Глава девятнадцатая. Бэттер в игре
Она выживает. Среднестатистический обвинитель кри весьма вынослив; чтобы нанести хоть какой-то урон, вам пришлось бы удерживать кнопку психоагонизатора нажатой достаточно долго. Так долго, что вы успеете прочитать утреннюю газету, съесть бутерброд и медленно, с наслаждением, выпить чашечку горячего чая. А Шарнор гораздо выносливее среднестатистического обвинителя.
Высунув язык и радостно улыбаясь во все зубы, Ракета долго жмет на кнопку. Сперва Шарнор дрожит, затем ругается на крийском, затем начинает биться в конвульсиях и, наконец, теряет сознание и падает лицом вниз.
Только тогда Ракета выпускает кнопку из-под своего пугающе человеческого пальца.
– Всегда думал, что отдавать куда приятнее, чем получать, – говорит он, соскакивая с трона.
– Я есть Грут, – отвечает Грут, поднимая и отряхивая меня.
– Здорово вы все провернули, – одобряю я. – И не думал, что пока я заговариваю ей зубы, можно вырастить целую корневую систему!
Грут довольно улыбается. Он уже сбросил сломанные корни и теперь подбирает силовой молот обвинителя и взвешивает его в руках.
– Я есть Грут, – снова улыбается он.
– Хорошо, если так, – отзывается уже добравшийся до выхода Ракета. – Бьюсь об заклад, тебе он пригодится.
Вдали слышны сирены, но не мы тому причиной. Палуба дрожит, и я понимаю, что линкор сбросил скорость и сейчас выполняет разворот, чтобы встретить в лоб атакующий бадунский мегаразрушитель. Энергия перенаправляется с гиперпространственных двигателей к орудиям и генераторам полей защиты и антиматерии.
Грядет полномасштабная космическая битва между двумя боевыми дредноутами.
– Пора притвориться рыбаками, – кричит Ракета, – и сматывать удочки!
Он стучит по контрольной панели, и взрывоустойчивая дверь открывается.
За ней, разумеется, по-прежнему стоит Часовой.
Огромная фигура Часового 212 перегораживает дверной проем, как остановившийся в туннеле поезд метро. Часовой разглядывает нас и вопросительно гудит.
Ракета быстренько закрывает дверь и оборачивается к нам с Грутом.
– Аха-ха, ну да, – говорит он, – про этого парнишу я и забыл. Надо бы получше все обмозговать.
Он изучает «конфискованный» у охранника лучевой бластер. Эта мощная винтовка – стандартное оружие армии кри. Она всем известна, надежна и проста в использовании – прямо как ваш, мой милый читатель, земной автомат Калашникова (или как шиарский «Тафштель-190», з’нокский урзента-плазмер, ссстский «Шш-тсс 8-11», каарский бесшумный безотдачный осадный боевой карабин «Дельта-Дельта» типа «Воток» со встроенными рукоятями, термоядерным питанием и эргонской системой наведения, или…).
В общем, ты понимаешь, да? Я нервничаю, а когда я нервничаю, я болтаю без умолку.
Лучевой бластер – мощное оружие, но корпус крийского Часового оно даже не поцарапает.
– Я есть Грут! – предлагает Грут.
– Ты уверен? – встревоженно спрашиваю я.
– Эй, «используй подручные средства» – это же мой девиз! – восклицает Ракета.
Он тянет пугающе человеческую руку к контрольной панели.
– Готовы? На счет три, раз, два…
Енот жмет на кнопку.
Дверь снова открывается.
Часовой никуда не делся, все так же смотрит на нас. Должно быть, все это время он смотрел на дверь в том месте, где мы появились.
В эти секунды, если проводить понятную тебе, мой верный читатель, аналогию, Грут становится похож на Бэйба Рута, Тая Кобба, Эда Делаханти или Тони Гвинна.
