем, рапорт я написал, отказался участвовать в фильтрации наших солдат, побывавших в плену. Репрессировать меня не стали, вспомнили про заслуги, сослали в Галицию. И вот я здесь. – Березин простодушно рассмеялся. – Единственный еврей на весь район. Пока живой. Не волнуйся, приятель, постою за себя. Вот только пули в затылок побаиваюсь. Хотя, с другой стороны, чего ее бояться? – Лева пожал плечами. – Все равно ничего не почувствуешь и не поймешь.

Они неторопливо шли по тротуару. Прохожие сторонились их, кто-то заблаговременно сворачивал в переулок.

Приближался базар. Напротив него находился госпиталь, за ним – школа. Проехала машина с красным крестом в белом круге, повозка, запряженная парой лошадей.

– Светловолосый парень в картузе и расстегнутом пиджаке, – пробормотал Алексей. – Твой человек?

– Ты наблюдательный, – похвалил Березин. – Лейтенант Окульченко. Пусть тащится, хуже не будет.

Проехала еще одна подвода. Возница щелкал кнутом.

Лева покосился на него и заявил:

– За этой публикой глаз да глаз нужен. Оглянуться не успеешь, достанут автоматы из-под соломы да начнут стегать, мать их!..

– Ты где поселился? – спросил Алексей.

– Комнату в хате снимаю на задворках комендатуры. Недалеко от твоего барака. Там кроме меня еще милиционер с женой и семья с Харьковщины. Трех бандитов малолетних воспитывают, не считая девчонок. У всех оружие, сигнализацию из консервных банок на ночь вешаем, окна ставнями закрываем. Бочки с водой всегда в доме – на случай, если подпалят.

Вход на рынок обозначала арка с выцветшей табличкой. Колыхались на ветру объявления. Кто-то продавал корову в связи с отъездом из района, кто-то безуспешно пытался избавиться от старого пианино. Здесь же висели грозные предупреждения о комендантском часе, агитационные листки, восхваляющие нерушимый союз коммунистов и беспартийных, призывы от военкомата поступать на службу в Красную армию, ту самую, что «от тайги до британских морей».

«При немцах комендантский час, при наших то же самое, – подумал Алексей. – Хотя все правильно. Впору куда более жесткие меры вводить».

– Не думаю, что на базаре у них выход из подземного лаза, – проговорил Березин и скептически покачал головой. – Теоретически допустимо, но опасно. Не пойдут они на такое. Тут много народа вертится, патрули днем и ночью ходят, бродячие собаки стаями роются в отходах. Лай поднимут, и все пропало. А вообще эти бандюги изобретательны. Нам бы так! Фантазия у них работает, хоть они и славяне. Я тут уже три месяца. Это ведь целая жизнь. Всякого насмотрелся на выездах. В Задворне в конце апреля гада одного выследили, схрон обложили. Там еще человек семь было. Бункер они оборудовали на краю села, а выход сделали из собачьей будки! Когда мы осматривали, то удивились, почему пса нет? Сдох, что ли? В засаду сели, повязали связного, когда он из будки выползал. Рисковать бойцами не стали, забросали гранатами, потом трупы из-под земли извлекали. Иногда вход в укрытие маскирует куча мусора, стог сена. В Полеве была устроена идеальная норка под мостиком в овраге. Но самое интересное я видел в Костополе. Несколько дней мы ходили кругами, не могли взять в толк. Вот идет радиосигнал, аппаратура пеленгует его. Ясно, что из-под земли, но где? В округе только два домовладения. Оба по бревнышкам разобрали! А эти черти знают, что мы здесь, вот и не высовываются. Включил я воображение, подошел к колодцу, который мы обделили вниманием. Обычный короб из бревен, барабан с цепью, ворот. Тут-то мы и заметили, что цепь толстая, и ведро очень уж массивное. Боец сел в него, другой начал ворот крутить. До воды парень не спустился, увидел запертую дверь, услышал какую-то возню за ней. Боец пулей обратно. Я вниз ультиматум проорал, мол, все равно выкурим, живыми или мертвыми. В общем, сдались бандюги. Выудили мы их по очереди ведром. Все бледные, худые, на ногах стоять не могли. Потом обследовали подземелье. Там столовая, радиоточка, спальня, туалет. У них еще немецкая тушенка оставалась.

