Море без конца и края

– ЭТО ДОЛЖНО закончиться, Деклан. Ты сам это понимаешь. Мы уходим.

– Госпожа…

– Ты собираешься жить здесь один? Я знаю, тебе шестнадцать и ты думаешь, что уже взрослый, но…

– Я не останусь один…

– Деклан…

– Вы не велели мне прекратить. Сказали только, чтобы я никому не мешал.

– Ничего не получится. Я ждала, когда ты сам это поймешь.

– Но почему? Только потому, что Илай Пинчин говорит…

– Илай Пинчин – злой человек и расист.

– Тогда почему я должен…

– Потому что, кроме того, что несет Илай Пинчин, на это есть и другие причины!

Она встала и принялась заваривать чай. Деклан никогда раньше не видел, чтобы чай заваривали так сердито.

– Госпожа…

– И не ври мне, Деклан. Я по Шуму слышу, что ты все, что я сказала, пропустил мимо ушей.

Деклан нахмурился:

– Хорошо, тогда послушайте вот это.

И он открыл свой Шум, показав его ей.

Последние оставшиеся жители Горизонта грузили повозки на маленькой городской площади, усыпанной песком. Стараясь не смотреть им в глаза, Деклан шел к дому, где жил вместе с матерью.

Но это ведь больше не правда, так? – думал он. Мама уже отправилась в Хейвен с предпоследней группой беженцев, а перед уходом накричала на него еще сильнее, чем госпожа Койл. Они обменялись оскорблениями и так и не помирились. Это саднило его душу, как открытая рана, которую он бередил против воли. Деклан не хотел ссориться ни с матушкой, ни с госпожой, ни с жителями города. Он вообще не любил ссор.

Но он не мог заставить их понять… А если они не поймут….

– Деклан Лоу!

Голос Илая Пинчина звучал как шепот даже тогда, когда гремел над дюнами. Деклан обернулся против собственной воли. Илаю было поручено зачистить город до конца, погрузить последнее, что осталось, самое важное – генераторы, припасы и лекарства – на четыре запряженных быками повозки и ато-мобиль, ходивший отсюда в Хейвен и обратно.

Илай Пинчин был человеком вздорным и хмурился из-под шляпы, как разгневанный Громовержец. Мужчины и женщины, помогавшие ему, остановились. Мужчины источали шквал Шума, и громче всех, возвышаясь среди общего гула, как генерал на парапете, звучал Шум самого Илая.

Шум толпы не был приятен. Шумели о Де-клане, о его возмутительных выходках, которые горожане представляли себе в самых ярких красках.

Все не так, зашумел сам Деклан, прекрасно зная по опыту, что его никто не станет слушать. Все совсем не так.

– Мне нечего тебе сказать, Илай, – сказал он вслух.

– Придет и твой черед, парень, – ответил Илай.

– Всем нам придет свой черед, даже тебе, – ответил Дек лан, и ему скрутило живот от страха. Илай был на двадцать килограммов тяжелее его и на пятнадцать сантиметров выше. Если завяжется драка, долго против него не выстоять.

– Мы уходим утром, парень. Все вместе. Не думай, что ты – исключение, – сказал Илай.

В Шуме Илая возник образ Деклана, которого волокли за повозкой с кляпом во рту и перевязанными руками. Деклан убрал руки в карманы и отвернулся. Но, даже гуляя по берегу, он чувствовал, как Илай сверлит его глазами, словно приставив меж лопаток ствол дробовика. Он заставил себя пройти вперед, к склону, ведущему к воде, но все же держался от волн на расстоянии. Он слышал, как рыбы, длинные черные тени которых торпедами метались в воде, шумели: «Еда!» Это из-за них люди бежали из города. Десять лет рыбаки города пытались добывать пропитание для самих себя и жизненно важный товар для остального Нового Света. Как и все другие поселенцы, они прибыли сюда, мечтая найти новый дом вдали от бед покинутого Старого Света.

Но никто, конечно, не мог и предположить, что Новый Свет будет полон Шума, что океаны его будут кишеть чудовищами.

Рыбы – если можно так назвать тварей, которые перед тем, как съесть свою жертву, говорили ей об этом прямо в лицо, – не были неуязвимы. Их можно было поймать и даже съесть, если не обращать внимания на то, что мясо их под любыми приправами на вкус напоминало железо. Но их было слишком много, даже несмотря на то, что десять лет с ними шла война, и рыбачить стало бесполезно, да и небезопасно. И что еще хуже, рыбы покрупнее сами разводили рыбешек помельче, которыми питались, и отчаянно защищали их косяки от людей с берега, желавших прокормиться. Рыбак, выходивший в море на лодке, отправлялся в берлогу льва в надежде вытащить оттуда испуганного ягненка.

Сперва жители города были полны оптимизма, потом начали сопротивление, а затем медленно, постепенно признали свое поражение. Месяц назад госпожа Койл наконец смогла убедить горожан собрать все, что возможно, и перебраться обратно в Хейвен, где, по крайней мере, можно было регулярно питаться. Рыбаки станут фермерами – таков был замысел. Единственный оставшийся противник, Илай Пинчин, наконец согласился с госпожой Койл – этим летом его второго сына сожрала рыба, протаранившая их лодку и сбросившая его в воду, где у него не осталось шансов.

Жители города решили, что здесь их больше ничего не держит. И отчасти они были правы.

Но только отчасти.

Деклан застегнул куртку, проходя мимо церкви. Зима еще не наступила, но уже возвещала о себе ледяными порывами ветра с моря. Воздух холоднее обычного. Еще одна причина покинуть город завтра утром, уберечься от первых жестоких заморозков.

