Глава 20

Алиенора взяла новорожденного внука, только что принявшего свою первую в жизни ванну, и, трепетно обняв, поднесла дочери. Матильда полусидела на постели, вся обложенная подушками и валиками, белая как мел и едва живая от изнеможения. Однако лицо ее осветилось счастливой улыбкой, едва ее руки коснулись малыша. Его еще не запеленали, и она пересчитала миниатюрные пальчики на руках и ногах, поцеловала нежную кожу. На теплой макушке поблескивали на свету рыжие тонкие волосики.

– Ты прекрасно справилась, – похвалила дочь Алиенора. – У тебя чудесное дитя. Я так рада, что ты приехала в Винчестер разрешиться от бремени. – Она смахнула с ресниц слезы. После кончины Гарри и проблем, которые столкнули отца с сыном и брата с братом, этот попискивающий комочек жизни казался неоценимым даром судьбы.

– Я тоже рада, мама. – Матильда снова поцеловала малыша и вернула его Алиеноре. – Могу я попросить тебя: покажи его всем, хорошо?

– Конечно! Никому другому я бы не позволила это сделать. – С умиленной улыбкой Алиенора завернула младшего внука в одеяло, чтобы ему было тепло и уютно. Когда его вернут в покои матери, то запеленают туго, как положено, чтобы ручки и ножки были прямыми, но сначала новорожденного нужно всем показать. Имя ему выбрали Вильгельм – родители договорились об этом, когда он еще был в чреве матери. – Отдыхай. Я скоро вернусь.

Поцеловав влажный лоб дочери, она вышла из родильных покоев к ожидающей родне.

Супруг Матильды Генрих с восторгом и гордостью принял сына на руки. Держал он его уверенно. Сразу видно, что имел опыт обращения с младенцами. Старшие дети столпились вокруг отца, чтобы посмотреть на нового братика. Рихенза была очарована. На мальчиков он произвел не такое сильное впечатление, и они быстро вернулись к прерванной игре, но старшая сестра осталась. Она положила палец в ладошку младенца и засмеялась, когда он попытался обхватить его.

К Генриху Алиенора, поначалу настороженная, постепенно прониклась симпатией. Он был немногим моложе ее, но вполне деятельный и активный, о чем свидетельствовало рождение одного отпрыска за другим. Детей он обожал и очень тепло относился к Матильде. У них была веселая и шумная семья, в их жилище всегда звучали громкие голоса и смех. Возможно, порой это могло быть утомительно, но такое семейное счастье – редкий дар.

Прибыл и король, чтобы осмотреть новорожденного внука, хотя на руки его взять не пытался.

– Хороший ребенок, – вынес он вердикт и пощекотал младенца под подбородком, отчего тот сморщил крошечное личико и мяукнул.

Дед не обратил на это никакого внимания – его мысли были заняты другим. Поскольку Ричард по-прежнему упорствовал в отношении Аквитании, Генрих разрешил Иоанну и Жоффруа вторгнуться в Пуату и силой заставить брата покориться. Однако идея оказалась неплодотворной. Братья без устали грабили приграничные земли друг друга, но никаких серьезных прорывов не происходило, а непродуманные советы Генриха лишь добавляли горечи в похлебку из обид и соперничества. Только что пришло известие об очередной неудавшейся, но дорогостоящей стычке, и настроение у короля было кислым, как недозрелое яблоко.

Алиенора ничего не говорила ему – все и так очевидно. Рано или поздно Генриху придется признать, что Ричард не согласится отдать Аквитанию. Тогда надо будет искать другое наследство для Иоанна и как-то иначе умиротворять Жоффруа, который хотя и владел Бретанью и Ричмондом благодаря женитьбе, из родительского наследства почти ничего не получил.

