Иконография Христа и загадка Туринской плащаницы

“Клубок противоречий и ошибок”

Современные атеистические авторы уже готовы, как мы видели, согласиться с тем, что Евангелия “сообщают ряд сведений о действительной жизни проповедника Иисуса”. Но у этих авторов есть про запас ряд аргументов, которыми они надеются поколебать достоверность книг Нового Завета. “В памяти людей, - говорят они, - в исторической памяти почти двух тысяч лет сам образ Христа сложился как нечто многоликое и противоречивое”. В доказательство приводят различные трактовки Его личности в прошлом и настоящем. Одни считают Его пророком или моралистом, другие - сторонником ненасилия, третьи - бунтарем. Можно ли, спрашивают нас, в таком случае составить верное представление о столь противоречивом человеке?

Но именно многогранность Иисуса говорит о величии Его личности, о том, что Он не укладывается в схемы и однозначные характеристики. Кстати сказать, это относится и к многим выдающимся людям всех времен. Чем значительнее пророк, философ или писатель, тем больше шансов для появления новых, порой неожиданных мнений о нем. Так, в Магомете видели то политического авантюриста, то обманщика, то вдохновенного созерцателя, а Спинозу изображали то атеистом, то мистиком.

У критиков есть и другой аргумент против достоверности Евангелий. Они указывают на противоречия, которые якобы снижают историческую ценность Нового Завета. Еще старые мифологисты выдвигали этот довод как “тяжелую артиллерию” своих нападок.

Обычно указывают на противоречия двух видов: в описании фактов и в изложении учения. Остановимся сначала на “противоречиях” в рассказах евангелистов о событиях жизни Христа.

Уже давно сомневались, мог ли Иосиф решиться идти с Марией и Младенцем в Иерусалим, как говорит Лука, если, согласно Матфею, он узнал о враждебных замыслах Ирода. Ответ мы находим у ев.Матфея. Ирод узнал об Иисусе, когда Ему было около двух лет, а в храм Младенец был принесен в месячном возрасте, как того требовал Закон.

“Матфей и Марк подробно рассказывают, как Иисус был крещен Иоанном Крестителем; у Луки же ясно говорится, что в то время Иоанн находился в тюрьме и Иисус крестился без него”. Однако стоит внимательно прочесть и сопоставить тексты, чтобы убедиться в нелепости этого мнимого “противоречия”. Лука, говоря об аресте Иоанна, ясно дает понять, что тот был схвачен после крещения Иисуса.

“Где провел Свою жизнь Иисус? Три первых Евангелия говорят, что в Галилее, а Евангелие от Иоанна утверждает, что в Иерусалиме”. Но Иоанн тоже знает о галилейском периоде жизни Христа, точно так же, как и остальные евангелисты сообщают о проповеди в Иудее.

“Каждый ребенок в Иерусалиме должен был знать Иисуса в лицо! А тут вдруг оказывается, что решительно никто Его не знает и не узнал бы, не будь Иуды”. Но ведь Иисус был в Иерусалиме недолго, всего несколько дней; да и раньше Он появлялся в столице на короткое время, а в периоды праздников туда стекались сотни тысяч людей. Стражники, которые были посланы схватить Иисуса, могли вовсе не знать Его в лицо. К тому же дело происходило ночью и требовало поспешности.

“Только накануне весь народ приходил в храм слушать Христа, первосвященники и книжники с Иудой искали случая втихомолку, “не при народе” схватить его. А тут вдруг оказывается, что “весь народ” против Христа и требует Его казни”. Во-первых, выражение “весь народ” относится не к многочисленному населению Иерусалима, а к кучке людей, подстрекаемых архиереями. Во-вторых, это не “евангельское противоречие”, а свидетельство крайнего непостоянства толпы, примеров чему мы находим в истории множество. Часто народ с тем большим ожесточением обрушивается на своего недавнего героя, чем восторженнее превозносил его перед тем...

Такой же поверхностный характер носят и другие “противоречия”. Чаще всего они выдуманы тенденциозной критикой, чтобы вызвать недоверие к Евангелиям.

Конечно, есть в текстах и действительные расхождения. Например, две родословных Иисуса. Какая из них подлинная? И откуда они почерпнуты? Известно, что иудеи тщательно хранили свои родословные записи. Евангелисты могли воспользоваться ими, тем более что вплоть до IV века в разных городах еще жили родные Иисуса. По-видимому, наиболее точна генеалогия у Луки, поскольку у Матфея она носит явно схематический и символический характер. Перечисляя предков Иисуса, Матфей лишь хотел наглядно изобразить Его царское происхождение.

Да и сами по себе разногласия не говорят против евангелистов. Когда описание одних и тех же фактов делается разными людьми независимо, неизбежны противоречия и вариации, связанные с особенностями рассказчика и другими частными причинами. И уж, конечно, неудивительно, если один человек сообщает то, о чем другой не говорит. Он мог не знать этого факта, не придать ему значения или опустить его в силу неизвестных нам мотивов. Именно это мы находим в Евангелиях. Иоанн и Марк, например, не говорят о детстве Иисуса, Матфей сообщает о нем лишь некоторые подробности, а Лука говорит даже о событиях, бывших до Рождества.

“Противоречия” в учении в свое время трудолюбиво собрал и представил в виде таблицы А.Немоевский в своей книге “Бог Иисус”. Главным пороком его перечня является нежелание рассматривать слова Иисуса в контексте. Он, не смущаясь, выдирает фразы из связной речи и тем делает сравнение бессмысленным. Вот несколько образцов:

1) “Блаженны миротворцы”.

2) “Не мир пришел Я принести, но меч”.

Но разве не ясно, что в первом случае говорится о заповеди миролюбия, а во втором - Христос предвидит борьбу, которая разгорится вокруг Его учения?

1) “Не думайте, что Я пришел нарушить Закон”.

2) “Вино молодое вливают в новые меха”.

Сущностью Закона, согласно учению Христа, являются две заповеди: о любви к Богу и к ближнему. Многочисленные же обряды позднего иудейства, так называемые “предания старцев”, Он рассматривал как второстепенные, а порой даже затемняющие дух Закона.

1) “Никто не может служить двум господам”.

2) “Отдавайте кесарево - кесарю, а Божие - Богу”.

В первой заповеди осуждается суетность и духовное раздвоение, ибо сердце человека должно принадлежать только Богу. Вторая фраза относится к частному вопросу, волновавшему иудеев: нужно ли платить налог римскому правительству.

1) “Не судите, да не судимы будете”.

2) “Сядете на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых”.

В Нагорной проповеди говорится о грехе осуждения. Во втором случае “судить” означает “управлять”. “Судья” на семитском Востоке (в Финикии, Карфагене, Израиле) - синоним правителя. Апостолы были избраны как основатели нового народа Божия, подобно двенадцати древним патриархам, родоначальникам Израиля.

Думается, достаточно этих примеров, чтобы читатель убедился, какова цена “противоречиям в учении”. При таком подходе можно найти сколько угодно противоречий в любой произведении древнего и нового мира.

Обвиняют евангелистов также в ошибках, касающихся географии и истории.

Часто приходится слышать иронические замечания по поводу того, что авторы Евангелий плохо знакомы с Палестиной, что рассказывают, например, о буре на Геннисаретском озере. А между тем плавать на лодке по озеру, длина которого 20 км, а ширина 9 км, далеко не так безопасно, как кажется мифологистам. Известно, что и сейчас рыбаки Геннисарета попадают в ураганы, внезапно налетающие с окрестных гор.

“Рассказывая, что Христос пришел из города Тира к Геннисаретскому озеру, евангелисты заставляют Его идти через Десятиградие. А это примерно то же самое, как если бы читатель, желая попасть из Москвы в Ленинград, поехал через Украину”. Автор этих строк совершенно игнорирует цель путешествия. Ничто не доказывает, что Иисус Христос всегда выбирал кратчайший путь, проходя по своей маленькой стране; напротив, если это соответствовало Его намерениям, Он вполне мог идти далеко в обход.

Указывают на то, что евангелисты не знают палестинской фауны. Но все животные, перечисленные в Евангелиях: овцы, козы, ослы, волы, верблюды, волки, голуби, воробьи, змеи - были как раз исконными обитателями Палестины и многократно упоминались в Ветхом Завете. Имея в виду лисиц, о которых говорится в Евангелии, Мутье-Руссэ с сомнением замечает: “Я не знаю, водится ли лисица, столь часто встречающаяся в Италии, также и в Палестине”. Но ему достаточно было заглянуть в любой зоогеографический учебник, чтобы убедиться в этом. Лисица-фенек распространена по всему Ближнему Востоку и до сих пор обитает в Израиле.

“Не названы, - пишет далее Мутье-Руссэ, - в Евангелиях и самые обычные для Палестины, а также для всего Средиземноморья деревья, как: оливковые, апельсиновое, лимонное, гранатовое, миндальное... Но вот, что совершенно немыслимо, так это то, что под пламенным небом Палестины можно было изготовлять вино”. Конечно, в Новом Завете не перечислен каждый представитель флоры Израиля. Но разве Евангелие - это географический очерк природы Ближнего Востока? Что же касается виноградников и вина, то, пожалуй, редко в какой книге Ветхого Завета нет о них упоминания. Говорит о виноградниках и Флавий, а археологи открыли в Палестине немало древних приспособлений для виноделия.

Постоянным объектом нападок стала притча о “горчичном зерне”. Критики считают ее несообразной, забывая о том, что мы не знаем, какое слово Христос употребил на арамейском языке. Ведь согласовать названия растений у разных народов мы можем теперь только при помощи общей латинской номенклатуры, введенной в XVIII веке Линнеем. Что же удивительного, если греческий переводчик употребил (быть может, и по ошибке) слово “синапс” вместо какого-то другого? Есть мнение, что Христос имел в виду дерево, семена которого употреблялись, как и горчица, в качестве приправы. Другие авторы считают, что в данном случае речь шла о черной дикорастущей горчице. Иногда она достигает более трех метров высоты. В любом случае не следует удивляться словам Христа, назвавшего зерно “горчицы” самым малым из семян. Его речи нередко были свойственны гиперболические обороты (например, фраза о верблюде и игольном ушке или выражение: “отцеживающие комара и проглатывающие верблюда”). Эта манера говорить усваивалась иногда и апостолами. Так, Иоанн замечает, что если бы о делах Христовых было написано все, то мир не вместил бы книг о Нем.

Перейдем теперь к “историческим ошибкам”. Критики в один голос отрицали существование в I веке города Назарета, поскольку ни в Ветхом Завете, ни у Флавия, ни в Талмуде он не упомянут. Однако, во-первых, Назарет был одним из незначительных населенных пунктов Галилеи (Флавий насчитывает их свыше 200), а, во-вторых, недавно найденная иудейская надпись называет Назарет в числе городов, где жили священники после разрушения Храма в 70 году. Благодаря раскопкам П.Багатти в Назарете было установлено, что городок этот существовал не только во дни Иисуса, но и раньше.

Рассказ ев.Луки о переписи, совпавшей по времени с Рождеством, тоже очень часто считали недостоверным. В самом деле: почему “повеление” о ней исходит не от Ирода, а от Августа? Почему она не упомянута в других источниках? И, наконец, почему, согласно Луке, ее проводили так странно (“шел каждый записываться в свой город”)?

Известно о нескольких переписях, которые Август произвел в союзных странах за несколько лет до н.э. Иосиф Флавий называет число лиц, отказавшихся присягать Августу во дни Ирода. Следовательно, Ирод, как полузависимый монарх, проводил какой-то ценз (сensus - перепись населения) в своей стране. Способ, которым проводилась перепись, хотя и кажется на первый взгляд необычным, был известен на Востоке и применялся римлянами. В египетском тексте (ок.104 г. н.э.) мы читаем: “Гай Вибий Максим повелевает: ввиду того, что я собираюсь провести перепись, все, кто по какой-либо причине покинул дом, пусть вернутся, чтобы пройти ценз положенным порядком”.

Лука относит упомянутую им перепись к правлению Квириния в Сирии. Скептики торжествуют: “В то время, к которому Церковь относит рождение Христа - “во дни Ирода”, - Квириний Сирией не управлял”. Но, по мнению компетентных ученых, Квириний правил Сирией дважды, и в первый раз - за несколько лет до н.э..

Ирод умер в 4 году до н.э. - следует ли отсюда, что хронологические указания Матфея и Луки неверны? Это только доказывает, что дата Рождества, вычисленная в IV веке монахом Дионисием, не отличается точностью. По всем данным, Иисус родился в 7 или 6 году до начала принятого летоисчисления.

Полагают, что евангелисты ошибались, называя Антипу, сына Ирода Великого, царем, хотя он был назначен только правителем одной из четырех областей Палестины. Но в Евангелиях Ирод так и назван “тетрархом”, “четверовластником”, как именует его и Флавий.

Высказывалось мнение, будто в Иудее I века не существовало титула “дидаскалос”, который в Евангелиях приводится как эквивалент слову “равви”, учитель. Но в 1930 году израильский археолог Э.Сукеник нашел гробницу того времени, где был похоронен человек, именовавшийся “дидаскалос”.

В Евангелии от Иоанна говорится о “первосвященниках”, что считают ошибкой, так как первосвященник должен был быть только один. Однако из книг Иосифа Флавия мы узнаем, что в те годы отстраненный римлянами первосвященник Ханан (Анна) не утратил своего влияния. Преемником Ханана стал его зять Иосиф Кайафа. Они фактически делили власть, и оба принимали участие в суде над Иисусом.

Евангелисты упоминают о стаде свиней, которое паслось в “земле Гадаринской”. Ссылаясь на запрет Ветхого Завета употреблять в пищу свинину, критики “уличают” евангелистов в незнании местных обычаев. Между тем известно, что Гадарин относился к Декаполису, области, где жили в основном язычники, не соблюдавшие Закона Моисеева. Поэтому нет ничего невероятного в том, что эти люди содержали свиней.

Ставится под сомнение и достоверность рассказов о Страстях. В частности, говорят, что суд первосвященников нарушал многие пункты иудейского права. Однако примеров незаконных судилищ история знает немало, почему же следует ждать от членов Синедриона юридической щепетильности, когда приговор был уже предрешен? Тем более что в евангельскую эпоху судопроизводство находилось в руках саддукейской партии, которая следовала собственному уголовному кодексу. О нем известно лишь, что оно отличалось крайней суровостью.

Отмечают, что поведение Пилата изображено в Евангелиях неправдоподобно, поскольку он был известен как человек жестокий и ненавидевший иудеев. Но разве не мог прокуратор противиться Синедриону, именно чтобы досадить ему? В то же время согласие на казнь Невинного показывает Пилата именно таким, как описывают его современники.

