Глава 9
Подарочная упаковка

Коса, которую мне сегодня заплели с такой продуманной неаккуратностью, была безжалостно распущена, и теперь над моими волосами работала лично Ворона, а директриса потеряно ходила кругами по залу и повторяла раз за разом однотипные слова:

– Какой позор. Это просто катастрофа. Катастрофа.

В принципе, я с ней сейчас полностью согласна – и правда катастрофа, полная и окончательная. Хотя должна признать, что в моем положении при всем его кошмарности, имеются кое-какие плюсы, пусть и мелкие или неочевидные. В том числе я могу говорить то, что другим не позволено, сама выбирая для этого подходящие по моему мнению моменты.

К тому же мне хочется говорить как никогда в жизни, должно быть последний укол перестал действовать, а, значит, остатки сильнодействующих наркотических веществ вновь взялись за свое нехорошее дело. Возможно, все мысли, которые сейчас роятся в голове, появились в результате крайне нетипичных для моего организма биохимических процессов. Если так, то это даже к лучшему, потому что я чувствую себя на удивление спокойно, алкалоиды и прочая гадость ведут себя прилично.

То есть, конечно, нет, я ни разу не спокойная. Но и не бьюсь головой об стену, не пытаюсь сигануть в окно с разбега и не реву в голос оплакивая свою окончательно уничтоженную судьбу.

В общем, если и отличаюсь от себя обычной, то не поведением.

Селедка, остановившись у окна, обессилено оперлась двумя руками о подоконник, уставилась во мрак.

– Флора, отойди оттуда, – попросила Ворона.

– Что тебе опять не так?! – с нетипичным для нее раздражением спросила директриса.

– Если на улице что-то взорвется, все стекло полетит в тебя.

– Может это и к лучшему.

– Не надо так говорить, тебе нельзя рисковать, ты пример для девочек.

Послушавшись, директриса медленно отошла, опустилась в кресло, безучастно произнесла:

– После такого впору подавать в отставку.

– Не смеши, какая может быть отставка в твоем случае. Сходи лучше выпей валерьянки.

– В этом нет необходимости.

– Тогда займи голову чем-нибудь другим. Например тем, в чем поедет Элли. Я не представляю, что на нее надевать, а Эсмеральда запретила допускать сюда обслуживающий персонал. Она, похоже, тоже в шоке и сама временами не понимает, что делает.

– На чем поедет Элли?

– Если не ошибаюсь – малый дредноут западников.

– Я такой никогда не видела.

– Я тоже. В город их не пускают, слишком тяжелые и неповоротливые. Это вроде транспортов торговцев, переделанные карьерные самосвалы, только без объемных помещений под груз и лучше защищены. Говорят, у полковника Лазаря там устроен роскошно обставленный отсек.

– В этом отсеке хоть чисто? – уточнила Селедка.

– Откуда мне знать? Думаю – вряд ли, что ты хочешь от дикарей, у них с чистотой беда, судя по состоянию одежды этих хамов.

– Да, насчет чистоты ты права.

– В таком случае, традиционное платье не подойдет. Предлагаю полевой вариант, то, что было на ней при последнем или предпоследнем выезде. Мне понравилось, Элли очень идет.

– Что за выезд? На трясучку?

– Да.

– Элли, детка, напомни мне, что на тебе было в последний выезд для профилактики лихорадки Улья?

– Черная водолазка и джинсы. Тоже черные, в обтяжку. И кроссовки. Почему-то белые с кремовыми полосками.

– У нее какой-то заторможенный голос, – заметила директриса.

– Я удивлена, что после всего, что ей вкололи, она вообще не разучилась говорить, – устало ответила на это Ворона. – Флора, по мне – выбор хороший, но ты уверена, что это именно та одежда, в которой ее первый раз должен увидеть будущий супруг?

