Глава 40

Служанка расплела последнюю прядь в косе Рихензы, отложила в сторону синие шелковые ленты и приготовилась смочить густые огненно-рыжие волосы госпожи ароматным лосьоном из розовой воды и толченого муската. На свету играли медь и золото, а в тени переливались оттенки рубина и граната, янтаря и топаза. Гребень из оленьего рога имел редкие зубья, чтобы пробиться сквозь густые локоны. Еще у Рихензы была специальная щетка, сделанная из щетины, чтобы приглаживать и распрямлять волосы.

– В твоих волосах столько жизни! – смеялась Алиенора, поглаживая густой водопад. Казалось, он должен быть жестким на ощупь, но под рукой ощущался мягким и шелковистым – к нему хотелось прикасаться снова и снова. Королева приложила ладонь к своим волосам, которые блестели, словно тонкие серебряные нити. – Даже в молодости я не могла похвастаться таким богатством!

Рихенза нежно похлопала Алиенору по руке:

– Но это же неправда, бабушка, в свое время ты была несравненной красавицей, не отрицай этого! Я слышала сказания и множество песен трубадуров, сложенных в твою честь. Как ты думаешь, много песен напишут обо мне?

– Ты еще молода, у тебя все впереди, – ответила Алиенора с теплотой в голосе.

Рихенза приехала погостить несколько недель, и обе они прекрасно проводили время в обществе друг друга.

– Кто станет воспевать мои дикие кудри? У тебя волосы были гладкими, как золото. Мама часто о них рассказывала и о том, как она пробовала все снадобья и мази из твоих шкатулок в надежде, что у нее будут такие же замечательные волосы, как у тебя.

– Я помню. – У Алиеноры как будто ком подступил к горлу. – Хотя я не ведала об этом ее желании. Думала, ей просто любопытно. Она всегда хотела все распробовать и потрогать, чтобы понять, что это такое. И она была красива.

– Да, была.

Между ними опустилась тишина, наполненная невысказанными словами любви и скорби.

К ним подбежал Томас, первый сын Рихензы. Симпатичному мальчугану скоро исполнялось шесть лет, и был он маленькой копией отца. Поэтому и волосы у него были послушными, прямыми и светлыми, как у Жоффруа.

– У тебя были новости от Иоанны? – поинтересовалась Рихенза.

Алиенора покачала головой:

– В последнее время нет. Но я не сомневаюсь, что скоро послание придет и будет длиннее прежнего. Иоанна редко пишет письма, но зато такие длинные, что на их чтение уходит полдня.

– Сколько сейчас ее сыну? – Рихенза шутливо ущипнула Томаса за носик.

– Этим летом будет два года. Он родился ровно через девять месяцев после бракосочетания, то есть Иоанна без промедления выполнила свой долг – родила наследника. Судя по ее письмам, она вполне довольна жизнью с Раймундом, хотя, как обычно, вассалы доставляют им немало хлопот, да и мужчины всегда остаются мужчинами.

– А Беренгария? Она тебе пишет?

Алиенора поджала губы:

– Изредка. Она поселилась в Ле-Мане, но нет никаких признаков того, что они с Ричардом собираются сойтись, чтобы произвести наследника. Беренгария его не призывает, а он, похоже, не испытывает к ней интереса.

Королева знала о том, какие слухи ходят о Ричарде. Поговаривали о попойках и продажных женщинах. Он дважды каялся в грехе невоздержанности и прилюдно клялся положить конец такому поведению. Любовниц у него не было, но имелся сын – как будто бы, хотя в беседах с Алиенорой Ричард никогда не упоминал его. Она тоже не поднимала эту тему, да и не хотела после того, что сообщил ей Иоанн. Если бы Ричард пожелал привезти ребенка в Фонтевро, то это было бы правильно. Алиенора молилась о том, чтобы после летней военной кампании Ричард занялся бы наконец производством наследника. Правда, о том же она молилась и в прошлом году, и в позапрошлом.

Служанки начали заплетать волосы Рихензы. Им решил помочь Томас, благодаря чему коса получилась похожей на потертый канат.

Алиенора принесла свою шкатулку с драгоценностями:

– У меня есть для тебя подарок. На днях я перебирала украшения и нашла вот это. – Она протянула Рихензе золотое колечко с сапфирами-кабошонами и белыми жемчужинами, выложенными в форме звезды. – Раньше я носила это кольцо на мизинце, но оно мне больше не налезает. Его подарила императрица Константинополя, когда я гостила там с Людовиком.

