Я подметаю покрытый кленовым паркетом пол на кухне. На моей шее в такт движениям качается медаль участника триатлона. Мимо проносится моя пятилетняя дочка Эбби со своей копной светлых курчавых волос. Она резко останавливается.

– Ты никак медаль не снимешь, – констатирует она. Я смеюсь.

– И не буду снимать ее целый день, – отвечаю я. Дочка хихикает.

– Так ты выиграла или нет? – спрашивает она.

Я объясняю, что мой результат далек от того, который показали победители. Дочка искоса смотрит на медаль, качает головой и выходит во внутренний дворик.

Выиграла ли я? Мне кажется, что я выиграла уже тогда, когда зашла в озеро, такое холодное, что впору было купаться в нем в гидрокостюме. Я проплыла 750 метров, проехала 20 километров на велосипеде и пробежала 5 километров. После соревнования я приняла душ, но не смыла трехзначное число, написанное на моей левой руке. Я разглядываю эти цифры – неоспоримое доказательством того, что я недавно закончила свое первое состязание по троеборью. Я чувствую себя сильной и в отличной форме. Я раздвинула свои горизонты возможного.

Раздается телефонный звонок. Моя золовка звонит поздравить меня со спортивным достижением. Я ставлю швабру в кладовку, и с телефонной трубкой выхожу на веранду.

Греет яркое июньское солнце. Трубку я держу около левого уха, а правой рукой облокачиваюсь на деревянные перила. Мой трехлетний сын Александр играет в песок. Он сидит на бортике песочницы, чтобы не слишком испачкаться. Эбби с размаху садится в самодельную песочницу, сколоченную из синих досок, и проводит пальцами по песку. Мой муж возится в саду рядом с Александром, который неожиданно может выбежать на дорогу быстрее ветра, быстрее, чем все спортсмены, которые финишировали в троеборье раньше меня.

Я говорю золовке, что и сама была удивлена, когда прошла всю трассу и не вышла из соревнования.

– Скажи, зачем ты это делаешь? Зачем тебе так напрягаться? – спрашивает она. Она меня не осуждает, просто интересуется, почему я трачу столько сил. Мы с ней одного возраста. Она сама в хорошей спортивной форме, она бегает, но без фанатизма.

– Я бегу, чтобы выжить, – отвечаю я.

Как еще я могу объяснить, зачем устроила себе это приключение? Вырабатывающиеся во время физического напряжения эндорфины дарят мне радость. Кроме того, мне нравится ощущать, что я чего-то добилась. Мне нужны достижения и напоминания о них, вроде медали участника.

Материнство – это совсем другая гонка. Это дело, которое поглощает все твое время, все твои силы, и нет ему конца и края. Мне оно принесло еще и кучу проблем, связанных со здоровьем детей. Мое собственное материнское троеборье началось, когда у Эбби в возрасте одиннадцати месяцев нашли рак. Потом у Александра была опасная для жизни аллергия, и вот сейчас, в самое ближайшее время, врачи, вероятно, объявят его аутистом. Золовка переживает, хватит ли у меня сил заниматься детьми, если я так много энергии вкладываю в спорт. Выдержит ли мой организм, уже не такой молодой, как раньше? Иногда я и сама думаю об этом.

Сложно объяснить, почему мне так нравится напрягаться и добиваться спортивных результатов. От занятий спортом устаешь и иногда болит все тело, но в целом это очень позитивный опыт. В спорте нужны совершенно другие усилия и концентрация, чем те, которые потребовались мне, чтобы выдержать целый год сложного и болезненного лечения Эбби. У нее была редкая форма лейкемии. Напрягаться в спорте – совсем не то, что прожить полгода в больничной палате без окон. Спорт – это не вынашивать ребенка, находясь в больнице и заботясь о другом ребенке, в то время как твой муж зарабатывает на жизнь. Спорт – это не кормить грудью новорожденного, держа его на одной руке, чтобы свободной рукой успеть подставить коробку, в которую дочь вырвет после химиотерапии.

Бег, плавание и езда на велосипеде – все это приносит мне радость.

Спорт помогает мне укрепить тело и дух после того тяжелейшего года, когда Эбби чуть не умерла. Во время тренировок я перестаю думать, что она, возможно, выйдет из ремиссии и снова заболеет. Есть и еще одна причина, по которой я занимаюсь спортом. Я не говорю о ней даже своему мужу. Это тихий внутренний шепот, который подсказывает, что мне понадобятся все мои силы, если дочь снова придется спасать.

Когда у Эбби нашли рак, я была очень наивной. Я предполагала, что во время ее болезни смогу иногда тренироваться. Я не подозревала, что мои беговые кеды так и пролежат в чулане в ее больничной палате, что постоянная забота о здоровье дочери и вынашивание ребенка отнимут у меня все силы. Что у меня не останется ни капли энергии даже на короткую пробежку.

Я знаю, что такое детский рак, хотя лучше бы этого не знать. В этом опыте нет ничего интересного. Я знаю, что от химиотерапии детские губы исчезают, превращаясь в две желтые полоски. Знаю, что надо менять детский подгузник в резиновых перчатках, потому что ее какашки слишком токсичны и к ним нельзя прикасаться голыми руками. Я знаю, что многие дети переживают рак, но навсегда остаются инвалидами в физическом или психологическом смысле. Я знаю, что, вне зависимости от статистики, половина детей, попавших в раковый корпус, умирает. Я знаю, что моя единственная надежда на выживание – это мое здоровое тело, которое поможет мне перенести любые невзгоды.

Два раза в неделю я плаваю: вечером во вторник, когда муж может присмотреть за детьми, и рано утром в воскресение, когда я возвращаюсь домой до того, как они встали. Пробежки я пытаюсь «воткнуть» между посещениями с сыном врачей, сеансами лечения по программе раннего вмешательства и временем, когда дочь находится в детском саду. В подвале нашего дома мой велосипед стоит на специальной станине. Я могу крутить педали, не выезжая из дома, пока дети спят. В бассейне я всего лишь анонимная женщина в синем купальнике. Просто женщина, которая тренируется для собственного удовольствия.

Во время лечения Эбби другая мамочка, лежавшая в больнице со своим ребенком, сказала мне, что я буду носить воспоминания об этом времени с такой же гордостью, как золотую медаль. Она сказала: «Если ты смогла это сделать, ты можешь все». Вот я и тренируюсь, чтобы это было так, а не иначе.