Завтра утром, подумал Деклан, шагая по узкой дорожке к своему дому.

Он все еще не знал, что будет делать. Почему он? Почему из всех городских мальчишек именно он? Наверное, потому что он – самый сдержанный, меньше всего склонный к тому, чтобы поднимать суматоху. Суматоха находила его сама, подумал он.

Деклан открыл входную дверь.

– Эй! – крикнул он.

В ответ тишина. Дом, не дом даже, а сарай, три комнатушки которого разделены занавесками, почти опустел. Все свои вещи мама увезла утром, у Деклана своего было немного. Одежда, несколько фотографий, чистые, блестящие рыболовные снасти. Он еще ничего не упаковал, но вещей так мало, что собрать их можно в считаные минуты. Только не стоит этого делать. Нет, не стоит.

– Эй! – крикнул он снова, слегка встревоженно.

Они ведь ничего не сделали…

Правда?

Он прошел к задней двери, толкнув ее сильнее, чем хотел; дверь ударилась о заднюю стену дома, и та вздрогнула, точно от испуга.

Она сидела в уголке пустынного сада в той же, что и всегда, легкой светлой одежде, несмотря на холодный ветер.

Он увидел, что она читает что-то на его планшете.

Ее странное влечение к книгам его народа по-прежнему неуемно, она до сих пор дивилась тому, как людям удавалось умещать себя в строчки на бумаге. Это казалось ей умалением, а разве не естественней было бы расти? Но она снова и снова брала в руки их тексты и пыталась расшифровать чужой язык.

Может быть, она пыталась разгадать его душу? – поду мал он.

Если так, то он был бы рад узнать, что именно ей удалось обнаружить.

Когда она увидела его, ее Шум наполнился радостными трелями, которые быстро сменились грустью. Она сразу все поняла – этих вестей они ждали несколько недель.

Завтра утром, показала она.

– Мы найдем способ, – сказал он, обнял ее и открыл ей свой Шум.

– Это противоестественно, – еще прошлым вечером в который раз кричала на него мама. – Она животное!

– Вовсе не животное! – кричал он в ответ. – Она думает, говорит, чувствует!

– Их чувства – только подражание нашим. Ты сам это знаешь.

– Не знаю я ничего такого. Так только Илай Пинчин говорит. С каких это пор ты его слушаешь?

– Ты опозорил себя. И меня тоже.

– Ты здесь вообще ни при чем.

– Ты что, не прожил всю жизнь в маленьком городке? Думаешь, это не важно? Никто этого не замечает?

– Это не их дело.

– Теперь всем до всего есть дело. Ты должен ее бросить. Должен, вот и все. У тебя нет выбора.

– Не брошу!

– И что, по-твоему, случится, Деклан? Илай Пинчин признает ее равной тебе и благословит ваш брак?

– Мне вовсе не нужно его благословение. И твое – тоже.

– А я надеялась, что моего благословения ты захочешь. Спэки опасны, сынок. Ходят слухи о нападениях с запада. Поговаривают даже о войне.

– Ходят слухи от Илая Пинчина. Поговаривает Илай Пинчин. Но он же даже не мэр…

– Госпожа Койл от этого тоже не в восторге.

– И кто они такие, чтобы указывать мне, как жить? Разве мы прилетели на эту дурацкую планету не потому, что хотели свободы?

– Мы не возьмем ее с собой в Гавань.

– Но здесь есть и другие. Они работают вместе…

– Я не потерплю ее в своем доме.

– Тогда у меня будет собственный дом.

И это почему-то оказалось для нее последней каплей. Какими только словами она не обозвала спэков, как только не злилась на них, на Деклана и на весь мир, а потом просто вышвырнула сына из дому. Пришлось тому ночевать на улице – никому не хотелось мириться и заговаривать первым. Утром он издалека наблюдал за тем, как мать собирается и уезжает. На прощание они даже не взмахнули рукой друг другу. И только после того, как она совсем скрылась из виду, Деклан вернулся в пустой дом.

Почти пустой.

Имя ее означало – весьма приблизительно, но они должны были найти какой-то общий язык, – означало «Каменная сердцевина», или «Решительное намерение», или «Скала у моря». На языке спэков эти слова совсем не были так оскорбительны, какими могли показаться людям. «Камень» или «скала» на их беззвучном языке означали, кроме всего прочего, стойкость, упорство. Скала у моря – значит не твердая, как камень (по крайней мере, не всегда), а сильная, стойкая.

Но все не так, как ты мог подумать, показала она. Имя скорее воодушевляет, чем описывает своего владельца.

– Значит, они думают, что твоя каменная сердцевина могла бы быть и потверже? Такой же, как у всех остальных?

Она засмеялась. Радостные щелчки были одними из тех редких звуков, которые издавали спэки. Они сошлись на том, что «Скала у моря» выговорить довольно сложно, поэтому он может звать ее просто Мо.

Поначалу, как только люди заселили Новый Свет, их контакты со спэками были полны надежд и оптимизма, причем взаимных. Встретить здесь аборигенов никто не ожидал – на радарах перед высадкой они или не отображались совсем, или казались животными. По крайней мере, в этом убедили себя поселенцы, которые первыми должны были адаптироваться к новому, неизведанному месту обитания – другой планете.

Деклан был слишком мал, чтобы помнить тот ужас, который испытали первые высадившиеся колонисты, столкнувшись с Шумом, но к тому времени, как его мать примкнула к отряду, основавшему Горизонт, они уже нехотя смирились с ним и расселились как можно дальше друг от друга, чтобы обеспечить себе относительную тишину и покой. Среди них было несколько рыбацких семей. К ним примкнула и мать Деклана. Они спустились вниз по реке к океану и со временем почти совсем привыкли к Шуму. Но не к спэкам.

