Книга: Кощей. Перезагрузка
Назад: 31
Дальше: Эпилог

32

До вечера бездельничаю, лежа под яблоней и представляя разные варианты встречи с Ягой. Лишь когда вершины окружающих райский уголок скал окрасились алым светом опускающегося на ночной отдых светила, а на потемневшем небосводе замерцали первые звезды, передо мной возникло окно видеосвязи. Я как раз перешагивал ручей, направляясь к избе, и от неожиданности поскользнулся и плюхнулся в студеную воду.
– Трепаный карась! – восклицаю в сердцах, выползая на четвереньках из ручья и потирая ушибленный о крупную гальку копчик.
– Чевой-то ты, братец? – удивленно смотрит из парящего передо мной экрана Вий. – Нешто карасей в ручье на ужин ловишь?
Сдерживаю готовые вырваться в сердцах слова. Намереваюсь спросить, не объявилась ли Яга. Но тут же замечаю рыжую макушку за плечом брата.
– А дай-ка глянуть, кто это топчется позади тебя? – обращаюсь к нему.
Вий отодвигается, и я встречаюсь взглядом с наивно-виноватым изумрудом женских глаз. Яга смущенно теребит уголки наброшенного на плечи серенького платочка.
Торопливо поднимаюсь и, делая пригласительный жест, с легким полупоклоном говорю:
– Милости прошу к нашему шалашу.
– А где шалаш? – оглядывается Вий, выйдя из возникшего портала.
– Ну и как понимать ваши инсинуации, мадам? – игнорируя вопрос братца, подступаю к рыжей.
– Ась? – сражает меня та убойным вопросом.
Ответить ей в рифму мешает врожденная интеллигентность, поэтому молча приглашаю гостей в дом, решив, что проводить допрос лучше в более комфортной обстановке. По пути извиняюсь, что нечем угостить гостей.
– Отчего ж так-то? – восклицает Яга и, игнорируя мои попытки приступить к расспросам, начинает суетиться по хозяйству, со знанием дела потроша кладовку.
А и пусть. Полчаса ничего не решат, а вкусно отужинать не помешает. Вот и Васька, видно, согласен со мной – следит за кухаркой крайне заинтересованным взглядом.
Я меж тем узнаю у Вия, что Яга связалась с Мизгирем и договорилась, чтобы тот явился поутру, дабы спеленать неугомонного Лихоню. Между прочим, братец так и сказал – связалась, а не призвала. И нам нужно помочь восьмилапому, ибо он боится, что в одиночку не сдюжит с одноглазым.
Вспоминаю последнюю встречу с пауком и испытываю желание помочь не ему, а Лихоне. Братец Лешего мне ничего плохого не сделал.
А тут нас и к столу зовут.
Уплетая под малиновый чаек пирожки и ватрушки со всякой всячиной, удивляюсь, сколько же всего вкусного хранилось в моей кладовке. Или все эти начинки Яга наколдовала? Надо все же как-то поинтересоваться возможностями местного колдовства. А то могу лишь молниями шарахать да призывы разной сложности творить.
– Ну, – поглаживаю раздувшийся живот и жалею, что у лавки нет спинки, на которую можно отвалиться, – благодарствую за вкусный ужин, дорогая Яга. Теперь горю нетерпением услышать – пошто ты нас всех норовишь в Мизгиревы тенета упаковать?
– Ох, Кошенька, да я ж все как лучше хотела…
– Ага, значит, ты одна за всех решила, как лучше, и ничьим мнением интересоваться не надо? Да тебе прямая дорога в президенты Пиндостана.
– Куда? – в унисон вопрошают Вий с Ягой.
– Потом объясню. – И с угрозой в голосе добавляю: – А может, и покажу дорогу!
Яга обреченно вздыхает, вытаскивает из-под стола жующего Ваську, укладывает его себе на колени и, поглаживая лоснящуюся и потрескивающую электричеством шерсть, начинает рассказывать. Ничего нового не слышу. Все это мне уже пересказывал Леший.
– Ну, хорошо, – прерываю ее, – допустим, ты решила упаковать всех в Мизгиревы тенета ради возвращения перволюдям истинной сути. Но меня-то зачем было обвинять в изведении соплеменников?
