Глава 27
— Ричард! Ну посмотри! Это важно… Нам сегодня в печать номер сдавать!
— Ты у меня не только красавица, но и умница. У тебя все получится!
— Но… Ричард!!!
Командующего Тигверда уже не было. Он… удрал… через портал!
Вздохнула и потащилась к Крайому. У нас ведь сроки! И так из-за военных действий почти все менять пришлось! А тут — простая формальность — мы изначально договаривались с Фредериком, что содержание журнала будет согласовано. С кем именно — он не уточнил. А я не спросила. Вчера выяснилось, что зря. Имперцы отфутболивали меня один за другим. И никто ничего решать не хотел.
Начальник службы безопасности посмотрел на меня так, что я тихонько ретировалась. Крайом был настолько сильно не в духе, что мелькнула мысль о том, что он кликнет палача. Для меня.
Но это было вчера. А сегодня, подбадривая себя мыслью о том, что вряд ли он решится что-то предпринимать против невесты главнокомандующего в период войны, я зашла в приемную.
— Его светлости нет, — радостно поприветствовал меня ординарец. — И господин граф просил передать, что появится только завтра с утра. Служба, понимаете.
Понимала ли я?! Конечно! И Крайом, и Ричард изо всех сил намекали мне, что вопрос со статьями надо решать с наследником. А вот этого мне и не хотелось…
Так, еще одна попытка! Фредерика я застала у Наташи. Его взбунтовавшееся величество эти несколько дней либо музицировали, либо устраивали литературные вечера с Наташей.
Император читал вслух то, чем одарила муза молодую мамочку, а затем вместе они обсуждали особенно удавшиеся места. Идиллия временами прерывалась требовательным плачем малышки — духовной пищи младенцу было явно маловато.
Девочка, кстати, росла не по дням, а по часам, как в сказках! У малышки был хороший аппетит и крепкий, здоровый сон. Ирвин только и успевал улыбаться и одобрительно качать рыжими кудрями. После каждого визита к Наташе целитель спешил удалиться как можно скорее и незаметнее. Дело в том, что император каждый раз требовал подробнейший отчет о здоровье обеих дам, что очень нервировало Ирвина. Бедняга и так ничего не успевал!
Слугам во дворце тоже досталось. Фредерик просто впал в бешенство, когда осознал, что к дочери нашей писательницы относятся брезгливо-неприязненно. Незаконнорожденная все-таки. Да еще и девочка. Те, кто шептались на эту тему по углам, были наказаны, и довольно строго. Во всяком случае, во дворце они служить больше не будут никогда. Но меня это только радовало. Что-что, а подобный чудовищный архаизм давно пора бы вымести из империи поганой метлой!
— Фредерик, мне необходимо разрешение на публикацию журнала, — сказала я, когда зашла к Наташе.
— Этим должна заниматься служба безопасности, — отмахнулся от меня император. — Все вопросы к Крайому.
— Он занят. И его нет во дворце.
— Так обратитесь к Брэндону.
— Фредерик! — взмолилась я.
Наташа смотрела на нас и улыбалась.
— Может быть, вы нам поможете? — попросила и она. — Если не подписать сегодня, то получается, я зря торопилась с романом.
— А я его читал? — засиял улыбкой император.
— А если вам его дать почитать — подпишите? — пошла в наступление Наташа, включив все свое обаяние.
Я вдруг посмотрела на нее внимательно. За эти дни она очень изменилась. Во-первых, стала совсем худенькой — малышка ела и поправлялась, а мама таяла на глазах. При этом у женщины был зверский аппетит. Все поверхности тумбочек и столиков были заставлены тарелочками, мисочками, чашечками и вазочками с кремом, джемом, а также соусами, что традиционно подают в империи к мясным блюдам. Красный, чем-то напоминающий кетчуп, — к мясу и белый — к рыбе. Между посудой жили и прекрасно себя чувствовали конфетные обертки, шкурки, косточки и… прочие огрызки. Говоря откровенно — настоящий свинарник, который обоих любителей литературы, похоже, не только не смущал, но и радовал!
Во-вторых, с писательницы исчезли очки. При этом Наташа не щурилась и не натыкалась на углы. Может, Ирвин постарался? В-третьих — куда-то исчезли ярко-желтый и розовый — цвета, в которые так любила наряжаться писательница! Теперь только белый, бежевый, иногда — кофе с молоком. Все это ей невероятно шло: она была прелестна и источала такое количество любви к дочке и всему миру, что через пять минут ты и сам начинал светиться от счастья. Видимо, это состояние так понравилось Фредерику, что подобные визиты стали занимать почти… Да что уж там! Последние несколько дней все, абсолютно все его время!
