Глава 17
— Обращаю ваше внимание, миледи! Я пошел работать в службу милорда Милфорда потому, что хочу служить своей Родине. Кроме того, для того чтобы это осуществить, я пренебрег пожеланиями отца и вынужден терпеть пренебрежение своих родственников. Работа в контрразведке — не самое почетное занятие. И что получается? Я фотографирую восемнадцать одинаковых платьев?!
— Они совершенно разные, господин Хикс, — сдержанно заметила Луиза.
— Но они все — желтые! — возмутился фотограф.
— Господин Хикс, прекратите истерику и давайте продолжим. С лимонным, янтарным и платьем для выхода в свет цвета салмы мы закончили. Теперь переходим к моделям персиковых оттенков, потом завершим бальной серией — цвет шампанского и бежевый. Будьте так добры — соберитесь, у нас много работы! — ледяной голос герцогини Борнмут окатил контрразведчика.
Тот увидел меня и воззвал о помощи:
— Миледи Вероника!
Стоило нам войти в редакцию «Имперской правды», как мы услышали возмущенный голос взбунтовавшегося фотографа.
— Господин Хикс, — тихо сказала я, — сегодня такой тяжелый день. Пожалуйста. Перестаньте.
Мама и Джулиана согласно кивнули, и мы прошли в большой кабинет. Мужчин-журналистов еще утром отправили собирать материал в приют Джулиана рвалась с ними, но я ее не отпустила. Мало ли что.
— Миледи Вероника, — не сдавался фотограф, — я могу с вами поговорить?
— Господин Хикс, — получилось устало. — Мне жаль, что вы восприняли поручение милорда Милфорда именно так, но боюсь, что пока заменить вас некем. Кроме того, вы должны понимать, что мы все работаем над журналом не потому, что нечем больше заняться.
— Да что вы! — все-таки не выдержал он.
— Есть такое понятие, как пропаганда.
— И чем же ваш журнальчик сплетен для женщин может повлиять на общественное мнение?
— Кто воспитывает детей? — задала я ему встречный вопрос.
— То есть как это кто? Женщина, конечно!
— Вот именно. И эта женщина должна быть правильно политически ориентирована. Как специалист вы со мной согласны?
— И вы считаете…
— Женщина должна быть довольна и счастлива. Тогда в семье все будет чинно и благолепно. Это — во-первых. Во-вторых — кто вам сказал, что я намерена останавливаться на одном журнале? Надо делать мужской журнал. Вот вы, например, мне скажите, о чем будут с удовольствием читать мужчины?
— Не знаю…
— Вот и помогите мне — узнайте, — попыталась улыбнуться я ему. — В ближайшее время составим опросные листы — попробуем собрать информацию. Кроме того, остается самая радикальная и инициативная часть населения — молодежь. Надо понять, как в империи справляются с подростковым бунтом. Куда его направляют. Кто у вашей молодежи лидер? Кто — кумир?
— Вроде никто, — растерянно протянул сотрудник милорда Милфорда.
— Так не бывает.
— Мы — сильное государство. Империя, — раздраженно ответил мне господин Хикс. — И нам не годится заигрывать со всякими там… слоями населения.
— Если вы этим не будете заниматься, то придет кто-то со стороны. И этот кто-то воспитает ваших детей — технологии не такие уж и сложные. А потом будет очень обидно и унизительно терять страну, вы не находите?
— Вы очень умная женщина… В чем-то вы, безусловно, правы. И в чем-то я даже с вами согласен. Вы единственная женщина — уж простите меня за прямоту, — с которой можно дискутировать на подобные темы.
Хикс положил свою аппаратуру так осторожно и нежно, будто это был новорожденный младенец. Он сел в кресло, потер виски. И, казалось, сменил гнев на милость. Но это только казалось.
— Я не желаю фотографировать женские наряды! Даже во имя процветания империи. Это унизительно!
Герцогиня Борнмут покачала головой, но сдержалась и промолчала. Я поняла, что мы сработаемся. А страдальцу-фотографу сказала:
— Найдите, кто сможет фотографировать женские наряды и рукоделие без насилия над собственной личностью. Наверное, лучше женщину. И мы переведем вас на происшествия.
— Но… — попробовал возразить фотограф.
— Послушайте, — я посмотрела ему в глаза, — сегодня действительно тяжелый день. Убита еще одна женщина. Если есть необходимость — давайте поругаемся завтра.
— Кто? — одними губами спросила Луиза.
— Девочка-экономка, которую звали так же, как и меня, — тихо сказала я, не в состоянии отделаться от мысли, что это моя вина.
— Какие сволочи… — всхлипнула мама. — Как же так…
— У нее же волосы были не золотистые. Не брюнетка она, конечно, но… и не золотоволосая, как миледи Вероника, — задумчиво проговорила Джулиана. — Скорее, шатенка.
— Это значит, что волосы ей выкрасили. А потом убили.
Луиза подумала-подумала… И выдала замысловатую, эмоциональную и абсолютно неприличную фразу. На русском языке.