Внучка примерила кольцо, и оно идеально ей подошло. Глядя, как оно поблескивает на гладком безупречном пальчике Рихензы, Алиенора представляла себя в те годы, когда и ее руки были такими же.

– А ты знаешь, как теперь принято носить головной убор? – спросила Рихенза. – Мне кажется, тебе должно пойти, бабушка.

Алиенора усмехнулась:

– С чего ты взяла, дорогая, будто меня интересует последняя мода? Она для молодых женщин, которые желают очаровать весь мир.

– К тебе приезжают гости, и ты сама собираешься навестить кое-кого, когда станет потеплее, – возразила Рихенза. – И ты всегда будешь королевой.

Алиенора махнула рукой, уступая:

– Ну ладно, и какая теперь мода? Показывай.

– Тебе нужен отрез ткани вроде пелены… Томас, принеси-ка мою корзинку для шитья. – Ребенок послушно исполнил просьбу, а Рихенза тем временем перекинула через плечо заплетенные косы, чтобы не мешали. Открыв корзинку, она нашла лоскут льна, подходящий для ее задумки, и ловко закрепила его булавками на голове Алиеноры так, что он охватывал ее подбородок и соединялся концами на макушке, куда затем прикалывалась золотыми шпильками вуаль. – Готово. – Она продемонстрировала результат своих трудов с помощью маленького серебряного зеркальца.

– Так это подвязка, чтобы челюсть не отвисала, – заметила Алиенора. – Как у мертвеца.

– Но она обрамляет лицо и придает величественный вид. – Энтузиазм Рихензы ничуть не угас от нелестной оценки. – Я бы сама так носила. – И она моментально соорудила себе такой же убор, после чего Алиеноре пришлось признать, что он и правда добавляет внушительности. А еще он подчеркивал глаза Рихензы цвета морской синевы в обрамлении длинных темных ресниц.

– Значит, так теперь носят все женщины?

– Не все, бабушка. Таких все еще немного, и ты не будешь следовать за большинством.

– И при этом ты считаешь, что столь модный головной убор подходит старой женщине, живущей при аббатстве? – поинтересовалась Алиенора с лукавой смешинкой в глазах. Она обожала принимать у себя Рихензу. Молодость и живость внучки наполняли смехом и светом повседневную жизнь вдовствующей королевы.

Позднее дамы сходили в церковь помолиться, но не задержались там, ибо Алиенора знала, что Рихенза, как и Генрих, не может стоять спокойно даже несколько минут. Созерцательность и глубокие размышления не относились к числу ее достоинств. Ум внучки занимала практическая сторона вещей.

Алиенора показала ей глыбы туфа под навесом у стены:

– Наконец-то я подыскала камень для надгробия твоего деда… и своего надгробия.

На лицо Рихензы упала тень тревоги.

– Ты же не собираешься умирать, бабушка? Я тебе не позволю!

– Благослови тебя Бог, дитя! Нет, не собираюсь, – усмехнулась Алиенора. – Но мы в руках Господа, и Он заберет нас тогда, когда сочтет нужным. Однако волю к жизни я еще не потеряла и надеюсь, что у меня будет время дать указания каменотесам.

Рихенза перевела дух.

– Какой памятник ты бы хотела? – Она провела ладонью по известняковой плите и потом растерла между пальцами каменную пыль.

Алиенора задумчиво пожевала губы:

– Такой, чтобы все знали, какой я была. Может, велю, чтобы скульптор изобразил меня читающей книгу, и тогда люди будущего станут гадать, что за священный труд я изучаю, пока Генрих молча слушает. А может, они подумают, что свое знание я оставляла при себе. – Она просияла озорной улыбкой. – И я хочу корону, чтобы все видели, что я была королевой. Получается весьма светский образ, но ведь он для живых, а не для мертвых. О да, и повязка под подбородком, само собой.

Рихенза залилась смехом и тряхнула головой:

– А для дедушки что ты придумала?

– Еще не знаю. Он был великим королем, и поэтому памятник должен отражать это величие – ради него и ради следующих поколений его династии. – В ее глазах больше не было лукавства. – Мне трудно придумывать памятник для твоего деда. Раньше я бы объяснила это тем, что мое сердце слишком пусто, но это неправда. Я бы хоть завтра позвала каменотесов, если бы это было так. Я не могу ни на что решиться, потому что сердце мое слишком полно.

