Глава 12

Алиенора молилась, стоя на коленях в королевской часовне, посвященной святому Николаю. Снаружи бился о крепостные стены холодный сырой ветер. Низкие тучи закрыли солнце, и через маленькое окошко над алтарем почти не проникал дневной свет. Зато внутри горели свечи и освещали яркую роспись на стенах часовни – сцены из жизни святого.

Королеву подавляла мысль о подступающей зиме, с ее бесконечными ночами и почти полным отсутствием новостей извне. Прямо перед ней святой проталкивал мешок с золотыми монетами в окно дома, где жил бедняк с тремя дочерьми. У девушек не было приданого, и из-за этого им пришлось бы торговать телом. Вот если бы ей в окно кто-нибудь забросил мешок с надеждой!

Буря в конце концов улетела к морю, оставив после себя полоску золотого заката под угольно-черным облаком. Алиенора вернулась в свою комнату и уселась с Амирией за партию в мельницу, хотя играть не хотелось. В душе царила серая скука – до того момента, пока не явился Роберт Модит с известием, что прибыла графиня де Варенн.

– Приведите же ее ко мне! – Алиенора уцепилась за эти слова, как тонущий пловец за веревку. – И проследите, чтобы для нее подготовили покои. Вот тот мешок золота, о котором я мечтала! – Она засмеялась, видя озадаченные лица Амирии и Модита. Те явно опасались, что королева теряет рассудок. А Алиенора послала беззвучную благодарность святому Николаю.

Изабелла с дочерьми направлялась в свое норфолкское имение – замок Акр, где ее дожидался Амлен. Оттуда они планировали вместе отправиться ко двору на рождественские торжества, но Изабелла решила, что может сделать небольшой крюк и проведать подругу. Ее сын Уильям остался вместе с Иоанном – оба мальчика получали образование, живя в доме королевского юстициара Ранульфа де Гланвиля.

– Я так рада видеть тебя! – вскричала Алиенора, и они обнялись. – И тебя, и всех моих племянниц! Как вы выросли!

Белла в свои пятнадцать лет стала настоящей красавицей. Ее шелковистые темные волосы, заплетенные в косы, высоко подняли и уложили. Такая прическа обнажала изящный изгиб шеи и подчеркивала сине-зеленые глаза, а чистая кожа словно светилась изнутри. Адела и Матильда – одиннадцати и девяти лет – были миленькими и живыми девочками, но слишком юными, чтобы соперничать с прелестной старшей сестрой.

Изабелла улыбнулась в ответ, но как будто через силу.

– Да, выросли, – проговорила она.

– Здоров ли Амлен?

– Да, и он посылает вам наилучшие пожелания – и имбирное печенье.

– Он позволил Белле покрасить его бороду в синий цвет, – объявила Адела. – А после мама сердилась на папу, потому что ему надо было встречаться с королем Франции.

Алиенора переводила взгляд с девочек на их мать. Впервые за много недель и месяцев ее разбирал искренний смех.

– Правда? В синий цвет?

– Это было глупо, – чопорно сказала Изабелла. – Он должен был остановить ее, да и Белла сама могла бы понять, что не следует этого делать. Что подумали бы люди?

– Ничего ужасного не случилось, – возразила Белла. – Мама, ты всегда так серьезна! – Она обернулась к Алиеноре. – Мы наблюдали за тем, как красят ткань, и папа рассказал мне, что давным-давно люди красили растением вайда свою кожу. Тогда я заметила, что у него седеет борода, и он позволил мне покрасить ее кончик. Только и всего. – Девушка бросила на мать непокорный взгляд.

– Нельзя быть такой безответственной, – стояла на своем Изабелла. – Все вокруг смеялись. А твоему отцу пришлось сбрить бороду, чтобы иметь возможность предстать перед королем Франции. Надо думать о последствиях.

Белла сжала розовые губки и склонила голову, якобы признавая себя виноватой. Но Алиенора подметила в девушке независимый характер и даже в чем-то посочувствовала ей.

– Генрих тоже способен на такое, – поделилась она с племянницей. – Однажды он приехал в дом Томаса Бекета, весь заляпанный грязью после охоты, и швырнул на обеденный стол только что убитого зайца. И это было в те дни, когда они с Бекетом еще дружили.

