В городе имелось всего два больших книжных магазина, и изданий о кино на полках было немного. Жюли собиралась купить любое, лишь бы там фигурировало имя Джины Монтано. Она обнаружила его в недавно выпущенной энциклопедии. Статья была проиллюстрирована несколькими фотографиями, в том числе тремя очень старыми. Одна — из фильма 1925 года, снятого по рассказу Сомерсета Моэма, другая — из фильма 1930-го («Про́клятая», по сценарию Джона Мередита). На третьей, самой красивой, Джина была запечатлена в роли Дороти Мэншн, героини знаменитого «Дела Холдена» 1947 года. Фильмография Джины Монтано насчитывала около сорока фильмов, большинство которых были сняты крепкими, а иногда и знаменитыми режиссерами. Но самую громкую славу Джине снискали бурные любовные истории. Роман с Реем Моллисоном — ему было двадцать два, когда он застрелился на пороге ее дома, — вызвал скандал, о котором помнят до сих пор. Биографическая справка была короткой: родилась в Неаполе в 1887-м, первую большую роль получила в 1923-м («Десять заповедей» Сесила Б. Де Миля).

Жюли купила книгу, подумав, что нужно чаще заходить в этот магазин, где царят тишина и прохлада, как в хорошей библиотеке. Она не могла листать тяжелые тома — изувеченные руки их не удерживали. Приходилось снимать перчатки, чтобы почувствовать под пальцами глянцевую бумагу. Чтобы доставить себе удовольствие, Жюли купила иллюстрированный альбом «Памятники Парижа» и не спеша пошла в сторону порта, стараясь ни о чем не думать, стать взглядом, впустить внутрь себя мир, чтобы он покачивался и переливался, как краски на полотнах импрессионистов. Это была ее йога. Мир вокруг вибрировал, силуэты колыхались, меняя форму, и сливались воедино, превращаясь в атональную музыку, которую презирала ее сестра. Так Жюли прогоняла из головы… Да, так она «стирала» Глорию! Без лишних мучений, тихо и мирно.

На причале рядом с катером стояла груда пакетов и коробок, предназначенных для Джины. «Приюту отшельника» нужно быть настороже. Жюли прикурила от бензиновой, не гаснущей на ветру зажигалки (она купила ее вместе с очередной пачкой сигарет) и заняла свое место.

Пока она поднималась по отлогой аллее к дому, решение действовать окончательно укрепилось у нее в голове. В киносправочнике были указаны только годы выпуска фильмов: «Проклятая» — 1930-й, «Дело Холдена» — 1943-й, даты рождения и некоторые мелкие детали и обстоятельства эпохи. В большинстве изданий статьи наверняка составлены по тому же принципу, более подробные сведения можно найти разве что в серьезном киноведческом труде. Никто из обитателей «Приюта отшельника» не озаботится поиском подобной литературы. Всеобщее любопытство подогревает «схватка под ковром» двух старых женщин, обещавшая стать похожей на дуэль насекомых, медлительных, неловких существ со множеством лапок, усиков, жвал и яйцекладок, этаких скорпионов, кружащихся в танце, прежде чем нанести смертельный удар. Противницы, сами того не зная, оказались на арене поединка. Вмешиваться в ход событий поздно.

В холле «Ирисов» Жюли столкнулась с доктором Приёром, выходившим от Глории.

— Моя сестра занемогла?

— Нет, не волнуйтесь. Она переутомилась, вот давление и повысилось. Ее что-то беспокоит? В таком возрасте любой пустяк может вывести организм из равновесия.

Жюли долго роется в сумке, подшучивая над собой:

— Прошу прощения, руки у меня «слепые», не сразу опознают предметы. Зайдите ненадолго. Выпьете что-нибудь?

— Благодарю, не стоит. Я спешу, мне еще нужно зайти в «Подсолнухи» — мадам Монтано поранила палец, открывая коробку. Ничего серьезного. Кстати, пока я осматривал вашу сестру, она без конца задавала вопросы о новой соседке. Я было подумал, что они родственницы.