Поначалу между ними постоянно возникали какие-то стычки, вспыхивали ссоры, о которых люди старались не вспоминать, но Деклан благодаря Шуму со временем узнал все кровавые подробности. В итоге между поселенцами и спэками установилось нечто вроде хлипкого перемирия: они старались нигде и никак не пересекаться, избегали любых контактов друг с другом. К тому времени, когда люди достигли океана, спэки хорошо поняли главное – от поселенцев нужно держаться подальше, ведь оружие у них надежнее, острее и опаснее, чем у них.

Зато спэки были отличные рыбаки. В своих маленьких плоских одиночных лодчонках они умело лавировали среди волн и ничуть не боялись морских тварей. А люди на больших и крепких деревянных суднах тонули и становились пищей для рыб. Мелкие плоскодонки спэков, орудовавших копьями и сетями, всегда были доверху нагружены отличным уловом. Люди же продолжали голодать, и хорошо, если живыми возвращались с рыбалки.

Пришлось им научиться договариваться со спэками. Никола Койл, мэр города и единственная госпожа-целительница, провела первые переговоры, предложив спэкам утварь и изделия, необходимые для разведения животных, в обмен на рыбу и обучение рыбалке. Усвоить уроки так и не получилось. Но почти десять лет спэкам и людям удавалось сосуществовать друг с другом, прочертив точную границу: к югу от устья реки – людской Горизонт, к северу – спэкские поселения.

Но все изменилось шесть месяцев назад, в день, когда Деклан читал книгу на берегу реки. Тогда он слезно отпросился с рыбалки, сказавшись больным, – он проспал, и единственным из рыбаков, кто еще не ушел в море, оказался Илай Пинчин. Рыбачить с Илаем было мукой для любого, но для Деклана – особенно. Он всегда безукоризненно исполнял все свои обязанности, если только на него не падал презрительный взгляд Илая. Тут у Де-клана все валилось из рук – он не мог ни завязать узел, ни намотать леску, ни забросить сеть, а, полный стыда, его Шум ревел, грозясь вытолкнуть за борт остальных рыбаков. Когда мальчик сослался на ужасный кашель, Илай и его рыбаки этому даже обрадовались.

Поэтому в то утро Деклан отправился в любимое тихое, уединенное местечко у реки, где плеск воды почти полностью заглушал Шум города. Его собственный Шум рисовал в воздухе образы прочитанного, и Деклан с радостью забыл обо всем, погрузившись в чтение. Но, дочитав главу, он остановился.

– Так что случилось с мальчиком? – спросил с дерева нечеловеческий голос. Над головой Деклана на ветке растянулась молодая самка спэка, внимательно смотревшая на него. – Он ведь не умрет с голоду, это правильно показано?

– Правильно что? – спросил он.

Она соскользнула с ветки так легко и грациозно, как он не сумел бы, даже если бы тренировался сотню лет, и указала на его книгу.

– Этот мальчик, – показала она. – Он не настоящий. Образ. Для передачи смысла.

– Ну да, это же рассказ, – ответил он.

Ее Шум озарился светом при звуках этого слова. Да. Рассказ.

Они пристально смотрели друг на друга, и кто знает, о чем говорил ей тогда его Шум. В ее Шуме царил порядок. Но и любопытство – она старалась найти общий язык с человеком, задавалась вопросами, оценивала ситуацию. Его поразило уже одно то, что Шум издавала молодая самка. У человеческих женщин его не было вовсе, и это создавало множество проблем – такое вот неравенство полов.

А эта самочка хотела общаться, наладить контакт.

– Так что будет дальше? – показала она, и он не сразу понял, что она имеет в виду книгу.

Дальше произошло нечто очень простое и столь же невероятное – на следующий день они снова встретились, чтобы дочитать рассказ, а на третий день начали новый. Они быстро прочли всю его маленькую библиотеку и перешли к книгам из запасов города. Она удивительно быстро научилась читать, и он так часто отдавал ей планшет, что уже не считал его своим. Разделавшись со своими обязанностями – оба рыбачили, и так уставали от этого, что говорить им хотелось о чем угодно, только не об этом, – они встречались на берегу реки и читали вместе. Она смотрела, как сюжет рассказа развертывался в его Шуме, или, наоборот, он завороженно следил за тем, как в ее Шуме рассказ отражался с точки зрения спэка. Это было интересней любого видео.

Несмотря на всю разницу между ними, на физические различия, на разный жизненный опыт, на тот неоспоримый факт, что они принадлежали к разным биологическим видам, она очень быстро, быстрее, чем он мог ожидать, стала для него не просто подругой. Его сердце трепетало, когда он видел ее, – только так он мог это объяснить. Он видел, что ее сердце тоже трепещет, и хотя физическая близость между ними, фантазиями о которой упивались горожане, была невозможна, они могли сблизиться по-другому. В их общем Шуме они сближались так, как он не мог себе даже представить. Казалось, что в эти моменты замирал весь мир.

– Что будет дальше? – спросила она, положив планшет на садовый столик.

– Не знаю, – ответил он. – А ты все еще хочешь попробовать? Уйти отсюда вместе?

– Да, – сказала она.

В том, что говорили спэки, всегда заключалось нечто большее, чем просто слова. В этом «да» заключалось горькое сожаление о том, что ей придется оставить свою семью, и волнение – вдруг, даже если они уйдут вместе в Хейвен или, как хотелось ему, поселятся вместе в отдаленном местечке, ничего не изменится к лучшему? Каким бы невероятным ни казался такой план, другого у них не было.