Изабелла неодобрительно покачала головой, а Белла тайком послала Алиеноре заговорщическую улыбку.

– Я уверена, никто и не заметил того, что Амлен побрился, – примирительным тоном закрыла тему королева. – А вы были в Кентербери? Видели Людовика?

Изабелла кивнула:

– Раньше я его никогда не встречала, поэтому не могу судить о том, изменился ли он, но мне показалось, что здоровье у него слабое.

– В чем выражалась эта слабость? – удивилась Алиенора.

– При высоком росте Людовик сильно сутулится, и он очень худой – должно быть, постится много. На ногах едва держался, его придворным приходилось все время стоять рядом с ним, чтобы подхватить, если он пошатнется. Король Франции по виду совсем старик.

Обычно упоминание имени первого супруга вызывало у Алиеноры острую ненависть. Она не могла простить ему отношения к ней и того, что по его вине их блистательный, многообещающий брак распался. Тем не менее бывали моменты более светлые, когда она вспоминала их первые совместные годы. Мальчик и девочка, связанные воедино в угоду интересам других людей, растерянные и испуганные, они сумели найти утешение друг в друге.

– Жаль это слышать, – пробормотала она.

– Его глубоко растрогало посещение усыпальницы архиепископа, – продолжила графиня. – Он плакал, не скрывая слез. Мне показалось, что Генриха это покоробило.

– Людовик всегда был любителем пустить слезу и пасть ниц перед могилами мучеников, – бросила Алиенора. – Думаю, он чувствовал себя обязанным всплакнуть над телом Бекета, хотя рыдания его могли быть вполне искренними. А с дочерью он встречался?

– Да. И остался доволен ее манерами. Она была воплощением благовоспитанности и почтительности. Но до этого он видел ее, когда она была младенцем на руках у няньки.

– И еще она особа женского пола, что для моего первого мужа всегда представляло немалое затруднение, – вздохнула Алиенора. – Он говорил о браке Ричарда и Адель?

– Амлен сказал, что Людовик и Генрих обсуждали эту тему. По-видимому, Людовик заявил, что дело тянется слишком долго и пора исполнить то, о чем договорились.

– А Генрих что?

– Он согласился.

Алиенора выпрямилась при этих словах:

– Он же обещал, что не сделает этого! Сам клялся мне, что не хочет этого брака!

– Нет-нет, – поспешила успокоить ее Изабелла. – Генрих согласился только на словах, чтобы утихомирить Людовика. Он сказал, что действительно пора бы заключить брак, но, к сожалению, Ричард пока занят в Пуату. Еще он признал, что Людовик как отец имеет все основания беспокоиться, и пообещал, что постарается в ближайшее время назначить дату церемонии. Ну а король Франции либо слишком устал, либо из дипломатических соображений не стал добиваться большего. Они наметили свадьбу на будущий год, однако Генрих потом прошептал Амлену, что все будет так, как он сам решит, и что никто не смеет диктовать ему свою волю.

Алиенора знала, что в это «никто» включены и они с Ричардом. Но, по крайней мере, опасность миновала хотя бы на время.

Не без смущения Изабелла перешла к очередной новости:

– Вам следует знать, госпожа, что Ида де Тосни удалилась в Вудсток. Ожидают, что где-то между Рождеством и Сретением она родит королю ребенка.

Но этому известию уже не под силу было разбередить старые раны в душе Алиеноры. Ей просто стало немного жаль девушку – очередную жертву короля Англии.

– Вряд ли он станет держать Иду при себе, даже после обряда очищения. Своих женщин он меняет почти так же часто, как слуги меняют простыни на его постели. Отдаст ее замуж за кого-нибудь из числа придворных, а тем временем на глаза королю попадется новая протеже. – Она обратилась к племянницам, которые и без того ловили каждое ее слово: – Со стороны может показаться, что быть любовницей великого правителя – завидная доля. Да, она в центре всеобщего внимания, у нее множество шелков и драгоценностей, за столом ей подносят лучшие угощения. Но ее положение опасно, потому что она целиком и полностью зависит от прихоти короля, а он в любой момент может выкинуть ее, как ненужную вещь.