И совсем уже непонятно, на каком основании отрицают наличие римских войск в Иерусалиме. Иосиф Флавий прямо сообщает о пребывании солдат Пилата в столице Иудеи.

Критики обычно утверждают, что Евангелия не могли быть написаны до 70 года, поскольку в них есть пророчество Христа о гибели Иерусалима. Такой вывод основан на убеждении, что истинных пророчеств не бывает. Однако многочисленные факты свидетельствуют против скептиков. Пророк Исайя, например, говорил о предстоящем завоевании Иудеи еще в 734 году до н.э., а произошло это событие лишь в 587 году. Скажут: это пророчество - позднейшая “вставка”. Но примеров достаточно и в иные эпохи, где хронология не вызывает сомнений. Так, на исходе XIX века Вл.Соловьев писал о китайской угрозе. Значит ли это, что его книги следует датировать эпохой Мао? У святых, мыслителей, поэтов мы не раз встречаем предвидение войн, революций и других общественных катаклизмов. Этот факт уже нельзя отнести за счет “вставок”. А признание его лишает силы аргумент против евангельских пророчеств.

Есть и еще повод объявлять Евангелия недостоверными - это рассказы о чудесах. Но здесь мы находимся вне сферы научной критики. Если историк придерживается взглядов, которые ограничивают горизонт пределами чувственного мира, то никакие сообщения о чудесных феноменах не будут им приняты. Он станет отрицать их во что бы то ни стало и объяснять по-своему. О таких людях Христос сказал: “Если и мертвый воскреснет - не поверят”.

Мы не будем говорить о принципиальной, философской стороне проблемы, отметим лишь, что в летописях и исторических трудах той эпохи есть немало свидетельств о необыкновенных явлениях. О них сообщают и Флавий, и Тацит, и Плутарх, но никому в голову не приходит объявлять их книги вымыслом.

Кем и когда были написаны Евангелия

В 20-х годах XIX века теолог Тюбингенского университета Христиан Бауэр выдвинул предположение, что Евангелия были написаны в конце II столетия. За эту мысль с радостью ухватились мифологисты; поддерживают ее и многие из тех, кто верит в “историческое ядро” Евангелий. Они утверждают, что по этой причине новозаветная письменность не может дать достоверных сведений о жизни Христа. Так ли это? И что в наши дни известно о происхождении Евангелий?

Оригиналы Евангелий не сохранились, но в этом они не составляют исключения среди большинства произведений древних авторов. Утрачены подлинники книг Сенеки, Флавия, Тацита и других писателей I-II веков. Поэтому для датировки подобных произведений существуют два способа:

1) по наиболее ранним из имеющихся манускриптов;

2) по наиболее ранним ссылкам на эти произведения в сочинениях авторов, время жизни которых датировано более точно.

В отношении рукописей Евангелия выгодно отличаются от остальной древней литературы. Если существует, например, 11 манускриптов сочинений Платона, 50 - Эсхила, 2 - Еврипида, 10 - Вергилия (все это, разумеется, списки, а не подлинники), то новозаветная письменность представлена греческими манускриптами в количестве, превышающем 2500 экземпляров.

Но особенно показательным будет преимущество Евангелия, если иметь в виду срок, прошедший со времени написания книги до самого раннего из сохранившихся манускриптов. Подлинники Вергилия отстоят от наиболее древних списков его произведений на 400 лет, Горация - на 700 лет, Юлия Цезаря - на 900 лет, Платона - на 1300 лет, Софокла - на 1400 лет, Эсхила - на 1500 лет, Еврипида - на 1600 лет, евангельские же манускрипты отделены от подлинника промежутком лишь в несколько десятилетий.

Известно, в частности, что самым поздним было Евангелие от Иоанна (время его написания относится к 90-м годам), а наиболее древний отрывок из этого Евангелия, найденный в Египте, относится к 120-125 годам. Обнаружен также фрагмент евангельского повествования, составитель которого знал уже все четыре канонических Евангелия. Он датируется концом I или началом II века. 200-м годом датируется опубликованный в 1955 году папирус, включающий половину Евангелия от Иоанна.

Если же мы обратимся к ссылкам на Евангелия у писателей I-II веков, то обнаружим их немало. Вот некоторые из них:

Св. Климент Римский около 95 года пишет послание, в котором приводит слова из Евангелий от Матфея и Марка.

Св. Игнатий Антиохийский, казненный в 107 году, цитирует Евангелие от Матфея. По-видимому, из среды, близкой к Игнатию, вышло произведение Дидахе, или Учение Двенадцати апостолов (ок.100 г.). В нем есть фразы из Матфея и Луки, а в одном месте дана прямая ссылка на “Благовествование”, т.е. Евангелие.

Св.Поликарп Смирнский, ученик апостола Иоанна, когда в 156 году его осудили на смерть, сказал, что он служит Христу 86 лет. Следовательно, он застал еще Иудейскую войну 66-70 годов. В своем послании Поликарп цитирует Евангелия от Матфея и Луки и 1 Послание Иоанна.

Ученик ап.Иоанна и друг Поликарпа, Папий Иерапольский (ок.70-150) подробно рассказывает, как были написаны Евангелия от Матфея и Марка Сведения свои он черпал у людей, лично знавших христиан первого поколения. В частности, он был знаком с дочерьми Филиппа, одного из Двенадцати. Около 130 года Папий составил книгу “Толкование Господних изречений”, в которой писал:

“В отличие от многих, я доверял не многословным, а тем, кто передает не чужие мысли, а заповеди, данные верующим Господом и истекающие от самой Истины. Если, например, я встречал человека, бывшего учеником старцев, я расспрашивал о беседах самих старцев: что говорили Андрей, или Петр, или Филипп, или Фома, или Иаков, или Иоанн, или Матфей, или другой какой-нибудь из учеников Господних, что говорили Аристион и пресвитер Иоанн, ученики Господа”.

Христианский писатель Аристид в своей “Апологии” (ок.120 г.) уже называет Евангелия Священным Писанием.

Св. Иустин-Философ, родом из Палестины, принявший христианство около 130 года и казненный за его исповедание в 163 году, приводит выдержки из трех Евангелий, называя их “воспоминаниями апостолов”, а также - некоторые неизвестные произведения, близкие к каноническим Евангелиям.

Около 170 года сириец Татиан составил компиляцию уже из всех четырех Евангелий, показав тем самым, что считает их общепризнанными, каноническими. В 1935 году найдены отрывки из его произведения, относящиеся к 200 году.

Современник Татиана св. Ириней Лионский (120-200) не только говорит о четырех Евангелиях, но и поименно называет их авторов. Свидетельство Иринея особенно ценно, так как он в юные годы лично знал Поликарпа Смирнского.

“Тогдашнее я помню тверже, чем недавнее, - писал он другу своей юности Флорину, - ибо, что мы узнали в детстве, то укрепляется вместе с душою и укореняется в ней. Так, я мог бы описать даже место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп; могу изобразить его походку, образ его жизни и внешний вид; его беседы к народу, как он рассказывал о своем общении с Иоанном (речь идет об апостоле Иоанне) и прочими, видевшими Господа, как он припоминал слова их и пересказывал, что слышал от них о Господе”.

И, по утверждению Иринея, все, что говорил Поликарп, было согласно с Евангелием.

К эпохе Иринея относится перечень новозаветных книг, открытый в 1740 году итальянским ученым Муратори и названный в честь него “Мураториевым каноном”.

Даже из этих немногих примеров следует, что с самого начала II столетия Евангелия, и в основном именно канонические, были широко известны.

А какие существуют данные об авторах Евангелий?

В древности был обычай приписывать книги великим мудрецам и тем самым подкреплять авторитет текста. Появилось множество произведений, якобы принадлежащих Еноху, Моисею, Соломону и пр. Критики Евангелий пытались использовать этот факт, чтобы поставить под сомнение их историческую ценность. Но возникает вопрос: почему же авторами наших Евангелий названы не ближайшие к Христу апостолы - Петр, Иаков, Андрей, а такие, казалось бы, второстепенные лица, как Марк или Лука? Да и Матфей не был человеком, игравшим выдающуюся роль среди апостолов.

В заглавиях Евангелий стоят не просто имена их авторов, а названы они “Евангелие от (kata) Матфея”, “от Марка”, “от Луки”, “от Иоанна”. Слово kata в данном случае означает, что книга написана “согласно такому-то автору” или “по такому-то автору”. Некоторые критики видят в этом доказаеьство неподлинности Евангелий. Однако в греческой литературе слово kata часто используется и для обозначения прямого авторства. Кроме того, употребление слова kata имеет и определенный богословский смысл. Евангелие - это учение Самого Христа, а евангелисты дают только его изложение. Поэтому сказать, например, “Благовестие Луки” было бы неверно по существу. В действительности же это “Благовестие Иисуса Христа” по Луке, по Марку и т.д.

Утверждают, что Евангелия, произведения высокого литературного мастерства, не могли быть написаны “неграмотными рыбаками”. Но, с одной стороны, мы знаем немало примеров того, как замечательные произведения выходили из-под пера людей, не получивших широкого образования; так, Яков Беме - великий мыслитель XVII века - был сапожником. С другой стороны, евангелистов неверно называть “неграмотными рыбаками”: Матфей был сборщиком пошлин, Марк происходил из семьи священника, Лука был врачом, Иоанн был близок к высшим кругам иерусалимского общества.

Раннехристианская традиция единодушно связывает Евангелия с теми лицами, чьи имена стоят в их заглавии. Начнем с Евангелия от Марка, поскольку оно считается самым ранним.

Иоанн-Марк принадлежал к христианской семье, жившей в Иерусалиме и близкой к апостолу Петру. Он приходился родственником Иосифу Варнаве, другу ап.Петра. Одно время Марк сопровождал “апостола язычников” в его миссионерских путешествиях, но позднее они расстались, и юноша стал спутником Петра, который называл его “своим сыном”. Апостолу-галилеянину нужен был переводчик, поскольку он плохо владел греческим и тем более латинским языком. В начале 60-х годов Марк вновь встретился с ап.Павлом, но уже в Риме. По словам Иринея Лионского, Марк написал свое Евангелие вскоре после смерти ап.Петра, который был распят около 64 года. Ученик апостола Иоанна Папий Иерапольский приводит свидетельство ученика Христова, пресвитера Иоанна:

“Марк, истолкователь (буквально - . . . . . , толмач, переводчик) Петра, с точностью записал все, что запомнил, хотя и не держался порядка слов и деяний Христовых, потому что сам не слушал Господа и не сопутствовал Ему. Впоследствии, правда, он был, как сказано, с Петром, но Петр излагал учение с целью удовлетворить нужды слушателей, а не с тем, чтобы беседы Господа передать по порядку”.

Знаменательно, что св.Иустин, приводя одно место из Евангелия от Марка, называет свой источник “Воспоминаниями Петра”.

Эти сведения хорошо согласуются с характером самого Евангелия от Марка. Оно выглядит как сборник эпизодов, мало связанных между собой и помещенных без строгой хронологической канвы (за исключением начала и описания Страстей Христовых). Это можно, по-видимому, объяснить тем, что евангелист сначала записал за Петром отдельные рассказы, а впоследствии объединил их.

В безыскусном повествовании Марка чувствуется отголосок семитического стиля. Писателю свойственны лаконизм, простонародные выражения, стремительность. Сцены быстро сменяют друг друга. Переходя от события к событию, Марк много раз повторяет слово “тотчас”. Словарь его беден, но удивительно конкретен. Исследователи насчитали в его книге одиннадцать терминов, обозначающих части дома, десять - части одежды, девять - виды пищи.

Марк упоминает не только подробности, которые мог сообщить ему очевидец Петр, но и, по-видимому, лично известные евангелисту. Например, лишь он один рассказывает о некоем юноше, оказавшемся свидетелем ареста Иисуса. По мнению большинства толкователей, это был сам Марк. Когда евангелист пишет о Симоне Киринейском, несшем крест Христа на Голгофу, то без всякого объяснения замечает, что тот был “отцом Александра и Руфа”. Очевидно, автор полагал, что эти лица хорошо знакомы его читателям. В Послании ап.Павла к римлянам действительно упомянут некий Руф, член первохристианской общины.

По преданию, сохраненному у Климента Александрийского, Иеронима и Евсевия, Марк писал Евангелие в Риме. Это подтверждают и некоторые латинизмы книги. Во всяком случае несомненно, что он имел в виду читателей, живших вне Палестины. Смысл приводимых им арамейских слов Марк почти всюду объясняет.

В Евангелии нет прямых намеков на то, что Иерусалим уже разрушен. Следовательно, оно было написано не позднее 60-х годов I века.

Если во втором Евангелии повествуется главным образом о событиях жизни Спасителя, то в первом, носящем имя Матфея, много места отведено словам Христовым. Упомянутый уже Папий Иерапольский свидетельствует: “Матфей записал изречения Господа (Logia Kiriaka) на еврейском языке, а переводил (или толковал) их, кто как мог”. Это значит, что наше Евангелие от Матфея, написанное на греческом, не есть “Логии” первоначального текста. Однако и в нынешнем виде оно выдает автора, тесно связанного с еврейско-христианской традицией. Матфей делает частые ссылки на Ветхий Завет, слово “книжник” употребляет в положительном смысле, придает большое значение общине верующих, Церкви, сохраняет палестинские выражения, не объясняет смысла иудейских обычаев и значения ряда арамейских слов.

Повествовательная часть Евангелия от Матфея во многом заимствована у Марка, текст которого почти целиком укладывается в Матфея и Луку. Поэтому наиболее оригинальной частью книги следует считать речения Иисуса.

По-видимому, “Логии”, или “Слова Господни”, не полностью вошли в греческое Евангелие от Матфея. Они могли существовать в виде сборника изречений, подобного тем, что были широко распространены в раннехристианское время. Однако следует помнить, что “дварим” - еврейский эквивалент слова “логия” - означал одновременно и “слова” и “дела”.

Матфеевы “Логии были написаны, вероятно, еще до Иудейской войны, т.е. в 40-е или 50-е, а греческий вариант в 70-е годы. «Некоторые исследователи, - отмечает Карл Адам, - идут еще дальше и полагают, что “Источник речей”, т.е. по-арамейски написанный основной текст Матфея, был составлен еще при жизни Иисуса, так как в нем, по-видимому, еще не упоминалась история страданий Господа и так как все говорит за то, что уже Павел знал и использовал этот источник. С того времени, как Е.Литтман установил, что арамейский первоначальный текст молитвы “Отче наш” построен четырехстопными стихами и рифмами на конце, представляется весьма вероятным, что эта ритмическая форма была выработана Самим Иисусом и что в арамейском тексте молитвы мы имеем “собственные слова Господа в их первоначальном звучании».