Она уже собиралась вернуть младенца Матильде, когда в комнату прибежали другие дети, желающие посмотреть на прибавление в королевском семействе. Одним из них был сын Генриха от последней любовницы, Иды де Тосни, – обаятельный, изящный мальчик с темными, как у матери, волосами и карими глазами. В четыре года он имел удивительно хорошие манеры. Алиенора не держала зла на ребенка из-за обстоятельств рождения – его вины в этом нет. Вместе с ним пришел еще один мальчик – с мягкими каштановыми волосами и голубыми глазами, очень похожими на ее глаза. Он совсем недавно научился ходить, но уже выговаривал отдельные слова. Сын Иоанна, рожденный Беллой де Варенн, оказался славным, улыбчивым ребенком – полной противоположностью своего злокозненного и злопамятного отца. Усади его с игрушкой, расскажи ему сказку, приласкай его – и он будет бесконечно доволен. Беллу в прошлом году выдали замуж за Роджера де Ласи, и Алиенора больше ничего не знала о ней, да и не желала знать.

Маленький Ричард одарил кузена поцелуем в щечку, а потом заодно поцеловал и своего четырехлетнего дядю. Его простодушная ласка заставила Алиенору улыбнуться и подумать, что, возможно, у будущих поколений все же есть надежда.

Как ни медленно восстанавливалась Матильда после родов, но к августу, когда она прошла обряд очищения, силы вернулись к ней. В честь радостного события ей сшили новые платья, а супруг подарил расшитый жемчугами и сапфирами пояс.

В покоях Алиеноры кипела жизнь: с утра до ночи здесь было тесно от дам, детей, собак и многочисленной прислуги, снующей туда и обратно. За эти месяцы королева очень сблизилась с Матильдой, и это было чудесно. В ее жизни снова появились приятная компания и общение. Старшая дочь выросла доброй и жизнерадостной, и ее присутствие согрело измученную душу Алиеноры. Добавляли в жизнь красок и дети с их нескончаемыми проделками. Стражники Генриха не спускали с Алиеноры глаз, но в целом все было не так плохо. Если постараться, то можно было представить, будто она располагает некоторой свободой.

Одним сентябрьским утром она сидела с Матильдой, приглядывала за младенцем и учила внука Ричарда считать пальцы. Вдруг в комнату ворвался Генрих с перекошенным от злобы лицом. Он сильно хромал, но не из-за старой раны, которая частенько донимала его болями, а из-за воспаленного ногтя на ноге. В его кулаке был зажат кусок пергамента.

– Хватит! – без предисловий заявил он. – Этому нужно положить конец!

– Два, три, сесть! – считал маленький Ричард. – Семь, девять, десять!

Алиенора приподняла внука и подала его няне Агате знак, чтобы та взяла заботы о ребенке на себя.

– Чему нужно положить конец?

– Это Ричард! – Он потряс пергаментом перед лицом Алиеноры. – Он вторгся в Бретань. Говорю тебе: я не собираюсь больше терпеть его провокации!

– Насколько я помню, не он начал эту войну. Это же ты послал Иоанна и Жоффруа в Пуату сражаться с ним. Что ему было делать? Открыть двери пошире и с поклоном пригласить их в дом? Впрочем, я согласна с тобой: хватит. Договорись о мире и еще раз подумай о том, как разделить наследство.

– Я не позволю Ричарду своевольничать, слышишь?

– Тогда относись к нему справедливо. Меч – обоюдоострое оружие. Нельзя было обещать Иоанну Аквитанию. Пусть он правит Ирландией, как с самого начала и предполагалось.

Генрих оперся о стол, чтобы снять вес с больной ноги.

– В моем гнезде целая стая орлят, и они так и норовят разорвать меня на части. – Его рот изогнулся в сардонической усмешке. – Они съедят меня до последнего кусочка, только дай им шанс.

– Ты сам в этом виноват, – возразила Алиенора. – Ты клюешь их, вырываешь перья из крыльев, так что они не могут вылететь из гнезда и вынуждены бороться с тобой за место под солнцем.

– Папа, что ты собираешься делать? – Матильда поспешила вмешаться в диалог родителей, пока ситуация не вышла из-под контроля.

Он протяжно выдохнул:

– Призову их к себе. Пусть приедут сюда, и я выслушаю то, что они пожелают сказать, а они в свою очередь выслушают меня – и потом исполнят мою волю.