– Ой, Кошенька, как-то само получилось! Пошли пересуды: мол, ежели Кощей возродился, то непременно возжелает со мной поквитаться за Ивана. А как Мизгирь Виюшку с Лешим спеленал, я помыслила: мол, чего уж там, дабы никто их искать не решил, пусть на тебя думают. И послала мавок нашептать окрест. И сама от призывов закрылась. Ты ж, Кошенька, чистым, аки младенец, возродился, и душою, и умишком. Рази могла я помыслить, что ты покинешь чертоги свои?
– Да? А на фига было меня в паутину упаковывать, если я уже и так переродился?
– Дык я же говорю: мыслила, ты в своих чертогах пребывать будешь, пока мы с Мизгирем других к первообразу возвернем. А я бы тебя навещала. А как Мизгирь поведал, что встретил тебя в компании людишек неразумных, да будто ты свою силушку направо и налево бездумно разбрасываешь, норовя извести сам себя, так и решили мы тебя, для твоего же блага, тоже в тенета заключить.
– Кхм… Ну, допустим. А Водяна чего ж не упаковали?
– Мыслила я, Кощеюшка, надобно сперва тем к первообразу возвернуться, кто совсем от него отказался. – Яга виновато посмотрела на нас с Вием.
– Пошто тогда Лешего тенетами опутали? – вставил вопрос братец. – Он же пнем оборачивался, токмо когда людишек али тварей неразумных к порядку призвать требовалось.
– Сумлевался он очень. Не желал тебя, Виюшка, без твоего ведома к первообразу возвращать. Мыслил, ежели тебе все как есть растолковать, ты сам согласие дашь. Нешто дал бы, а, Виюшка?
– Ну-у… – Братец потянулся почесать затылок.
– Вот я и помыслила, ничего с лесом не случится, ежели он пока без хозяина побудет.
– Да-а? – на этот раз возмущенно взметнул брови Вий. – Помыслила, говоришь? Да если бы Кощей нас вовремя не пробудил… Ты не ведаешь, сколько весей благодаря твоим помыслам разорено зверьем лесным да разбежавшимися тварями из моих угодий?
– А зачем ты снова натравила на меня Ивана? – добиваю втянувшую голову в плечи Ягу. – Он же Маркуля чуть до смерти не зацеловал!
– Маркуля-то? – Обвиняемая неестественно расширяет зеленые глазищи.
– Маркуля, – киваю я и, вспомнив знакомство Ивана с лягушонком, пытаюсь превратить начавшую проявляться улыбку в гримасу укоризны. – Он, бедолага, сидит теперь на дне и квакнуть боится.
– А Иван? – в один голос вопрошают Яга с Вием.
– А что Иван? Пришлось мне, конечно, поднапрячься, чтобы оторвать его от своего питомца. Сказал ему: мол, эту царевну не целованием надо в человеческий облик возвращать, а мирными деяниями. Мол, только тому она истинную свою красоту откроет, кто все войны на земле прекратит и все народы перемирит.
– О! – поднял указательный палец вверх Вий, глядя на Ягу. – Уразумела, как все ладно Кощеюшка спроворил? А от твоих козней одни беды.
– Дык я же мыслила, Кощеюшка в тенетах пребывает. Вот и послала Ваню к его чертогам, дабы от Лихониных козней спровадить. Я ж ради блага всеобщего…
– Благими намерениями вымощена дорога в ад! – перебиваю Ягу, по-кавказски вкручивая вверх палец.
– Чей-то ты про Аидовы чертоги вспомнил? – удивляется братец. – Энтот крот, как под землю забурился, так никто ужо и припомнить не может, сколько веков его не видывали. На кой тебе дорогу к нему мостить?
– Ну, – приходит моя очередь чесать затылок, – отчего бы и не навестить его на досуге? Посмотреть, сколько грешных душ он накопил.
– Каких еще грешных душ? – еще сильнее удивляется Вий.
– Я же говорила тебе, Виюшка, – теребит платочек Яга, – братец твой не токмо душою, но и умишком чист стал, аки дитя неразумное.
– Ну, а че, – смущаюсь под сочувственными взглядами соплеменников, – Аид грешников к себе не забирает, что ли? А куда ж тогда их души деваются? Не в рай же?