На рынке работали несколько лавочек потребительской кооперации, куда стояли очереди за хлебом и еще какими-то продуктами. Торговые ряды под навесами занимали местные жители. Они выкладывали товар на прилавках, сбитых из грубых досок, а то и на земле. Корзины, посуда, ношеные тряпки, отрезы материи, самовары, примусы, дверные петли.

Небритый библиофил в очках торговал потрепанными книгами на немецком, украинском, русском языках.

Он равнодушно смотрел, как мимо него проходили офицеры, потом спохватился, забормотал по-русски:

– Я всячески прошу прощения, господа офицеры. Не интересна ли вам работа Ленина «О кооперации»? Очень интересная вещь. Последняя статья написана незадолго до смерти. Приобретайте, господа офицеры, остался последний экземпляр. Очень интересные мысли высказывает Владимир Ильич. Он прямо подчеркивает огромное значение кооперации в условиях многоукладной экономики в стране с преобладанием крестьянского населения. Очень смелые мысли, господа офицеры. Существует мнение, что ленинские принципы добровольности при проведении кооперации были впоследствии грубо нарушены… – Торговец осекся на самом интересном месте.

Алексей остановился и спросил:

– Вы считаете, уважаемый, что мы живем в условиях многоукладной экономики?

Торговец заморгал. Он плохо ориентировался в воинских званиях армии-освободительницы. Торговцы, сидящие рядом, быстро сделали вид, что не знают этого человека.

– Вот заберем в кутузку, там и выясним, что и кого он имел в виду, – пошутил Березин. – Пойдем, Алексей. Будь мы офицерами вермахта, этот хлыщ с таким же упоением впаривал бы нам «Майн Кампф».

Они бродили по рядам. Алексей спиной чувствовал недобрые взгляды. Ему в голову не раз приходила мысль о пистолете. Успеет ли выхватить из кобуры?

Березин беззаботно посвистывал, шмыгал носом. Он демонстративно не замечал угрюмых взглядов.

Покупателей к концу дня было немного. Иногда в торговых рядах мелькали погоны. Военнослужащие в свободное время тоже забредали на рынок. Тетушки в платочках продавали капусту, проросшую прошлогоднюю картошку. Женщины энергично торговались.

Алексею вспомнился одесский Привоз: «У вас помидоры уже хорошие или потом дешевле будут?»

Женщина средних лет в глухом жакете высовывалась из-за ведер с грибами, как из амбразуры. Она скорчила натянутую улыбку и предложила товарищам офицерам купить грибков на ужин. Они нормальные, не отравленные, можно смело жарить и есть. Алексей улыбнулся, качнул головой.

Они остановились возле лавочки, где молчаливый пожилой украинец продавал поношенную одежду, разглядывали выцветшие шаровары, старенькие ватные пальто, безрукавки, соломенные шляпы. Из-за банного халата ненавязчиво выглядывали немецкий френч и венгерский китель, обладатель которого, похоже, схлопотал пулю в сердце. На месте левого нагрудного кармана красовалась неровная заплата.

– Могу поспорить, не продаст он эту одежонку, – пробормотал Березин. – Придут люди из леса и заберут для нужд УПА. Да еще и самому по сусалам настучат. Инсургенты хреновы!

– Умничаешь? – спросил Алексей.

– Конечно, – согласился Лева. – Жуть как люблю заумные словечки. Незаконченное высшее образование покоя не дает.

– Скажи, ты обдумывал вариант предательства должностного лица? Некоторые инциденты прямо свидетельствуют о том, что боевики получают информацию из компетентных источников. Достаточно вспомнить то же нападение на райком в момент проведения собрания.

– Скажу тебе честно, Алексей. В отличие от многих моих коллег, я против огульных обвинений и репрессий в отношении своих, дабы чужие боялись. Не тот случай, когда нужен любой результат и не важно, прав ты или нет. Версию предательства я рассматриваю, но неохотно. Меня больше привлекает вариант халатности, пренебрежения должностными обязанностями, вследствие чего и уходит информация. Возможно, ее сознательно вытягивают под благовидными предлогами. Кого обвинять в предательстве? Покойных активистов? Служаку Осипчука, у которого немцы убили отца, а бандеровцы – мать? Коменданта Глазьева, который сам из Иркутска и семья его там? Он воевал достойно, имеет правительственные награды. Капитана Рыкова, потерявшего в сорок первом на Смоленщине всю семью? Моего коллегу капитана Ткачука, который на моих глазах рисковал жизнью? Меня подозревать? А что, это мысль… – Лева глянул в огрызок зеркала, висевший в лавке, и невесело засмеялся.