— К Брэндону, — не поддался на наши умоляющие взгляды император.
И я удалилась, слыша, как Фредерик стал расспрашивать Наташу о ее новом романе.
С трагедии в Норверде прошла неделя. Брэндон и Джулиана пытались понять, что же с ними происходит, и научиться с этим жить. Получалось… плохо. Проще Флоризеля грандис научить танцевать… Детей было жалко. Но я понимала, что сделать ничего нельзя — им отчаянно мешала молодость. А этот недостаток проходит быстро и без внешнего вмешательства. Подождем.
На самом деле мне было жаль наследника. Брэндон был замученным и бледным. Он управлял империей. Хотелось покормить, потрепать его по голове — как Флоризеля. И пожалеть. С другой стороны, он так меня сегодня взбесил вместе с его отцом, императором, что очень хотелось этими листами, свернутыми в трубочку, надавать им по голове. И поставить представителей августейшего семейства в угол.
Характер у наследника, понимаешь ли… Личная драма… Устроить бунт самому, довести до бунта отца-императора — и все это во время уже откровенной войны. И получить отказ от любимой девушки. Джулиана отказалась выходить замуж.
Но сегодня Брэндон, чутко уловив мой настрой, просто подписал разрешение на выпуск журнала. Хотя и поморщился, рассматривая себя, любимого, на страницах.
— Спасибо, ваше высочество, — прижала я руки к груди.
Он только грустно улыбнулся.
Наконец номер журнала был полностью готов к печати, и я могла позволить себе немного отдохнуть, тем более что Ричард обещал освободиться пораньше.
— Наконец-то! — обнял он меня.
Все закружилось, настолько ярко я почувствовала его рядом…
— Ты можешь закрыть дверь, чтобы сюда никто не зашел?
Надо же, этот хриплый голос — мой.
— Ника… — Его руки привычно стали рвать шнуровку платья.
Я замурлыкала от предвкушения… Но тут он стал невозможно нежен. Аккуратен в каждом движении.
— Ричард! — возмутилась я. Мне хотелось сносящего сознания взрыва — такого, какой был, когда мы в первый раз позволили себе забыть обо всем, кроме друг друга.
— Что? — Если бы в его глазах не плясало пламя, я бы даже поверила, что он ничего не понял. — Ай!
Это я его укусила за плечо. И для понятливости, и за то, что делал вид, что мои эмоции считывать не умеет.
Ричард на мгновение задумался — это было настолько видно, что я даже хихикнула.
И все завертелось — как тогда, в первый раз…
Мы почти заснули, как вдруг Ричард вскочил с кровати и стал торопливо одеваться:
— Там же мальчишки шашлык затеяли в честь твоего визита! Нас ждут давно!
— Шашлык? — зевнула я.
— Пауль идею о маринованном и запеченном мясе в массы кадетов продвинул качественно. А еще они пекут картофель в углях. Тоже под его руководством.
— Пионеры… — покачала головой я. — Аристократы, а лица после ужина в золе?!
— Но вкусно как! Преподавателей тоже угощали.
— Побудешь моей камеристкой? — Я поднялась и отправилась в гардеробную.
— Это, безусловно, вызов… — Ричард мгновенно оказался на ногах и прижался к моей обнаженной спине, — но я смогу.
Мы быстро оделись, и ненаследный принц открыл портал.
Вечер. Теплый ветер с моря. Запах соли и счастья. Огромная кровавая планета, шипя, опускается в ультрамариновые волны, растекаясь причудливым пятном. Будто большая ложка варенья в манной каше.
Можно любоваться закатом или следить, как по небольшому пляжу носятся два щенка — Флоризель и Анук-Чи Рэма.
— Видишь, где Рэм? — восхищенно спросил Ричард.
— Вон там, у костра. — Я вопросительно посмотрела на любимого.
— Он стоит у костра, а его Анук-Чи играет с Флоризелем на пляже! Это очень большое расстояние. Рэм — очень сильный.
— А ты? Ты можешь сделать так, чтобы огненный конь ускакал от тебя далеко?
— На такое большое расстояние? Не знаю, не пробовал. Замерзла? — Ричард улыбнулся, и сзади меня возник огненный конь. Стало тепло, светло и… хорошо. Я оглянулась — очертания крепости завораживали…
Ричард улыбнулся.