Ни люди, ни спэки не приветствовали дружбу Деклана и Скалы у моря. Не думать о ней, чтобы мысли не попадали в Шум, было невозможно, но на Деклана горожане никогда не обращали особого внимания. Лишь через несколько недель Илай Пинчин услышал его мимолетную мысль в церкви. В этой мысли не было ничего особенно возмутительного – он думал о том, как вчера впервые взял ее за руку, ощутив удивительную теплоту ее кожи. Он поднял глаза и увидел, что на него уставился Илай, а за ним и остальные прихожане.

Тогда на него стали давить. Оскорблять. Даже проповедник стал предупреждать об опасности «разврата». Госпожа явно не одобряла их союза, но все же защищала их, когда ситуация грозилась выйти из-под контроля, а мать Де-клана просто плакала, кричала и снова плакала, несмотря на все его заверения в том, что «мы просто друзья, вот и все, ничего же не было».

Уже тогда это было не совсем правдой.

Свой народ Мо убедила в том, что Деклан для нее что-то вроде домашнего животного. Когда он обиделся, узнав об этом, она засмеялась:

– Я же видела, как вы любите своих домашних животных.

Впервые это слово. Любите.

– Ты не думаешь, – печально показала она, – что они по-своему правы? Что мы слишком многого хотим?

– Нет, – сказал он. – Это они хотят слишком малого.

Ее Шум потеплел. Ей понравился его ответ, но скрыть волнения она не могла. В Шуме слышалось нечто новое.

– Что? – спросил он, пытаясь ее понять. – Что случилось?

Он чувствовал, как она борется со своим Шумом, сомневаясь в том, можно ли ему открыться до конца.

– Расскажи. Ты можешь все мне рассказать, – сказал он.

Первым признаком опасности стало для него то, что про изошло однажды в море на лодке Илая Пинчина. Двое из сыновей Илая, младшего из которых прошлым летом сожрала морская тварь, стояли около бортов с копьями, охраняя лодку от здоровенной рыбины, которая ей заинтересовалась. Еще один мальчишка, Эндрю, помогал Деклану с сетями, а девчонка по имени Дебора следила за двигателем и крутила штурвал. Деклан неуклюже тянул толстую леску, сматывая ее не так быстро, как хотелось бы Илаю.

– Такой взрослый, а так ничему и не научился, – сказал Илай.

Деклан услышал, как остальные смеются, и продолжил тянуть леску.

– Задумался о своем? – спросил Илай. – Об этой своей речной девчонке?

Деклан на мгновение замер, а затем вернулся к работе.

Внезапно его ухо обожгло горячее дыхание Илая.

– Ты выродок.

Деклан резко развернулся, встав спиной к низкому борту лодки. Илай возвышался над ним, а остальные рыбаки пристально за ними следили.

– Не скажу, что мне по нраву присутствие в моей лодке извращенца, – громко сказал Илай, чтобы все услышали.

– Я не извращенец, мы просто друзья, – сказал Деклан.

– Ты врешь, мальчишка. Мы все это видим по твоему Шуму.

– Вам какое дело до этого? – спросил Деклан. Его лицо горело от стыда.

Илай наклонился ближе. Глаза его расширились, дыхание смердило.

– Может быть, госпожа и не возражает…

– Не совсем…

– …но здесь, на волнах, главный – капитан. И капитан не уверен, что хочет находиться рядом с таким вонючим выродком, как ты.

Слышны были только удары волн о низкий борт лодки и Шум твари, кружившей рядом в воде. Но Деклан видел, что Илай что-то замыслил.

– Не надо… – выпалил он, но было уже поздно.

Илай схватил его за ворот рубашки, поднял с пугающей легкостью и швырнул за борт лодки…

…но не отпустил.

Деклан висел над водой, только стопы и лодыжки еще оставались в лодке. Кружившее под ним чудовище зашумело: Еда! чувствуя, что его вот-вот могут накормить.

– Никто не будет по тебе скучать, парень, – сказал Илай. – Может быть, матушка примется рыдать и убиваться, но даже она в глубине души будет рада, что избавилась от скверны.

– Капитан… – сказал один из сыновей Илая, нервно сжимая копье.

Илай не обратил на него внимания.

– Они твари, – плюнул он в Деклана. – Убивают людей на западе. Грядет война. Думаешь, ты имеешь право жить с одной из них?

Деклан попытался вырваться. Вода теперь была опасно близка.

– Она не такая…

– Пап! – громче, чем прежде, сказал сын Илая.

– В чем дело? – взревел Илай.

– Тут их две, – сказал сын.

– Три, – сказала Дебора, всматриваясь в воду.

– Если он и дальше будет так висеть, приплывут другие, – сказал сын Илая. – Или брось его в воду, пап, или затащи обратно в лодку.

Илай усмехнулся, но все же посмотрел вниз, в воду.

Деклан постарался извернуться так, чтобы увидеть, на что все смотрят. В глубине вод действительно кружили три темных силуэта. К ним подплыл четвертый.

Илай и Деклан переглянулись. В Шуме Илая Деклан видел, как тот отпускает его, как он падает в воду, прямо к голодным чудовищам, которые уже ждали этого…

Но Илай кряхтя затащил Деклана обратно в лодку, грубо уронив его на деревянную скамью.

– Плывем на берег! – крикнул Илай тоном, не допускавшим возражений.

Дебора завела небольшой атомный двигатель, взяв курс на гавань Горизонта.

Никто из присутствовавших в лодке старался не смотреть в глаза Деклану.