— Простите… — прошептала она и покраснела.
— За что? — первой в себя пришла мама. — Могу только поддержать. Убила бы гадов.
Присутствующие дамы синхронно кивнули. И даже герцогиня Борнмут не стала высказываться, что так говорить неприлично.
Фотограф поклонился и удалился. В саду, примыкающем к нашей редакции, его уже ждали восемнадцать желтых платьев и несколько девушек. Моделей в империи не было, и продавщицы согласились помочь нам — продемонстрировать фасоны платьев для нашего журнала.
— А мы продолжим, — мамин голос утонул в каком-то неестественном звуке. Что-то шипело вокруг, пугая до истерики нас всех. Воздух вдруг стал плотным, белесым и… горячим!
— Что это?! — Джулиана, мама, Луиза и я выдали эту фразу практически одновременно.
— Не знаю, — быстро ответила герцогиня. — Но, думаю, нам лучше это не выяснять.
И мы поспешили на выход.
Не тут-то было. Дверь, в которую несколькими минутами раньше спокойно вышел фотограф, оказалась заблокирована. Мы бросились к окнам — редакция была на втором этаже. Кости, конечно, пострадают. Но Ирвин, если что, вылечит. Окна не открывались. Стулом их тоже выбить не удалось.
— Луиза, Джулиана, строим портал. Вместе, — быстро приказала побелевшая герцогиня. — Надо слить наши энергии.
Шипение усиливалось. У женщин ничего не получалось. Я смотрела в окно — и видела, как там, снаружи, мечутся мужчины. Мелькнул наш фотограф. Появился Ричард с кем-то, кого он положил прямо на землю. Ирвин, Швангау. Еще кто-то… Должно быть, и они к нам войти не могли.
И тут шипение сменилось гулом — и наружу вырвалось пламя… Белое, раскаленное, со странным сладковатым запахом. Женщины встали в круг, взмахнули руками и застыли. У Джулианы и Луизы на лбу выступили капельки пота. Все трое были бледны и неподвижны — видно было, что они отдают все силы, но ничего не менялось. Мы с мамой стояли в стороне, ощущая какую-то гнетущую беспомощность.
— Не получается, — крикнула Луиза со слезами в глазах.
— Пробуем еще! — хладнокровно приказала герцогиня, сохраняя спокойствие. — Жаль, что вы и Джулиана — обе воздух… Сюда бы мага воды.
— А что с вашей магией? — спросила Джулиана.
— Огонь. Слабенький совсем, — вздохнула герцогиня. — И тот мне не подчиняется, я не сильно одарена с рождения и меня особо не учили.
Мама стояла. И молчала. Только руки сжала в кулаки. А мне стало интересно…
Я пошла знакомиться с непонятным огнем, который пытался нас уничтожить. В этом было свое очарование. Очарование безумия… Может быть, это сладкий, нежный запах пламени так подействовал на меня? Или притягивало оно само — яркое, белое, обещающее полную свободу. Вдруг нестерпимо захотелось сгореть! Пройти сквозь этот огонь, стать пеплом! Легким, невесомым белым пеплом. И пусть меня развеют в Пустоте…
— Привет, — сказала я. — Ты как тут оказался?
— Ника, — озабоченно спросила мама, — что с тобой?
Я захихикала. Мы все сгорим, а мама переживает — что с моим душевным здоровьем… Да какая, в общем, разница?..
Пламя вдруг вспыхнуло ослепительно белым — и заставило меня отскочить. А потом с диким шипением поползло змеей, сжимая кольцо вокруг нас пятерых.
И тут мое настроение резко сменилось. У меня в голове по-прежнему не укладывалось, что это все, конец. Во мне проснулся гнев — яростный, такой же раскаленный, как белое пламя вокруг. Это что же получается? Это какая-то тварь решила, что мы умрем, и подписала нам приговор? У Луизы не будет свадьбы, герцогиня не увидит своего сына? Джулиана и Брэндон… Они любят друг друга! А я? Мальчики, Ричард, мама…
Безудержная ярость затопила каждую клеточку, она кипела в каждой капле крови, но это не помогало нам вырваться. Те, кто планировал эту ловушку, помнили о том, как я вытащила свою семью… И похоже, предприняли что-то, чтобы мне не удалось это во второй раз.