– В чистилище, знамо, – поучительно сообщает Вий. – Души праведников сразу в новорожденных младенцах возрождаются, а грешников перед новым возрождением в чистилище отправляют.
– Это ты, Кошенька, не иначе от людишек про рай и ад наслушался, – подключается Яга. – Они, неразумные, Аида под землю и загнали. Все норовили ему жертвы в виде зарубленных петухов да кошек принести. Он ужо и козлом вонючим обернулся, мыслил духом смрадным их отпугнуть. Куды там! Пока Аидушка псину преогромадную с глазищами огненными в пещере не поселил, дабы та ход в его подземные чертоги стерегла, людишки никак горемыку в покое оставить не желали. Все норовили душу ему продать взамен на жизнь вечную.
– Пса того не Цербером кличут? – будто бы припоминаю я.
– Цербером, – кивает Яга. – Ты, Кошенька, когда первый раз псину энту узрил, так все Аидушку пытал, как самому такую большую тварь вырастить? Токмо ты не кутенка растить начал, а Маркуля своего.
– Вона че… Так я, значит, и с Аидом на дружеской ноге?
– На какой ноге?
– Не важно. А такой персонаж, как лодочник Харон, перевозящий грешников через реку Стикс, в подземельях Аида присутствует? Или это очередной фейк?
Рыжая переводит взгляд на Вия. Тот отчего-то смущается.
– То привратник мой своевольничал, – заговорил наконец братец. – Изгородь моя корнями прямо в Аидовы чертоги проросла. Вот Бумша через корни и вхож был к Аиду. А как людишки дорогу в подземелья изведали, он и наладил гешефт с переправой, покуда Аид Цербера не посадил и не пресек безобразие.
Услышав слово «гешефт», обалдело чешу затылок. То-то мне гном с Ведьминой сопки кого-то напомнил. Так вот, значит, кто вы такие – местные друиды. Кстати, а чего это мы вдруг так усердно на обсуждение товарища Аида переключились?
– Та-ак, – вспомнив об основной причине нашей встречи, строго смотрю на Ягу, – ты нам Аидом голову не забивай.
– Я? – удивляется женщина. – Ты же сам про него вспомнил.
– Дорогу к нему мостить собрался, – поддакивает Яге Вий.
Окончательно сбитый с толку и с мысли, молча смотрю на наехавших на меня соплеменников.
– Ну, – хлопает руками по коленям братец, прерывая затянувшуюся паузу, – ежели договорились поутру помочь Мизгирю Лихоню спеленать, то пора мне и честь знать.
Он встает и направляется к выходу, а я понимаю, что сейчас останусь один на один с рыжей бестией. Смотрю на ее светлый лик и чувствую, что тону в бездонном омуте колдовских глаз. Сказано же, ведьма. Надо срочно топить баню! Все остальное потом. Да и гори оно огнем, все остальное!

 

Хорошо, что в моем зверинце нет первопетуха. Никто не орет по утрам, и можно, проснувшись, тихонечко любоваться на сопящее рыжее чудо, пристроившее головку на моем плече. И пошли на фиг все мысли о том, что ей якобы сколько-то там веков. Да она сейчас и на тридцать лет не выглядит. Такая по-детски шелковистая кожа может быть только у совсем молодых женщин.
– Ме-э-э, – орет прямо под окном Машка, чтоб ей век с первокозлом не встречаться!
Яга перестает сопеть, но глаза не открывает. Сладко потягивается, так грациозно изгибаясь, что я воспламеняюсь похотливым желанием.
– Ой! – восклицает она, открыв глаза. – На дворе-то светло уже совсем. Пусти, охальник! И глаза свои бесстыжие отвороти.
Вот те раз. Чего-то вчера в бане эта рыжая моих глаз не стеснялась.
Яга скрывает стройную фигуру под мешковатым платьем, подвязывает поясок и спешит вон из избы.
– Эх, – вздохнув с сожалением, тоже поднимаюсь с топчана.

 

– А как Мизгиря собираешься в первообраз возвращать? – спрашиваю через четверть часа, жуя пирожок с малиной и запивая козьим молоком. – Нешто уболтала его самого себя тенетами опутать?