В задумчивости женщины покинули часовню и вернулись в покои Алиеноры. Они пили вино и ели маленькие сочные пирожки, когда прибыл гонец, весь в поту и в дорожной пыли. Алиенора увидела его через окно и недовольно отвернулась.

– Не хочу, чтобы меня сейчас беспокоили, – бросила она Бельбель. – Что бы ни случилось, с этим можно подождать, пока мы не закончим есть.

Бельбель отправилась исполнять распоряжение госпожи и куда-нибудь устроить гонца. Однако прибывший молча оттолкнул ее, ворвался в покои Алиеноры и упал перед ней ниц.

– Госпожа, вы должны немедленно ехать! – задыхаясь от спешки и волнения, произнес он. – Короля сильно ранили, и он хочет видеть вас.

У Алиеноры остановилось сердце.

– Что с ним? Где он? Говори!

– Госпожа, он в Лимузене, осаждает замок Шалю. – У него вздымалась грудь. – Король обходил войска, проверяя, как установлены осадные орудия, и ему в плечо попала арбалетная стрела, пущенная со стены. – Он приложил руку под ключицу, показывая место раны. – Кончик стрелы застрял в кости, и лекарю пришлось выковыривать ее оттуда. Теперь началась лихорадка, воспаление распространилось по телу. Когда я уезжал, у короля был жар, но он оставался в сознании и просил вас приехать. Госпожа, простите меня за то, что привез вам эту новость. – Он зажмурился, и из-под сомкнутых век выкатились две слезы.

– Дайте ему попить! – повелительным тоном произнесла Алиенора. Этого не может быть – и каким-то образом она ждала этого момента уже долгое время. – Ты поведешь нас к Шалю самым коротким путем! – приказала королева гонцу, пока он пил из чаши, поднесенной Бельбель. – Иди и приготовься, пусть конюх оседлает тебе свежую лошадь.

Напряженная и сосредоточенная, она собиралась в дорогу. Если успеть к Ричарду вовремя, то все еще наверняка можно изменить. К Гарри и Жоффруа ей не позволили приехать, но на сей раз она не опоздает. Она не допустит этого, нет, только не с Ричардом. Ей нужно совсем немного вещей – мантия, запасная камиза и платье поместились в кожаный мешок, притороченный к седлу. Остальное привезут более медлительные лошади под присмотром одного из рыцарей Алиеноры. И еще она послала слугу за своим лекарем, магистром Эндрю.

– Я еду с тобой, – сказала Рихенза, бросая свою одежду в дорожную суму. – Томас останется здесь с няней. Тебе понадобится близкий человек и спутник.

Алиенора коротко кивнула:

– Согласна, только поспеши. Бельбель, ты едешь с нами. Ты хорошо держишься в седле, и мне пригодится твоя помощь. И больше никого. Я не могу ждать.

Извинившись, Рихенза выскочила во двор, где отыскала гонца. Он стоял у стены и поспешно уплетал хлеб с мясом, запивая еду вином из кувшина. Конюх седлал норовистого гнедого коня, который то и дело пытался кого-нибудь лягнуть, но был полон огня и сил.

– В каком он состоянии? – спросила Рихенза гонца. – Скажи мне правду, чтобы я могла помочь бабушке.

Он поднял на нее глаза, обведенные темными кругами от усталости, и покачал головой:

– Миледи, до Шалю сто миль. Может быть, мы еще успеем.

Последняя фраза оглушила Рихензу, словно удар камнем, но она справилась с потрясением и взяла себя в руки. Ради бабушки она будет сильной.

Алиенора села на свою серую кобылу, взяла поводья и вывернула на дорогу, ведущую к воротам в монастырской стене. Ей хотелось подстегнуть лошадь, но она подавила нетерпение и настроилась на ровную рысь. Им надо преодолеть много миль, а кони не в том состоянии, чтобы совершать долгие путешествия, и наверняка захромают. Она и сама уже не столь крепка, как раньше, но потребность увидеть Ричарда затмевала телесную немощь.

Маленький отряд скакал до самой темноты и остановился, только когда кони начали спотыкаться. Под высоким ясным небом рыцари разожгли костер и поставили шатры. Лошадям подвязали торбы с овсом, а потом стреножили и пустили пастись на сладкой апрельской травке.