Расслабиться, позвать перстень, попросить мне помочь:
— Пожалуйста… Слышишь меня? Пожалуйста… Я не знаю, кто ты такой, я не знаю, что ты такое, но здесь больше некому мне помочь… Пожалуйста…
И вдруг все исчезло — только серый, густой туман под ногами. Кто-то взял меня за руку, но я чувствую только холод. Туман стал ярко-голубым, потом темно-синим. Красиво… Красиво и холодно. Нестерпимо холодно. Женская фигура, замотанная в плащ, — она откидывает капюшон с лица, я хочу посмотреть, кто она, но туман снова становится серым, и последнее, что я помню, — портрет Милены Рэ, написанный Джулианой…
Снова белое пламя, снова тяжелый воздух, и синий луч из кольца на руке — он тяжелый, он высасывает из меня все силы, но я должна. Должна удержаться на ногах, рассечь пустоту и втащить всех нас в узкую бирюзовую щель. Что-то горячее течет из носа и, кажется, из ушей тоже… Какие-то очень гулкие барабаны стучат и стучат в висках. Тошнит… Хочется упасть и закрыть глаза. Свернуться калачиком, чтобы было не так холодно. Нельзя. Я должна. Должна! Вырваться, обнять сыновей, вдохнуть свежего воздуха, а не судорожно хватать остатки этого, ядовитого. Увидеть небо… Сейчас весной оно такое синее…
— Мама! — ко мне подбежал Феликс.
— Предупреди Ричарда — огонь… белый, — прошептала я перед тем, как потерять сознание.
Очнулась я практически сразу. Голова раскалывалась, рука горела огнем, но самое главное — я была жива. И боль воспринималась как счастье.
— Мама? — прошептала я. — Остальные?
— Все живы, — ответил мне Феликс. — Отец спас Рэма.
— Что? — попыталась подняться я.
— Лежи спокойно! — рыкнул на меня сын. С удовольствием послушала, как в его голосе перемешались интонации Ирвина и Ричарда. Получилось… неплохо. Юный целитель подумал и добавил: — Что-то случилось в герцогстве Рэймском. Отец Рэма в последний момент вытащил.
Я откинулась на спину и уставилась в небо. А Феликс в это время отгонял от меня Ричарда и Пашку.
— Да с мамой все будет хорошо, — ворчал он. — Не мешайте только!
Через какое-то время (мне стало совсем хорошо, ничего не болело) мне удалось убедить Феликса подпустить ко мне остальных.
— Ладно, — поднялся он. — Ненадолго.
— Ника, я запру тебя во дворце у отца, — первое, что вырвалось у Ричарда, когда он меня обнял. Пашка, схвативший мою руку и прижавший ее к своей щеке, согласно кивал.
— Но газета… — попыталась возразить я.
— В бездну газету, журнал и все остальное! — взвился Ричард.
— Нет, — тихо проговорила я. — Разбирайся с заговорщиками. А мне…
— Ника, — еле слышно проговорил он — и это было страшно, потому что я ожидала взрыва… — ты не понимаешь… Ни я, ни Брэндон, ни отец, ни Швангау… Никто не мог войти в твою проклятую редакцию. Никто не мог выстроить портал. Мы могли только смотреть. Я чувствовал, как ты сходишь с ума, потом ощутил твою боль, словно ты сгорала заживо… Ника… не надо так.
— Ричард… Я тебя люблю. Но тут уж от меня ничего не зависит. Ты говоришь, чтобы я переселилась во дворец — хорошо. Только давай мы туда же переселим и остальных. И мы будем спокойно заниматься своими платьями восемнадцати оттенков желтого. Или ты думаешь, если мы рассядемся по своим комнатам во дворце и будем смиренно ждать, кто победит, то нас не тронут?!
Ричард гневно молчал. Пашка подумал-подумал и высказался… раздраженно-восхищенно:
— Ой, мама! Ну вот чего ты такая упрямая!
— Лучше расскажите, что с Рэмом.
— Мне удалось его вытащить, — ответил Ричард. — Я почувствовал, что он в опасности, и пренебрег политикой невмешательства в дела этого… герцогства. Мы с бойцами успели в последний момент. Рэм держал магическую защиту — нападавшие так и не смогли ее пробить. И одновременно отбивался. Шпага. Рана глубокая, но его жизни ничто не угрожает. Магическому потенциалу — тоже.
Еще вчера я бы возмутилась — как можно думать о «магическом потенциале», когда ребенок при смерти? Еще вчера я дулась и обижалась на Ричарда: как можно не хотеть ребенка только потому, что не соблюдены какие-то там формальности? Еще вчера. Но теперь я на многие вещи смотрела по-другому. Поэтому лишь понимающе кивнула и спросила:
— Я могу его видеть?
Ричард с Феликсом переглянулись.
— Ирвин и я… мы… погрузили Рэма в состояние глубокого сна на несколько дней. Надо срастить сосуды, и лучше делать это в состоянии полного покоя.
Феликс говорил тихо, медленно, глядя мне прямо в глаза. Видимо, он использовал гипноз, чтобы полученная информация не привела к истерике. У него получилось, я была спокойна, потому что точно знала: с Рэмом все будет в порядке…
— А герцогиня? — спросила я Ричарда.
— Мы не смогли ничего поделать. Мы не знаем даже, жива она или нет. К тому же я не мог позволить себе задержаться — империю могли обвинить в том, что именно мы напали на герцогство. Прости, я не могу себе этого позволить.
— Понятно…
Его слова придавили меня, оставляя тоску и горечь.
— Прости, — опустил голову Ричард. — Я не всесилен.