Автор третьего Евангелия Лука, в отличие Марка, не безыскусный рассказчик, а писатель, который уже имел перед глазами “многие” попытки изложить жизнь и учение Христа. Он, по-видимому, не был иудеем, в его книге мало семитизмов. Он широко пользуется Евангелием от Марка, но имеет в распоряжении и другие источники. Некоторые из них возникли в среде христиан-евреев и даже учеников Крестителя.

Древняя традиция приписывает св.Луке - врачу и спутнику ап.Павла - составление Деяний Апостольских. И действительно, когда в этой книге говорится о совместном путешествии Павла и Луки, автор ведет рассказ от первого лица. Деяния являются продолжением третьего Евангелия, о чем прямо сказано в предисловии. Следовательно, это Евангелие должно тоже принадлежать Луке. Характерно, что в третьем Евангелии подчеркивается, как и в Посланиях Павла, вселенская миссия христианства.

В одном из документов, который был написан около 170 года, о Луке говорится следующее:

“Лука, сириец, родом из Антиохии, врач, ученик апостолов; позже он следовал за Павлом до его мученической кончины. Безупречно служа Господу, он не имел жены и детей. Он умер в Беотии, исполненный Духа Святого, в возрасте восьмидесяти четырех лет. Так как были уже написаны Евангелия в Иудее - Матфеем, в Италии - Марком, то Лука по вдохновению от Духа Святого написал Евангелие в области Ахайи”.

Даже если не все подробности, приведенные в этом тексте, достоверны, Лука несомненно был первым историком христианства, хотя его книга не совпадает по жанру с историческими трудами античных авторов. По мнению большинства современных ученых, Лука писал в годы Иудейской войны или даже раньше, то есть между 60-ми и 70-ми годами.

Три первые Евангелия обнаруживают большое сходство в композиции, а также имеют немало буквальных совпадений. Это стало очевидным после того, как в XVIII веке их издали в виде Синопсиса, т.е. параллельными столбцами. Отсюда и общепринятое их название - синоптические Евангелия.

Сравнительный анализ текстов пролил свет и на зависимость евангелистов друг от друга. В общих чертах их можно представить так: Марк дал материал греческому варианту Евангелия от Матфея и Луке; составитель греческого варианта Матфея, кроме “Логий” и Марка, располагал еще каким-то письменным или устным источником. Этот же источник был использован Лукой, который черпал также из “Логий”.

Синоптические Евангелия имеют не только общие и сходные тексты, их роднит одна важная черта: речи Иисуса в них резко отличаются по стилю от слов самих евангелистов. Очевидно, эти речи хорошо сохранились в памяти первых учеников.

Четвертое Евангелие носит имя Иоанна. По преданию им бы не кто иной, как Иоанн, сын Зеведея. Принадлежа к ученикам Крестителя, он одним из первых последовал за Христом вместе с братом и матерью. За свою горячность Иоанн получил от Учителя прозвище “Сын грозы”, или “Сын грома”. Четвертое Евангелие называет Иоанна “учеником, которого любил Иисус”. Там же сказано, что он единственный из Двенадцати был на Голгофе и после смерти Господа взял к себе Его Мать. В то время ему было всего восемнадцать-двадцать лет.

В начале 30-х годов I века Иоанн вместе с Петром проповедовал среди евреев и самарян, пережил арест, а после казни в 44 году его брата Иакова, вероятно, покинул Иудею. В конце столетия он возглавлял общины в Малой Азии и жил в городе Эфесе. Из Эфеса Иоанн был выслан римскими властями на о.Патмос и туда снова возвратился. Умер он около 100 года в глубокой старости. Согласно малоазийскому преданию, апостол написал свое Евангелие в 90-х годах.

Высказывалось сомнение, мог ли Иоанн в таком преклонном возрасте создать столь совершенное произведение. Но если вспомнить, что Софокл закончил своего “Эдипа в Колоне” в 89 лет, Тициан работал над картиной “Снятие с креста” 97-летним старцем, а Гете написал лучшие сцены второй части “Фауста” в 83 года, то это возражение отпадает.

Евангелие от Иоанна по стилю отличается от синоптических. Образ Христа в нем несколько иной, чем у Матфея, Марка и Луки. Это, однако, не умаляет достоверности книги, а только указывает на личные свойства автора. Ведь и Сократ выглядит у Ксенофонта не так, как у Платона

У Иоанна больше, чем у синоптиков, подчеркивается, что Христос - Сын Божий, пришедший с Небес, но в то же время именно Иоанн едва ли не чаще других евангелистов оттеняет Его человеческую природу, говоря о смирении Иисуса перед Отцом, Его дружеских чувствах, усталости, скорби, слезах.

Синоптические Евангелия повествуют лишь о служении Христа в Галилее, а затем сразу переходят к Его последнему путешествию в Иерусалим. Иоанн же говорит о неоднократных посещениях Иисусом Иудеи до Страстной недели. Прежде историки склонялись в пользу хронологии первых трех евангелистов; однако в настоящее время доверие к Иоаннову свидетельству возросло. Синоптики не ставили себе задачи дать последовательное изображение событий, у Иоанна же цель эта, очевидно, была. Трудно предположить, что Иисус, Который с детства ходил в Иерусалим на праздники, во время Своего служения отказался от этого обычая. Кроме того, у Луки мы находим два косвенных свидетельства, подтверждающих Иоанна. Евангелист говорит, что Христос “проповедовал в синагогах Иудеи” (Лк 4,44), а также описывает посещение Господом дома Марфы, который находился в нескольких километрах от столицы.

Иоанн чаще синоптических авторов останавливается на свидетельстве Иисуса о Себе. В отношении к Нему евангелист употребляет слово Логос, хорошо известное в античной философии. Эта особенность IV Евангелия дала повод критикам считать, что автором его был греческий писатель, близкий к идеям гностицизма. Однако впоследствии стала очевидна связь учения о Логосе с иудейским понятием Слова как формы Богоявления.

Филологи установили, что Евангелие от Иоанна - произведение человека, если не писавшего, то по крайней мере думавшего по-арамейски. Местами оно кажется просто переводом с этого языка. В отличие от синоптиков, Иоанн цитирует Ветхий Завет не по Септуагинте, а дает перевод с еврейского и с арамейского таргумов.

Открытия в Кумране показали, что IV Евангелие тесно связано с ессейскими представлениями и фразеологией. “Отныне, - говорит исследователь Кумрана Дж.Аллегро, автор весьма далекий от христианства, - Иоанн не может рассматриваться как наиболее эллинский из евангелистов, его “гностицизм” и весь круг его идей вытекает из иудейского сектантства, коренящегося в палестинской почве, а его материал должен быть признан основанным на ранних слоях евангельской традиции.

Чарлз Додд, специалист по IV Евангелию, отмечает, что эта книга основана на “древней традиции, независимой от остальных Евангелий, и заслуживает серьезного внимания, поскольку обогащает наши знания об исторических фактах, касающихся Иисуса Христа”.

Причем, если синоптики - это компиляторы, использующие различные материалы, то в Иоанновом Евангелии всюду видна рука одного автора. Он мастер диалога и драматических картин, от которых местами веет живыми воспоминаниями очевидца.

Тем не менее одна особенность IV Евангелия говорит против принадлежности его сыну Зеведееву. Об Иоанне там сказано в таких почтительных тонах, так подчеркивается любовь, которую проявлял к нему Иисус, что трудно отождествить автора с самим апостолом.

Наводят на размышление и старинные иконы ап.Иоанна. В отличие от синоптиков, он всюду изображен диктующим, а не пишущим.

Недавно Рэймонд Браун выдвинул гипотезу, согласно которой IV Евангелие есть запись рассказов и проповедей апостола. Позднее она прошла несколько этапов обработки, сохранив при этом неповрежденной основу Иоаннова предания.

Кем были осуществлены эти записи и редакция текста, установить пока невозможно. Впрочем, не исключено, что завершил их некто Иоанн, живший тогда в Эфесе. Его называли пресвитером, старцем. Быть может, и Послания Иоанна, автор которых тоже называет себя “пресвитером”, написаны этим человеком. Гипотезе о “пресвитере” не противоречат слова Послания, указывающие на непосредственное участие автора в евангельских событиях. Ведь, по свидетельству Папия, пресвитер Иоанн был одним из учеников, “видевших Господа”, хотя и не входивших в состав Двенадцати.

Знаменательно, что в Эфесе почитали гробницы обоих Иоаннов - апостола и пресвитера.

Писал ли Иоанн сам или IV Евангелие было составлено с его слов - оно изобилует верными историко-географическими деталями, которые были бы немыслимы у греческого автора II века. Именно указания IV Евангелия привели, как мы увидим ниже, к успешным результатам раскопок в Палестине.

И наконец, находка фрагмента из Евангелия от Иоанна в Египте вполне подтверждает традиционную дату - 90-е годы. Папирус обнаружили среди вещей солдата, который уже около 120 года имел IV Евангелие. От написания книги в Эфесе до этого момента должно было пройти достаточно времени.

Итак, четыре канонических Евангелия создавались на протяжении второй половины I века, когда жило еще много людей, лично знавших Иисуса Христа, то есть в апостольскую эпоху. Но все же Евангелия возникли через несколько десятков лет после описанных в них событий, и поэтому важно установить первоначальные источники евангелистов. Один из них мы уже назвали - это записи речей Христовых, в частности “Логии” Матфея. Можно ли сказать что-то о других источниках?

Такими источниками едва ли можно считать апокрифические евангелия. Они были отвергнуты Церковью, поскольку вышли из среды еретиков, что полностью подтвердилось при дальнейшем изучении этих памятников. К тому же неизвестно ни одного апокрифа, который возник бы ранее 100 года. Попытка русского писателя и критика Д.С.Мережковского найти в апокрифах следы первоначального предания едва ли может быть названа успешной.

По словам двух известных специалистов, “прошло время, когда в апокрифических произведениях пытались увидеть источник наших канонических текстов. Более того, трудно себе даже представить, как мог возникнуть и вырасти этот сорняк на поле боговдохновенной литературы. Он был просто следствием народного любопытства, склонного к необычному и жадного до подробностей, и вечного стремления к сказке”.

Есть отдельные, не вошедшие в Евангелия изречения Христа, так называемые аграфы, которые частично можно считать подлинными. Но, по словам тщательно изучавшего их Иоахима Иеремиаса, они дают лишь дополнение к четырем Евангелиям и ничего больше. “Истинное значение внеевангельского предания, - пишет он, - состоит в том, что оно отчетливо выявляет ценность нашего четвероевангелия”.

По-видимому, вначале среди христиан получили распространение и устные рассказы об Иисусе, имевшие ритмическую форму. Как было уже сказано, она особенно ощущается в передаче речей Господних. У иудеев давно существовал обычай запоминать наизусть большие связные тексты. Был даже особый класс “масоретов”, хранителей Писания, которые заучивали Библию и корректировали переписчиков. Нечто подобное произошло, видимо, и в ранней Церкви. Устное Первоевангелие закреплялось в различных собраниях. И лишь в середине I века его стали записывать. Таким образом, Евангелие с самого начала было катехизисом, связанным с богослужебной практикой. “Основное в речитативе, - пишет Л.Жилле, - являлось неизменным ядром, обеспеченным от уклонений рамками ритма. Возможно, следовательно, что евангельские тексты воспроизводят во всей его подлинной чистоте предание первой общины. Более того, возможно - как возмутило бы экзегетов всего четверть века назад такое утверждение! - что мы находимся перед собственными словами Христа”.

Укорененность канонического текста в палестинской традиции перекидывает прочный мост между очевидцами жизни Христа и Евангелием.

С какого времени устное апостольское Предание стало записываться, установить пока трудно. Это прояснят лишь дальнейшие открытия манускриптов. Бесспорно лишь одно: именно Предание, восходящее к Двенадцати, есть первоисточник наших Евангелий. Говоря о времени царствования Траяна (97-117), историк Евсевий пишет: “Многие из учеников в ту пору исполнились ревности к божественному глаголу, и, следуя учению Спасителя, стали раздавать свое имущество бедным, и, удалившись из своей страны, привели к доброму завершению дело евангелистов, стремясь проповедовать учение веры тем, кому оно было еще неизвестно, причем передавали им и писаный текст божественных Евангелий”. Следовательно, на рубеже I и II веков Евангелия были уже написаны. Книги же, которые расходились с Преданием, Церковь отвергла.

Евангельская история и вера

Всякий, кто следил за развитием новозаветной критики последних лет, не может не заметить, что она совершила круг и после периода крайнего скептицизма вновь приблизилась к традиционным взглядам. К 1900 году уже мало кто из ученых решался датировать Евангелия концом II века. Было признано, что они возникли в недрах первоначальной общины.

Но как в таком случае объяснить появление мифологической школы? Казалось бы, все говорило против ее концепций. Чтобы понять это, мы снова должны вернуться назад, к концу XVIII века.

В то самое время, когда Шарль Дюпюи впервые высказал мысль, будто Христос есть солнечное божество, в Германии и Швейцарии были написаны две книги, которые содержали попытку истолковать Евангелие в духе рассудочного морализма. Первая принадлежала семидесятилетнему кенигсбергскому философу Иммануилу Канту (1724-1804), и само название ее звучало как программа: “Религия в пределах только разума”. В отличие от энциклопедистов и “просветителей”, Кант после тщательного изучения законов “чистого разума” пришел к выводу о его природной ограниченности. Тем не менее он оставил место “практическому разуму”, который был для него связан с нравственной волей человека. Поэтому, даже рискуя войти в противоречие с собственным взглядом на границы познания, Кант стремился привести религию в соответствие с данными человеческого рассудка. Все, что не умещалось в это прокрустово ложе, следовало, по мнению Канта, изгнать из религии. Он стремился к созданию “естественного христианства”, которое сводилось бы лишь к системе моральных заповедей.

Другая книга была написана в 1795 году молодым еще тогда философом Г.Ф.Гегелем (1770-1831), находившимся под сильным влиянием Канта. Можно сказать, что Гегель в своем труде конкретно применил кантовскую идею в изложении жизни Иисуса Христа. Философ изобразил Его как человека, давшему миру “подлинную нравственность”, которая и есть “чистое служение Богу”. Мы не найдем в “Жизни Иисуса” Гегеля ни чудес, ни пасхальной тайны, ни свидетельств Христа о Самом Себе. В ней рассудок, признавший себя высшим судьей, диктует свои законы Евангелию и перекраивает его по своим меркам. В результате возникает призрак обескровленной доктрины, которая едва ли смогла бы покорить мир.

Свою реконструкцию жизни Иисуса Гегель производил догматически, не объясняя, какими принципами руководствуется. Этот пробел постарался заполнить его ученик Давид Фридрих Штраус (1808-1873). Его монументальный труд “Жизнь Иисуса”, вышедший в Тюбингене в 1835-1836 годах, был основан на скрупулезном критическом анализе Нового Завета. Предпосылкой этой работы явилась рационалистическая философия Гегеля.