С одной стороны на горизонте взошла луна, с другой – начало садиться солнце.

Деклан не мог поверить в то, что ему только что сказала Мо.

– Если так суждено… – наконец сказал он, не глядя на нее. Слова застревали у него в горле. – Может быть, нам лучше расстаться, может быть…

– Я сказала правду, – показала она. – Мы найдем выход.

– Но, Мо…

– Ты думаешь, только тебе придется пойти на жертву, но это неправда.

Деклан обхватил лицо руками, не зная, что делать дальше. Она станет изгоем. Врагом всех спэков. Вот что сказала ему она. Когда этим вечером она пришвартовала свою лодку, спэки уже ждали ее. Они больше не верили, что Деклан – всего лишь домашний любимец. Конечно, они уже знали о ее чувствах благодаря Шуму, но считали их всего лишь мимолетным увлечением. Они терпели его потому, что жители Горизонта – а значит, и Деклан – должны были покинуть город. Когда спэки услышали в ее Шуме, что Мо и Деклан собираются остаться вместе, они недву смысленно намекнули ей о последствиях.

– Грядет война между нашими народами, – показала она ему.

– Но если так, то куда нам идти? Где мы сможем укрыться?

– За морем. Есть другие земли, с другими голосами.

– Но как нам переплыть море?

– Мы сделаем то, что будет нужно. Мир большой. В нем обязательно найдется место для нас двоих.

– Хотелось бы, чтобы было так. Почему-то пока все выходит наоборот.

Он оглядел маленький сад с обветшалым забором, с сорняками, сполоть которые ни у кого не дошли руки, опустевший дом с покосившимся деревянным каркасом. Когда-то этот городок основали потому, что были полны надежд. Теперь надежды ушли.

Обо всем этом она узнала мгновенно, и он уже слышал, как ее Шум усилился, возражая ему.

– Я расстанусь с тобой, – сказал он снова, не смотря ей в глаза, – если будет нужно. Если так ты будешь в безопасности.

– Но почему ты решил, что тебе придется со мной расстаться? – показала она.

Ее Шум снова изменился, и он увидел, что она пытается найти в нем место для него. Он попытался найти место для нее в своем Шуме, но его надежда оказалась недостаточно сильна. Он смог лишь утонуть в ее объятиях и попробовать найти выход в том будущем, где выхода на первый взгляд не было.

Их вспугнул стук в дверь. Солнце садилось за холмы, наступала ночь, а с ней пришел и сильный холод. Приближалась зима, и она обещала быть лютой.

Снова постучали.

– Я знаю, что ты там, Деклан. Даже слепой увидел бы твой Шум! – прокричал голос из-за двери.

– Госпожа Койл, – прошептал Деклан.

– Она благосклонна к нам, – показала Мо.

– Отчасти.

Деклан встал. Мо последовала за ним. Они прошли в дом и открыли входную дверь. Госпожа Койл окинула их взглядом.

– Мне нужно поговорить с тобой, Деклан, – сказала она. – Наедине.

– Я же сказал вам, госпожа. Я никуда не уйду.

– Я здесь не за этим.

Она смотрела сурово, но больше ничего не сказала.

Деклан попытался выждать, пока госпожа Койл уйдет, но это еще не удавалось ни кому. Он посмотрел на Мо, а потом снова на госпожу:

– Здесь она будет в безопасности?

– Здесь не опаснее, чем где-то еще.

– Это значит, не очень безопасно, да? – показала Мо.

– Если бы вы с ним не собирались совершить ужасающую глупость, я бы сказала, что ты весьма умна, – сказала госпожа. Она обернулась к Деклану: – Пойдем со мной.

– Иди, – показала Мо. – Со мной ничего не случится.

Он немного подождал, потом вышел через переднюю дверь вслед за госпожой. Прежде чем дверь успела захлопнуться, госпожа развернулась и вытянула руку, чтобы остановить ее. Просунувшись через дверной проем, госпожа обратилась к Мо:

– Не попадайся никому на глаза. Сиди дома и читай книжки. Я знаю, ты это любишь…

Она не обратила внимания на вопросы, звучавшие в Шуме Деклана, и поспешила прочь, обернувшись к нему:

– Ты идешь?

– Куда мы идем? – спросил Деклан, когда они удалились от дома.

– А ты как думаешь? – резко ответила госпожа, ухватившись за ветку дерева и подтянувшись.

Они прошли по тропинке в холмы, окружавшие город с противоположной океану стороны.

Главная дорога тянулась параллельно течению реки до самого Хейвена, но от нее ветвились несколько охотничьих тропок, ведущих в лес, по которым ходили и люди, и спэки.

Деклан с госпожой прошли почти до конца самой крутой из них, и теперь могли смотреть с высоты на ветхие городские постройки: на единственный магазинчик, на церквушку, на маленькую городскую площадь, спланированную по образцу той, что покрупнее, в Хей-вене. И на океан, простиравшийся на север, юг и восток так, словно этот берег был последним крохотным клочком земли на краю бесконечности.

– Кажется, вы хотите увести меня как можно дальше от города, – сказал Деклан.

Госпожа Койл присела под небольшим деревом.

– Я могу только повторить то, что уже сказала. Тебя можно было бы счесть умным, если бы ты не совершал иногда несусветные глупости.

– Я не брошу ее, госпожа. Не знаю, способен ли я на это.

Она раздраженно вздохнула:

– Думаешь, такое случается впервые, Де-клан? Думаешь, за всю, не буду лукавить, короткую историю этого проклятого мира человек первый раз сблизился со спэком сильнее, чем подобает приличным людям?