Алиенора не могла есть. Первый же кусок застрял в горле, и она чуть не подавилась. Пришлось забыть о еде. Но вина, в которое магистр Эндрю добавил трав и меда для придания сил, все же попила.

Пока ее спутники ужинали, королева ходила взад и вперед, посылая Ричарду мысленные призывы и молитвы, словно через ночь протягивала нити из золотого целительного огня. Он выздоровеет. Алиенора отказывается принять любой другой исход.

При свете лампады она, призвав писца, диктовала письма вассалам. В них королева призывала лордов сохранять верность Ричарду и не слушать глупые сплетни о том, будто король ранен. Он все еще жив, и они должны преданно служить ему. Написала и Хьюберту Уолтеру, и Уильяму Маршалу. Они должны быть готовы.

Легла только за полночь, но сон был так же далек от нее, как звезды, что неярко светили над лагерем.

– Бабушка, тебе надо поспать, – прошептала Рихенза, которая делила с Алиенорой шатер.

Алиенора затрясла головой:

– Разве могу я закрыть глаза, когда сын мой нуждается во мне? Как можно отдыхать? Нет, я должна бдеть.

– Бабушка…

– Ничего больше не говори. – Алиенора подняла руку. – Позволь мне по-своему справиться с тем, что выпало на мою долю, а вот сама отдохни.

– Если ты не будешь спать, тогда я тоже буду с тобой молиться, – заявила Рихенза с тихой решимостью.

Взяв Алиенору за обе руки, она начала молитву Пресвятой Деве. Поколебавшись, Алиенора подхватила молитву, и их голоса поднялись над тускло освещенным шатром – один старый и скрипучий от возраста и изнеможения, второй молодой и легкий, как весна. Алиенора направила взгляд на квадрат заплатки, пришитой на месте дыры. Почему шатер можно залатать, а человека нельзя?

Спустя какое-то время посреди молитвы Рихенза заснула. Алиенора накрыла ее одеялом, а сама продолжала молиться, беззвучно шевеля губами, отказываясь сомкнуть глаза хотя бы на мгновение.

Еще до рассвета она была на ногах, будила отряд и торопила с едой и сборами. Полетели в разные стороны гонцы с ее письмами, продиктованными ночью. Из палатки выглянула Рихенза, заспанная и с темными полукружьями под глазами.

– Что же ты не разбудила меня, бабушка! Я хотела молиться с тобой всю ночь!

– Не огорчайся, – коротко сказала ей Алиенора. – Нам и так есть о чем беспокоиться. Заканчивай одеваться и проследи, чтобы наш шатер поскорее сложили. Это лучшая помощь сейчас.

Пристыженная Рихенза закусила губу. Она опустилась в реверансе перед Алиенорой, потом порывисто обняла ее и поцеловала, после чего поспешила заняться делами.

Когда свет на востоке стал ярче и прожег границу между ночью и днем, Алиенора оставила горстку людей собирать шатры, а сама снова пустилась в путь, моля Ричарда быть сильным и твердым – она уже спешит к нему.

Алиенора прибыла в Шалю к полудню третьего дня, и ее пропустили через все пикеты и дозоры прямо в центр военного лагеря. Она нетерпеливо дожидалась, пока один из рыцарей поможет ей спешиться, потому что после долгой езды тело одеревенело. А потом, отбросив всякие церемонии и формальности, заторопилась, насколько позволяли ей ноющие суставы, к большой светлой палатке, над которой развевался красно-золотой штандарт с тремя львами. Люди казались ей размытыми тенями, которые склонялись и расступались, давая ей пройти.

Когда она шагнула внутрь под загнутые края полога, ей в нос ударила вонь гниющего мяса, словно с городской скотобойни. Окуривание травами и ладаном не помогало. У нее сжалось горло. Алиенора знала, что предвещает этот запах.

Пройдя дальше, она увидела Ричарда. Сын лежал на кровати, по пояс укрытый льняной простыней и обнаженный сверху. Слуга обтирал влажной тряпицей его грудь и руки. Лицо Ричарда было ярко-алого цвета, к голове прилипли спутанные пряди волос, темные и тусклые от горячечного пота; чудесное золотисто-каштановое великолепие напоминало теперь сноп прелой соломы. Высоко на плече зияла ужасная рана, покрытая многочисленными язвами, из которых сочился кровавый гной. Плоть была надрезана в форме креста, чтобы извлечь из кости наконечник стрелы, и края надреза почернели, разлагаясь. Лекарь помещал в рану личинки насекомых в надежде, что они высосут из воспаленной и гниющей плоти тлетворные вещества. Из горла Ричарда исторгся долгий стон, но было очевидно, что он без сознания. Лекарь приподнял его веко, и синий зрачок закатился кверху, мутный и невидящий.