Штраус последовательно вычленил из Евангелия все, что счел историческим, остальное же отнес к области мифологии. Сюда, разумеется, входили все чудеса и исполнения пророчеств. По словам Штрауса, они являются просто “собранием мессианических идей того времени, выраженных лишь с большей определенностью благодаря впечатлению личности, учений и судьбы Христа”. Несмотря на тяжеловесную форму, книга Штрауса произвела большое впечатление и вызвала горячую полемику. Между прочим, его взгляды оказали влияние на русского художника Александра Иванова, автора картины “Явление Христа народу”. Он лично приезжал к Штраусу для беседы и потом воплотил его идеи в серии библейских эскизов. Но тогда ни Штраус, ни тем более его читатели не обратили внимания на одну серьезную трудность. Почти все, что философ-гегельянец объявил “мессианическими идеями” Ветхого Завета, отсутствует в иудейской литературе.

Например, по утверждению Штрауса, люди верили, что Мессия должен пройти через искушения, как прошел через них Израиль в пустыне. Между тем на это нет ни малейших намеков ни в Библии, ни в апокрифах. Или другой пример: Штраус считает, что рассказ об учениках Иисуса навеян Книгой Царств, где говорится о Елисее, ученике пророка Илии. Но ниоткуда не видно, что Мессия, по иудейским представлениям, должен был иметь учеников. Короче говоря, в “Жизни Иисуса” Штрауса мы имеем его собственный вариант мессиологии, не подтвержденный источниками.

Гегелевскую философию сменил другой наследник кантианства - позитивизм. С одной стороны, он возродил культ науки, а с другой - утверждал, что она имеет дело лишь с видимой стороной реальности. Вне науки остается сфера Непознаваемого, в которую человек никогда не проникнет. Духом позитивизма была пронизана нашумевшая книга Эрнеста Ренана (1823-1892) “Жизнь Иисуса” (1863).

Воспитанник духовной семинарии, Ренан отказался по ее окончании принять сан священника и отошел от Церкви. Однако, перестав быть христианином, он сохранил интерес к религиозной тематике, которой и посвятил свой блестящий литературный талант. Религия осталась для Ренана своего рода поэтическим видением мира и почвой для нравственной эволюции. Но он считал, что, когда речь идет об истине, последнее слово должно оставаться только за наукой. По мнению писателя, то, что в Евангелии не поддается научному анализу, следует отмести как народную фантазию, а из оставшегося материала нужно воссоздать живой образ Иисуса как великой исторической личности.

Это направление повлияло и на христианских богословов, прежде всего на так называемых либеральных протестантов (их “либеральность” заключалась в том, что они считали себя свободными от богословской метафизики). Они задались целью, сохранив Евангелие как кодекс “чистой веры и этики”, “освободить его от легендарных наслоений”. В 1900 году знаменитый немецкий историк Церкви Адольф Гарнак (1850-1930) в своих лекциях “Сущность христианства” дал классическое изложение подобного взгляда. Изданные отдельной книгой лекции Гарнака стали манифестом либеральной теологии. Ее кредо приближалось к доктрине Льва Толстого: Иисус существовал, Он воплотил в Себе идеал совершенной веры и был учителем высокой нравственности. Те, кто приобщился к Его опыту и Его учению, - подлинные христиане, но им надлежит отказаться от идеи Богочеловечества и других “догматических мудрствований”.

Гарнака и его школу отличало от Толстого то, что либеральные теологи считали Иисуса единственным в своем роде, уникальным Человеком, приводящим людей к Богу, тогда как Толстой ставил Его в один ряд с другими учителями. Кроме того, в отношении сверхъестественного Гарнак более умерен, чем Толстой или старые рационалисты. “Чудес, конечно, не бывает, - писал он, - но чудесного и необъяснимого много. Так как нам это ныне известно, мы стали осторожнее и сдержаннее в своих суждениях о сообщаемых из древности чудесах”. Эта точка зрения скорее ближе к формуле бл.Августина: “чудеса противоречат не природе, а известной нам природе”, - чем к скептицизму философов XVIII века.

И все же в основном Гарнак остался на позиции Канта, Гегеля и Штрауса. Он думал, что можно отделить “исторического Иисуса” от “Христа легенды”, пользуясь средствами одного научного исследования. На самом же деле, хотя Гарнак и был первоклассным историком, в поисках “исторического Иисуса” он руководствовался не наукой как таковой, а принципами собственной философии. Это стало обнаруживаться очень скоро. Либеральным теологам хотелось отождествить благовестие Христово со своей концепцией “чистой религии”; между тем дальнейшее изучение Евангелий показало, что “исторический Иисус” неотделим от Того, Кто открылся в опыте первохристиан как Богочеловек и Спаситель.

Вывод этот впервые был четко сформулирован Альбертом Швейцером (1875-1965), немецким теологом, получившим известность благодаря своей врачебной деятельности среди африканцев. В книге “История поисков жизни Иисуса” (1906) Швейцер выступил против тенденциозного “осовременивания” Христа. “Мы знаем только Христа веры” - таков был основной тезис Швейцера.

Однако отвергнув взгляды либеральной теологии на Иисуса, он не мог и признать в Нем воплощенного Богоявления. Этому препятствовала пантеистическая философия Швейцера с ее культом “жизненной силы”. В итоге он вынужден был поставить под сомнение всю евангельскую традицию, утверждая, что подлинный Иисус навсегда скрыт от нас покровом легенд. “Современное христианство, - писал Швейцер, - должно заранее считаться с возможностью отказа от исторического Иисуса”.

Так расчищался путь для возрождения теории мифа.

Русские мыслители о.Сергий Булгаков (1871-1944) и Николай Бердяев (1874-1948) справедливо указывали, что успех мифологизма был результатом кризиса либерального протестантизма, этой “профессорской религии”, которая невольно снижала Евангелие до среднебуржуазного уровня европейца начала нашего века. Христианство по существу своему мистично, и отсюда, по словам Бердяева, «беспомощность исторической науки в решении “загадки Иисуса”». Мифологизм, независимо от желания его создателей, свидетельствовал о Христе-Богочеловеке, подобно тому как некогда одержимые бесами первые признавали в Нем Сына Божия.

Замысел превратить Христа в “идею”, как мы видели, не удался. Он был разрушен самой исторической наукой, и к концу 20-х годов мифологизм на Западе полностью исчез. Историки и богословы, оставив иллюзии “либерализма”, теперь снова обращаются к тому Христу, Которого возвещает Евангелие.

Десятки серьезных и талантливых работ, опубликованных в разных странах, показали, что полнота познания Иисуса достигается именно через синтез науки и веры. Он предстает тогда перед нами не как расплывчатый миф и не как один из учителей морали, а как Тот, Кто Сам есть высшее Откровение Божие.

Однако рационализм все еще продолжает оказывать влияние на современную экзегетику. Это особенно заметно в работах, посвященных первоисточникам Евангелия.

Начиная с 1919 года протестантский ученый Мартин Дибелиус (1883-1947) стал развивать концепцию “истории форм” (Formgeschichte), в которой упор делался на среду, окружавшую евангелистов. В Новом Завете Дибелиус искал не самого Христа, а раннюю Церковь, ее идеи и взгляды. По гипотезе Дибелиуса, различные жанры, отраженные в Евангелии, указывают на христианские круги с разными традициями. В одних случаях целью была проповедь об Иисусе как Мессии, в других - апология христианства, в третьих - сохранение изречений Господних, относящихся к повседневной жизни верующих, и т.д. Анализ “истории форм” напоминал работу реставратора, восстанавливающего картины старинных мастеров: “Сначала патина, затем переделки и добавления позднейших живописцев, наконец подлинный холст и даже последовательные наброски картины, вплоть до первого рисунка”.

Исследования такого рода дали немало результатов, поэтому метод Дибелиуса пользуется успехом и в наши дни. Однако подходить к нему следует с осторожностью. Ценность его снижается субъективностью критериев, к которым прибегают для оценки того или иного раздела Евангелия. Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок, домыслов и весьма проблематичных выводов. А главное - школа “истории форм” явно преувеличила творческую роль первохристианских общин. Фактически им приписывается все, что мы имеем в Евангелии. Это крайне спорное положение, тем более что о самых ранних общинах мы осведомлены плохо. Получается, что одно неизвестное ищут через другое. Кроме того, большую часть текстов удавалось подогнать под один “чистый жанр”, лишь прибегая к натяжкам (например, притча о талантах имеет и назидательный, и эсхатологический смысл).

К тому же направлению, что и Дибелиус, принадлежал протестантский теолог и экзегет Рудольф Бультман (1884-1976), оказавший большое влияние на современную новозаветную науку.

Когда в Германии одни хотели представить Христа мифом, а другие - “арийцем”, Бультман проводил глубокое исследование фона евангельских событий. Он соглашался с тем, что христианство испытало на себе сильное воздействие идей эллинизма, но считал, что подлинная вера не может быть поколеблена от признания этого факта.

Бультман справедливо указывал, что Евангелия - не “биографии”, составленные беспристрастными историками для любознательных читателей, а свидетельства веры. Эта мысль, которая была уже давно высказана многими экзегетами, находит свое подтверждение в самом Новом Завете. “Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его” - эти слова Иоанна можно было бы поставить в качестве эпиграфа ко всем четырем Евангелиям. Они предназначены быть не хроникой или историческим трудом, а благовестием о Спасителе мира. Поэтому литературная критика не может умалить животворящей силы евангельского Откровения. Пусть даже какие-то детали предания будут признаны легендарными, познание Бога через Иисуса Христа не зависит от решения этих чисто научных, исторических проблем. Вера живет в иной плоскости, нежели наука.

По мнению Бультмана, задача толкователя Евангелия состоит в том, чтобы перевести религиозный опыт первохристиан на язык современного человека. В Писании следует вычленять самую суть, а не искать в нем только факты.

Этот подход, который Бультман не совсем удачно назвал демифологизацией, применялся церковными экзегетами еще в первые века христианства (термин “демифологизация” неудачен хотя бы потому, что “миф” в философском смысле слова есть неизбежная форма для выражения сверхрассудочных истин. Каждое мировоззрение подразумевает некие аксиомы или постулаты, которые являются “мифическими”, и, следовательно, по-настоящему демифологизировать человеческое сознание невозможно). Сам Бультман называл себя продолжателем Отцов Церкви, в частности, тех из них, что следовали аллегорическому способу толкования Библии. Этот способ успешнее всего прилагается к Ветхому Завету, поскольку в его основе лежит определенная система метафор, символов и иносказаний. Особенно это касается первых глав Книги Бытия, толкуя которые важно прежде всего сформулировать учение, преподанное священным автором в виде сказаний.

Евангелия также нередко говорят о тайнах, не поддающихся чисто внешнему, историческому описанию (например, рассказ св.Луки о Благовещении). В подобных случаях метод Бультмана частично применим. Однако сам ученый идет гораздо дальше. Будучи приверженцем экзистенциальной философии, он полагает, что для души, обращенной к Богу, “историческое” играет второстепенную роль. На этом основании он не только вычеркивает все чудесное из евангельской истории, но по сути дела рассматривает почти каждое ее событие как “идеальную картину”, то есть фикцию, созданную для разъяснения или обоснования той или иной мысли.

Бультман по существу ставит под сомнение достоверность всего, что мы знаем о земной жизни Христа. Как Швейцер и Дибелиус, он оправдывает свой взгляд тем, что “исторического Иисуса” нельзя отделять от благовестия первых христиан.

В какой-то мере это справедливо: Евангелия возникли тогда, когда Церковь уже более тридцати лет жила, боролась, страдала и свидетельствовала о Господе. Именно она принесла в мир веру в Распятого и Воскресшего. Но означает ли это, что Евангелие - лишь цепь аллегорий, мифов и символов?

Разумеется, если о Христе сказано, что Он “вознесся на небо”, мы не должны понимать эти слова в том смысле, что Он переместился в мировое пространство. “Вознесение” - конкретный образ, указывающий на переход Богочеловека в иной план бытия, на конец Его земного служения. Но почему нужно считать “символом” посещение Иисусом Марфы и Марии, мытаря Закхея, фарисея Симона или Его споры с иудейскими книжниками? Какие есть доказательства в пользу того, что крещение на Иордане или вход в Иерусалим - просто аллегории? Да, Евангелие - книга веры, но это не дает нам права смотреть на него лишь как на образное изложение первохристианского богословия.

Наш известный леворадикальный богослов свящ.Сергий Желудков метко называет Евангелия “иконами Христа”. Однако это сравнение никак нельзя считать исчерпывающим. Икона вся символична, условный язык ее предназначен только для передачи незримой реальности. Она “мифологична” в высоком смысле этого слова, если называть “мифом” конкретно-образный язык, указывающий на горний мир. На иконах евангельские события происходят как бы вне исторического времени и географического пространства, что подчеркивает их непреходящий характер.

Евангелия же отнюдь не таковы. Говоря о вневременном, евангелисты почти никогда не покидают земной почвы, и их рассказы органически вписаны в живую картину эпохи. Как показали израильские историки Иосиф Клаузнер и Давид Флюссер, описанная в Евангелиях жизнь Христа отражает не поздние воззрения христиан, а иудейский мир I века. Почему в них говорится о таких незначительных городках, как Капернаум, Хоразин, Вифсаида, Магдала, Кана? Никаким “символом” этого не объяснишь. Почему они касаются споров о Законе, жертвах и Храме, которые утратили интерес для христиан второго поколения? Только потому, что их постоянно вели люди, окружавшие Христа. По этой же причине в Евангелиях упомянуто о мытарях, налогах, платимых Риму, о чистом и нечистом, о юридических правах Синедриона и т.д.

Все сообщения Нового Завета об Ироде Антипе и Пилате, первосвященниках и прокураторах, партиях и сектах, о политической и религиозной обстановке в Палестине целиком совпадают с данными истории. Крупнейший археолог нашего века Уильям Олбрайт показал, насколько маловероятно, чтобы общины, отделенные от событий многими годами, были способны нарисовать столь точную картину. “Археологические данные, - пишет он, - решительно опровергают взгляды радикальной критики из школы “истории форм”.

Кумранские открытия подтвердили эти слова. В манускриптах Мертвого моря встречается много выражений, которые характерны для Нового Завета (“нищие духом”, “Велиар”, “сыны света”, “путь праведности”, “власть тьмы”, “творить истину” и т.д.). А если мы вспомним, что кумранская секта распалась после 70 года, то это сходство словаря доказывает тесную связь между евангельским преданием и палестинской средой I века.