– Разве это не одно и то же, что быть королевой? – спросила Белла.

Неожиданный вопрос заставил королеву внимательнее приглядеться к старшей племяннице. В бирюзовых глазах светилась жажда знания и почти взрослое понимание. Алиенора сообразила, что употребила слово «опасно», а девочка, которую балуют, лелеют и всячески оберегают любящие родители, наверняка хотела бы выйти за рамки размеренной жизни, прикоснуться к чему-нибудь по-настоящему волнительному, даже если придется нарушить какие-то правила.

– Все это – богатство, внимание, власть – я имела не от мужа. Они были у меня еще до брака с ним. А он забрал их у меня. Вот так устроен мир. Поэтому надо быть настороже.

Щеки Беллы порозовели.

– Мой дядя пожертвовал монастырю Годстоу крупную сумму в память о Розамунде де Клиффорд. Для нее воздвигли прекрасную усыпальницу, а король превратил ее в настоящий храм.

– Белла, хватит! – прошипела графиня.

Алиенора взмахом руки остановила обеспокоенную подругу:

– Нет, лучше задавать вопросы прямо, а не прятать их по темным углам. – И она опять повернулась к Белле. – Розамунда много лет была любовницей твоего дяди. Он вовсе не имел намерения жениться на ней. После смерти бедняжки Генрих оказывает ей такие почести, каких никогда не оказывал при жизни. Но что она выгадала, получив королевскую усыпальницу? Все равно она труп, гниющий под могильной плитой. – Тут Алиенора презрительно фыркнула. – Король умеет возводить храмы для мертвых. Один для Томаса, другой для любовницы – и один для меня, здесь, в Саруме, хотя я пока еще жива… Не все покойники Генриха готовы лежать тихо.

Когда девочки пошли спать, Изабелла и Алиенора сели перед жаровней с догорающими углями и стали играть в мельницу, попивая вино. В былые времена они любили коротать таким образом вечера в королевском дворце.

– Надеюсь, Белла вас не расстроила, – первым делом извинилась Изабелла. – У нее такой возраст, когда она уже не девочка, но еще не женщина. То она играет, как дитя, а то требует относиться к ней как к взрослому человеку. Нелегко с ней.

Алиенора только отмахнулась:

– Я давно уже не обижаюсь на такие вещи. И я хорошо помню себя пятнадцатилетней – до чего же скучно мне было в обществе взрослых женщин. Хотя тогда меня уже повенчали с Людовиком.

– Мы начали присматривать ей супруга, – призналась Изабелла, – но дело это небыстрое, и мы хотим, чтобы она была хорошо устроена.

– Будь я свободна, Белла могла бы стать одной из моих фрейлин. Тогда у нее было бы больше возможностей. Но сюда я ее не зову, тут она вряд ли встретит достойного молодого человека, скорее зачахнет от скуки. – Алиенора нагнулась к графине, чтобы донести до нее свою мысль. – Вы с Амленом обязательно должны находить ей занятия, помимо шитья и заботы о младших детях. Пусть она станет хозяйкой замка – отдайте ей одно из ваших поместий, пусть она сама управляет им. Это будет интересное дело для нее и подготовит к взрослой жизни.

Изабелла с озабоченным видом поджала губы:

– Думаю, вы правы. Надо подумать об этом.

Дамы возобновили игру, но вскоре ее прервало появление Роберта Модита. На лице его застыло скорбное выражение.

– Госпожа, из Франции пришли печальные вести. Я сожалею, что приходится сообщать их вам. Короля Людовика разбил паралич.

Алиенора безмолвно смотрела на придворного, а Изабелла ахнула.

– Неизвестно, будет ли он жить, – продолжал Модит. – Он пришел в сознание, за ним ухаживают лекари, но говорить он не может. Это все, что рассказал гонец.

Алиенора слышала его слова, но они не проникали в сознание. Перед внутренним ее взором возник семнадцатилетний Людовик – высокий, узкобедрый, изящный, со светлыми кудрями до плеч и сапфировой диадемой на голове, перекликающейся с густой синевой его глаз. В юности он был красавцем, и тем долгим, жарким летом она любила его. Все плохое случилось позже.