Он широко расставляет ноги, крепко опираясь на ту, что отставлена чуть назад, и заносит над головой силовой молот. Он начинает замах, выставляя переднюю ногу, и делает полуоборот, держа локти перпендикулярно телу. Его задняя нога поворачивается.
Идеальный по амплитуде замах.
Боек силового молота бьет точно в центр нагрудной пластины Часового. В момент контакта механизм внутри мерцает зеленым, усиливая и без того мощный удар дополнительным зарядом негативной энергии.
Раздается жуткий треск, будто все молнии во Вселенной решили ударить одновременно. Ударной волной нас с Ракетой сбивает с ног.
Часовой 212 улетает в конец зеркального коридора, царапая до блеска отполированные стены в тщетных попытках за них зацепиться.
– Тачдаун! – кричу я.
Ракета косится на меня.
– Ой, перепутал, – извиняюсь я. – Слишком перенервничал и забыл, из какого спорта что.
– За мной! – командует Ракета.
Он бежит, Грут за ним, я за Грутом.
Мы успеваем добежать до середины коридора, когда Часовой поднимается, шатаясь, будто контуженный. В его нагрудной пластине вмятина от молота.
– Упс! – восклицает Ракета, шмыгая назад между ногами Грута.
Широкими тяжелыми шагами Часовой несется на нас. Теперь он еще больше похож на разогнавшийся поезд метро. Я до сих пор жалею, что записал это зрелище. Время от времени запись произвольно включается по ночам и мешает мне спать.
Грут не отступает и покрепче сжимает рукоять молота. Он замахивается для удара. Часовой на полном ходу выставляет вперед руки. Они светятся энергией, и становится ясно, что он превратит Грута в вязанку хвороста, прежде чем тот успеет нанести удар.
Я выскакиваю вперед и оказываюсь лицом к лицу с Часовым.
– Я есть Грут!
– Не уйду! – отвечаю я. – Я знаю, что делаю!
(надеюсь)
Часовой резко тормозит в нескольких шагах от меня. Он опускает руки, энергетическое поле вокруг них гаснет. Часовой издает полный недоумения рокот.
– Уж извини, Часовой Двести двенадцать, – говорю я. – Обвинитель дала четкий приказ не причинять мне вреда. Меня надлежит захватить и передать обвинителю в целости и сохранности, так что постарайся меня не повредить. Можешь уничтожить моих спутников, но со мной на пути у тебя это вряд ли получится. Или хочешь попробовать?
Часовой задумывается. В его металлической голове что-то потрескивает и пощелкивает. Он поднимает одну лапищу и нацеливает ее на Грута, но я встаю на пути. Часовой опускает руку.
– Видишь, я у тебя на пути, а навредить мне ты не можешь.
Часовой недовольно гудит.
– Да, все эти приказы и команды действительно звучат запутанно, но на деле все просто, – объясняю я. – Просто дай нам пройти.
Часовой не слушается. Вместо этого он поднимает меня и ставит позади себя.
– Черт! – ругаюсь я.
Такого я не ожидал.
Ракета и Грут остаются без (моей) защиты, и ничто не мешает Часовому поднять огромные руки и пальнуть в них мощным, способным разнести даже танк, энергетическим зарядом. Однако (как я узнал позднее) за время моего храброго выступления Грут успел немножко изучить устройство молота обвинителя. Помимо прямого назначения (т. е. нанесения невероятно сильных ударов), у молота оказалось полно других функций, управлять которыми можно было кнопками на рукояти.
К выстрелу Грут уже готов; обеими руками он держит молот вертикально перед собой. Он изменил конфигурацию молота, и тот теперь генерирует защитный энергетический барьер.
Барьер останавливает луч. Происходит вспышка, и энергия рассеивается по узкому зеркальному коридору. Отполированные пластины, покрывающие стены, пол и потолок между Грутом и Часовым, с оглушительными хлопками разлетаются вдребезги, будто стеклянные, открывая всю внутреннюю начинку и вентиляционные каналы нижней палубы.