– У нас все равно нет времени придумывать что-то оригинальнее. Такое сочетание ей по крайней мере идет, это уже хорошо. Для западников любое тряпье сойдет, у них там поголовная безвкусица и вообще полный мрак. К тому же в их понимании это достаточно практичная одежда для девушки, оказавшейся в опасном месте, они должны оценить ее положительно.

– В таком случае, нужен другой вариант белья, без этих излишеств. Так же строго и тех же цветов.

– Маловажный момент, но согласна.

– Из украшений рекомендую оставить только серьги простого фасона с бриллиантами или изумрудами. Лучше всего простые формы и один некрупный камень.

– В каком состоянии ее отверстия в ушках?

– Мы не позволяем им зарастать.

– Я это знаю, я спрашиваю, не будет ли у нее раздражения или болезненных ощущений? С ее-то индексом регенерации пирсинг и серьги всегда будут проблемами.

– Флора, ты ошибаешься. Да, Улей считает это ранами и пытается зарастить, но мы давно научились с ним справляться, проблемы у Элли не возникнут.

– Да? Не знала. Ладно, такие серьги мы легко подберем. И пойду проверю, как там продвигаются сборы. Времени осталось мало, а подготовить надо многое. Хорошо, что благодаря господину Портосу у нас есть готовое свадебное платье и вдвойне хорошо, что она не успела из него вырасти.

– Вообще-то успела, – поправила Ворона. – Он тогда переборщил с размером, большим оказалось, но сейчас будет тесноватым.

– Ничего, для западников и не такое сойдет, – отмахнулась директриса уже выходя в коридор.

Ворона, оставив в покое мои волосы, тут же подошла к двери, открыла, выглянула, торопливо вернулась и протянула крошечный пластиковый цилиндрик.

– Элли, возьми и спрячь в сумочку. Это таблетки, они тебе помогут в те моменты, когда надо будет как следует успокоится. Прими одну, а лучше две, и тебе будет все безразлично. В твоем положении это может пригодиться.

Судя по вороватому поведению старшей воспитательницы, это ее личная инициатива, такое не одобрит даже Селедка, а они в хороших отношениях. Я, как и все остальные, недолюбливала Ворону за местами раздражающую придирчивость, которую она нередко проявляла без малейшего повода и строго-официальное поведение, где нет места обычным разговорам. Но последние события показали, что она способна проявлять человеческое участие, и потому попробовала понаглеть.

– Госпожа Альбина, мне позволят проститься хотя бы с орхидеями моей группы?

– Боюсь, что нет. Ты сама понимаешь, что им пришлось понервничать, причем не один раз, все это плохо сказалось на их настроении. Госпожа Эсмеральда считает, что тебе нельзя позволять с ними встречаться, это может вызвать массу отрицательных эмоций.

– Но перед тем как покинуть Цветник я имею право на одно желание.

– Только если оно не противоречит правилам и приказам руководства. К тому же, это не более чем неофициальная традиция, никто не обязан тебе в таком потакать.

– Но другим потакаете.

– Не всегда и не во всем. Советую тебе подумать о чем-то другом, увидеть орхидей ты не сможешь.

За окном что-то взорвалось с такой силой, что я даже удивилась стойкости стекол. В самый первый раз они, по-моему, разлетелись вдребезги после куда менее сильного грохота. Должно быть приклеенные крестиком полоски скотча и правда помогают.

Ворона, заменив расческу, угрюмо произнесла:

– Братство с утра штурмует Станичный стаб, положение очень серьезное. Все волжане ушли со своей техникой, у них возникли какие-то проблемы. Азовский Союз как никогда нуждается в помощи и готов платить за нее чем угодно. Западники диковаты и грубы, но они сильны и хорошо организованы, у них много хороших солдат и вечное желание воевать.

– Я понимаю.