— Что?
— Ничего… Просто я нисколько не сомневался, что закату ты предпочтешь крепость!
— Ну… — Я улыбнулась.
— Пойдем. Нас ждут. — Ричард помог мне подняться, и мы двинулись к костру.
Мясо так вкусно пахло! Было даже легкое вино, которое мальчишки пригубили с таким снисхождением, что стало ясно — и что покрепче им уже давно не впервой…
Тихо шептались волны, где-то вдалеке лаял Флоризель, позвякивали шпаги: Рэм с Пашкой разминались, Ричард давал какие-то наставления. Я прикрыла глаза.
Наверное, я задремала, потому что голос Ричарда вдруг зазвучал совсем рядом:
— Ника, любимая… Дай руку — пойдем… Пойдем со мной!
Я открыла глаза, посмотрела в черные с алыми искорками глаза. Палец обожгло болью. Я привычно поморщилась, но уже вложила свою руку в руку Ричарда. Он рванул с такой силой, что я споткнулась о камень и упала, разбив коленку.
— Ричард! — Боль отрезвила, взгляд упал на пляж. Ричард фехтует с Рэмом и Пашкой. Двое на одного…
Как в замедленной съемке ко мне несется золотой песчаный щенок. Не успевает… Лай Флоризеля. Вспышка огня. Крик Пашки:
— Мама!
— Ника!
— Ричард!
* * *
Мне снился сон. И это была моя собственная свадьба.
Меня ведут в Храм Стихий — мрачный и величественный. Огромные витражи под самым куполом, сквозь которые с трудом просачивается свет, окрашиваясь в четыре цвета стихий: алый, синий, золотой и серебряный. Четыре жертвенника — по числу стихий. Алыми всполохами танцует огонь, отражаясь в зеркале огромной чаши, наполненной синей водой, золотом вспыхивает земля, мерцает серебром воздух.
Народу в храме собралось огромное количество. Я пытаюсь найти взглядом близких мне людей. Вот мама — какая-то она потерянная. Рядом с ней император Фредерик. Он выглядит довольным и абсолютно счастливым. Они сидят в первом ряду — около алтарей. Рядом — Брэндон и Джулиана. Джулиана почему-то плачет и смотрит мне прямо в глаза…
Жених… глупо улыбается и от этого выглядит мальчишкой, несмотря на мощную фигуру, шрам на виске и седые, чуть вьющиеся на затылке волосы.
Милорд Милфорд стоит у входа. Улыбается, глядя на меня.
И вдруг я вижу себя… со стороны. Глазами милорда Милфорда.
Я — беременна! Огромный живот, который не в состоянии скрыть свободный крой платья, туфель на мне нет вовсе, ноги замерзли… Отец тащит меня к алтарю, а я упираюсь точно так же, как Флоризель, когда его ведут мыть. Мальчишки почетным караулом идут сзади — Паша, Рэм и Феликс. Выглядят устало, однако парадные мундиры кадетов Императорской Военной Академии сидят на них идеально.
Кстати, а почему я без цветов?
Хлопок — Рэм исчезает. Хлопок — снова появляется с букетом подснежников.
Я беру букет, сжимаю папину руку и иду. Босиком холодно — пол в храме почему-то земляной, как в пещере.
Иду. Сквозь любопытные, презрительные, негодующие взгляды аристократов. Довольные — военных. Поймала несколько счастливых — зацепилась за взгляд Вилли — рядом с ним стоят мои друзья из поместья. Вон Оливия глаза вытирает.
Я рассмеялась. А потом я поймала шальной и довольный взгляд Ричарда, он, похоже, и не обратил внимания на то, что я босая. С трудом сдержалась, чтобы не побежать ему навстречу.
Шаг. Еще шаг.
Прячу счастливое лицо в подснежниках, взгляд падает на руки. Перстня рода Рэ на мне нет. И охранного браслета, подаренного морским владыкой… тоже… нет.
— Нет!
Я пугаюсь — сердце выбивает бешеную барабанную дробь… Распахиваю глаза… Поднимаюсь на локте, начинаю оглядываться. Темно. Только где-то высоко виднеется квадратик окна, забранный решеткой. Каменный мешок. Как здесь холодно…
Меня начинает бить дрожь. Я вспоминаю крик Паши, когда мы вошли в портал. Должно быть, меня похитили.
— А у вас очень сильные артефакты, — раздался рядом незнакомый мужской голос.