– Да ниспошлет ему Господь исцеление, – произнесла она. – И благодарю тебя за вести. – Заученные фразы сами срывались с ее губ. – Я буду молиться о нем.

Модит поклонился и вышел из комнаты.

– Моя дорогая госпожа, что я могу сделать для вас? – Изабелла протянула к королеве руку.

– Я опечалена, но не убита горем, – отрезала Алиенора. – Завтра я велю отслужить молебен о его скорейшем выздоровлении.

Она поднялась со скамьи и встала у самой жаровни, ловя остатки тепла. Ее сковал холод, как будто недуг Людовика и из нее вытянул часть жизненных сил. Но это пройдет. Одновременно в уме Алиеноры уже закипела работа.

– Наследнику Людовика всего пятнадцать лет, и он легко поддается влиянию. Кто знает, что теперь будет? Те могущественные фигуры, что окружают Филиппа, получают возможность разыграть свою партию.

– Гарри и Маргарита будут в его свите, – заметила Изабелла, – и он знаком с ними уже не первый год.

– Верно, и Гарри, если захочет, может очаровать даже сухое дерево, однако у него будут сильные соперники. – Она на минуту погрузилась в размышления. – Генриху будет непросто с Филиппом, поскольку по возрасту французский наследник ближе к нашим сыновьям. Контролировать Филиппа так, как он контролирует сыновей, у него все-таки не получится. При этом между ними не существует уз и обязательств старинного знакомства. Людовик на тринадцать лет старше Генриха, а Филипп на тридцать два года моложе его. Баланс возраста сместился, причем не в его пользу, и теперь все совершенно изменится.

– Вы обеспокоены?

– Я не могу ни на что повлиять, так что мне нет смысла волноваться. – Она посмотрела на Изабеллу. – А вот Генриху есть о чем переживать.

Следуя за Иоанном по темному коридору, Белла дрожала от восхитительного ужаса. Воздух здесь казался густым от запаха сырых камней. Подростки сбежали из королевских покоев, где взрослые обсуждали свои скучные дела, и пошли гулять вокруг Ноттингемского замка. Но декабрь затянул послеполуденное небо облаками, и в конце концов они пролились дождем. Тогда Иоанн бросил Белле вызов: осмелится ли она исследовать вместе с ним пещеру? Вот так они оказались в одном из множества туннелей, прорытых в мягком песчанике, на котором был построен замок. Лампада в руке Иоанна давала достаточно света, чтобы можно было двигаться, однако мрак впереди и сзади казался особенно жутким.

– Осторожно, – прошептал Иоанн. – Не наступи на крысу.

Беллу передернуло. Девушка представила, как под тонкой подошвой ее туфель яростно дергается мохнатое существо. Конечно же, он сказал это нарочно, чтобы испугать ее, а Белла была полна решимости не показывать, что своей цели кузен достиг.

– Сам не наступи, – храбрясь, ответила она.

Ей захотелось прикоснуться к стене пещеры. Под пальцами она ощутила шершавый камень, изрезанный следами от кирок, которыми прорубали этот подземный проход.

– Тут есть кое-что похуже крыс, – шепнул Иоанн. – Здесь приковывали преступников в ночь перед казнью.

– Я тебе не верю. Это всего лишь место для хранения. – Белла украдкой оглянулась.

– Ага, для хранения трупов. Если как следует прислушаться, то можно услышать, как звенят кандалы несчастных узников. – Иоанну только что исполнилось тринадцать лет, и в голосе его то и дело проскакивала юношеская хрипотца.

– Все равно ты меня не напугаешь, – сказала Белла, а сама невольно напрягла слух. Но услышала только их дыхание, шуршание двух пар обуви и далекое журчание текущей воды.

Иоанн завернул за угол, поднырнул под толстую каменную арку, потом под еще одну и вывел их в просторный зал, вырубленный в породе.

– В этом городе люди строят целые дома под землей, – сообщил он. – Они устраивают там арены для петушиных боев и питейные заведения.