— Нет, доктор, у нас не осталось родных — во всяком случае, насколько мне известно. Мы слишком старые. И всех своих близких потеряли по дороге на кладбище.

— Немедленно замолчите! — восклицает доктор. — Не уверен, что свести в «Приюте» двух столетних дам было хорошей идеей. Готов поклясться, это соседство раздражает вашу сестру и ухудшает ее самочувствие.

— Что же делать?

— Для начала — снять напряжение. А потом… — Доктор задумался. — Наверное, мне стоит дать мадам Бернстайн какое-нибудь легкое успокаивающее и понаблюдать. Она напоминает плохо отрегулированную горелку — может погаснуть или взорваться. Держите меня в курсе. А вы как себя чувствуете?

— Я не в счет, — усмехается Жюли. — Меня волнует состояние Глории.

— Для беспокойства нет причин. Пусть побольше отдыхает. И сократите число визитов. Завтра я снова ее навещу.

Жюли провожает врача, протягивает ему запястье для пожатия.

— Обещаю присмотреть за ней.

Ей казалось, что она раздваивается, произнося подобные вещи, ложь шла рука об руку с искренностью.

Жюли надела темное платье, сменила перчатки и отправилась к сестре. Глория сидела в кресле, глядя перед собой недобрым взглядом. Увидев Жюли, она мгновенно изобразила «умирающего лебедя» и скорбным тоном произнесла:

— Плохи дела. Доктор Приёр только что ушел. Он уверяет, что я слишком мнительна. Но это не так. Что ты принесла?

Жюли начинает разворачивать книгу, но делает это так неловко, что Глория раздраженно отбирает у нее пакет.

— Дай сюда! Нашла что-нибудь?

— Немного, — признается Жюли. — «Золотой» период творчества Джины — послевоенные годы. Ей было пятьдесят, она снялась в «Деле Холдена», но…

— То есть… как пятьдесят? — перебивает сестру Глория.

— Очень просто…

— Хочешь сказать, она родилась в 1887-м, как и я?

— Во всяком случае, так указано в справочнике.

— Покажи.

Жюли открывает нужную страницу, и Глория вполголоса читает биографическую справку.

— Я помню малыша Рея Моллисона. В 1951-м я основала квартет Бернстайна. Джине было шестьдесят четыре, когда этот болван покончил с собой… Невероятно, но факт. Я играла концерт в Лондоне, когда коротышка Коган получил первый приз на конкурсе королевы Елизаветы, и меня пригласили на прием. Боже, как давно это было!

Она опускает книгу на колени и закрывает глаза.

— Представляешь, что случится, когда она им расскажет? Можешь быть уверена — Джина окончательно обоснуется в «Приюте» и постарается украсть у меня друзей… Все эти глупые бездельницы сбегутся к Монтано, чтобы внимать ее «альковным» историям.

Жюли исподтишка наблюдает за сестрой — так доктор Муан поглядывал на нее, изучая рентгеновские снимки. Глория покачала головой, сжав губы в гримасе страдания, потом прошептала, не открывая глаз:

— Я долго размышляла, Жюли. Мне невыносима мысль, что эта потаскуха живет рядом. Лучше уехать — не важно куда, найдем другой «Приют».

У Жюли перехватило дыхание — она поняла, как сильно жаждет осуществить задуманное. Как только Глория окажется вдалеке от Джины, она тут же воспрянет духом, и все усилия пойдут прахом. В каком-то смысле это не имеет значения, но… Она похлопала Глорию по плечу.

— Ну что за глупости! Возьми себя в руки. На побережье всего одно заведение такого класса. И потом… Предположим, что мы уедем… нет — ты уедешь, потому что мне не хватит сил на подобную эскападу.

Глория резко поднимается и с недоверчивым изумлением смотрит на нее.