– Вы имеете в виду…

– Когда особи оказываются вместе, иногда природа берет свое, какими бы разными они ни были. Случаются удивительные вещи. Но угадай, Деклан, как часто все заканчивается хорошо?

Он не ответил, и ее это удовлетворило.

– Я привела тебя сюда потому, что хочу тебе кое-что сказать, – голос ее был так же тверд, как любая скала, которую спэки могли бы поставить в пример, – и совсем не хочу, чтобы кто-то другой слышал твой Шум. Все и без того хуже некуда.

Она обхватила себя руками, стараясь защититься от холода.

– Что случилось?

Она сидела в тени, и он видел лишь блики света в ее влажных глазах. Он знал, что мог бы многое прочесть в них, если бы только у нее был Шум.

– У меня новости, Деклан, – сказала она. – Плохие новости.

Он сглотнул.

– Говорите.

Он увидел, как она кивнула во мраке.

– Отправившиеся сегодня утром в Хейвен горожане не добрались туда.

Он ждал продолжения, но она больше ничего не сказала. И тогда он понял:

– Мама! Что случилось с мамой?

– Плохо дело, Деклан. Даже хуже, чем в бреднях Илая Пинчина.

– Что случилось с мамой?

Госпожа Койл подняла подбородок, словно готовясь принять незаслуженный удар:

– Она погибла, Деклан. Мне очень жаль. На них напали. Это были спэки.

Он на мгновение онемел, не в силах даже подумать о последствиях случившегося.

– Началась война, – сказала она. – Она уже здесь. Кто прав, кто виноват, кто развязал ее и почему – теперь это просто слова. Нам нанесены удары. Это лишь один из них… – Она посмотрела на свои руки. – И я боюсь, что за ним последуют другие.

Деклан стоял, сжав кулаки, пытаясь прочесть ее мысли.

– Я в это не верю. Не верю, что они могли так поступить.

– Они это сделали. Мне жаль, Деклан, но такова война, – сказала она. – Я постоянно поддерживала связь с госпожами Гавани, мы обсуждаем варианты дальнейших действий, но нужно готовиться к худшему.

– Мама, – сказал Деклан, вспомнив о том, что они не попрощались, о том, что он ей так и не успел сказать.

– Мы продолжим действовать по плану, – негромко сказала госпожа Койл. – На рассвете мы уходим в Хейвен. Это будет опасно, но оставаться здесь еще опаснее. – Она наклонилась вперед. – Ты должен пойти с нами, Де-клан. Теперь это особенно важно. Тебе нельзя оставаться здесь. Нельзя оставаться с ней.

Он мотнул головой, но скорее от замешательства, чем потому, что хотел ей возразить.

– Она здесь совсем ни при чем. Я бы обязательно что-то увидел, если бы она…

– Может быть, на нас напал не ее род, – сказала госпожа, – или они умеют скрывать все лучше, чем мы. Ты показал мне, что любишь ее. Показал, как много она для тебя значит. Но хорошо ли ты ее знаешь, Деклан?

Он поднял глаза и задумался над вопросом. Как хорошо он ее знал? За последние шесть месяцев он провел с ней больше времени, чем с кем-то еще, кроме матери, но Мо была так не похожа на него. Так не похожа. Возможно, между ними были мосты, пересечь которые никогда не получится, может быть, всегда останется какая-то дистанция, какое-то сомнение.

В душе скопилась боль, существовавшая почти отдельно от него и ожидавшая того момента, когда он позволит ей овладеть им.

Он замер, увидев, как в глазах госпожи Койл сверкнул огонек.

Маленькая яркая белая точка посреди разрастающейся тьмы.

Но раз солнце уже позади нее, где же тогда…

Он развернулся, чтобы взглянуть на город.

За деревьями, за дюнами, у берега реки, меньше чем в сотне метров от самого океана…

Его дом горел.

Он побежал, не оглядываясь на госпожу.

Было темно, он бежал по крутому склону. Несколько раз ему приходилось хвататься за стволы деревьев, чтобы не упасть. Он рассек лоб о ветку дерева, но это его не остановило. Он бежал дальше.

Мо, сказал его Шум, и это все, что он должен был сказать. Он видел, как внизу полыхает пожар. Языки пламени вздымались с крыши его дома, превращая его в подобие маяка, отбрасывая длинные яркие полосы на водную гладь.

– Деклан! – услышал он крик госпожи за спиной, но она уже не могла его остановить.

Добравшись до подножия холма, он бросился по узкой тропинке к дому, но уже видел, что его не спасти. Деревянный каркас, высохший и растрескавшийся на морском ветру, горел, как хворост. Пламя вздымалось выше деревьев. Людям, окружившим дом Деклана, пришлось отступить, чтобы уберечься от небывалой жары.

Люди эти держали в руках факелы.

Они наблюдали за тем, как Деклан прорывается сквозь их ряды к дому, который был теперь уже полностью охвачен пламенем.

– Она там?! – кричал он, суматошно мечась то назад, то вперед в поисках входа.

Но входа не было. Пожар был слишком сильным, все двери горели.

Он подбежал к Илаю Пинчину.

– ОНА ТАМ?! – прокричал он ему прямо в лицо.

Илай не шелохнулся.

– Ты сам навлек на себя эту беду, парень, – сказал он своим громогласным шепотом, и хотя в Шуме людей, окруживших дом, чтобы не дать Мо уйти, Деклан видел ужас от того, как высоко вздымалось пламя, от того, во что они ввязались, были в нем и вызов, и злость.

Непривычная злость из-за того, что Деклан был близок с самкой спэка.

– Ты знал, – сказал Деклан, – знал о нападении по дороге в Хейвен.