– Ой, не знаю, Кошенька! – Женщина подпирает подбородок кулачком и задумчиво вперивает в меня изумрудные глазищи. – Он эту личину премерзкую дольше других носит. Оттого и сестрица его Таит закрылась от братца, как и от многих прочих перволюдей. Мыслю обратиться к своей сестре Костроме, дабы та призвала Таит. Может, ее полотно поможет Мизгирю вернуть образ.
– А если Мизгиря замотать в его же собственные тенета?
– Да как же такое сделать-то, Кошенька?
– Скажи, можно ли сшить оболочки от коконов между собой?
– Отчего же нельзя? Я и сошью, ежели тебе надо. У меня еще от Таит несколько клубков нити осталось. А пошто тебе?
– Есть идея. – Допиваю молоко и, отставив кружку, поднимаюсь из-за стола. – Но надо спешить. Ты отправляйся за нитками-иголками, а мне надо успеть в несколько мест, чтобы собрать оболочки от коконов.

 

– Ишь ты, и Кощей с Ягой явились, – удивленно поднимает единственную бровь Лихоня, когда мы вышли через открытый Лешим портал. – А битва еще не началась. Ай давеча ратились знатно! Вот лепо смотреть было. А нынче после вчерашнего не ранее полудня на рать выйдут.
– Вот и славно. Как раз Мизгирь поспеет. Очень он хотел на твои забавы глянуть, – сообщает Яга.
– А енто што? – Одноглазый уставился на тюк, который я скинул с плеча.
– Шатер, – поясняю ему. – Я, понимаешь ли, из тех парней, которые любят комфорт. Вдруг дождь или еще какие осадки.
– Я же говорила тебе, Лихоня, что Кошенька умишком чист стал после возрождения, – принялась объяснять Яга.
Пока рыжая активно вешала лапшу на уши Лиху Одноглазому, мы с Вием разложили полотно, сшитое мавками под руководством Яги из семи оболочек от коконов Мизгиря. Рядом рыл пятаком прошлогоднюю листву и похрюкивал приведенный Лешим упитанный кабанчик, предназначенный на заклание восьмилапому. Сам Леший отошел вглубь леса, чтобы призвать Мизгиря незаметно для Лихони.
Вдруг кабанчик поднял голову, поводил настороженно пятаком и, визгливо хрюкнув, рванул было прочь. Однако обмотанная вокруг молодого дубка и привязанная к его ноге веревка не дала убежать Мизгиревой закуске.
– Мизгиря почуял, – заявил Вий, подтянул лесного поросенка к себе за веревку, сел сверху и, схватив его за рыло, раздвинул кабаньи челюсти, словно тот самый Самсон, что порвал пасть льву.
Я, не мешкая, подхватил приготовленный заранее бурдюк со сваренным Ягой сонным зельем и принялся заливать его в свинячью глотку. Кабанчику, дабы не захлебнуться, пришлось поневоле глотать.
– Чего это вы, братцы, делаете? – подошел изумленный Лихоня.
– Свинью поим, не видишь, что ли? – говорю, продолжая вливать в пасть снотворное.
– Да это не свинья, – сообщает Лихоня, заглянув жертве под хвост, – это кабан. Молоденький ишо.
– Да? – изображаю удивление, вытряхивая последние капли из бурдюка. – Вий, отпусти эту свинью. Мы ошиблись. Она оказалась кабаном.
Кабанчик вырвался из-под Вия и, отбежав, насколько позволила веревка, остановился, тяжело и часто дыша, и обалдело глядел на нас не по-кабаньи выпученными глазами.
Видя, что обалдевший не меньше кабана Лихоня уже открыл рот для какого-то наверняка неудобного вопроса, опережаю его:
– Экий ты все же, Лихоня… Нешто не мог раньше сказать, что мы вместо свинки кабанчика поили? Вот и что нам теперь делать, а?
– Э-э-э… – только и смог промычать сбитый с толку Лихоня, выпучив единственный глаз и раскрыв рот.
В этот момент между дубов замелькала мохнатая туша приближающегося Мизгиря.