– Западники ненормальные, говорят, они вообще не боятся смерти. С ними тяжело разговаривать, даже странно, что после случая с Самантой они не ушли хлопнув дверью. Я знаю, что тебя это не утешит, но Азовский Союз теперь многим тебе обязан. Элли, тебя всегда здесь будут вспоминать с благодарностью. А что касается личности твоего супруга… Да, он, разумеется, далеко не красавец. Скажем прямо – чудовище. Но такое состояние не вечное, при желании и возможности он сумеет вернуть себе прежний облик. Господин Дзен – сильный человек и достойный лидер, западники слушаются его беспрекословно. Рано или поздно он обязательно добудет еще одну белую жемчужину и станет прежним. Так что можешь рассматривать этот отрезок своей жизни, как повторение сказки о красавице и чудовище. Не надо его бояться, в таком состоянии он не станет полноценным супругом, в его теле из человеческого сохранился лишь разум, все остальное изменилось до неузнаваемости. К тому же он и правда равнодушен к таким как ты, чтобы его заинтересовать, тебе придется повзрослеть.

– Вы обманываете меня, чтобы я успокоилась?

– Нет, это правда. Я кое-что знаю о твоем будущем муже. Он очень жестокий человек, но вряд ли тебя это коснется.

– Но таблетки для того, чтобы мне все было по барабану, вы зачем-то дали, – не удержалась я.

– Ты должна быть готовой ко всему, и это самое малое, чем я могу помочь. И пожалуйста, не употребляй слово барабан в таком контексте, это вульгарно.

– Почему с меня не сняли браслет?

– Это сделают тотчас после того, как тебя передадут представителям заказчика. Хотя они, возможно, его оставят, ведь у тебя, Элли, репутация не слишком благонадежной воспитанницы. Лишь невероятное стечение обстоятельств позволило тебе уехать за пределы союза, таких как ты принято пристраивать на его стабах, на сторону их отпускают очень редко.

– Знаю. Вы боитесь, что я опозорю Цветник и Азовский Союз.

– Да, боимся в том числе и этого. Но ты же так не поступишь, не правда ли?

– У меня все еще есть мое желание. Я могу задать вопрос, на который мне никогда не отвечали? Или лучше промолчать и мысленно пожелать самой себе устроить что-нибудь дикое перед заказчиком? Что-то недостойное не то что Цветника, а самого простого воспитательного дома. Для меня сейчас честь Цветника – пустой звук, я на все готова, и вы это понимаете. Так можно спросить или нет?

– Что за вопрос? – после короткой паузы спросила Ворона.

Думаю, прекрасно знает, но не подает вида. Ну да ничего, мне нетрудно повторить.

– Я знаю, что родилась в этом мире. Кто мои родители? Откуда они? Как их звали?

Ворона покачала головой:

– Элли, поверь, это не тот вопрос, ради которого есть смысл расстаться с последним желанием.

– Но я хочу знать. Это, наверное, последняя возможность узнать о себе хоть что-нибудь. Неужели вам так тяжело ответить?

– Нет, не тяжело. Но не уверена, что тебе сейчас нужно именно это.

– Если не сейчас, то когда?

– Элли, прости, но я почти ничего не могу тебе сказать. Мне вообще не стоит с тобой говорить.

– Но почему?

– На это есть причины. Тебе лучше спросить госпожу директрису.

– Но я хочу, чтобы ответили именно вы. Я чувствую, что вы что-то знаете.

– Я не могу ничем тебе помочь.

– Можете, я это и правда чувствую. Я ведь не из воздуха появилась, у меня были родители.

– В личном деле написано, что наши агенты нашли тебя в общем приюте в пятилетнем возрасте.

– Я помню приют, но не помню, что было до него и как туда попала. Только смутные картинки, не уверена, что они реальные.

– Обычно мы не набираем воспитанниц в низкопробных приютах. Но к нам поступила информация, что у одной из девочек проявилась яркая картина рэд-синдрома, возможно, врожденного. Мы не могли на такое не отреагировать.

– Рэд-синдром?