– Твоя мать мертва, парень, – участливо сказал Илай, – но твой Шум по-прежнему бушует мыслями о том, как защитить тварь, убившую ее.

– Она не тварь! И ни на кого не нападала, – сказал Деклан. – Это были…

Но его остановил кулак Илая, ударивший прямо в лицо. Мальчик упал на влажный песок, выплюнул окровавленный зуб и на мгновение задумался, не сломана ли у него челюсть.

– Решай, с кем ты! – сказал Илай, стоя над Декланом, и в его Шуме, жутком, неумолимом Шуме, проявилось начало пожара.

Эхом раздавались крики Мо, пойманной в ловушку внутри.

Крики, которые постепенно утихли, а пожар продолжил бушевать.

Деклан вскочил, покраснев от злости, и налетел на Илая с кулаками.

Тот легко отмахнулся от него, и Деклан опять упал на землю. Голова кружилась. Пожар пылал так сильно, что он уже ощущал запах воспламенившейся на нем одежды.

Мо, думал он. Мо.

Но на этот раз он не смог подняться. Он скорее чувствовал, чем видел, как толпа расходится, тает в ночи.

А позади него догорал дом. Мать убита, Мо умерла.

Меньше чем за день он лишился всего, что имел.

Он очнулся и понял, что лицо его забинтовано. Настали сумерки. Пожар до сих пор пылал. Хотя языки пламени уже не поднимались так высоко, как прежде, жар по-прежнему был все так же силен. Его оттащили подальше, чтобы уберечь от ожога.

Оттащила его госпожа Койл.

– Ты не смог бы ее спасти, Деклан, – сказала госпожа, склонившись над ним и вытирая кровь с его лица, – у тебя не было шансов.

Он посмотрел на нее. Челюсть болела так, что он едва мог говорить. Но теперь он все понял и не собирался молчать.

– Вы… – с вызовом сказал он. – Вы отвели меня туда…

– Я сделала все что могла. Я могла спасти одного из вас или потерять обоих. Я должна была сделать выбор, и я его сделала, – сказала она, склонившись над ним и перематывая его лоб новым бинтом.

– Они знали о нападении. Вы сказали, что им ничего не известно. Вы увели меня, чтобы дать им возможность…

Он повернулся к пылающим руинам. Мо, подумал он, чувствуя, как его тело сжимается в комок от охватившего его горя.

– Все, что я сказала тебе, правда, – ответила госпожа Койл. – Твоя мать мертва. Началась война со спэками. Илай Пинчин узнал обо всем прежде, чем я смогла что-то сделать, и горожане были готовы повесить вас обоих на ближайшем суку. – Вид ее был решителен. – Я отговорила его, позволив вместо этого сжечь дом.

– Внутри которого осталась она. – Деклан смотрел на госпожу, не веря тому, что он слышит. На глаза навернулись слезы. – И теперь вы считаете, что совершили геройский поступок.

Госпожа Койл мотнула головой:

– Иногда тем, кто стоит во главе, приходится совершать ужасные, нечеловеческие поступки, Деклан.

Он сел. С бо́льшим трудом, чем хотелось бы, но сел, а затем встал на ноги. Госпожа Койл по-прежнему стояла на коленях.

– Она погибла, госпожа, – сказал он.

– Мне очень, очень жаль, Деклан.

– Она погибла, – сказал он снова, сжав кулаки. – И вы поплатитесь за это жизнью.

Госпожа Койл не шелохнулась, даже не моргнула:

– Значит, так тому и быть.

И ее решительность скорее, чем что-то еще, заставила его сделать шаг. На ее лице все еще была написана уверенность в своей правоте. Он огляделся и нашел короткую, толстую доску, отвалившуюся от дома. Она почернела, но уже не горела. Он поднял ее, понимая, что собирается сделать с ней, и это ужаснуло его, но так, будто он видел этот ужас со стороны.

Деклан взвесил доску в руке. Тяжелая, такой можно нанести непоправимый удар.

Он подошел к госпоже с доской в руке, словно бы наблюдая за собой издали. Они были одни. Люди, устроившие пожар, прятались в собственных домах, ожидая утра, с приходом которого они покинут это место навсегда.

– Что ты замыслил, Деклан? – раздражающе спокойно сказала госпожа. – Теперь решать тебе.

– Вы увели меня, чтобы дать им возможность убить ее, – сказал он, вращая палку в руках. – Мы могли бы убежать. Могли бы быть вместе.

– Ее народ тоже не принял бы вас, Деклан. Началась война…

– Вы убили ее. Можно сказать, подожгли своими руками.

Она все еще стояла на коленях перед ним и теперь впервые посмотрела на него обеспокоенно.

– Деклан, – сказала она.

– Не называйте меня по имени, – сказал он. – Мы больше не знаем друг друга.

– Деклан, – сказала она снова, а потом оглянулась на уцелевшие дома, вглядываясь в Шум их обитателей. Никто из них не собирался приходить ей на помощь. Она повернулась к нему, расправив плечи: – Делай что хочешь.

Он замер:

– Делать что хочу?

Она с вызовом взглянула в его глаза:

– Все, что ты говоришь, правда. Я сделала чудовищный выбор. Я должна была его сделать. И я заслуживаю последствий этого выбора.

Он снова взвесил палку в руках, глядя на нее свысока. Его Шум грохотал вокруг них, опутывая языки пламени за его спиной, до сих пор шокировавшие его новости о смерти матери и огромную, ужасающую пропасть, которую оставила в его душе потеря Мо.

Госпожа предлагала себя в жертву, чтобы утолить его ярость.