Сырые камни источали удушающий запах плесени. Белла остро ощущала близость Иоанна. Пламя лампады бросало на его лицо тени, образуя странную маску, наполовину золотую, наполовину черную.

– А еще говорят, что эти туннели тянутся на многие мили, и если знать дорогу, то можно уйти из города, и никто об этом не догадается. – На миг циничное выражение на его лице сменилось искренней увлеченностью. – С такой подземной сетью ходов враг может сидеть у тебя под кроватью… или прямо в кровати. – Он встал напротив Беллы.

У нее по спине побежали мурашки от страха и чего-то еще, не очень понятного Белле. И правда, жутковато становится, как представишь темный, таинственный мир у себя под ногами. Она обвела взглядом неровную окружность пещеры. Вдоль стен по всему периметру был оставлен выступ – нечто вроде скамьи.

– Как скучно, – притворно протянула Белла. – Не было тут никаких узников, прикованных к камню. Это старое хранилище, только и всего.

Она попробовала протиснуться мимо Иоанна, чтобы пойти обратно тем путем, которым они добрались сюда, однако кузен расставил руки и загородил проход. Лампада от его движения закачалась, по стенам запрыгали тени.

– Даже если так… все равно люди, бывало, спускались сюда, ничего не подозревая, и больше их никогда не видели.

– Дай мне пройти! – Она толкнула его. Постепенно страх брал верх над разумом. – Хватит с меня твоих глупостей!

Иоанн тихо засмеялся:

– Значит, ты считаешь это глупостями? Но разве ты сама не сглупила, когда согласилась пойти со мной?

– Иоанн, я серьезно. Пропусти меня. – И вот уже страх перерос в панику.

– А если не пропущу, то что? Пожалуешься своему папочке? И что же ты ему скажешь? – Он наблюдал за Беллой алчно, как кот, играющий с мышью.

От страха у девушки кружилась голова, но при этом внизу живота разливалась странная сладкая тяжесть.

– Он больше не спустит с тебя глаз, раз ты даже с кузеном не можешь погулять без того, чтобы не попасть в неприятности.

Белла ахнула от несправедливости этого заявления:

– Да как ты смеешь!

– Я принц, сын короля! – Он поднял лампу повыше. – Когда здесь держали узников, свет к ним не попадал. Они сидели в кромешной темноте. Ты знала об этом, кузина?

– Не было тут никаких узников, ты все врешь!

Иоанн указал на короткую цепь, вмурованную в камень под самым сводом. Заканчивалась она тяжелым браслетом кандалов.

– Не было? Будь ты повыше ростом, твое запястье как раз оказалось бы на уровне этой цепи. Тебе интересно, что чувствуют люди в кандалах? Интересно?

Белла старалась не выдать своего страха.

– Не болтай ерунды. – И она проскочила мимо него в туннель.

Одним резким выдохом Иоанн загасил пламя лампады и погрузил их обоих в непроницаемый мрак. Крик вырвался из горла Беллы прежде, чем она успела помешать этому. Было так темно, как будто ей на глаза положили толстую черную ткань.

– По-твоему, это ерунда? – промурлыкал Иоанн.

– Я хочу обратно. – Никогда в жизни Белла не испытывала такого страха. Зная коварство Иоанна, она опасалась, что тот может уйти вперед и спрятаться где-то в туннеле, чтобы прыгнуть на нее. Или просто бросит ее здесь одну.

– Как ты думаешь, люди без глаз примерно так себя ощущают, как мы сейчас? – спросил он.

Что-то звякнуло. Белла догадалась, что он поставил лампаду на землю.

– Ну хватит, – еле выдавила она. – Я хочу обратно.

Сквозь мрак к ней потек его голос – тихий, хриплый:

– Когда у тебя нет глаз, приходится полагаться на другие органы чувств. – (Она ощутила, как его пальцы слегка коснулись ее щеки, а потом спустились по горлу ниже.) – Сегодня мой тринадцатый день рождения. Неужели ты не хочешь подарить мне один поцелуй и узнать, какие чувства он вызывает?

Белла дрожала, балансируя на грани паники и какого-то иного физического ощущения, которое взорвалось внутри ее тела. Снаружи, при свете дня, она бы полностью владела собой и ситуацией, но здесь, в полной темноте, командовал Иоанн.