– Известен во множестве миров Мультиверсума, частями которых непрерывно обновляются стандартные кластеры. Там это опасное заболевание приводящее к слепоте, оно может передаваться по наследству. В условиях Улья слепота обычно проходит сама собой, у тех, кто до нее не дотянул, она вообще не проявляется. Но у человека страдавшего от рэд-синдрома или родившегося с ним может проявиться любопытный эффект – его радужная оболочка приобретает невероятный насыщенно-фиолетовый оттенок. Редкость у нас ценится, так что тебя обследовали специалисты и пришли к выводу, что шанс стать иммунной в твоем случае высокий. Разумеется, до преодоления критичной массы тела тебя держали отдельно от всех, лишь после подтверждения иммунизации ты стала полноценной воспитанницей.

– Но я спрашивала о другом.

– Но тебе это следует знать, чтобы понять всю картину. Элли, в стандартных приютах ужасная обстановка. Туда отдают самых маленьких и по достижении критического веса почти все они перерождаются. Не представляешь, каково это, ты, к счастью, забыла, насколько там плохо. Но у них строгая отчетность, можно в любой момент поднять все данные по любому ребенку. В Цветнике, разумеется, подняли твои. Оказалось, что тебя не существует. Ты просто появилась ниоткуда, про тебя там не было сказано ничего, указано лишь имя – Анита. Если бы тебя нашли на кластере, были бы указаны прозвища нашедших. Если бы привезли, данные о тех, кто привезли, фиксируются. Также указывается тот, кто тебя крестил, если крещение вообще проводилось. У тебя, Элли, не было ничего, кроме даты появления и пяти букв имени.

– Я не помню такое имя.

– Ты была слишком маленькая, оно тебе не подходило, поэтому сразу пришлось окрестить.

– Вы или врете, или что-то недоговариваете, – я заявила это уверенно, хотя на деле полной уверенности не ощущала. – Вы знаете что-то еще.

Поняла Ворона мои сомнения, или нет, но спорить не стала:

– Да, знаю. Дата, когда ты появилась – она необычная.

– Что в ней необычного?

– Азовский Союз переживал трудные времена. Именно тогда окончательно откололись западники, также мы потеряли несколько важных стабов на востоке и юге, и еще нас оттеснили далеко от выходов к Песчаным Часам. Политическая география региона быстро изменилась, и это произошло на фоне внутреннего разлада. Союз рушился, и лишь новый Герцог сумел это остановить. Но победа далась слишком дорогой ценой, ему пришлось многих казнить, его противники также устраивали массовые чистки, один стаб из-за этого вымер, там до сих пор людей почти нет, проклятое место. Местами доходило до масштабных сражений между нашими людьми, потери временами были чудовищными, местность, прилегающая к территории западников, до сих пор опустошена, у нас больше нет сил вновь ее осваивать, да и Конфедерация будет против. Ты знаешь, что не каждый в этом мире может позволить себе нормальную семью. Для этого надо что-то значить, а погибали как раз значимые. Детей, оставшихся сиротами, часто отдавали в приюты. Учитывая то, что ты попала в стандартный приют именно в эти дни, причем с пустой биографией, есть вероятность, что ты дочь противников Герцога. Маленьких детей он не убивает, но обращается строго, и поэтому ты отправилась в не самое лучшее воспитательное заведение. Никогда ни перед кем не поднимай эту тему, нынешний Герцог слишком злопамятен, для всех будет лучше, если он о тебе ничего не услышит. Дочери врагов нечего делать в Цветнике, если правда всплывет, тебе не помогут даже уникальные глаза. Здесь слишком строгие правила.

– Эти правила больше не имеют ко мне отношения. Я теперь ничего не боюсь.

– Элли, здесь все боятся. Ты даже не представляешь, как у нас иногда поступали и поступают даже с ни в чем не виноватыми людьми из-за ничем не подкрепленных подозрений. Просто молчи, никогда ни у кого об этом не спрашивай. Если у тебя с вопросами все, давай приступим к одежде.

– Погодите. Получается, моих родителей убил Герцог?

– Лично он – вряд ли. Шла война, погибали многие, он был лишь первым среди всех и отдавал приказы.