– Ты действительно думаешь, что так и выйдет?! – воскликнула Алиенора. Его слепота была поистине поразительна. – Ты не понимаешь своих сыновей, ни одного из них, а ведь они так похожи на тебя. Их воля – зеркальное отражение твоей, и именно поэтому они не покорятся тебе.

– Я породил их. – Глаза Генриха горели бешенством. – Я их господин и отец, они – мои дети, вот в чем главное отличие. – Он бросил на Алиенору грозный взгляд. – Ты будешь поддерживать меня в этом, госпожа супруга.

Алиенора склонила голову:

– Я сделаю все, что смогу, потому как не желаю видеть, как мои сыновья гибнут, воюя друг с другом. Хватит того, что случилось с Гарри. Но я не соглашусь на то, чтобы ты отдал Аквитанию Иоанну. Не он мой наследник, к тому же он слишком юн.

Генрих задвигал челюстью, но промолчал. В его взоре, помимо злости, было что-то еще – некий расчет, и Алиенору это насторожило.

– Так или иначе, сейчас я призываю их всех к себе, – бросил он. – А там посмотрим. – Король оттолкнулся от стола и поковылял прочь, заниматься другими делами.

– Он что-то задумал. – Алиенора прищурилась. – Не знаю что, но я прямо видела, как в его голове складывается какая-то идея.

Матильда повела плечом:

– У папы всегда много планов, и я не помню такого времени, чтобы братья не ссорились. И с детства причиной их ссор становилось желание получить то, что было у другого.

Алиенора печально вздохнула:

– Что я могу сделать? Даже если мне разрешат поговорить с ними, я никогда не посоветую Ричарду отказаться от Аквитании. Он был избран моим наследником с момента, как покинул мое чрево и вошел в этот мир. Ах, не знаю! – Она в отчаянии взмахнула руками. – Храни тебя Бог от подобных проблем с твоими детьми.

Теперь настала очередь Матильды вздыхать.

– Я молюсь о том, чтобы наша петиция папе римскому была услышана и чтобы мы наконец вернулись в Саксонию. Я счастлива здесь, с тобой, мама, но я преданная супруга Генриха, а его место там. – Она подняла на мать полные тревоги глаза.

Алиенора обняла ее, пытаясь подбодрить дочь:

– Твой отец делает все, чтобы договориться с папой римским и императором. Справиться с родными сыновьями ему не под силу, но, когда дело не касается его личной власти, он не так слеп. Кроме того, твой отец – опытный политик. Он поможет вам, обещаю, а я не из тех, кто раздает обещания направо и налево, особенно если они связаны с Генрихом.

Внезапное, нежданное тепло кинжалом вонзилось ей в сердце. Раз за разом, когда она думала, что умерли все ее чувства к мужу, кроме ненависти, что-то вдруг кололо ее, словно шип на стебле цветущей розы, и рана кровоточила снова.

Когда Иоанн вошел в комнату, его взгляд сразу остановился на маленьком мальчике, который сидел на коленях у дамы Агаты и весело лепетал что-то в ответ на ее ласки. К этому ребенку Иоанн испытывал незнакомую ему доселе нежность. К ней примешивалось и собственническое чувство, и была еще гордость. Хотя у сестер сыновья были, из братьев он пока единственный, у кого родился сын. Жена Жоффруа Констанция не так давно родила дочь, обнаружив перед целым светом тот факт, что семя брата не настолько сильно, чтобы породить сына. А этот маленький мальчик является живым доказательством его, Иоанна, мужской силы.

Агата торопливо привстала, чтобы сделать реверанс.

– Господин, – сказала она, – я не видела, как вы вошли.

Иоанн был доволен. Он обожал таиться в тенях, чтобы его никто не заметил, пока он сам не будет готов. Агата когда-то была его няней, Иоанн специально разыскал ее – она достойно позаботится о его драгоценном сыночке. Махнув, чтобы она села, принц присел на корточки и взъерошил каштановые волосы Ричарда. Иоанн самым решительным образом намеревался стать хорошим отцом для мальчика, лучшим, чем был для него его собственный отец. Вокруг все страшно переживали из-за того, при каких обстоятельствах был зачат и рожден маленький Ричард, а сам Иоанн не испытывал ни малейшего сожаления или раскаяния.