— Ты отправишься со мной! — восклицает она. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу без тебя обойтись.

— Ладно, не нервничай, — соглашается Жюли. — Мы покинем «Приют отшельника». Кто от этого выиграет? Кто будет потирать руки от радости? Кто? Конечно, Джина. Джина, которая сможет говорить любые гадости, ведь тебя не будет рядом и ты не сможешь заткнуть ей рот. Самоубийство молодого актера — скорее лестный факт биографии Джины. А в твоей жизни, бедная моя, были развод с первым мужем… второй муж, принявший яд после того, как его обвинили в гомосексуальных связях… третий муж, депортированный за спекуляции на черном рынке… четвертый муж…

— Замолчи! — рыдающим тоном просит Глория.

— Она не упустит случая вывалить все это на слушателей, заявит, что, сбежав, ты оказала услугу себе и всем окружающим. И никто не сможет тебя защитить.

— Это мое прошлое. И оно никого не касается.

— Если Джина узнает, что ты копаешься в ее прошлом, она неизбежно заинтересуется твоим. Начнешь задавать вопросы о детстве и молодых годах мадам Монтано — и она займется тем же. Это можно понять. Джина имеет право хранить молчание насчет своего рождения и первых лет жизни в Неаполе.

— Мне плевать, как эта актриса провела детство, — взрывается Глория, — но я нахожу недопустимым утверждение, будто она родилась в один год со мной!

— Это еще нужно проверить… Значение имеет только карьера артиста. Здесь твое преимущество неоспоримо. Ты — олицетворение успеха, каждая твоя подруга хотела бы повторить твою судьбу, так что перестань хныкать. Для начала позаботься о своем здоровье, я куплю тебе что-нибудь тонизирующее. Займись музыкой, позови гостей, улыбайся. Как раньше.

Глория гладит сестру по руке.

— Спасибо за то, что так добра со мной, милая. Не знаю, что на меня нашло… Да нет, отлично знаю! Я на мгновение убедила себя, что наградить хотят не артистку, а столетнюю юбиляршу. Теперь нас двое; дадут орден мне — дадут и Монтано, а я этого не переживу.

Жюли не ждала такого поворота и отвечает не сразу.

— Я наведу справки, но первой наградить решили тебя. Вопрос старшинства. Тревожиться не о чем.

Чтобы скрыть замешательство, она подходит к проигрывателю и переворачивает пластинку.

— Немного Моцарта… Ты помнишь эту вещь?

— Я часто ее играла, — отвечает Глория, складывая руки в молитвенном жесте. «Поразительно, как она постарела», — думает Жюли.

— Иди сюда, — зовет Глория. — Я все обдумала. Мне нужно продержаться еще три месяца, до дня рождения, потом можно умирать. Давай поговорим о награде. Как ты считаешь, иностранке могут дать орден Почетного легиона? Джина ведь итальянка. Я служила Франции. Я — не она. Дай мне альбом.

— Который?

— Том VI.

Она знает наизусть содержание всех томов. Газетные вырезки лежат в хронологическом порядке: обзоры, рецензии критиков, восторженные отзывы, интервью, фотографии, сделанные в концертном зале среди толпы поклонников. Запечатленные сорок лет славы, заголовки на разных языках: Wonder Woman of French music… An enchanted violin… She dazzles New York audience…

Том VI, последний. Глория кладет его на колени, открывает, сестра обнимает ее за плечи, и они читают, склонившись головами друг к другу.

— Это Мадрид, — говорит Жюли. — Я тоже выступала там в 1923-м. В том же зале. На той же сцене. Дирижировал Игорь Меркин.

— А вот Бостон, — продолжает Глория. — Огромный был успех… Я редко получала такие потрясающие отзывы… A unique genius… Leaves Menuhin simply nowhere… Ты права. Монтано до меня далеко.

На короткое мгновение они почувствовали себя сообщницами, но Глория нарушает очарование момента, задав неуместный вопрос:

— Ты сохранила свое портфолио?