– Сир, – позвал лекарь, – сир, госпожа ваша матушка здесь, как вы просили. Смотрите, она пришла.

Затем он обратил взгляд на Алиенору, в котором все было ясно без слов. Королева проигнорировала его знание. Этого не может быть, она не допустит. Только не с Ричардом.

– Ричард! – Она взяла в руки его ладонь и чуть не обожглась, таким сын был горячим. Под пальцами Алиенора почувствовала лихорадочное биение его крови. – Ричард, сердце мое, я здесь, я приехала. Теперь все будет хорошо, обещаю тебе.

Он опять застонал. Лекарь накрыл рану тканью, пропитанной медом. Слуга натирал ноги и ступни Ричарда пряными травяными мазями. Медленно-медленно, как будто преодолевая огромное пространство, глаза Ричарда сфокусировались на том, что вокруг него, и задержались на Алиеноре. Его губы шевелились, но она не могла разобрать, что шептал сын, хотя подумала, что это было слово «мама».

– Да, я здесь, – ласково отозвалась она, поглаживая его руку. – Я приехала, все хорошо.

Веки Ричарда едва заметно дернулись. Алиенора почувствовала, как из его пальцев в ее передалась легчайшая дрожь.

– Держись, Ричард, ради меня, – прошептала она, стараясь внушить ему волю к жизни и придать сил для борьбы.

Еще один далекий намек на узнавание и слабое движение пальцами.

Если смотреть на рану, то сразу становилось очевидно, что надежды нет. Поэтому Алиенора смотрела на его лицо и мысленно призывала сына выздоравливать и не сдаваться. Свою уверенность в том, что так и будет, королева внушала всем, кто находился в шатре, и не отпускала взгляд сына, чтобы удержать его в этом мире и развернуть события в обратную сторону.

Какое-то время она думала, что у нее получается. Но Ричард уже был там, откуда нет возврата, и никакие молитвы не могли его спасти. Капля за каплей жизнь вытекала из него. Взгляд его ускользнул, и зрачки снова закатились. Дыхание затухало, грудь вздымалась неравномерно.

Алиенора тоже не могла дышать.

– Дайте ему пить! – велела она. – Именем Бога, дайте ему чего-нибудь попить!

Королева выхватила кубок из чьих-то рук и поднесла к губам Ричарда, но жидкость вылилась из его рта и сбежала ручейком на грудь, словно разбавленная водой кровь. Бормоча молитвы, королевский капеллан вставил крест в пальцы короля.

Алиенора оцепенела от непонимания и неприятия того, что происходит. Ее возлюбленный сын умирал прямо у нее на глазах. Как из тела Ричарда утекала жизнь, так из нее утекала вера, и когда его дыхание прервалось, она почувствовала, будто тоже умирает, растерянная и недоумевающая.

Последний раз он выдохнул и, содрогнувшись, застыл навсегда. Врач приложил зеркальце к губам Ричарда и покачал головой. Алиенора игнорировала его и всех, кто собрался вокруг постели короля. Она по-прежнему держала Ричарда за руку и смотрела в его лицо. А потом поняла.

– Нет! – завыла Алиенора и уронила голову на неподвижную грудь сына. – Нет! Нет! Нет!

Аббат Тюрпенэ осторожно коснулся ее плеча:

– Оставим его, ваше величество. Он уже с Господом.

– Нет! – Она подняла мокрое от слез лицо. – Я не могу! Ему нужно, чтобы я была с ним.

Аббат был настойчив:

– Госпожа, о короле позаботятся. Умоляю, пойдемте со мной. Пусть священники и лекари сделают то, что ему сейчас необходимо, а как они закончат, вы вернетесь.

Его слова донеслись до нее как будто издалека, и она вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Он не мог умереть. Разве я поверю этому? – Королева с трудом встала на ноги и, поддерживаемая двумя рыцарями Ричарда, вышла из шатра. Как только Алиенора оказалась под открытым небом, на виду, многолетняя привычка дала о себе знать: Алиенора выпрямилась и вскинула голову, несмотря на то что только что получила от судьбы смертельный удар. Все вокруг покрыла тьма и грозила поглотить ее саму. Погас светоч всей ее жизни. Исчезло все, что у нее было, ушли все надежды на будущее.