Я отпрянула подальше от него — и, не поднимаясь с пола, отползла. Получилось не так, как хотелось. Всего несколько метров, пока спина не уткнулась в холодную стену.
— Да… Очень сильные. И я бы сказал, своенравные. Заглушить мы их заглушили, но снять с вас… Пока я не пригрозил вашему перстню и браслету, что отрежу вам руки, если они не снимутся, — ничего не получалось, представляете? Только после этого я смог их стянуть.
Меня колотило от звуков этого голоса. И то, что в нем было лишь благодушие пополам с любопытством, внушало даже больший страх, чем откровенная ругань.
— И одежда у вас примечательная, — продолжил мужчина. — Чего только не было в швах. И обереги, и следилки. А ваши туфли! Это просто произведение магического искусства. Ваши любовники — Фредерик и его сын — о вас хорошо заботятся. Явно боятся потерять.
Теперь в голосе появилась явная насмешка. И нескрываемое торжество.
— Вот мне только интересно, как они смирились с тем, что делят вас? Не думаю, чтобы вам удалось их водить за нос… Вы их принимаете по очереди, миледи? Или разом?
Голос зазвучал зло. Надо же — а его злят аспекты моей личной жизни…
— Я приказал, чтобы вас переодели, миледи Вероника. Надеюсь, вы не в обиде.
Обхватила себя руками. Действительно, на мне была какая-то дерюга. Натянутая на голое тело. Ноги — босые. Твари…
— Вы вообще очень любопытная особа, моя госпожа… — продолжил мужчина. Теперь я не только его слышала, но и видела силуэт в черной мантии с капюшоном, практически сливающийся со стеной. — Слабая. Не обладающая раскрытыми магическими способностями. Но везучая. И потрясающе мешающая моим планам…
Я пыталась унять дрожь и успокоиться. Получалось плохо.
— Не буду утверждать, что у вас вовсе нет магии. Есть. Но она спит. И я ее не знаю. Хотя, возможно, это всего лишь результат ношения сильных артефактов. Так бывает. — Мужчина замолчал. Надолго. Потом снова заговорил:
— Вы даже не спросите — кто я?
Хотела спросить, но поняла, что у меня застучат зубы, если я скажу хоть слово. Не то чтобы меня волновало, что подумает обо мне мой тюремщик, — он, скорее всего, умеет считывать эмоции и просто-напросто чувствует мой ужас… Нет. Я злилась, что не могу взять себя в руки.
— Вы даже не спросите — где вы?
Я молчала.
— С вами неинтересно. Я ожидал чего-то более… решительного. Что вы хоть дерзить начнете. Обычно у вас это хорошо получается.
— Вы — маг, который руководит нападением на империю? — прошептала я.
— Освободительным движением против тирании, — поправил он.
Против воли я насмешливо хмыкнула — ну да. Против тирании и императора зла, конечно, надо бороться. Особенно извне. И пытаясь уничтожить мирное население целого города.
— О? — довольно отреагировал на насмешливые звуки, которые я издавала, маг. — У меня есть шанс поговорить с вами нормально?
— Оно вам зачем? — поинтересовалась я.
— Вы мне интересны.
— Чем же?
— Несоответствием. Вы — слишком обыкновенная.
— А что вы называете необыкновенным? Приговор целому городу? Женщинам и детям, которые в нем жили?
— Это была вынужденная мера.
Он резко поднялся, я вжалась в стену.
— Оставляю вас. Чуть позже навещу — поговорим. Заодно познакомлю вас с вашими соседями по замковым подземельям. У меня тут, знаете ли, прелюбопытная коллекция набралась.
Он подошел к двери, я увидела, что он приложил к ней руку. Дверь распахнулась, тут же в коридоре стало светло. Я зажмурила заслезившиеся глаза — от света стало больно. Через какое-то время свет погас. Я осталась в темноте.
Попробовала встать на четвереньки. К моему удивлению — получилось. Из коленки шла кровь. Попыталась сориентироваться в темноте.
Помещение, судя по всему, было совсем маленькое. Три на три шага. В одном углу, справа от двери, — дырка в полу. Хорошо еще, что я уже начала видеть в темноте. Запах…. Не навернулась туда, уже хорошо.
Наискосок от «удобств» — охапка чего-то прелого. Солома, наверное. Рядом стояло кресло, в котором только что восседал мой собеседник.
Дверь. Она не была цельная — четыре железных прута посередине. Скорее всего, чтобы можно было заглянуть в камеру и посмотреть, что там выделывает пленный.