Она смотрела на него и, скорее всего, совсем его не боялась.

Он поднял доску.

Она слегка зажмурилась, но больше никак не реагировала.

До тех пор, пока он не бросил палку прямо ей под ноги с такой силой, что она отшатнулась.

– Придет день, госпожа, – сказал он, – когда вы уже не будете так во всем уверены. И тогда наступит ваш крах. В этот день вы падете. И я надеюсь, что смогу это увидеть.

Он обернулся спиной к огню, рухнул на колени и громко заплакал.

Когда оставшиеся жители покидали город на следующее утро, за ним никто не пришел. Он лежал среди запорошенной пеплом травы у развалин дома, свернувшись в клубок, и не видел никого – ни Илая Пинчина, ни госпожи. Он был готов им отказать, сказать им все, что думает о них и их бегстве в Хейвен, но никто так и не пришел.

Он подумал, не госпожа ли об этом позаботилась.

На рассвете он услышал, как заводится на площади атомобиль, как скрипят запряженные быками повозки, уходящие к реке, услышал сгущающийся Шум последних уходящих жителей Горизонта, опасающихся того, с чем им придется столкнуться на пути в Хейвен.

Он надеялся, что их всех перережут.

А потом передумал, хотя ему совсем этого не хотелось.

Среди беженцев были люди, которых он знал, люди, которые были ни в чем не замешаны, те, кому не хватило смелости пойти против воли Илая Пинчина. Он признался себе в том, что вот ему-то уж точно желал смерти.

Звук двигателя атомобиля, скрежет повозок и Шум становились все тише и тише, а потом и вовсе исчезли. Остался слышен лишь привычный плеск волн.

Он не знал, что делать. Не знал, куда пойти. Думал о том, сумеет ли прожить в одиночку. Или ему стоило бы уйти в океан с распростертыми руками, с облегчением приветствуя тварей, которые желали его сожрать…

– Тогда все наши старания будут напрасны, – сказала Мо, положив руку на его ссутуленные плечи и окутав его своим Шумом.

Все еще ошеломленный, он лежал на носу ее утлого рыболовного суденышка. Она пришвартовала его у устья реки, попросила его поторопиться, а потом лечь и не шевелиться… и спустила лодку на воду. Он без конца вертел в руках старый передатчик.

– Я думал, эти штуки больше не работают.

Сиди дома и читай книжки, сказала госпожа Койл, когда увела Деклана. Она сказала так потому, что смогла передать на планшет Мо сначала предупреждение, а потом и план побега.

– Она писала, что нет времени, – показала Мо, расставив ноги по обе стороны лодки, как это делали рыбаки-спэки, – она гребла единственным длинным веслом, направляя судно к коралловому рифу, за которым простирались глубокие воды, – и что мне нужно будет быть убедительной.

Госпожа Койл спрятала за кирпичом у входной двери дома Деклана два передатчика для Мо. Один нужно было оставить в горящем доме, другой – использовать на без опасном расстоянии. Когда разгорится пожар, Мо должна была прокричать в передатчик в ее руках, и тогда крики раздались бы из передатчика в пылающем доме, создавая впечатление, что она погибла. Она не думала, что план сработает, но попробовать стоило. И она не ошиблась.

Мо посмотрела на Деклана.

– И она не могла сказать мне об этом, потому что тогда это отразилось бы в моем Шуме и все узнали бы об этом. Я должен был верить, что ты погибла. – Он изумленно посмотрел на Мо. – Я угрожал ей. Готов был убить ее. – Он снова перевернул передатчик. – А она была готова скорее умереть, чем позволить горожанам узнать обо всем и линчевать нас обоих.

– Они должны были верить в то, что я умерла. Ты должен был в это верить. Все это было очень сложно.

– Да, – тихо сказал Деклан. – Да, очень сложно. – Он положил передатчик. – Находчивая, правда же?

И ведь никому не сказала ни слова об этом плане.

Они пересекли коралловый риф. Около них принялись осторожно кружить крупные рыбы, узнавшие лодку спэков, заплывшую настолько далеко.

– Мне жаль, что погибла твоя мать, – показала Мо.

Деклан ничего не ответил, но его Шум снова свернулся в клубок от горя.

– Не все из нас хотят этой войны. Не все хотят той боли, которую она принесет, – сказала она.

Ее поселение было мирным, и, пока воинский призыв был добровольным, жители его оставались в стороне, надеясь, что война закончится. Но они порицали Мо за то, что она хочет сбежать с человеком, рассказывали ей об ужасных деяниях людей с запада. Они с отвращением отвернулись от нее, когда она сказала им, что Деклан – отдельный человек, а не целый народ.

Она гребла, уводя судно в глубокие воды, а он чувствовал, как горька для нее разлука.

Значит, у нас обоих горе, подумал он.

– Да, – ответила она, прочитав его мысли, – но оно у нас общее.

Они отплывали все дальше и дальше от берега. Чудовищная рыба теперь держалась на расстоянии, но лодка по-прежнему казалась Деклану хлипкой.

– В то место за морем, где мы сможем быть вместе, – показала она, продолжая грести.

– Но это же невероятно далеко.

– Далеко, но не так уж невероятно, – показала она.

Деклан обернулся и долго смотрел, как Горизонт тает вдали. Он казался таким маленьким. Впереди простиралась лишь вода – ничего, кроме воды, в глубинах которой бушевали чудовища. Кроме бесконечности, которую им каким-то чудом предстояло пересечь на этой мелкой плоскодонной лодчонке.

Но сейчас они были живы, они были вместе и уносились все дальше по волнам огромного моря. Моря без конца и без края.