– А вдруг я дочь его погибших сторонников?

– В таком случае, ты бы не оказалась в таком приюте с пустой биографией.

– Раз так, я должна его ненавидеть. И вдвойне буду ненавидеть за то, что со мной сейчас так поступили. И я не собираюсь умирать, я буду жить. Жить среди людей, которые не очень-то любят Азовский Союз. А меня здесь, в том числе, учили воздействовать на тех, чье слово высоко ценится. Неужели никто не боится, что я буду говорить про вас разные гадости и всеми способами пытаться разрушить ваш союз? Уверена, что многие западники не очень-то рады, что у нас намечается сближение, возможно, у меня получится сыграть на этих настроениях.

– Это твой выбор, – спокойно ответила Ворона. – Извини, Элли, но давай закончим разговоры в таком духе, это опасно не только для тебя. Некоторые слова лучше не произносить вслух, и я говорю не только о Цветнике, это правило актуально везде, даже у западников.

– Вы сказали много, но я почти ничего не узнала и даже не уверена, что вы говорили правду. В ваших словах есть непонятные моменты. Если в приют меня отправили люди Герцога, что им стоило оставить об этом запись? Как я вообще смогла оказаться в Цветнике, ведь таким как я дорога сюда закрыта?

– Элли, я слишком устала от всего этого. Последние дни были тяжелыми не только для воспитанниц. Давай займемся твоей одеждой, времени остается все меньше и меньше.

И все же она меня обманывает. Я в этом почти уверена, но ничего не могу доказать.

Там, куда я отправляюсь, задавать такие вопросы некому. Я никогда не узнаю кем были мои родители.

Я даже свое настоящее имя не узнаю.

Ведь я никакая не Анита, уж в этом уверена на все сто.

Последний раз иду по длинному коридору с поскрипывающим паркетом. Последний раз аккуратно переступаю через порог, которого давно нет – при очередном ремонте его стесали до одного уровня с крыльцом. Но мои ноги все еще помнят, как спотыкались о неудобный выступ, и раздражение на бракоделов-строителей я тоже не забыла.

Поэтому привычно переступаю через идеально ровное место.

Меня провожают Ворона и еще две воспитательницы. Руки их заняты, они тащат чемоданы с вещами без которых, по их мнению, я не просто не буду выглядеть достойной воспитанницей Цветника, а попросту не смогу существовать.

Но я-то знаю, что для выживания человеку нужно немного и готова на что угодно пойти, чтобы оказаться как можно дальше отсюда. Пусть на самом страшном кластере, пусть у меня не будет ничего, кроме одежды, это все же куда лучше, чем то, что ждет на западе.

Я не верю Вороне, ведь она наверняка меня обманула скрыв правду о родителях. Значит, может обманывать и во всем том, что касается моего избранника.

В таком случае, меня ждет худший кошмар, какой только можно вообразить.

Что-то противно завывает над головой, воспитательницы испуганно втягивают головы в плечи и суетливо озираются вглядываясь в сторону вспышек, после которых доносится грохот разрывов. Наверное, прилетает нечто смертоубийственное, но что именно – не знаю. Этот пробел в моей образованности могла бы заполнить Дания, но ее нет, ни одну орхидею не допустили проститься со мной.

Даже Тину, а ведь я так просила, так унижалась перед Селедкой и Вороной.

Вот нельзя и все.

Мне осталось лишь одно – уже подходя к воротам бросить последний взгляд на окна второго этажа. Отсюда их видно плохо, взгляд вскользь проходит вдоль неудобно расположенной стены, но все равно есть шанс, что за темными стеклами прямо сейчас стоят те, кому повезло избежать заинтересованности представителей омерзительного заказчика.

Уродливого чудовища, которое поджидает меня на западе.

Орхидеи, я никому из вас не желаю такой участи. Даже Мие. Надеюсь, ни одна из вас не выйдет через эти ворота с таким же грузом на душе, как у меня.

Прощайте.