Указывалось, что такие евангельские имена, как Марфа, Елизавета, Лазарь и др., не упоминаются в Ветхом Завете и поэтому их могли употреблять только люди, жившие вдали от Палестины. Однако при раскопках в Иерусалиме на стенках саркофагов тех времен были найдены именно эти имена, по-видимому, весьма распространенные в Иудее.

Самым “богословским” и поэтому менее других достоверным критики издавна считали Евангелие от Иоанна; однако в нем мы находим детали, которые мог знать только человек, живший в Палестине до 70 года. Так, например, Иоанн говорит, что Иисус остановился у колодца Иакова, близ города Сихема (или Сихаря); между тем город Наблус, который, как думали, был построен римлянами на его месте в 70 году, расположен далеко от этого водоема. Когда же Эрнст Селлин произвел раскопки в этом районе, он убедился, что древний Сихем находился не под римским Наблусом а под Балатским холмом, в три раза ближе к колодцу.

Каких только домыслов не создавали о бассейне Бецета, или Вифезда! Считали, например, что “пять притворов”, где Иисус исцелил парализованного, означают пять книг Моисеевой Торы. Но оказалось, что это вовсе не “символ”. При раскопках нашли развалины купальни, которая действительно имела специальные помещения для больных. Источник слыл целебным и после Иудейской войны, когда в Иерусалиме поселились язычники, о чем свидетельствуют благодарственные надписи исцеленных.

Шестьдесят лет назад Андрей Немоевский заявлял, что Пилат - не что иное, как homo pilatus, человек, держащий “пилум”, копье, т.е. олицетворение созвездия Орион. Но что бы он сказал в 1961 году, когда среди развалин Кесарии нашли надпись I века: “Понтий Пилат, префект Иудеи”? Надпись не только подтвердила данные Евангелий и Флавия, но и показала, что Пилат обладал большими полномочиями, чем простой прокуратор.

Нередко указывали, что Новый Завет неверно изображает распятие, поскольку казнимых не прибивали ко кресту, а привязывали. Считалось, что евангелисты стремились таким образом обосновать догмат об искупительной крови Христовой. Но в 1968 году в Гиват Ха-Мивтар, северном пригороде Иерусалима, нашли страшное подтверждение правоты евангелистов. Это была гробница распятого иудея римской эпохи. Огромные гвозди настолько прочно засели в его костях, что их не смогли вынуть даже при погребении тела.

Есть открытия, относящиеся к послеевангельским годам, но имеющие важное значение для вопроса об истоках христианства. Речь идет о раскопках в Риме и Назарете. Под алтарем собора св.Петра была найдена гробница первоверховного апостола. Надписи свидетельствуют, что во II веке к могиле св.Петра приходили многочисленные паломники. Это подтверждает предание о проповеди и кончине апостола в Риме. В Назарете археологи нашли остатки христианских храмов II столетия и тем самым заполнили исторический пробел, который отделял евангельскую эпоху от первых веков Церкви.

Итак, повторяем, Евангелие есть книга веры, но это не мешает ему одновременно быть историческим свидетельством о Христе. Евангелисты говорят о Нем лучше, чем кто бы то ни было, потому что на них падало отражение Его необыкновенной личности. Не апостолы, не первохристиане создали образ Иисуса, а Он Сам сделал возможным появление Евангелий. Чувствуется, что порой их авторы рассказывают о том, что превосходит их собственный уровень; эти люди с величайшим трудом справляются с поставленной задачей. Они писали в те годы, когда были еще живы свидетели явления Христа на земле, которые могли дать оценку написанному. И если из всех Евангелий оказались выбранными наши четыре, то значит именно они наиболее точно передают слова и дела Иисуса.

Жан-Жак Руссо, который не был ортодоксальным христианином, писал: “Если жизнь и смерть Сократа достойны мудреца, то жизнь и смерть Иисуса суть жизнь и смерть Бога. Скажем ли после этого, что евангельская история произвольно вымышлена? Друг мой, вымыслы бывают не таковы, а деяния Сократа, в которых никто не сомневается, менее засвидетельствованы, чем деяния Иисуса Христа. В сущности это значило бы переносить в другое место трудность, а не устранять ее; непостижимым было бы еще более предположение, что несколько человек сообща сфабриковали эту книгу, сюжет для которой доставило одно лицо. Иудейские писатели никогда не выдумали бы ни этого тона, ни этой морали; Евангелие заключает в себе столь поразительные, столь неподражаемые черты истины, что изобретатель был бы еще более удивительным, чем сам герой”.

Действительно, взять хотя бы только речи Христа с их живыми интонациями и арамейскими оборотами: все они отмечены печатью несомненной подлинности. Какие “общины” были бы в силах сочинить эти навсегда врезающиеся в память притчи, эти полные выразительности и огня проповеди? Кто из ранних христиан мог быть их автором? Послания апостола Павла доказывают, что даже он - наиболее выдающийся учитель эпохи - не поднимался до уровня Евангелий. Их тайна кроется в том, что они не просто передают опыт Церкви, но прежде всего сам дух, облик и волю ее Основателя.

“Говорят, стиль - это человек, - пишет Чарлз Додд. - А каков тогда стиль поучений Иисуса, если судить о них по Евангелиям? Большая часть их дана в виде коротких энергичных высказываний, резких и подчас иносказательных, даже загадочных, полных иронии и парадоксов. Вся совокупность речений, дошедших до нас по различным каналам предания, имеет безошибочно угадываемые черты. Совершенно невероятно было бы предположение, что речи эти являются продуктом искусственной работы раннехристианских наставников... Некоторые более длинные отрывки явно обнаруживают ритмический строй, который все еще дает себя чувствовать после двойного перевода (с арамейского на греческий и с греческого на английский). Порой кажется, что греческий вариант - только тонкая маскировка оригинала который постоянно переходит на ритмы древнееврейской и арамейской поэзии”.

Этот исключительно важный вывод явился итогом многолетних исследований, тщательного анализа Евангелий в свете современной исторической науки, археологии и лингвистики. Надежды тех, кто думал, что наука развенчает Новый Завет, не оправдались. Именно труды современных ученых еще раз подтвердили, что Евангелия - подлинные и достоверные документы.

В наши дни все чаще можно встретить изображение Иисуса Христа с черной кожей или сидящего в индийской позе “лотоса”. У народов Африки, Азии, Океании зародилось христианское искусство, непривычное на взгляд европейца, но отвечающее стилю “молодых церквей” третьего мира (см.: Lehmann А.. Afroasitische Christliche kunst. Berlin. 1966). Это наглядное доказательство наступления новой эпохи, когда христианство перестает быть “религией белых”, когда вселенский дух Евангелия воплощается в национальных афроазиатских культурах.

Разумеется, если японский или индонезийский художник придает Спасителю черты своих соплеменников, он вовсе не думает, что в действительности Христос выглядел именно так. Но прием, используемый мастером, вполне оправдан, и ведет он свое начало от искусства Византии, средневекового Запада, древней Руси. Ведь лик на мозаике, фреске, иконе - только знак, который указывает на реальность Христа, вечно пребывающего в мире. И знак этот должен соответствовать особенностям каждого народа. Отсутствие же достоверного портрета Иисуса всегда давало простор для подобных модификаций.

Тем не менее многим христианам естественно хотелось бы знать, как выглядел Сын Человеческий в те годы, когда Он жил на земле.

Но можно ли составить об этом представление, если евангелисты не говорят ни слова о Его внешности?

Этот вопрос мы и попытаемся рассмотреть.

Начнем с того, что хотя бы приблизительно известно: с характера одежды Христа. Для этого нужно отрешиться от представлений, навеянных западными живописцами. Почти все они, за редкими исключениями, изображали Иисуса и апостолов с непокрытой головой и без обуви. Однако по каменистым дорогам Палестины люди, как правило, ходили в башмаках или сандалиях (ср.Мк 1,7), а в силу обычая и из-за климата редко снимали головной убор. Последний был трех видов: невысокая шапка типа фригийского колпака (наиболее древняя форма, принятая в эпоху царей), чалма и судхар - покрывало, которое нередко стягивали на голове шерстяным шнуром (современное арабское куфье).

Платье израильтян римской эпохи отличалось однообразием покроя (см.: Троицкий И. Библейская археология, с.112 сл.). У мужчин это был прежде всего кетонет, или хитон, - просторная туника с широким поясом, ниспадающая почти до земли (Флавий И. Арх. III, 7,2). Согласно Ин 19,23, Иисус имел кетонет “не сшитый, а тканый целиком с самого верха”. Такая одежда ценилась; поэтому палачи Христа бросили жребий - кому она достанется. Кетонет бывал голубым, коричневым или полосатым, некоторые экзегеты видят в Мк 9,3 намек на белый цвет (см.: Miller M. and J. Encyclopedia of Bible Life. London, 1967, p.60-61).

Поверх туники носили симлу - плащ из грубой шерсти. Он обычно служил и подстилкой на ночь; в связи с этим Закон повелевал возвращать человеку плащ до захода солнца, даже если тот отдал его в залог (Исх 11,26). При распятии солдаты разрезали верхнюю одежду Христа на части (Ин 19,23).

Благочестивые люди, следуя предписанию (Числ 15,38-40), пришивали к краям плаща голубые кисти, канафы, или ........ . Из Евангелий мы знаем, что они были и на одежде Спасителя (Мф 9,20; Лк 8,44).

Во время молитвы Иисус, по иудейскому обычаю, надевал на плечи таллит (таллиф) - особый продолговатый плат с полосами. Иногда концы закидывались за спину (Талмуд, Шаббат, 147а, Менахот, 41а). Без сомнения, таллит был на Христе во время Тайной Вечери.

Если одежду Иисуса мы в целом можем себе представить, то о Его лице, сложении и росте нет никаких данных. Это объясняется не только тем, что в Иудее изображения находились под запретом. Само Писание почти никогда не останавливается на внешних чертах людей. Правда, о Давиде вскользь упомянуто, что он был “рыжеволос (в синодальном переводе - “белокур”), с красивыми глазами и приятным лицом” (1 Цар 16,12), но это - редкое исключение.

Новозаветные авторы следуют литературной традиции Ветхого Завета, и потому мы не найдем у них описания облика Иисуса. О нем стали задумываться лишь христиане греко-римского мира, но тогда уже не сохранилось воспоминаний, которые могли бы дать ориентир художникам (см.: Голубцов А. Иисус Христос по внешнему виду. - ПБЭ. Т.IV, СПб., 1905, с.665-675).

Некоторые раннецерковные писатели, ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем (Ис 53) полагали, что уничижение Христа относилось и к Его внешности. Св.Иустин, Климент Александрийский и Тертуллиан утверждали, будто Иисус был невзрачен лицом (Иустин. Диалог с Трифоном Иудеем, Климент. Педагог, III, 1; Тертуллиан. О воплощении, IX). Этот взгляд использовал в своей полемике Цельс (ок.170 г.). “Раз в теле Христа, - писал он, - был Дух Божий, то оно должно было резко отличаться от других ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать и убеждать... Между тем оно ничем не отличалось от других и, как говорят, не выделялось ростом, красотой, стройностью” (цит. по: Ориген. Против Цельса, VI, 75).

С III и особенно с IV века, вероятно, под воздействием античных понятий о красоте распространилась противоположная точка зрения. “Само сияние и величие скрытого Божества, - говорил о Христе бл.Иероним, - при первом виде Его могли привлекать к себе смотрящих на Него” (Иероним. На Матфея, IX,9). Однако в этих словах чувствуется скорее догадка, чем знакомство с твердой традицией. Примерно в то же время бл.Августин отрицал существование подобной традиции (О Троице, VIII,5). Впрочем, еще ок.180 г. св.Ириней Лионский вынужден был прямо признать, что “плотской образ Иисуса неизвестен” (Против ересей, I,25).

Из двух догадок вторая представляется более правдоподобной. Если бы у Христа были какие-то телесные недостатки, они сделались бы предметом насмешек Его врагов. Из Евангелий можно заключить, что Иисус вызывал у людей расположение с первого взгляда. “Строго говоря, - замечает Альбер Ревиль, - некрасивая внешность может служить препятствием к этому чувству, если только прекрасная душа не заставляет забывать о некрасивых и грубых чертах лица. Но в таких случаях нужно все-таки некоторое время для того, чтобы преодолеть первое впечатление; в отношении же Иисуса в этом, по-видимому, не было необходимости” (Ревиль А. Иисус Назарянин. Т.I, с.309).

Совершенно неосновательно мнение, будто Христос был хрупок и слаб от природы. Он многие годы занимался физическим трудом, немало странствовал, провел сорокадневный пост. “Под палящими лучами солнца, - пишет Карл Адам, - по тропинкам, ничем не затененным, через дикое нагромождение скал Он должен был в шестичасовом переходе совершить восхождение более чем на 1000 метров. И самое удивительное - Иисус не был утомлен. В тот же самый вечер Он принимает участие в пиршестве, приготовленном для Него Лазарем и его сестрами (Ин 12,2). Значительная часть общественного служения Иисуса протекает вообще не в домашнем уюте, а в открытой природе, подверженной всем превратностям погоды... Нет сомнений, что Иисус сотни раз ночевал под открытым небом и отчасти потому так близко знал лилии в полях и птиц в небе. Только в корне здоровое тело могло соответствовать всем этим требованиям. К тому же эта жизнь странника была полна трудов и необычных напряжений” (Адам К. Иисус Христос, с.94).

Мы уже говорили, какие человеческие черты Христа проглядывают в Евангелиях. Однако полной характеристики Его личности там нет. Апостолы безусловно ощущали дистанцию, отделявшую их от Учителя. “Евангелие, - пишет современный экзегет Джон Л.Маккензи, - это объективные повествования; они говорят нам о том, что можно было видеть и слышать. В них нет ни внутренних монологов, ни психологических мотивировок, которые так любят нынешние романисты... Его личность затрагивается лишь постольку, поскольку она проявлялась вовне. Иисус не был чрезмерно откровенным. Он не был экстравертом, который открывает глубину своего сердца первому встречному... И эта сдержанность сочеталась с величайшей доступностью и дружелюбием. Однако близко Его знавшие чувствовали, что всегда в Нем остается нечто невысказанное. У Него были человеческие чувства, Он не скрывал их, но ученики видели, что Его чувства, в отличие от их собственных, всегда остаются под контролем. Он обладал редкостным достоинством и авторитетом. Но, несмотря на сдержанность, слова и поведение Его были всегда искренними; ни в уловках, ни в дипломатии Он не нуждался” (McKenzie J.L. Mastering of the Meaning of the Bible, 1960, p.75).

Итак, очевидно, что апостольское предание смогло сохранить память о духовном облике Христа, хотя сделать это было куда труднее, чем запомнить Его лицо.