– Я твой папа, – проговорил он. – Ты можешь сказать это слово?

Малыш кивнул и качнул ножками.

– Папа, – повторил он.

– Молодец! – Иоанн подхватил его на руки, и острое ощущение «это мое» усилилось. Он сотворил этого человечка, он обладает им так, как не обладает больше никем и ничем в мире. Ребенок не плакал и не пытался вырваться, а бесстрашно рассматривал Иоанна.

– Ты мой. Ты принадлежишь мне. – Последние слова Иоанн произнес с особым нажимом. – Я весьма доволен им, – сказал он затем, обращаясь к Агате.

– О да, господин, – ответила она с нескрываемой гордостью. – Никто не может устоять перед его очарованием.

– А-а, то есть он пошел в отца.

От двери послышался звук – тихие шаги. Видимо, кто-то еще любит оставаться незамеченным, и Иоанн немедленно насторожился.

– Выходи, – скомандовал принц, сердитый и слегка напуганный тем, что теперь не он, а за ним следят, его подслушивают.

В шуршании красных юбок и блеске золотой вышивки на свет вышла Белла. Платье облегало фигуру, очерчивая пышные формы, но на голове ее была накидка замужней дамы, и она обрамляла лицо, в котором девичью мягкость сменили четко вылепленные черты взрослой женщины – женщины, получившей от жизни несколько трудных уроков. Руку, приподнявшую подол платья над позолоченным башмачком, украшало обручальное кольцо.

Иоанн сердито уставился на нее, на что она ответила вызывающим взглядом.

– Не буду спрашивать, что ты здесь делаешь. – Он крепче сжал сына. – Это очевидно.

– Папа! – Ричард заерзал в его руках.

– Я и не жду твоих расспросов. На самом деле я пришла взглянуть только потому, что, когда тебе нанесли незаживающую рану, невозможно игнорировать боль. – Голос Беллы был глух от горя. – Ты многое забрал у меня в тот день, а то, что дал взамен, будет тяжким бременем до конца моих дней.

– Ты можешь видеть его, когда захочешь, – бросил Иоанн. – Я не стану мешать тебе.

Она покачала головой:

– Нет, я не буду этого делать, чтобы не растравлять и без того глубокую рану. Когда я видела его в последний раз, прощаясь с ним у ворот аббатства Шафтсбери, он еще лежал на руках кормилицы. Сейчас я смотрю на маленького мальчика. Потом это будет подросток, а после мужчина, а между – годы пустоты, отделяющие его от меня. Это слишком больно, теперь я это поняла. – Белла пошла к двери, но на пороге остановилась. – Мне следовало бы проклясть тебя за то, как ты поступил со мной, но ты отец моего ребенка, и я не сделаю этого из-за нашего сына. – Она вышла, с достоинством закрыв за собой дверь.

Иоанн отдал ребенка Агате. Его первым желанием было догнать Беллу, сдавить ее в объятии и душить яростными поцелуями, пока она не покорится ему. Но это было бы неразумно, учитывая, что при дворе находятся ее муж и ее родители. Да, супруг у нее пожилой, седой и, вероятно, вялый, как дохлый угорь, а вот опасаться Амлена у Иоанна были все основания.

– Ни слова, – предупредил он Агату.

– Я знаю, когда держать рот на замке, – пробормотала она, – но на правах вашей старой няньки осмелюсь дать совет: будьте осторожны.

– О да, я буду осторожен, – кивнул он. – Очень и очень осторожен.

– Мама?

Алиенора оглянулась на голос. В покои входил ее средний сын, а за ним по пятам трусил рыжий, с белыми пятнами спаниель Мойси. Собака была свадебным подарком от Констанции и повсюду бегала за Жоффруа. Он подошел к Алиеноре и поцеловал ее в щеку. Его губы были холодны, как камень, на плаще таяли созвездия снежинок. Пес шумно отряхнулся от больших ушей до мохнатого хвоста и плюхнулся на пол как подкошенный.