– Ты развивай свою версию, продолжай, – пробормотал Алексей. – Я тебя внимательно слушаю.

– Я никого не обвиняю, просто высказываю свои соображения. Капитан Ткачук в свободное время не прочь залить за воротник. Пару раз от него попахивало. Он мог что-то ляпнуть собутыльнику или проморгать некий документ. За его людей ничего не скажу, там публика разная. Осипчук тоже не трезвенник. Да и злой он – капитаном был, а теперь старлей. Должность сохранил, а в звании срезали за то, что проворонил дезертирство своих солдат. Комендант Глазьев мог что-то брякнуть своей бабе, секретаршей она у него, Савицкая. Рыков с Антухович крутит. Докторша запудрила ему мозги. Она ведь хороша. Ты видел?

– Женщины на подозрении?

– Вроде нет. – Лева пожал плечами. – Обе являются военнослужащими Красной армии. Они с Киевщины, ни родни, ни интересов на Западной Украине у них нет. На поводу у бандитов им идти незачем. Запугали? Другие причины? Сомневаюсь, Алексей. С равным успехом можно обвинять всех кладовщиков, каптеров, младших командиров, связистов, бойцов истребительных отрядов. А среди последних точно есть крысы, работающие на хлопцев из леса. Эй, приятель! – окликнул собеседника Березин. – Ты ушел в себя? Скоро вернешься?

Алексей, погруженный в задумчивость, подошел к лоткам, где продавалось курево. На стуле позевывал грузноватый мужик с квадратным черепом. Короткие волосы тронуты сединой. Он узрел потенциальных покупателей, насторожился, глаза его забегали. Он заулыбался офицерам, как старым знакомым. Ассортимент у местного коммерсанта был неплох: «Беломор», «Север», самосад, нюхательный табак.

Капитан полез в карман за мятыми рублями, отсчитал, сколько нужно.

Березин тоже достал деньги, нахмурился и сказал:

– Евсей, ты не наглеешь, нет? В прошлый раз было дешевле.

– Командир, так я же не с небес это беру, – пробормотал торговец. – Цены растут, да и поставлять скоро будет нечего, кончается табак на складах. Ты бери, командир, побольше, пока есть. Скоро лавочка моя закроется. Будешь в государственных магазинах в очередях стоять, вонючую махру курить.

– Вот ворье проклятое! – пробормотал Березин, отсчитывая требуемую сумму. – А как без них? Курить ведь надо. В магазине хрен достоишься. А чем ты займешься, Евсей, когда лавочку твою прикроют, а тебя почему-то не посадят? Нищенствовать пойдешь? Или в лес, к хлопцам? А что, они тут все такие, – сказал Березин Алексею. – Днем рядятся под добропорядочных граждан, где-то работают, нашим улыбаются. Чуть вечер – достают из тайников свои фамильные шмайсеры и айда крошить тех, перед кем недавно лебезили. Тебя это тоже касается, Евсей.

– Командир, ты что такое говоришь? – У Евсея от возмущения глаза намокли. – Я что тебе сделал? Ты же знаешь меня. Я сам от лесных бандюг пострадал. Они у сестры моей корову увели, саму чуть не снасильничали. Я же чту законы, работаю, никого не трогаю, помогаю, как уж могу, Советской власти.

– Так это сестра твоя пострадала, а не ты. – Березин улыбался, распихивал пачки папирос по карманам. – Чего глазищами-то, Евсей, шмыгаешь? Сдача где? Ты что мне суешь? – Он разозлился, бросил на прилавок несколько рваных купюр. – На хрена мне твои карбованцы?! Нормальные рубли давай!

Торговец отвернулся, что-то бурчал, слюнявил, пересчитывал.

– И не паскудь мои деньги! – прошипел Березин.

Обиженный продавец протянул сдачу.

– То-то же, – сказал Лева, убирая деньги в карман. – Это вам не времена благословенного Третьего рейха. Представляешь, Алексей, пока тут немцы стояли, в народе ходила фактически любая валюта – украинские карбованцы, польские злотые, немецкие марки. Ты не поверишь! В качестве разменной монеты использовались рубли и копейки, выпущенные до сорок первого года. Оккупационные карбованцы люди не больно-то привечали, за десять штук одну немецкую марку давали. Ладно, товарищ, ты на меня не обижайся. – Он подмигнул надутому торгашу и потянул Алексея к выходу.

Не за горами были сумерки.