В коридоре была кромешная темень. Как я уже поняла, свет зажигался на чье-нибудь движение.
Постояла, опираясь о стену и напряженно всматриваясь в темноту. Чьи-то мучительные вздохи. Стоны. Едва слышный перезвон цепей. Жутко.
Отошла от двери к тому месту, где была лежанка. Попробовала улечься и закопаться в солому — будем считать, что это она. Стало еще холоднее. Такое ощущение, что пол был сделан не из каменных плит, а из ледяных.
Поднялась, заставила себя присесть раз пятьдесят и быстро забралась с ногами в кресло. Как смогла, подоткнула дерюгу, в которую меня нарядили. Ничего не помогало — дрожь била все сильнее, до тех пор пока не отключилось сознание.
Не знаю, сколько прошло времени, как вдруг в коридоре загорелся свет. Разумом я понимала, что это пришли те, кто меня захватили, но отчего-то я слетела со своего насеста — и, дрожа, кинулась к прутьям решетки на двери.
— Ричард! — выдохнула я.
Глаза болели на свету, я щурилась, почти ничего не видела. Но знала, что это он. Чувствовала.
— Ричард! — у меня вырвался крик. — Я здесь!
Он неторопливо спускался по ступеням. Глаза привыкли — и я стала различать его силуэт. Дошел по коридору до двери, ведущей в мою камеру. Посмотрел на меня. В глазах было злое торжество.
— Как же приятно видеть тебя в камере, — пророкотал знакомый голос. — Там, где тебе самое место.
Я уже поняла, что это не он. Но видеть какую-то тварь, которая так легко копирует родного человека, до непроизвольного движения, с каким он большим пальцем крутит кольцо на указательном, было жутко.
Мне хотелось кричать. Хотелось попытаться просунуть руки через прутья решетки и выцарапать ему глаза. Но я молчала. Зачем радовать тварь бессильной истерикой и пустыми угрозами?
Я вздохнула и отошла от двери.
— Куда же ты, любимая?
Я только хмыкнула. В тишине камеры этот звук получился оглушительно громким.
Некто, изображающий старшего сына императора у моей двери, замер. Конечно, после российских перлов в нецензурных словах и выражениях, которыми блистала речь студентов — когда они думали, что их не слышат преподаватели, — и самих преподавателей — реже, но более образно — меня сложно было чем-то удивить. Однако…
Если первый визитер меня напугал до дрожи, то второй развеселил и внушил хоть какую-то надежду на то, что мне удастся выкрутиться. Когда все в порядке и все идет по плану, не ходят в подвал к пленникам закатывать истерики. Даже если ненавидят. Такие вопли — это признак слабости. А это уже шанс на победу.
Эмоции у стоящего за дверью били через край. Я прислушалась и вдруг поняла. Несмотря на выверенность в движениях и абсолютную схожесть, за дверью стояла и поливала меня грязью женщина. Аристократка.
Короткие паузы перед словами «шлюха» и «тварь». Словно все же было неловко. Легкий флер смущения и дикой радости оттого, что все это можно не только подумать… произнести. И самое главное, я расслышала напевность интонации. Даже грязно ругаясь, аристократка выпевала последние слоги. И было странно слышать, как они примешиваются в рокочущие интонации Ричарда. Стало совсем не похоже на него. И поэтому не так жутко.
И… Я же говорила Тигвердам — всем вместе и каждому по отдельности, — что во главе заговора женщина. Что кровь на родство с правящей фамилией надо проверять и у них тоже. А они мне: «Женщина магией настолько владеть не может!» Вот тебе и пожалуйста!!!
Наконец дама закончила свою обличительную речь. И удалилась. Я подошла к двери, чтобы с сожалением понаблюдать, как гаснет свет и все вновь погружается в изматывающую тьму.
Прошел час. Может, больше. Я потеряла счет времени. Глаза были влажными — я боролась изо всех сил, но слезы все равно лились. Воздух дрожал, у меня начались галлюцинации: песок в моей камере ожил, стал золотым, превратился в огромную змею, которая обвилась вокруг ног. Огромная змея из золотистого песка. Пусть она меня задушит и съест — так будет лучше… Змея, будто услышав мои мысли, превратилась в огромную птицу галстук. Очень хорошо. Пусть птица меня заклюет. До смерти. Сначала выклюет глаза. Потом… Снова огромная змея обвивает мои ноги. Неожиданно стало теплее. И я будто очнулась: змея, галстук, золотой песок….
— Герцогиня Рэймская! Дарина!
— Тише…