– Всего один, – уговаривал он. Его ладонь порхнула над ее грудью и легла на талию. – А потом мы сразу уйдем отсюда. Никто ничего не узнает. Тут самое подходящее место для секретов, и это будет наш с тобой секрет.

Белла стояла не шелохнувшись. Что ей делать? Побежать что есть силы в надежде, что найдет дорогу? Или уступить? Ее мать пришла бы в ужас, если бы узнала, только она и так от всего приходит в ужас. И вообще, что мать понимает? Дома Белла ее слушалась, была пай-девочкой, но внутри ее медленно закипало недовольство. Именно поэтому ее тянуло к Иоанну. С ним опасно. Он мог сказать: «Сделай это, тебе ничего не будет». Только кузен мог оставить ее в темноте и шантажировать «всего одним поцелуем». Если она уступит, то все переменится, и в то же время – ведь это секрет! – все будет как прежде, по крайней мере внешне. Одна жизнь на свету, другая во тьме.

Белла протянула руки, чтобы нащупать в темноте лицо Иоанна, и потом положила одну ладонь ему на затылок, притянула его к себе и прижалась губами к его губам. У него оказался мягкий, нежный рот, касаться его было совсем не противно. Как будто целуешь теплую и слегка влажную подушку. Иоанн крепче сжал талию Беллы, она прильнула к нему, и поцелуй продолжился.

В конце концов Белла отстранилась, чтобы глотнуть воздуха.

– Вот тебе поцелуй и даже больше. А теперь выводи меня отсюда.

Она чувствовала, что его грудь сильно и часто вздымается, слышала его неровное дыхание – и поняла, что отныне имеет над ним особую власть.

– А если не выведу?

– Тогда я сама найду выход и пожалуюсь папе, и угадай, кому он поверит – тебе или мне?

– Да уж ты наговоришь, не сомневаюсь. Тоже мне, папенькина дочка. Ладно, пойдем.

Иоанн взял ее за руку, и вместе они двинулись по туннелям к свету, на ощупь, наталкиваясь друг на друга – и было это и случайно, и намеренно. Каждый раз, когда их тела соприкасались, Беллу будто пронизывала молния, и она точно знала, что кузен чувствует то же самое. Ведь недаром же он первым попросил ее о поцелуе.

Потом Иоанн, по-прежнему держа Беллу за руку, сжал пальцы с такой силой, что она ойкнула. В ответ девушка ущипнула его – по-настоящему, впиваясь в тело ногтями. Он невольно вскрикнул и отскочил, а затем обхватил ее, прижал к стене и сорвал еще один поцелуй. На этот раз Белла укусила его, но не слишком сильно.

– Значит, тебе нравятся игры, да? – спросил Иоанн.

– Это не игра.

Белла различила в темноте выход, вдохнула полной грудью свежий воздух, омытый дождем. Где-то залаял пес. Она оттолкнула Иоанна и быстро зашагала к привычной размеренной жизни. А потом с шага перешла на бег. Белла полагала, что Иоанн побежит за ней, но тот остался сзади, так что в холодный декабрьский вечер она вынырнула одна. Поднеся пальцы к губам, девушка убеждала себя, что все еще чувствует вкус Иоанна, и оглядывалась через плечо. Он так и не показался.

А Белла не собиралась ждать его и вернулась в замок. Скользнула тихо в теплую, светлую комнату, сняла накидку, подошла к отцу, чтобы поцеловать его в щеку. Амлен играл с Генрихом в шахматы и рассеянно похлопал ее по руке. Белла присоединилась к матери и другим дамам, которые занимались рукоделием и сплетничали. В их окружении она опять стала идеальной скромной дочерью с опущенными глазами и невинным выражением лица, только губы едва заметно изогнулись в хитрой улыбке. Поглядывая на женщин, Белла думала о том, что они ничегошеньки не знают о желании и о восхитительных, захватывающих дух чувствах, которые оно рождает. Она жалела их и в то же время презирала, а еще ей было чуть-чуть страшно, поскольку жизнь ее радикально изменилась. Ну хотя бы в этом году ей не придется скучать на рождественских празднествах.