Подвезли ее багаж и поставили шатер. Там ее ждала Рихенза. Девушка хотела что-то спросить, но Алиенора жестом заставила ее молчать:

– У меня нет для этого слов. Моя кровать готова?

– Да, бабушка. – Рихенза была бледна, но сохраняла решительность.

– Я хочу лечь и не желаю, чтобы меня беспокоили.

– По крайней мере, позволь мне расплести твои волосы и помочь тебе раздеться. Так ты лучше отдохнешь.

Алиенора уступила толковой заботе внучки и была благодарна за ее немногословие. Она бы не вынесла сейчас ни сочувствия, ни слез. Теперь Алиенора очень хорошо поняла людей, которые просто отворачивались к стенке и умирали от горя, но себе она не могла позволить этой роскоши: смерть Ричарда мгновенно повысила ее ответственность и увеличила обязанности.

Она взирала на мир, в котором нет любимого сына, и справиться с этой картиной можно было только одним способом: стать бесчувственной. Три дня назад Алиенора счастливо проводила время в Фонтевро, играла с Рихензой в триктрак. Почему не ощутила, как стрела арбалета поразила Ричарда, в тот миг, когда это произошло? Почему не знала?

Когда Рихенза сняла с нее верхнее платье, Алиенора легла на свою дорожную кровать, скрестила руки на груди, как на надгробном памятнике, и закрыла глаза. О мой Бог, о моя любовь! Дитя мое, мое дитя!

Рихенза сидела сбоку от бабушки и молилась, вся в слезах. Она не могла поверить, что дядя Ричард мертв, ведь он всегда был больше, чем сама жизнь. И до чего страшный это удар для Алиеноры, даже превыше горя. Возможно ли вернуться к нормальной жизни после такого? А что бы чувствовала она, Рихенза, потеряв Томаса? От этой мысли девушка чуть не захлебнулась от нахлынувшей скорби.

Боясь, что ее всхлипы потревожат Алиенору, Рихенза тихо вышла из шатра. Прохладный вечерний бриз всколыхнул ее юбки и заставил поежиться. Глянув в сторону шатра Ричарда, она заметила, что толпа разошлась, но внутри оставалось несколько человек. Через отдернутый полог лилось оранжевое сияние свечей и факелов, плыли облака воскурений. Среди священников, которые молились и пели внутри шатра, Рихенза разглядела аббата Тюрпенэ. Еще несколько человек стояли вокруг высокого стола и были поглощены каким-то занятием. Вот подняли что-то, с чего падали капли; положили это в ящик.

Человек, который поместил предмет в ящик, затем отошел от стола и шагнул из шатра наружу. Рихенза разглядела, что это Меркадье, капитан наемников. Он наклонился и тщательно ополоснул окровавленные руки в ведре с водой, а когда выпрямился, Рихенза заметила пятна крови и на его котте. Их глаза встретились, пока Меркадье вытирал руки о тряпку, привязанную к одной из растяжек шатра.

– Миледи, вам здесь не место, – сказал он.

Рихенза вернулась в свой шатер, где села на табурет. Ее била дрожь и мутило. Она не хотела думать об увиденном, но знала, какому действу стала свидетелем. Та вещь в руке Меркадье, с которой падали капли, – это сердце короля Ричарда. Своими ножами они расчленяли тело короля, исполняя свой последний долг перед ним. Его внутренности останутся здесь, в Лимузене, сердце отправится в Руан, а само тело будет покоиться в Фонтевро рядом с телом его отца.

Стуча зубами, несмотря на теплый весенний вечер, Рихенза забралась в постель к бабушке и бережно обняла ее за плечи. Алиенора не шевельнулась.

Утром над останками Ричарда произнесли молитвы и аккуратно поместили их на застеленные плащами из шелковой тканью похоронные носилки, установленные в повозке. Короля обрядили в алые одежды с горностаевой оторочкой. Его волосы вымыли, причесали и уложили рыже-золотыми волнами, как при жизни. Голову увенчали короной с драгоценными камнями. Его руки, унизанные кольцами, были сложены в молитвенном жесте на груди. Все признаки насилия, совершенного над телом, оказались спрятанными под складками мантии, усыпанной золотыми блестками. Внутренности короля захоронили в церкви в Шалю, а забальзамированное сердце, запечатанное в свинцовый ларец, покоилось поверх меча короля, на тех же носилках, что и тело.