В Средние века многие христиане отказывались верить, что черты Богочеловека забыты, и надеялись заполнить пробел с помощью апокрифов, описывающих Его вид. Один из таких апокрифов приводит в VIII веке св.Иоанн Дамаскин, другой - Никифор Каллист в XIV веке. Особенно популярно было так называемое “Письмо Лентула”, человека, якобы управлявшего Иудеей в евангельские времена (см.: Хитров М. Подлинный лик Спасителя. М., 1894, с.18 сл.). Но, как установил еще Лоренцо Валла (XV век), этот апокриф не древнее XII столетия.

Не раз высказывалось предположение, что эти апокрифы все же опираются на не дошедшие до нас древние изображения.

Существовали ли такие изображения?

По свидетельству Лампридия (Vita Alex. Sev.,29), император Александр Север (222-235) поместил одно из них в своей божнице рядом со статуями великих мудрецов. Но как оно выглядело, мы не знаем, и тем более сомнительно, что оно было портретным.

В IV веке историк Евсевий видел в Кесарии Филипповой памятник, который, как утверждали, поставила женщина, исцеленная Иисусом (Мф 9,20 сл.). Это была бронзовая скульптурная группа, состоявшая из двух фигур: самой женщины и “красиво облеченного в двойную мантию” человека, простирающего к ней руку (Евсевий. Церковная история, VII,18). Но если бы о памятнике знали до IV века, на него ссылались бы христиане, в частности, св.Иустин, бывший, как и Евсевий, уроженцем Палестины. Между тем сведения об этой статуе не древнее сообщения Евсевия. Поэтому историки полагают, что она была воздвигнута либо в честь императора (со времен Августа императоров нередко называли “Сотер”, Спаситель), либо в благодарность Эскулапу - богу-целителю.

Древнейшие римские изображения Спасителя, которые уцелели до наших дней, только подтверждают слова св.Иринея, говорившего, что “плотский образ Иисуса неизвестен”. Повсюду Он представлен в виде безбородого юноши или аллегорических фигур, вроде Орфея, Пастыря, Агнца.

На этом фоне разительным контрастом является фреска из катакомб св.Калликста, которую нашел и скопировал в XVII веке первый исследователь христианских древностей Антонио Бозио (Bosio A. Roma Sotteranea, 1632, lib III, p.253). На потолке в медальоне можно видеть лицо человека с длинными волосами и небольшой бородой. Бозио отнес фреску к началу II века. К сожалению, в настоящее время она разрушена, и вопрос о том, действительно ли она изображала Иисуса, остался нерешенным.

Самое загадочное в иконографии Иисуса Христа - это неожиданный переход от символических, условных изображений к тому образу, который с тех пор прочно утвердился в традиции. Его называют “восточным” или “историческим”, и в Риме он стал известен уже с III века (см.: Grabar A. Le premier art chrйtien. Paris, 1966, p.192, 212).

Как бы ни были разнообразны лики Христа в истории искусства - от мозаик Византии и мастеров Ренессанса до произведений нового времени, - все они обнаруживают зависимость от этого прототипа (см.: Покровский Н. Иисус Христос в иконографии. - ПБЭ. Т.VI, с.676-679).

Заманчиво было бы предположить, что основой для него явился какой-то древний образ. В поисках этого подлинника ученые обратились к хорошо известным эдесским легендам.

Эдесса - небольшое государство в Северной Месопотамии, куда христианство проникло не позднее 180 года. В начале III столетия его уже открыто исповедовал эдесский царь Абгар IX (см.: Болотов В. Лекции по истории древней Церкви. Т.2, СПб., 1910, т.2, с.256). В сказаниях IV века говорится, что еще Абгар V Великий (13-50) написал письмо Иисусу Христу в Иудею и получил от Него ответ (Евсевий. Церковная история, I,13). Легенда эта малодостоверна, как и рассказ о том, что Христос прислал Абгару Великому Свое изображение, отпечатавшееся на полотне. Но есть данные, что в Эдессе действительно хранили как святыню какой-то образ, считавшийся нерукотворным (см.: Катанский А. Сказания о Нерукотворном образе Спасителя восточные и западные. - ХЧ. Т.III, с.471 сл.). После завоевания Эдессы арабами образ перенесли в Константинополь. Первым историком, который упоминает об этой святыне, был Евагрий, живший в VI веке (Евагрий. Церковная история, IV, 27).

Могут ли сказания о “нерукотворном образе” пролить хотя бы некоторый свет на проблему подлинного лика Спасителя?

Осенью 1977 года английский историк Ж.Уилсон выступил в Лондоне на международном симпозиуме с гипотезой, согласно которой “нерукотворный образ” был не чем иным, как погребальной плащаницей Христа; она могла храниться в сложенном виде так что был виден только лик, а впоследствии ткань была развернута полностью.

Согласно одной хронике, когда крестоносцы разграбили в 1204 году Византию, реликвия “исчезла” из Константинополя. Уилсон установил, что в походе против византийцев участвовал французский рыцарь де Шарни. Деталь эта весьма существенна, так как в 1353 году некий граф де Шарни (вероятно, потомок крестоносца) построил церковь, где поместил полотно, утверждая, что это подлинная плащаница Господня.

С этого времени судьба реликвии прослеживается непрерывно вплоть до наших дней. В 1452 году Маргарита де Шарни передала ее герцогу Савойскому, чьи потомки стали позднее итальянскими королями. В настоящее время плащаница находится в руках этой семьи. С 1578 года ее хранят в особом ковчеге собора св.Иоанна в итальянском городе Турине, и поэтому она известна как Туринская плащаница.

Церковные власти сначала относились к плащанице сдержанно. Еще в XIV веке епископ г.Труа считал, что на ней сохранился не отпечаток тела, а картина живописца. Не привлекала она и внимания историков, которые в подавляющем большинстве разделяли мнение епископа. Художественной же ценности плащаница не имела. На куске полотна размером в 4,1 на 1,1 м видны были только темные пятна, неясно обозначавшие черты какого-то лица и силуэт тела.

Но с 1898 года, благодаря открытию фотографа Секондо Пиа, отношение к туринской реликвии стало меняться. Пиа сделал снимок с полотна и, взглянув на негативную пластинку, был глубоко потрясен. На ней проявилось позитивное изображение, удивительно напоминавшее “исторические” иконы Спасителя (см.: Пахарнаев А. Исследование о подлинности изображения Лика и тела Христа Спасителя на Туринской плащанице. СПб., 1903).

Дальнейший анализ показал, что плащаница представляет собой отнюдь не произведение искусства, а естественный отпечаток, образовавшийся непонятным путем в виде негатива. На ней не нашли ни малейших следов краски. В частности, краситель обязательно прореагировал бы на воздействие огня. Между тем пожар, повредивший полотно в декабре 1532 года, никак не сказался на изображении.

В 30-х годах нашего века, после того как были сделаны новые фотографии ткани, французский биолог Поль Виньон писал: “Так как изображения не нарисованы, так как они не могли быть получены никаким другим искусственным путем, остается исследовать: не являются ли они результатом какого-нибудь естественного процесса? Анализируя первые фотографии и проделывая опыты в лаборатории Сорбонны, мы пришли к заключению, что изображения не являются прямым отпечатком человеческого тела. Сразу было очевидно, что они получились не просто от соприкосновения, ибо соприкосновение мягкой ткани с неправильной поверхностью человеческого тела привело бы к значительным искажениям образа, а в этих отображениях искажений почти нет, и они незначительны. Они могли получиться только действием испарений, выделенных поверхностью тела” (Vignon P. Le Saint Suaire de Turin. Paris, 1938).

По мнению П.Виньона и других ученых, отпечатки возникли благодаря находившимся на теле веществам (смирны и алоэ), употребленным при бальзамировании (ср.Ин 19,39). Единственное исключение составляют следы, которые, по данным медика П.Барбэ, “репродуцированы непосредственным соприкосновением со сгустками крови” (Barbet P. A Doctor at Calvary. New York, 1963, p.18).

Исследования А.Лаграна показали, что структура материи вполне соответствует приемам ткачества, известным по раскопкам в Помпее и Сирии (см.: Гаврилов М. Туринская плащаница. Брюссель, 1961, с.17).

Все эти выводы усилили интерес ученых к реликвии. Папа Павел VI в 1973 году публично заявил, что она “достойна специального изучения”.

На симпозиуме 1977 года мастера рельефной космической фотографии Дж.Джексон и Э.Джаспер продемонстрировали снимки плащаницы, которые окончательно доказали, что отпечатки на ней получены не от плоского изображения, а от объемного тела.

Что же можно сейчас видеть на Туринском полотне, если рассматривать его негативную фотографию?

Оно запечатлело гармонически сложенную фигуру обнаженного человека, который был подвергнут зверскому бичеванию и распят на кресте. Лицо проникнуто величием и покоем, несмотря на то, что несет следы ударов и кровоподтеков. Умерший имел волнистые волосы, сравнительно узкое лицо, тонкий нос, короткую раздвоенную бороду. На его глаза после смерти были положены монеты, по размеру соответствующие тем, что имели хождение в Палестине I века. На голове видны следы колючего венка, сплетенного не обручем (как обычно изображают на картинах Страстей), а в виде шапки.

Руки и ноги пробиты остриями, причем руки - не в ладонях, а в запястьях. Это точно совпадает со способом крестной казни, подробности которой установлены благодаря находке близ Иерусалима (см.выше). Правый бок пронзен (ср.Ин 19,34), тело исполосовано ударами. Джулио Риччи, более двадцати лет изучавший плащаницу, в своем монументальном труде пишет, что удары нанесены именно римским бичом со свинцовыми шипами, форма которого в Средние века была неизвестна (Ricci G. La Sindone Santa. Roma, 1976, p.26). При погребении лицо было обвязано поверх савана платком (ср.Ин 20,7).

Одним словом, изображение на плащанице находится в полном согласии с евангельскими повествованиями о Страстях.

Недавний анализ обнаружил на плащанице признаки какой-то радиации.

Не исключено, что это следы того преображения тела Христа, которое произошло в момент Его Воскресения...

Решающий является вопрос датировки плащаницы. К сожалению, ее владельцы не позволяют отрезать от ткани часть, необходимую для исследования при помощи новейших научных методов. Их аргумент сводится к тому, что великая святыня (в подлинности которой они не сомневаются) не должна быть повреждена в угоду скептикам. Поэтому до сих пор ученые пользуются косвенными способами датировки.

С этой целью известный швейцарский криминалист Макс Шульцер исследовал под электронным микроскопом цветочную пыльцу на плащанице. Пыльца обладает невероятной устойчивостью и позволяет установить, когда и где росли цветы, с которых она облетела. Результаты были поразительными. На плащанице находилась пыльца эндемичных (т.е. встречающихся только в этой местности) растений Палестины I века, а также растений Сирии, Византии, Франции, соответственно более поздних эпох...

В том, что материя сохранилась за столь долгое время, нет ничего сверхъестественного. Пропитанные бальзамирующими веществами ткани могут оставаться неповрежденными тысячи лет. Достаточно напомнить о пеленах египетских захоронений. В пещерах Иудейской пустыни было найдено много обрывков льняной материи I века.

Евангелие от Иоанна (20,5) говорит, что, когда женщины, Петр и Иоанн побывали в гробнице, они нашли там погребальную пелену Христа. В глазах иудеев все предметы, находившиеся рядом с трупом, считались “нечистыми”. Но для учеников с “первого после субботы дня” Спаситель уже не был умершим. Поэтому, уходя в Галилею, они могли взять саван с собой и сберечь его как святыню.

Потом, когда в 30-х годах I века христиане начали покидать Палестину, некоторые из них поселились в Дамаске, в Сирии (Деян 9,2). Они, по-видимому, и перенесли туда плащаницу. Из Сирии во II или III веке она могла попасть в Эдессу, где тогда христианство восторжествовало и где ее окружили почитанием как “нерукотворный образ”.

Стоит задуматься над тем, что именно с этого времени в иконографии появляется “исторический” образ Христа.

В 70-х и 80-х годах международные группы специалистов неоднократно занимались исследованием плащаницы. Почти все полученные данные свидетельствуют в пользу ее подлинности. Правда, радиокарбонный анализ маленького фрагмента ткани показал средневековую дату. Но, как полагают, материал, побывавший в огне, не может быть датирован с помощью этого метода. Кроме того, остается нерешенной проблема, как мог получиться отпечаток. Словом, ученые еще не произнесли о туринском феномене последнего слова. Если же подлинность плащаницы будет бесспорно подтверждена, мы смело сможем сказать, что дорогие всем христианам черты Господа “во плоти” перестали быть тайной.

Евангелие, Закон и фарисеи

Принимая Ветхий завет как Священное Писание, Церковь Христова следует воле Своего Основателя, Который говорил: “Не подумайте, что Я пришел упразднить Закон или Пророков” (Мф 5,17). В христианских храмах и доныне звучат слова древних мужей ветхозаветной Церкви, в частности 118-й псалом, этот вдохновенный гимн Закону (см.последование заупокойной утрени).

Во дни земной жизни Иисуса Христа библейский канон полностью еще не был установлен; в него входили только Закон и Пророки, а третья часть (Писания) была присоединена к Библии лишь в конце I века. Тем не менее новозаветная Церковь включила в свой канон и этот более поздний раздел. Таким образом состав Ветхого Завета в христианстве и иудаизме оказался общим.

Возникает, однако, вопрос: почему ап.Павел говорил (Гал 3,23-25) что после явления в мир Христа “стража Закона” теряет прежнее значение? Некоторые богословы стремились доказать, что “апостол язычников”, имея в виду свои миссионерские цели, внес в богооткровенную религию чуждый ей дух и идеи. Анализ источников Павловой мысли не подтвердил этого взгляда. Апостол отнюдь не собирался порывать с ветхозаветной традицией и подвергать сомнению ценность Библии, но, будучи учеником Гамалиила, он разделял веру раввинов в “век грядущий”, который с приходом Мессии сменит “век сей” (см.: прот.Смирнов А. Мессианские ожидания и верования иудеев около времен Иисуса Христа. Казань, 1899, с.214; Ringgren H. Israelite Religion. London, 1966, p.335).

Согласно ап.Павлу, старый синайский Закон был дан в виде системы повелений и запретов, поскольку являлся прежде всего воспитательным средством, “детоводителем ко Христу” (Гал 3,24). Закон лишь ставил “преграду” греху, не давая внутренних сил одолеть зло и приблизиться к Богу. Когда же наступил предсказанный Иеремией (гл.31) Новый Завет, Бог даровал людям спасающую благодать через Иисуса Христа. Христос открыл путь к богосыновству, которого человек не мог достичь одним исполнением заповедей.