– К утру снега навалит по колено, – сказал Жоффруа.

Алиенора убрала шитье. Ей было тепло у огня, с бокалом подогретого вина и с наброшенной на ноги меховой накидкой. Рядом с ней Матильда трудилась над парой нарядных носков для мужа.

– Твой отец будет крайне раздражен, если ему не удастся поохотиться, – заметила Алиенора. – Все останутся в замке, и ссорам не будет конца.

– Думаю, да, – усмехнулся Жоффруа. – Но лично я уеду, как только распогодится. – Он сел сбоку от сестры и протянул руки к огню. – Констанция пишет, что она опять понесла, и возможно, на этот раз у нас родится сын.

– Какая чудесная новость! Я рада за вас. – Алиенора обняла сына.

Матильда тоже обняла брата и пошла за вином, чтобы произнести тост.

Жоффруа взял кубок, но, после того как прозвучали поздравления, опустил его на колено и откашлялся:

– Это не единственная новость, которую получил я сегодня утром.

Алиенора тут же напряглась. Генрих сумел-таки установить перемирие между сыновьями, но было оно не прочнее паутины. Еще он обещал подумать над тем, как разделить наследство и найти лучшее решение. Это была беспримерная уступка с его стороны, однако Алиенора знала склонность мужа оттягивать исполнение обещаний и брать свои слова назад. Так же вели себя и сыновья. Кроме того, не существует решения, которое устраивало бы всех: то, что получит один из сыновей, двое других не получат и сочтут себя обделенными, а Генрих опять будет настраивать их друг против друга.

– Папа посылает меня в Нормандию, чтобы я правил там от его имени. И нужно ехать как можно скорее.

– В Нормандию? – повторила Алиенора.

Теперь Жоффруа стал наследником Ричарда, и с повышением статуса и рождением детей от законной супруги его амбиции выросли. Лишь он обеспечивал продолжение династии, а не плодил бастардов. Вероятно, поэтому и согласился принять участие во вторжении в Пуату вместе с Иоанном, когда Генрих им это предложил. Ричарда и Жоффруа разделял всего один год, и соперничество между ними обострилось после смерти Гарри. Поручив Жоффруа управлять Нормандией, Генрих одновременно посылает предупреждение Ричарду: наследование Нормандии и Анжу не высечено в камне.

– Ну да, ведь Ричард слишком занят в Пуату, и папа знает, что я хороший правитель и буду делать все так, как он скажет. – Жоффруа искоса глянул на мать и наклонился, чтобы потрепать собаке загривок. – Ричарду это не понравится, но так тоже нельзя – брат хочет усидеть на всех стульях разом.

Алиенора внимательно смотрела на сына. Упрямо вскинутые плечи говорили о том, что он пришел сюда не извиняться и не оправдываться за ссоры с Ричардом. Нет, ему нужно, чтобы она одобрила его назначение правителем Нормандии.

– Вы взрослые люди. Господь дал вам ум, но этого мало – надо уметь им пользоваться. Будет гораздо лучше, если вы, родные братья, станете союзниками. Не позволяйте отцу вбивать между вами клин.

– Конечно, мама. – Он помолчал. – Ты дашь мне свое благословение?

– Ты же мой сын. Разумеется, я дам тебе свое благословение. И оно всегда с тобой, как и со всеми моими дочерьми и сыновьями. Прошу я тебя лишь об одном: продумывай каждый свой шаг и не пренебрегай возможностями, данными тебе Богом и высоким рождением.

Жоффруа посмотрел на нее долгим, непроницаемым взглядом:

– Не буду, мама.

Он опустился на колени, и Алиенора с нежностью прикоснулась к его волосам. Может, не так уж глупо поступил Генрих, отдав Нормандию среднему сыну, однако новых трений не избежать. Что ей делать? Только молиться о том, чтобы сыновья не поддавались манипуляциям супруга и молодого короля Филиппа Французского, за которым уже закрепилась слава хитрого политика. Она может сколько угодно уговаривать, советовать и корить, но выбор – слушать ее или не слушать – остается за ними.