Обратная взрывная волна от собственного оружия сотрясает Часового, и Грут пользуется этим, переключая молот в режим максимальной энергозагрузки и нанося очередной удар.
На этот раз молот бьет Часового в челюсть, сшибая голову набок. Кинетическая сила удара такова, что робот вновь летит через весь коридор.
К несчастью, теперь на его пути оказываюсь я, и он увлекает меня за собой.
– Я есть Грут! – в ужасе кричит Грут.
Ответить я не могу – слишком занят получением тяжелой контузии с последующей отправкой высокочастотного сигнала тревоги. Настолько высокочастотного, что мне даже стыдно.
Мы с часовым летим через разрушенный зеркальный коридор и попадаем прямиком в темную пасть переднего моторного отсека.
Дорогой читатель, ты помнишь те узкие мостики, о которых я рассказывал? Да-да, те самые, без перил.
Так вот, мы как раз летим по такому, кувыркаясь (при этом Часовой регулярно оказывается на мне). Внизу разверзлась настоящая бездна. В темноте лампочки приборов моторного отсека напоминают огни далекого ночного города.
Падение неизбежно. Мы соскальзываем с мостика.
Я лечу вниз.
Кто-то хватает меня за левую руку и не дает упасть. Хватка столь сильна, что мой локоть едва удерживается в суставе.
Я смотрю вниз. В тысяче метров подо мной двигатели и импульсные подстанции похожи на крыши домов с высоты птичьего полета. Я понимаю, что буду падать долго, а при приземлении разобьюсь в прах. Внизу, крошечные, меньше муравья, инженеры замечают меня и кричат что-то, что мне никак не разобрать.
Пропасть подо мной вселяет ужас.
Я смотрю вверх. Правой рукой Часовой цепляется за мостик, а левой удерживает меня. Приказ охранять меня любой ценой никто не отменял.
Мой верный и требовательный читатель, в эту секунду я даже испытываю к Часовому благодарность, признательность. Да, он всего лишь подчиняется приказу, но он защищает меня. Это написано на его угрюмом лице. Он хочет меня спасти. Ему нужно спасти меня, иначе он не выполнит свои обязанности.
Но хватка его правой руки ослабевает.
Один палец соскальзывает.
Затем другой.
Я чувствую, как Часовой пытается перезапустить свой ракетный двигатель, чтобы взлететь, но летательная система повреждена ударами Грута.
Мы неминуемо упадем. Вот-вот Часовой выпустит мостик, и мы вместе отправимся навстречу гибели.
Часовой 212 испускает механический стон. Несмотря на слабеющую хватку, он последним усилием поднимает удерживающую меня левую руку, стремясь закинуть меня обратно на мостик.
– Премного благодарен, – говорю я, оказываясь рядом с его лицом.
Робот гудит.
Край моста уже рядом, я цепляюсь за него обеими руками и повисаю.
Правая рука Часового соскальзывает. Он разжимает левую, отпуская меня, и падает.
Я оборачиваюсь и вижу, как Часовой летит вниз. Его лицо не выражает никаких эмоций. Дистанция столь велика, что он дважды успевает перевернуться, прежде чем удариться о палубу.
Ох, как он ударяется.
Он падает прямиком на двигатель номер 17, круша кристоплексовое ядро – такой же эффект будет, если шар для сноса зданий упадет на стеклянный парник.
Энергетические резервуары взрываются, и всплеск негативной энергии уничтожает Часового, заодно испепеляя оказавшихся поблизости инженеров. Взрывная волна повреждает два соседних приводных блока, и они тоже вспыхивают.
Я еле держусь. И отсек, и сам корабль трясет так, как не трясло бы от самого мощного залпа корабля бадунов.
Облака испаряющейся негативной энергии, раскаленные и клубящиеся, взвиваются вверх и окутывают меня.
Следом подходит ударная волна, и я теряю хватку.