В полном соответствии с Ветхим Заветом Павел указывал, что основа праведности заключена не в Законе, а в вере, в безоговорочном доверии к Творцу. Именно эта вера сделала Авраама праотцем народа Божия (Гал 3,6-7). В Новом же Завете эта вера обращена на воплотившегося сына Божия.

Тот же ап.Павел утверждал, что вера без любви - “медь звенящая” (1 Кор 13), между тем суть нравственных заповедей Закона заключена именно в любви человека к человеку.

Христиане, группировавшиеся вокруг ап.Иакова, Брата Господня, считали, что к крещению можно допускать лишь тех, кто формально принял иудаизм и соблюдает все его правила. Но тем самым они оказались строже фарисеев, которые не требовали этого от прозелитов (им было достаточно держаться только “Ноевых заповедей”, Авод-Зара, 64в; ср.Быт 9,4). Апостольский собор в Иерусалиме отклонил требование консерваторов (Деян 15,1-29), предъявляемое к иноплеменникам. “Относительно же иудео-христиан предполагалось, что они по-прежнему будут исполнять закон Моисея” (Поснов М. История христианской Церкви. Брюссель, 1964, с.67). Показательно, что в тех случаях, когда языческие и иудейские обряды совпадали, христианские общины сохраняли ветхозаветные традиции. В частности, обрезание было древним обычаем Египта, и поэтому его не отменили в древневосточных церквах (у коптов, эфиопов, иаковитов)

Ап.Павел следовал решению собора. Он выступал против тех, кто хотел навязать все ветхозаветные обычаи новообращенным из язычников, но отнюдь не зачеркивал сами эти обычаи (хотя стремился одухотворить их).

Утверждая, что Он пришел исполнить Закон, Христос не имел в виду простое выполнение заповедей. Слово . . . . . , употребленное в Евангелии (как и его арамейский эквивалент, происходящий от слова “mela”), имеет более емкий смысл: “наполнять”, “восполнять”, “давать полноту”.

Ветхозаветный Закон дан в перспективе Обетования. После того как оно совершилось, Закон не отменяется, но получает через Мессию окончательную полноту. В частности, это находит свое отражение в переносе центра тяжести на этический смысл предписаний, хотя сами предписания не упраздняются для израильтян. “Кто, - говорит Христос, - упразднит одну из заповедей этих малейших и научит так людей, малейшим будет назван в Царстве Небесном, а кто исполнит и научит, тот великим будет назван в Царстве Небесном” (Мф 5,19).

Но, повторяем, Христос обращал главное внимание не на внешнюю сторону заповедей, а на их внутреннее содержание и на их нравственную природу (см.Мф 15,1-9). По выражению св.Григория Богослова, Он “убеждал восстать от буквы и последовать духу” (Слово, 37). Это особенно ясно видно из ответа Христа на вопрос о главной заповеди Закона и из Его наставления богатому юноше (Мф 22,34-40; Мк 10,19).

Хотя в иудаизме периода Второго храма царила вера в абсолютную ценность ритуальных уставов Торы, ее толкование, данное Христом, не было совершенно чуждо традиции книжников. Достаточно вспомнить афоризм Гиллеля: “Не делай другим того, чего не желаешь себе - в этом весь Закон, остальное только комментарий” (Шаббат, 31а). Другой учитель говорил: “Все равно, много ли выполняет кто или мало - достаточно, если сердце его обращено к Богу” (Менахот 110а). В трактате Макот (24) сказано, что 613 заповедей Закона Давид свел к одиннадцати, Исайя к шести, Михей - к трем, а Аввакум к одной: “Праведный верой жив будет”.

Такой “избирательный” подход к Торе наводит на мысль, что не все в букве Закона следует считать вечным. Но ни раввины, ни большинство раннехристианских богословов не решались сделать этого последнего вывода. Между тем слова Христа (Мф 19,8) о Моисее, который дал правило о разводе, уступая “жестокосердию” людей, показывают, что Он подразумевал участие временных, частных соображений в составлении Торы. Иными словами, Библия по своему происхождению имеет двойственный богочеловеческий характер. Высший божественный Закон (любовь к Богу и человеку) и “комментарий к нему”, порожденный обстоятельствами времени, далеко не равноценны.

В согласии с Евангелием и ап.Павел говорит не столько об “отмене” прежних заповедей, сколько о переходе священной истории на новую ступень. Причем переход этот сохранил в целости единую ткань веры и Предания, единый путь Завета. начавшегося с Авраама. На каждом этапе становилось все яснее, что верность Закону не есть лишь соблюдение культового регламента, а выражение любви к Богу и человеку.

“Новый Завет, - говорил бл.Августин, - скрывается в Ветхом, Ветхий открывается в Новом” (На 1 Кор 6). Религия Библии, в отличие от большинства верований древнего мира, имеет характер динамического учения. Стержневой ее вектор нацелен на грядущее. Она вся в движении, в надежде, в ожидании прихода полного и совершенного Завета с Богом. Эта религия не умещается в границах одного народа, одной культуры. Родившись в изолированном от язычников очаге, она рано или поздно должна была выйти за его пределы, вопреки всем усилиям консерваторов. “Я сделаю тебя светом народов, чтобы спасение Мое дошло до краев земли”, - говорит Господь Своему Служителю (Ис 49,6).

Но если Евангелие было органическим “восполнением” и завершением библейской веры, почему духовные наставники иудеев не захотели принять его? Кто из них и почему стремился отсечь Ветхий Завет от Нового?

Из Евангелий можно вынести впечатление, что наиболее активными противниками Христа были фарисеи. Это часто вызывало недоумения; ведь даже еврейские историки от А.Гейгера (1857) до Д.Флюссера (1968) признавали, что именно фарисеи стояли к учению Христа ближе других религиозных группировок: саддукеев, зелотов, ессеев.

Рассматривая этот вопрос, с одной стороны, следует учесть обстановку, в которой писались Евангелия. Именно в те годы, после войны с Римом, саддукеи, зелоты и ессеи исчезли с исторической сцены. Единственными представителями иудаизма в момент, когда христианство стало от него отделяться, оказались фарисеи. Отсюда естественное смещение акцентов, поставившее их на первое место среди врагов Христа.

С другой же стороны, Новый Завет рисует картину более сложную, чем кажется на первый взгляд.

Мы узнаем, что Иисус не раз бывал гостем в домах фарисеев (Лк 7,36; 11,37; 14,1) и часто вел с ними беседы о вере (Мф 22,34-45; Мк 12,28-34; Лк 11,37), что было бы невозможно в случае непримиримой конфронтации. Из зелотов, примкнувших к ученикам Христа, назван только Симон (один из Двенадцати), а о последователях ессейства и саддукеях, которые бы пошли за Ним, не говорится ни слова. Зато мы знаем, что фарисеем был Никодим и, быть может, Иосиф Аримафейский, а Деяния прямо упоминают о христианах из фарисеев (15,5).

Когда ап.Павел прибыл в 58 году в Иерусалим, ему сказали: “Видишь, брат, какое множество уверовавших среди иудеев, и все они - ревнители закона” (Деян 21,20). По-видимому, речь шла также об обращенных фарисеях.

В отличие от саддукейской иерархии, глава фарисеев Гамалиил рекомендовал относиться терпимо к новому учению (Деян 5,34 сл.). Это произошло в 30 или 31 году. Сложилась легенда, что Гамалиил стал позднее христианином.

Сам ап.Павел в прошлом принадлежал к фарисеям, и они же встали на защиту апостола, когда зелоты поклялись убить его (Деян 23,6-10). Все это объясняется тем, что “по характеру благочестия первые христиане были близки с фарисеями” (Кассиан, еп. Христос и первое христианское поколение. Париж, 1950, с.140).

Из Евангелий, Флавия и Талмуда вытекает, что председателем Синедриона был первосвященник и что в нем господствовали саддукеи (Мф 26,57; Мк 14,53; Лк 22,66; Ин 18,13-14; Флавий. Против Апиона, II,23; ср.Деян 5,17). Следовательно, в истории Страстей речь идет не о том Синедрионе, который возглавлялся Гамалиилом (коллегий с этим названием было в Иудее много - см.: Флавий. Арх. XIV,5,4). Талмуд говорит и о таком Синедрионе, руководство которым принадлежало богословам. Во дни земной жизни Христа главами его были Гиллель, его сын Симон (иногда отождествляемый с праведным Симеоном Евангелия) и его внук Гамалиил (Хагига, II,2). Последний являлся “наси” (“князем”) Синедриона в 30 году. Но если бы именно он вынес смертный приговор Христу, ап.Павел не стал бы в тоне уважения говорить о Гамалииле как о своем учителе (Деян 22,3).

На основании всех этих данных проф.Московской Духовной Академии Д.Хвольсон еще в прошлом веке пришел к выводу: “Синедрион, приговоривший Иисуса Христа к смерти, был не фарисейский, но состоял из саддукеев; по крайней мере, последние были тогда в Синедрионе лицами, задающими тон, от которых зависело решение” (Хвольсон Д. Последняя пасхальная вечеря Иисуса Христа и дата Его смерти. - ХЧ, Т.II, 1875, с.51-52). Это мнение косвенно подтверждается тем, что в рассказе о Страстях после Гефсимании фарисеи больше не фигурируют; вся инициатива оказывается в руках первосвященника и его партии.

Однако невозможно отрицать, что фарисеи энергично противодействовали Христу еще в Галилее, а многие из них желали Его гибели. И впоследствии они же углубили конфликт между христианством и иудаизмом. Как верно замечает один исследователь, “если бы не фарисеи, Церковь не встретила бы на своем пути оппозицию или встретила бы лишь незначительную” (Herford R.T. The Pharisees, 1924, p.213).

В поисках подоплеки этой враждебности нужно хотя бы кратко коснуться истории и доктрины фарисеев.

Как было уже сказано выше, фарисейский союз (хабурот, товарищество) основали блюстители благочестия, которые противились эллинистическому влиянию, проникшему в Иудею. Тогда оно вызывало тревогу во многих странах. У римлян борьбу с эллинизмом возглавил Катон, а в Палестине - хасиды (т.е. поборники благочестия). “Крепить ограду вокруг Законов” - таков был девиз хасидов (Авот, 1,1). «При всем том, - замечает православный историк М.Поснов, - “ограда” вышла настолько высока, что закрыла собой Закон; благодаря ей Закон оказался как бы под спудом. Это направление отчасти напоминает наше славянофильство с его презрением к “гнилому Западу”» (Поснов М. Иудейство. Киев, 1906, с.167).

После победы Хасмонеев их светская политика вызвала недовольство хасидов, а вскоре (ок.130 г.) часть их выделилась в обособленную общину, которую народ стал называть фарисейской (арам. перушайя - отделившиеся). В 88 году до н.э. царь Яннай жестоко подавил восстание, возглавленное фарисеями, но при царице Александре (78-69 гг. до н.э.) фарисеи добились признания и заняли важные места при дворе. В правление Ирода Великого им снова пришлось отойти в тень. Они оказывали царю пассивное сопротивление, не пожелали присягать Августу и пророчили конец династии Ирода, называя его самого “рабом Хасмонеев”.

Первая половина I века н.э. была временем внешнего господством саддукеев (см.: Арфаскадов Ф. Иерусалимский Синедрион. Казань, 1903, с.111). Впрочем, влияние фарисеев продолжало расти и после войны с Римом они окончательно взяли под контроль духовную жизнь народа.

Не сохранилось ни одного произведения, которое можно было бы с уверенностью приписать автору-фарисею. Многие ученые связывают с фарисейской средой 2 Книгу Маккавеев, Псалмы Соломона и 3 Книгу Эзры (Ездры). Во всяком случае, в них отразились воззрения, которые обычно приписывают фарисеям (см.: Cazelles H. Naissance de l’Eglise. Paris, 1968, p.56).

“Фарисеи, - пишет Иосиф Флавий, - слывут точнейшими толкователями Закона... Они ставят все в зависимость от Бога и судьбы и учат, что хотя человеку предоставлена свобода выбора между честными и бесчестными поступками, но что и в этом участвует предопределение судьбы. Души, по их мнению, бессмертны, но только души добрых переселяются по их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки... Фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу” (Иуд.война, II,8). “Фарисеи ведут строгий образ жизни и отказываются от всяких удовольствий. Всему тому, что разум признает за благо, они следуют, считая разум лучшим охранителем во всех желаниях. Они выделяются своим почтительным отношением к людям престарелым (речь идет о “старцах”, или “отцах”, - см.ниже) и отнюдь не осмеливаются противоречить их предначертаниям... Фарисеи верят в бессмертие души и что за гробом людей ожидают Суд и награда за добродетель и возмездие за преступность при жизни; грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди имеют возможность вновь воскреснуть. Благодаря этому они имеют чрезвычайное влияние на народ, и все священнодействия, связанные с молитвами и принесением жертв, происходят только с их разрешения. Таким образом, отдельные общины засвидетельствовали их добродетель, так как все были убеждены, что фарисеи на деле и на словах стремятся к наиболее высокому” (Арх. XVIII,1,3). “Фарисеи возложили на народ много законов из преданий старцев, которые не записаны в Законе Моисеевом” (Арх. XIII,10,6).

Даже саддукеи, по словам Флавия, когда находились у власти, “придерживались, хотя и неохотно и вынужденно, того, что говорили фарисеи, ибо в противном случае народ не потерпел бы их” (Арх. XVIII,1,4). фарисеи “имели притязание на особое благоволение Всевышнего. В полном подчинении у этой секты были женщины” (Арх. XVII,2,4). Число фарисеев Иосиф определяет в 6000 (Там же).

При оценке характеристики Флавия следует помнить, что сам историк был фарисеем и что он стилизовал своих единомышленников под одну из греческих философских школ. Новый Завет говорит о взглядах фарисеев кратко, но более объективно, чем Флавий. Сказано, что они верили в Воскресение из мертвых, посмертное воздаяния, в ангелов и авторитет “старцев” (Мф 15,1 сл.; Деян 23,8).

Талмуд, созданный раввинами-таннаями, содержит данные о фарисействе, в целом вполне совпадающие со свидетельствами, приведенными у Флавия и в Новом Завете (см.: Поснов М. Иудейство, с.137). Причем сообщения талмудистов нередко содержат критические замечания в адрес тех фарисеев, которых они называют “крашеными”. Например, в трактате Сота (2в) приводятся слова царя: “Бойся имеющих вид фарисеев, которые набожны подобно фарисеям, но поступают беззаконно”.

Некоторые скудные сведения о фарисеях есть у раннехристианских писателей, в частности, у св.Епифания. Он подчеркивает аскетические упражнения, принятые у фарисеев, и склонность многих из них к астрологии (Епифаний. Панарион, I, с.73-78 (русск.пер.); см. также: Finkelstein A. The Pharisees, v.1-2, 1961).