— Давно всё выбросила.

Жюли отходит от сестры, выключает проигрыватель, произносит небрежным тоном:

— Пойду к себе. Позови, если понадоблюсь.

В тот вечер она ужинала без всякого аппетита. Боль ушла. Кларисса наблюдала за своей хозяйкой с удивлением и тревогой. Она привыкла к переменам настроения Глории, но Жюли всегда хранила на лице выражение упрямого самоотречения. Кларисса поостереглась задавать вопросы и, чтобы нарушить молчание, заговорила о мсье Хольце. Это была неисчерпаемая тема, поскольку Юбер Хольц без устали курсировал между своим домом и домом Джины, чтобы «немного помочь», как он объяснял соседям. В «Приюте» было организовано круглосуточное наблюдение — глазами слуг и ближайших соседей. Памела, вооружившись биноклем, следила через приоткрытые ставни, как доставляют ящики и коробки на виллу «Подсолнухи», и сумела разглядеть дорогую посуду, книжные шкафы, торшер в неопознанном — скорее всего, мексиканском — стиле. У Глории раскалился телефон.

— Смахивает на блошиный рынок, — сообщает Кейт. — Знаете, что мне это напоминает? Гостиные бывших чемпионов, загроможденные кубками, вазами и всякими другими трофеями из позолоченного серебра. Хольц аккуратно достает из соломы все это барахло и благоговейно заносит в дом. Он так старается, как будто Джина — его мать.

Глория жаждет деталей, и ее верные подруги прогуливаются по территории, то и дело задерживаясь у дома Джины.

— Нет, — докладывает коротышка Эртбуа, — она не выходит. Сидит дома и руководит рабочими. Я заметила несколько картин — их несли с особыми предосторожностями. Наверняка очень ценные.

Симону потрясло количество кухонных принадлежностей.

— Просто невероятно, — восклицает она, — можно оборудовать кухню в семейном пансионе! Видели бы вы эти плиты и кофе- и прочие -молки, а холодильник такой огромный, что в нем впору жить. Представляете, сколько она ест?

— Назначение одного предмета никто разгадать не смог, — сообщает Жюли Кларисса. — Емкость вроде ванны, стеклянная; судя по всему, очень глубокая, метровой длины. Ваша сестра и остальные дамы выдвигают предположения, только что ставки не делают. Стиральную машину тоже привезли, так что эта штука точно предназначена для чего-то другого.

— А крышка имеется?

— Нет.

— Может, это ящик для картотеки или хранения кассет и коробок с пленками старых фильмов? Стенки прозрачные, все этикетки видны…

— Вряд ли, он слишком глубокий.

Глория искала разгадку. Все искали. Ясность внес консьерж Роже, и слух разошелся со скоростью лесного пожара, ширясь и пополняясь новыми деталями.

— «Донесение» от мадам Жансон.

— Ну, и?..

— Похоже, это аквариум. Роже помогал устанавливать его в гостиной.

— Аквариум! Но в аквариумах держат маленьких рыбок, и потом, потребуются каменный цоколь и сложная подводка.

— Она совершенно чокнутая, — ставит диагноз Габи Ле Клеш.

Глория звонит Жюли.

— Ты уже знаешь?

— Да. Слышала у Рауля. Идея с аквариумом странновата, но Джина и сама чудна́я.

— Ты действительно не понимаешь? Это направлено против меня. Ну же, соображай! Все захотят взглянуть на чертов аквариум, а уж если его оборудуют со вкусом, если там будут красивые рыбки и кораллы причудливых форм, все душу прозакладывают, лишь бы попасть к ней в дом. Ничего лучше эта змея придумать не могла…

— Вот что, Глория, я тоже туда схожу.

— Это последняя капля… Со мной покончено… — в голосе Глории звенят слезы.