Пока мужчины занимались приготовлениями, Алиенора обходила лагерь, проверяя, все ли в порядке. Ричарда не стало, и теперь, помимо своей собственной, нужно исполнять и роль сына. Она уже приказала капитану Меркадье служить ей так же, как он служил Ричарду, – по крайней мере, пока.

– Как пожелаете, госпожа, – ответил тот.

Вокруг его глаз залегли глубокие тени, потому что он, подобно Алиеноре, прошел через ад. В лагере было много людей с пустым взглядом – ходячие мертвецы, хоронящие труп.

Когда пришло время тронуться в путь до Фонтевро длиной в сто миль, Меркадье вывел лошадь для королевы, но Алиенора отказалась сесть в седло.

– Я пойду пешком, – заявила она. – Даже если ноги мои будут в ссадинах и царапинах, я пройду всю дорогу пешком.

Капитан посмотрел на нее долгим взглядом, но если другие попытались бы переубедить ее, он только кивнул и распорядился, чтобы лошадь забрали.

Алиенора встала сбоку от повозки, сняла с головы вимпл и распустила волосы. Они упали ей на лицо и на спину спутанными белыми прядями. Ухватившись за металлический крюк, куда обычно вешали котлы и прочую утварь, она приказала процессии трогаться.

К ней присоединилась Рихенза, которая тоже отказалась ехать на лошади. И головной убор она также сняла, только оставила косы нетронутыми.

Апрель выдался сухим, и почва под ногами была достаточно твердой, хотя на дороге порой встречались ямы и кочки. Алиенора ничего не замечала, кроме смены ритма или рывков повозки, и то только потому, что беспокоилась о Ричарде – не потревожит ли его тряска, не нарушится ли его царственный покой. О себе она не думала и шагала милю за милей. Одна нога перед другой, одна перед другой, держаться за борт повозки, слушать скрип колес, позвякивание упряжи и фырканье лошадей. А вокруг пели птицы, небо было голубым, как одежды Богородицы, и нежно зеленели листья. И посреди этой красоты и жизни ее сын – мертв.

Она споткнулась о камень и упала на колени. Рихенза поспешила ей на помощь, но Алиенора оттолкнула ее.

– Бабушка, тебе надо отдохнуть.

Королева упрямо затрясла головой:

– Нет, я пройду весь путь пешком.

Рихенза протянула ей кожаную бутыль с вином:

– Тогда хотя бы попей!

Алиенора согласилась, но жидкость обожгла ей горло, и она закашлялась. Трудно глотать, зная, что сыну больше никогда не пригубить вина.

Чуть подкрепившись, королева смогла преодолеть еще милю или две, но в конце концов у нее подкосились ноги, и она осела на землю у повозки, поникнув головой. Не осталось сил даже плакать.

Меркадье поднял ее с нежностью, так грубый пастух поднимает захромавшего ягненка.

– Во имя Иисуса, госпожа, ваш сын не хотел бы, чтобы вы это делали. – Его переполняли чувства, он едва мог говорить. – Ваш сын хотел бы, чтобы вы ехали верхом.

– Нет, – прошептала она.

Меркадье нахмурился в задумчивости и затем отнес королеву к лошади, которая тянула похоронные носилки, и посадил на спину животному.

– Вот так, – сказал он и с коротким поклоном вернулся к своему жеребцу.

Они продолжили движение. Алиенора цеплялась за нагретую солнцем кожаную сбрую. Под ней ровно покачивался крепкий лошадиный круп, сзади катилась повозка.

Вдоль дороги выстроились люди, чтобы поглазеть на похоронную процессию. Они видели кавалькаду скорбных рыцарей в полных доспехах с опущенными флагами, так что концы волочились по земле. Видели богато задрапированную повозку, на которой в пышном облачении возлежал король с восковым лицом. И видели сгорбленную старуху, сидящую верхом на лошади, тянущей повозку: с распущенными седыми волосами, падающими на лицо, она была похожа на ведьму. Кое-кто из рыцарей бросал серебряные монеты в толпу, и над процессией взлетал окрик:

– Дорогу королю! Дорогу королю!