– Смотри, – шлепаю пустой бурдюк Лихоне на голову, и тот закатывает глаз, глядя на горлышко, из которого ему на нос стекает желтая капля. А я расставляю в сторону руки и кричу: – Сделай так!
– Зачем? – вопрошает окончательно сбитый с толку одноглазый лихоимец, но руки все же расставляет.
А позади него трещит лещина под лапами гигантского паука. Почуявший неладное Лихоня пытается повернуться, но мы с Вием хватаем его за расставленные руки и удерживаем на месте. Ядовитые бивни Мизгиря с жутким треском вонзаются в спину бедолаги. Последний укоризненный взгляд огромного глаза заставляет меня содрогнуться и почувствовать себя предателем. Но Лихонин взор уже затуманился, тело обмякло и, захваченное мохнатыми лапами, стало быстро скрываться под полупрозрачными светло-серыми тенетами.
– Ты пошто кабанчика вместо свинки привел? – выводит меня из ступора возмущенный голос братца.
– Ась? – не понимает наезда Леший.
– Кощеюшка молвит, для Мизгиря свинку надобно было привести?
– Свинку? – Леший непонимающе смотрит на меня.
Я в свою очередь смотрю на Вия, пытаясь понять, разыгрывает ли он блондина или говорит серьезно.
– Об чем спор? – интересуется Мизгирь, подвешивая на ветвь могучего дуба кокон с Лихоней. – Где кабанчик со свинкой?
– А вот! – Леший подводит почти сомлевшее от убойной дозы сонного зелья животное.
– Угощайся, – спешу предложить мохнатому, пресекая ненужные вопросы.
– Благодарствую! У-ум-чвак… – Мизгирь хватает подсвинка и с громким чмокающим звуком в пару мгновений осушает его. Затем, покрутив в лапах иссохшую поросячью мумию и внимательно оглядев ее, говорит: – Ага, это был кабанчик. А свинка где?
– Какая свинка? – не понимает Леший.
– А про которую Вий надысь молви-и-ил… – Паук заканчивает фразу широким зевком.
Блондин переводит взор на Вия, тот в свою очередь вопросительно смотрит на меня.
– Дык сбежала свинка, пока мы Лихоню держали, – развожу руками, пожимая плечами. – Леший – пень трухлявый – не озаботился привязать надежнее. Но он тебе щас другую поймает. А ты пока нам с Ягой подсоби малость.
– А-а-ам, – протяжно зевает Мизгирь, – чем подсобить-то?
– А вот иди сюда, – приглашаю паука на расстеленное полотно из его собственных тенет. – Я тут твои коконы собрал да решил из них пошить шатер туристический. По недомыслию обратился к Яге. Кто ж знал, что она такая криворукая окажется? Видал, че нашила?
– Ага-а-а-ам, – раззявил пасть в очередном зевке Мизгирь, вяло топчась по полотну и, похоже, уже мало что понимая из-за сморившего его сонного зелья, которое всосал вместе с внутренностями кабанчика.
– Вот смотри, чего мне надо, – продолжал я, чтобы он не вздумал сойти с полотна, а то тащи его потом. – По краям нарастить еще с полметра и обметать, чтоб не обтрепалось. Вот тут окошечко чтоб открывалось. Здесь вентиляционное отверстие. А вход должен быть здесь. С двойным пологом, чтоб не продувало. Еще бы тамбурок желательно. О! Я же про петельки под колышки забыл! Слышь, Мизгирь! Эй, ты чего, спишь, что ли?
Заглядываю в помутневшие глазищи и пинаю мохнатую лапу. Паук бурчит что-то невнятное и подбирает лапы под себя. Из чудовищной пасти вытекает премерзкая ядовито-желтая слюна.
– Клиент готов. Можно упаковывать, – сообщаю застывшим в ожидании товарищам.
Вместе мы споро закутываем паука в его же тенета.
– На-кась. – Яга сует мне в руки большой клубок ниток, в который воткнута огромная швейная игла.
– Что это? – не понимаю я.
– Дык я же криворукая. Вот и зашивай Мизгиря сам.
– Ага, – подступает Леший. – Пошто меня пнем трухлявым нарек? Где енто я трухлявый?
Назад: 31
Дальше: Эпилог