— Дай мне закончить, — одергивает сестру Жюли. — Я пойду и буду твоими глазами и ушами, а потом расскажу обо всем, что видела и слышала. Аквариум нужно установить, рыбок — привезти, так что успокойся, время есть.

Жюли кладет трубку и говорит Клариссе, которая пылесосит комнату:

— Нелегко со стариками. Бедняжка Глория! Какие праздники и приемы она устраивала в Париже во времена своих первых браков… Моя сестра была «королевой бала»! А что теперь? Обсуждает всякие глупости, впадает в депрессию из-за аквариума. Попомни мои слова, Кларисса, если так пойдет и дальше, она заболеет.

Глория решила «парировать» удар и позвала гостей, пообещав рассказ на завлекательную тему «Мои дирижеры», тщательно привела себя в порядок, надела лучшие драгоценности, и только Жюли заметила, что щеки сестры обвисли чуть сильнее, глаза запали и очертания лица стали напоминать череп. Глория, как никто другой, умела «ставить свет» в своей комнате: слегка приоткрытые ставни и настенные бра затеняли все, что нужно. Явились все верные дамы «двора мадам Глории». Кроме Нелли Блеро.

— В чем дело? — тихо спросила Глория. — Она заболела?

— Нет… — Жюли покачала головой. — Просто опаздывает.

Нелли так и не пришла. Глория была возбуждена и весела, она блистала, забыла, правда, несколько имен — ну право же, кто удержит в памяти имя Поля Паре! — но извинилась с таким милым кокетством, что напомнила своим гостьям маленькую девочку, сбившуюся с такта. Потом они слушали фрагмент концерта Бетховена. Жюли знала, как сложна эта вещь, и не могла не восхищаться мастерством исполнительницы. Да, Глория была выдающейся музыкантшей. Лучше бы она умерла на сцене, в момент триумфа, тогда не пришлось бы сражаться с подступающим старческим маразмом. Воистину она окажет ей услугу, если… Жюли не осмелилась додумать мысль до конца, хотя все сильнее ощущала себя орудием справедливого возмездия. Она всегда служила Морали, в ее письме лейтенанту Ламбо не было никакого расчета. В Нью-Йорке она разоблачила гомосексуальные пристрастия Жан-Поля Галлана, чтобы защитить сестру от неминуемых неприятностей. Она всегда — всегда! — умела упредить скандал. Дардель спекулировал на черном рынке, и она сообщила «куда следует», что он еврей.

В комнате зазвучали аплодисменты. Все шумно поздравляли Глорию: «Какой удивительный талант!», «Божественный дар!» Идиотки! Как они смешны с их банальными дифирамбами! Держась чуть поодаль от остальных, Жюли прислушивалась к своим чувствам, как сердечник, «караулящий» больное сердце, и постепенно успокаивалась. Прадин сам себя скомпрометировал; он был то ли оасовцем, то ли членом Фронта освобождения Алжира, и Жюли снова встала на сторону правосудия. Одна строчка на клочке бумаги может оказаться куда действенней бомбы. А теперь…

К ней подошла Глория.

— Можешь сказать, почему не пришла Нелли?

В этот момент появилась Кларисса с надушенным конвертом в руке, Глория пробежала глазами листок, и злая гримаса исказила ее лицо.

— Прочти.

— У меня нет очков…

— Это от Монтано.

— Какое нахальство! — кричит Глория. — Чихать я хотела на ее преданность! Да кем она себя воображает? Пусть убирается к черту со своим новосельем!

Она вдруг ужасно бледнеет, и Жюли сжимает ее плечо.

— Не вздумай расплакаться, не смей! Подожди, пока они уйдут.

Глория задыхается.

— Беги за доктором, — приказывает Жюли Клариссе.

— Нет, только не это, — стонет Глория. — Сейчас все пройдет. Я тебе говорила… Сегодня с корабля без предупреждения сбежала Нелли. Завтра ее примеру последуют другие. Я не заслуживаю подобного обращения.