Из вышеприведенных показаний источников неясно, почему фарисеи заняли враждебную позицию в отношении к проповеди Иисуса Христа. Факт этот объясняли по-разному.

1. Некоторые историки думают, что причиной был Его отказ от вооруженной борьбы с язычниками. Но хорошо известно, что и сами фарисеи были противниками восстания (Флавий И. Иудейская война, II,17,3). Если христиане, как только вспыхнула война, удалились в Пеллу, за Иордан, то и фарисеи в свою очередь покинули Иерусалим и вскоре образовали собственный религиозный центр в Ямнии.

2. Мог ли быть причиной антагонизма национальный вопрос? Маловероятно. Гиллель и другие фарисеи считали необходимым привлекать к вере прозелитов. Они вели широкую проповедь за рубежами страны, о чем говорит Сам Христос (Мф 23,15).

3. Будучи аскетами, фарисеи осуждали образ жизни Иисуса. Но это едва ли могло стать главным поводом для разрыва. Ведь и Иоанн Креститель, невзирая на свой аскетизм, тоже не был признан фарисеями.

4. Догматические истины, признаваемые фарисеями (единобожие, вера в библейское Откровение, в Воскресение, Суд, Мессию и бытие духовного мира), были признаны и в христианстве. Что же касается учения о судьбе, то его скорее всего приписал фарисеям Флавий, который сближал их со стоиками. Точку зрения фарисеев выразил рабби Акиба (Авот, III,12), говоря: “Все предусмотрено Богом, но человеку дана свобода”. Эту концепцию нельзя рассматривать как чуждую христианству (см.: Скарданицкий Г. Фарисеи и саддукеи как выразители состояния религиозной жизни иудейства перед явлением Христа. Киев, 1905, с.83).

5. Нравственные воззрения фарисеев, если судить по текстам Талмуда, в целом были близки к евангельским (мнение, согласно которому авторы Талмуда черпали из Евангелия, представляется весьма маловероятным, если учесть, что талмудическая письменность возникла в эпоху резкого разрыва с христианством). Перевороту же, который был произведен Христом в отношении между Богом и человеком, подготовило почву все развитие ветхозаветной религии. Поэтому Иисус говорит апостолам: “Я послал вас жать то, над чем вы не трудились: другие потрудились, и вы вошли в труд их” (Ин 4,38).

6. Едва ли будет верным считать, что фарисеев вооружило против Иисуса только то, , что Он провозгласил Себя Мессией. Во-первых, Он сделал это не сразу, а во-вторых, само это притязание не считалось преступным (см.: Herford R.T. Judaism in the New Testament Period, p.214).

Так, рабби Акиба считал Мессией главу восстания Бар-Кохбу, но никто не вменил ему это в вину. Отказ видеть в Назарянине обетованного Мессию вытекал у фарисеев из неприятия Его как Учителя.

Показательно, что во время суда над Христом было настолько трудно найти против Него улики, что обвинителям пришлось искажать Его слова (Мф 26,59-61; ср.Ин 2,19). Когда же они говорили: “У нас есть Закон, и по Закону Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим”, они лгали. Закон не предусматривал подобного случая. Сыном Божиим было принято именовать и Израиль, и его царя, и Мессию (см.: Ос 11,1; 2 Цар 7,14; Пс 2,7; 88,27; 3 Езд 7,29).

Следовательно, приговор не был законным, а его предрешили заранее.

Тайна Воплощения и Богочеловечества сначала была приоткрыта Христом только для ближайших Его учеников, но и они долгое время не могли осмыслить ее. В глазах уверовавших в Него Иисус был сначала “святым Божиим”, Пророком, Мессией, избавителем Израиля.

Скрывая Свое мессианство от законников, Иисус облегчил им возможность увидеть в Нем хотя бы Пророка. И они сделали выбор уже в этот первый период Его проповеди. Фарисеи не пожелали примириться с мыслью, что безвестный Галилеянин может быть Посланником Божиим. Но этот отказ все же не давал им права считать Иисуса достойным смерти.

7. Евангелисты упоминают о трех главных упреках, которые фарисеи бросали Иисусу: общение с грешниками, нарушение субботы и Его свободный взгляд на “предания старцев”.

Первое обвинение Христос отклонил, ссылаясь на слова пророка Осии: “Милосердия хочу, а не жертвы”. Что касается субботы, то нет никаких оснований думать, что Спаситель был намерен отрицать ее как таковую. Он лишь указывал, что помощь ближнему есть святое дело, которому не может помешать даже субботний покой. Поскольку и среди раввинов далеко не все придерживались крайнего ригоризма в этом вопросе, было бы рискованно преувеличивать его роль в расхождении христианства и иудаизма. Тем более что сам принцип посвящать один день недели Богу в Церкви сохранился.

Наиболее острую полемику вызывали слова Христа, сказанные по поводу “преданий старцев”. Фарисеи верили в устную Тору, данную некогда Моисею и хранимую учителями на протяжении веков (Авот, 1,1). Саддукеи были в этом отношении их антиподами: они считались только с буквой Библии, преимущественно Торы.

Сущность фарисейского учения о Предании заключалась в том, что, кроме Книги, в Церкви продолжает действовать Дух Божий, Который проявляется через наставников, или “отцов”. Живая преемственная связь между ними позволяет ощущать актуальность Слова Божия во все времена (см.: Herford R.T. The Pharisees, p.66).

Отрицал ли Христос этот взгляд? Поддерживал ли в противовес ему саддукейскую точку зрения? Ответ дает один, но весьма показательный пример. В священных книгах, канонизированных к тому времени, не было ясно выраженного учения о воскресении мертвых. Книга Даниила, где провозглашено это учение, еще не входила в канон. Следовательно, говоря о воскресении, Христос признавал доктрину, содержащуюся в церковном Предании. Принцип Предания был впоследствии усвоен и христианством. По справедливому замечанию католического богослова Л.Буйе, как Новый Завет “не может быть понят в отрыве от Ветхого, так и новозаветное Предание не может быть отделяемо от Предания ветхозаветного... Источник познания Слова Божия, как бы погруженного в самую жизнь народа Божия, - источник, который есть Предание, начал течь вовсе не только после пришествия Христа, так же точно, как и тот другой источник, которым являются боговдохновенные тексты, - раз эти последние вытекают из Предания, а при этом начали накапливаться задолго до Христа” (Буйе Л. О Библии и Евангелии. Пер. с франц. Брюссель, 1965, с.214).

Иисус Христос признавал не только требования Закона, но в целом одобрил и формы благочестия, установленные Преданием (отметим, в частности, некоторые из элементов христианской практики, пришедшие в нее из иудаизма: день, посвященный Богу; цикл “подвижных” праздников; богослужение, включающее проповедь, ектении и псалмопение; утренние и вечерние молитвы, молитвы после родов и “воцерковление” (посвящение Богу) младенцев; бракосочетание, основанное на Быт 2,23-24; почитание святых (в Ветхом Завете - Моисея и Илии); сложная система богослужения и обрядов (ср.Типикон, Кормчую и т.п.); пожертвования на церковные нужды, отлучение, благословение людей, плодов, трапезы; освящение различных предметов, ритуальные жесты (воздевание рук, удары в грудь, которые приняты в западной церковной практике); священные обеты, посты, дни покаяния, очистительные молитвы и т.д. Все эти аспекты религиозной жизни основаны не только на Писании, но и на Предании Ветхого (а вслед за ним и Нового) Завета). “Если праведность ваша, - говорил Он ученикам, - не будет больше праведности книжников и фарисеев, не войдете в Царство Божие” (Мф 5,20).

Если о некоторых частных сторонах “галахи” Христос высказывал мнения, расходившиеся с понятиями большинства раввинов, Он следовал их же собственному правилу. Весь Талмуд наполнен разноречивыми суждениями мудрецов по многим предметам веры и обряда. Споры между ними доходили до жестоких столкновений. Но сторонники противоположных взглядов были в равной степени почитаемы всем народом.

8. Наконец, последнее. Христос мог навлечь (и навлек) на Себя ненависть фарисеев Своими обличениями (Мф 23; Мк 12,38-40; Лк 11,38-52). Однако подобные обличения считались в Израиле допустимыми. Тому пример проповедь пророков. И позже в иудаизме мы находим выпады против святош, которые носили лицемерную личину набожности. Раввин Иошуа бен Ханания говорил: “Глупый ханжа, хитрый нечестивец, женщина-фарисейка и удары фарисеев губят мир” (Сота, III,4). “Лицемеры, по мнению другого учителя, заслуживают обличения, так как оскорбляют имя Божие” (Иома, 5). Следовательно, речи Христа люди могли понимать как направленные против дурных представителей фарисейства. Заметим, что Он осуждал не учение фарисеев, а их грехи: “Все, что они скажут вам, исполняйте и храните, по делам же их не поступайте” (Мф 23,3).

Итак, при наличии доброй воли у фарисеев было достаточно оснований принять Иисуса Христа или хотя бы отнестись к Его учению сочувственно. Как мы видели, в какой-то мере это и произошло. Однако подавляющая часть фарисеев стала его недругами.

В чем же причина?

Остается предположить, что сам дух Христовой свободы был невыносим для людей, культивировавших каноны, ритуалы, уставы. Кроме того, фарисеи смотрели на себя как на непогрешимых стражей правоверия. В лице Иисуса они увидели соперника, который, по их мнению, не имел прав на учительство. Авторитетным для законников был лишь тот, кто вышел из их школ, кто получил санкцию церковных наставников. Иисус же говорил только от Своего лица, говорил “со властью”; Он не являлся учеником “старцев” и толковал Тору, не ссылаясь на “святых отцов” иудаизма. Это сразу возбудило подозрения, которые не замедлили перейти во враждебность.

Толпы слушателей, окружавшие Христа, вызывали у фарисеев зависть (Мф 27,18; ср. Деян 5,17). Поэтому они ревниво следили за Ним, стараясь найти в его поступках то или иное нарушение Закона. Они строили гробницы пророкам, но, когда среди них во плоти явился истинный Пророк, они не поверили Ему и тем более не захотели узнать в Нем Мессию.

После Пятидесятницы 30 года в Иерусалиме начался стремительный рост христианства. Фарисеи с тревогой могли убедиться, что по числу приверженцев “назаряне” уже обогнали их самих (Деян 2,41 и 4,4 насчитывают 8000 христиан Палестины, тогда как фарисеев, согласно Флавию, было всего 6000). Многие фарисеи поколебались, а некоторые даже примкнули к новому учению. Их примеру последовало значительное число иудейских священников (Деян 6,7) (некоторые историки предполагают, что среди этих священников были и представители ессейского ордена). Репрессивные меры против христианства продолжали применять лишь саддукеи и иродиане (Деян 4,5 сл.; 12,1 сл.). Когда первосвященник Ханан (сын того, кто осудил Христа) приговорил в 62 году Иакова, Брата Господня, к смерти, по словам Флавия, “все усерднейшие и лучшие законоведы наши, бывшие в городе (т.е. фарисеи. - А.М.), отнеслись к этому постановлению неприязненно. Они тайно послали к царю с просьбою запретить Ханану подобные мероприятия на будущее время и указали на то, что и теперь он поступил неправильно” (Флавий И. Арх. XIX,9,1). В результате Ханан был смещен с должности.

Однако с началом войны против Рима положение в корне изменилось. Почти все саддукеи пали жертвой народного восстания. Кумраниты рассеялись. Фарисеи и христиане покинули Иерусалим. В 70 году гибель Храма и оккупация страны армией Тита поставили иудейство на грань полной катастрофы. Перед ее лицом фарисеи Ямнии приняли на себя ответственность за сохранение нации и религии. Они отказались от прозелитизма и удвоили усилия по возведению “ограды” вокруг Закона. В замкнутости - религиозной, культурной и бытовой - они видели единственный путь спасения.

Борьба за единство исключала возможность каких-либо течений внутри иудаизма. Это окончательно определило отношение фарисеев к христианам. На исходе столетия Гамалиил Второй объявил, что “Иисус свел Израиля с пути” (Сота, 47а). Последователи Назарянина стали именоваться не иначе как еретиками (таков примерно смысл термина “миним”, которым в Талмуде обозначаются христиане. Болезненность этого разрыва с иудаизмом остро чувствуется в Евангелии от Иоанна, написанном как раз в то время). Тем временем христианская Церковь Израиля, во исполнение пророчеств, уже принесла Благую Весть, а вместе с ней и Библию в языческий мир. Те же иудеи, которые подчинились Ямнийскому центру, отвергли христианство и остались в изоляции от всего мира.

Как и все, что происходило в священной истории, трагедия, разыгравшаяся две тысячи лет назад по вине церковных вождей Израиля, имеет универсальное значение.

Читая сегодня грозные речи Иисуса, направленные против фарисеев и книжников, многие христиане усыпляют свою совесть, думая, что они относятся лишь к верхушке иудейского общества I века. Но тогда за этими речами остался бы только исторический, преходящий смысл. Между тем каждое их слово полностью приложимо к недостойным представителям любой религии или церкви, к их самодовольству, ханжеству, консерватизму, обрядоверию. Законники и клерикалы всех мастей легко превращались в гонителей. Вспомним хотя бы участь Афанасия Великого и Златоуста, Савонаролы и Гуса, митрополита Филиппа и многих других, кто прошел свой крестный путь по воле “лжебратий”. Извращение веры, гордыня, дух культового формализма, расчеты “задобрить” Бога исполнением внешних уставов живучи, как и все человеческие грехи. Древних фарисеев больше нет, но отнюдь не умерло само “фарисейство”.

Библиография

Принятые сокращения

БВ - Богословский вестник

Бвс - Братский вестник

БТ - Богословские труды

ВДИ - Вестник древней истории

ВР - Вера и разум

ВЧ - Воскресное чтение

ДЧ - Душеполезное чтение

ЖМП - Журнал Московской Патриархии

И.Флавий, Арх Иосиф Флавий. - Археология, или Об иудейских древностях

НЭС - Новый энциклопедический словарь, изд. Брокгауза и Ефрона

ПБЭ - Православная богословская энциклопедия

ПМ - Православная мысль

ПО - Православное обозрение

ПС - Православный собеседник

ПТО - Прибавление к творениям св.Отец

ТБ - Толковая Библия

Ст - Странник

ТКДА - Труды Киевской Духовной Академии

ХЧ - Христианское чтение

ЧОЛДП - Чтения в Обществе любителей духовного просвещения

BTS - Bible et Terre Sainte

JBC - The Jerome Biblical Commentary. Ed.R.Brown, J.A.Fitzmyer, R.E.Murphy, v.I-II, London, 1968.

RFIB - Robert A., Feuillet A. Introduction а la Bible, v.I-II, Tournai, 1959.

Назад: ПРИЛОЖЕНИЯ

Дальше: Словарь терминов